Текст книги "Почему им можно, а нам нельзя?"

Наше кросс-культурное исследование наглядно показало, что параметр «жесткость – свобода» – один из главных в видоизменениях современных наций. Но относительная сила групповых социальных норм претерпевала изменения на протяжении тысячелетий. Хотя само содержание этих норм менялось в процессе развития человеческой цивилизации, базовый культурный шаблон «жесткое – свободное» оставался неизменным. Некоторые ранние культуры напоминают нам о строгих порядках и чинности современного Сингапура, а другие перекликаются с либерализмом Новой Зеландии.

Представьте, что вы оказались в Спарте – суровой военизированной древнегреческой культуре, существовавшей в конце V века до нашей эры, более чем за два тысячелетия до основания Сингапурского государства. Что бы вы увидели?

Вся жизнь граждан Спарты, от колыбели до могилы, была подчинена твердым и не подлежащим обсуждению правилам. Возьмем, к примеру, жизнь спартанского мальчика. В семь лет его отправляли в государственный учебный лагерь, где за пятнадцать лет из него делали отважного воина. За проявление признаков трусости его в знак позора заставляли сбрить половину бороды. Если он проявлял малодушие в настоящем бою, то вообще терял гражданство Спарты. В небоевой обстановке его стойкость к боли проверялась публичными порками.

Повседневная жизнь спартанцев также напоминала военный лагерь. Помимо соблюдения детальных диетических предписаний мужчины и женщины должны были поддерживать физическую форму регулярными упражнениями. Дородность считалась в Спарте нелепой, так что склонных к полноте изгоняли из города-государства. Мужчин и женщин, не сдавших экзамены по физподготовке (а равно холостых, незамужних и тех, кто попадался на занятиях незаконным промыслом), бойкотировали, лишали гражданства или заставляли носить специальные одежды, символизирующие общественную опалу. Строгие физические стандарты применялись в Спарте и к новорожденным: если младенец выглядел слабым или ущербным, его оставляли умирать у подножия скалы.

Спартанцы соблюдали жестко определенные правила поведения, усвоенные с детских лет. Их учили всегда выглядеть серьезными и говорить кратко. Детей наказывали за плач, разговоры в присутствии посторонних и проявления страха. Спартанцы любили смех и шутки, однако и здесь нужно было следовать строгим правилам дозволенного и недозволенного: юмор должен был быть умным, утонченным и ни в коем случае не вульгарным. Для спартанцев, считавших себя высшей расой воинов, было также важно не допустить проникновения в свою культуру чужеродных влияний. Требовалось соблюдать полное единообразие в одежде, прическах и поведении. Иностранцы не имели доступа в государство, а самим спартанцам запрещалось выезжать за его пределы.

Такой образ жизни может показаться излишне суровым, но Спарта гордилась своей культурой и ее плодами: жесткая гражданская дисциплина обеспечила ей полное военное превосходство над остальной Грецией. Легендарные спартанские воины и их преданность своему государству были объектом восторгов знаменитых древних греков и римлян – от Платона до Октавиана Августа.

Теперь переместимся на пару сотен километров – в Древние Афины, которые были военным соперником и культурным антагонистом Спарты. В отличие от спартанских строгостей нравы в Афинах были вполне либеральные и допускали регулярное обжорство с возлияниями. На афинских улицах можно было встретить самые разнообразные стили одежды, украшенной ювелирными изделиями. Обычно их покупали на оживленном местном рынке – агоре, служившей местом ничем не сдерживаемого самовыражения художников, пекарей, актеров, писателей и публичных интеллектуалов самого разнообразного толка. Здесь можно было натолкнуться на знаменитостей вроде Сократа, призывавшего афинское юношество пересмотреть устоявшийся порядок вещей и представления об окружающем мире. Или встретить Диогена Синопского – философа, жившего на агоре в брошенном глиняном сосуде в знак протеста против бессмысленного этикета, который, по его мнению, мешал людям быть самими собой. Диоген был также известен тем, что подходил к случайным прохожим с зажженной свечой и разглядывал их лица в поисках неиспорченных душ.

Возможно, из-за близости к Эгейскому морю с его оживленным торговым судоходством Афины, в отличие от более географически обособленной Спарты, испытывали влияние множества различных культур. Осваивая приходящие извне новые идеи и художественные приемы, афиняне радикально изменяли театральное искусство, гончарное ремесло и скульптуру. Каждые десять дней тысячи афинян из самых разных слоев общества собирались на оживленные политические диспуты, где высказывали часто диаметрально противоположные точки зрения на текущие события (что очень похоже на современную Новую Зеландию). Образцовый гражданин был обязан уметь живо и увлекательно излагать свои мысли в публичном выступлении. Поэтому в афинских школах развивали интеллектуальные и творческие умения учеников с упором на литературу, музыку и риторику, а не только боевые навыки. Новые идеи радикальным образом трансформировали политику и в конечном счете проложили путь к созданию первой демократии в истории западной цивилизации.

Афины были местом свободы, где постоянно появлялись, взаимопроникали и изменялись новые идеи, а инакомыслие приветствовалось. Ценившие превыше всего порядок и дисциплину спартанцы сочли бы Афины опасным сборищем жалких чудаков.

Различие «жесткость – свобода» пронизывает всю историю общественной жизни человечества. Посмотрим, как жесткость проявлялась в народности науа с начала и до середины прошлого века. В этой древней культуре, ведущей свою историю от времен великой империи ацтеков, ценятся сдержанность и дисциплина. Этнографы, жившие среди науа, писали о большом количестве законов и строгих наказаний, иногда заметно похожих на спартанские и сингапурские. Осмотрительные и сдержанные в общении науа считали, что манера поведения должна выражать самоконтроль – важное личное качество, помогавшее им справляться с трудными сельскохозяйственными задачами.

С самого раннего возраста детей науа приучали быть послушными и соблюдать порядки. В шесть лет дети уже выполняли многие семейные обязанности: заботились о младших, помогали родителям в поле и по дому и ходили на рынок. К пятнадцати годам девочки умели делать всю домашнюю работу взрослых женщин, а мальчики – ходить за плугом, сеять, жать и ухаживать за скотиной. Науа придавали огромное значение «правильному» поведению детей. Сексуальность и любопытство по отношению к функциям организма были под запретом. Родители были твердо убеждены, что распущенные дети вырастут плохими работниками и навлекут на семью позор. Чтобы избежать такой участи, детей, не оправдывающих ожидания родителей, строго наказывали – пороли, били, издевались или не давали есть и спать за провинности вроде потери вещей или выражения недовольства.

Позднее готовность человека соблюдать правила определяла его привлекательность в качестве брачного партнера. Если мать молодого человека узнавала, что его избранница считается ленивой или непослушной, то препятствовала заключению брака. На публике женщины и девушки должны были всегда быть тихими и скромными, иначе их поведение могло быть сочтено беззастенчиво игривым. Поскольку женщины обязаны были хранить девственность до вступления в брак, любое подобие сексуального влечения могло повредить их репутации и строго наказывалось родителями. От замужней женщины ждали покорности и верности. Для того чтобы ничто не могло повредить созданной семье, молодой жене настоятельно рекомендовалось отказаться от общения со своими подругами. Мужчины также прерывали общение с друзьями, чтобы исключить возможность возникновения близких отношений с их женами. К разводу относились крайне неодобрительно. Поскольку члены общины не стеснялись рассказывать о проступках других, дисциплина держалась на бесконечных сплетнях, боязни обвинения в колдовстве и, в качестве крайней меры, изгнания из общины.

Теперь сравним науа с медными эскимосами – охотниками-собирателями, в течение трех тысячелетий населявшими арктическое побережье Канады. Как и науа, они были объектом исследований этнографов в середине ХХ века. Степени их свободы позавидовали бы современные новозеландцы.

Детство медных эскимосов проходило в неорганизованной и неформальной обстановке. Методы воспитания были, мягко говоря, либеральными. Один из первопроходцев канадской антропологии Даймонд Дженнесс писал, что до достижения половой зрелости дети росли «как цветы», самостоятельно разгуливая по окрестностям, шалопайствуя с друзьями и без всякого стеснения перебивая родителей и споря с ними. Они имели полную свободу распоряжаться своим временем, в том числе и в вопросах посещения школы. Родители редко прибегали к каким-либо физическим наказаниям – шалости и проступки детей в основном игнорировались или ненадолго становились объектом насмешек.

В отличие от науа медные эскимосы отличались полной непринужденностью в вопросах секса. Связи между подростками были обычным делом, причем сексом занимались даже в родительских домах. Когда и если дело доходило до брака, он тоже был скорее неформальным: пара устраивала себе отдельное жилище, но, если совместная жизнь не складывалась, расходилась обратно по родительским домам. Допускались открытые браки, а в определенных случаях – и обмен женами, который рассматривался как способ укрепления отношений с членами других семейных кланов. У женщин и мужчин были свои домашние обязанности, но закрепленные раз и навсегда: иногда женщины отправлялись охотиться, а мужчины умели готовить и шить. По выражению антрополога-правоведа Э. Адамсона Хубела, внутри общины существовали лишь «зачатки закона»; какая-либо центральная власть, призванная разрешать конфликты между членами общины, отсутствовала. То, что людям приходилось решать спорные вопросы самостоятельно, несомненно способствовало высокому уровню насильственной смертности и кровопролития среди медных эскимосов.

Несмотря на различия во времени, месте и специфике, различия между спартанцами и афинянами и науа и эскимосами находятся в том же диапазоне, что и различия между современными обществами: одна часть этих сообществ относится к более свободным, другая – к более жестким.

В XX веке антропологи стали обращать внимание на такие особенности многих других сообществ. В 1930-х годах американский антрополог Рут Бенедикт провела различие между двумя типами культуры, которые она назвала «аполлонийской» и «дионисийской» по именам сыновей Зевса. Поскольку Аполлон олицетворял рассудок и благоразумие, в жестких «аполлонийских» культурах, например североамериканских индейцев зуни, ценятся сдержанность и порядок. А поскольку бог вина Дионис олицетворял раскрепощенность, невоздержанность и неумеренность, то и в свободных «дионисийских» культурах, например среди североамериканских равнинных индейцев, существует тенденция к буйству и расторможенности. Уже позднее, в 1960-х годах, американский антрополог финского происхождения Пертти Пелто формально применил термины «жесткое» и «свободное» в качестве категорий традиционных обществ.

Наш собственный анализ данных из архивов антропологии позволяет исторически обосновать эту древнюю модель. «Стандартная кросс-культурная модель» (The Standard Cross-Cultural Sample, SCCS) содержит информацию о 186 доиндустриальных обществах со всего мира. Это набор очень разнообразных данных, в котором в том числе присутствует информация в диапазоне от современных племен охотников-собирателей (например, къхонг-бушменов) до древних государств (например, ацтекского). В своих полевых исследованиях антропологи годами тщательно исследуют различные характеристики обществ – например, насколько строги требования к послушности и скромности детей, старается ли контролировать их поведение община и насколько сурово их наказывают за несоблюдение установленных правил. Мы установили, что сотни этих обществ рассеяны по всей шкале «жесткость – свобода». Так, высокая степень жесткости характерна для южноамериканских инка и гуахиро и центральноафриканских занде. А южноамериканские теуэльче, африканские къхонг-бушмены и канадские медные эскимосы относятся к более свободным культурам.

Наше исследование современных наций показало различия между жесткими и свободными культурами, но совершенно очевидно, что эта модель существует с древних времен. Нормы могут меняться, но их фундамент – жесткость или свобода – остается неизменным.

3
Инь и ян жесткости и свободы

В 2013 году я обратилась к некоторым из моих научных ассистентов с довольно необычной просьбой – сделать временную татуировку или псевдопирсинг, выкрасить кончики волос в фиолетовый или обзавестись искусственными бородавками на лице. После чего они были отправлены спрашивать дорогу у прохожих на улице или обращаться за помощью в покупке к продавцам в магазинах в 14 странах мира. Результат был очевиден: мои стигматизированные ученики имели больше шансов получить помощь в более свободных культурах, чем в жестких.

Эти мои игры с внешней средой с целью выявления культурных различий – не единственный случай в психологии. В 2008 году ученые из Гронингенского университета в Голландии, можно сказать, развлекались. Проводя исследование, они сначала разрисовали граффити переулок в торговом районе, сделав среду «свободнее». Во втором случае они полностью вычистили его, превратив в безукоризненно «строгое» пространство. Оба раза они украшали припаркованные в переулке велосипеды бессмысленными листовками с текстом «Всем – отличного отдыха!». Чтобы воспользоваться велосипедом, его владельцу нужно было оторвать листовку от руля, а мусорных баков в переулке не было. Что будут делать велосипедисты – заберут листовку с собой или бросят на тротуар? В более расслабленной обстановке с граффити на стенах мусорили 70 %, а в строгой чистоте – всего 30.

Эти опыты показывают, что свои плюсы и минусы есть и у жесткости, и у свободы – все зависит от конкретной ситуации. В общем и целом более свободные культуры обычно приветливее, но при этом и гораздо безалабернее. В то же время в жестких культурах, наоборот, налицо обнадеживающий порядок и предсказуемость, но они намного менее терпимы. В этом состоит дилемма «жесткость – свобода»: преимуществам каждого из вариантов сопутствуют соответствующие недостатки.

В 2017 году в одном из выпусков комедийного ток-шоу «Минуточку, минуточку… только не это!» на американском Национальном общественном радио ведущий Питер Сэгэл обратился к своим собеседникам со следующим вопросом: «В Японии, так же как и в США, с полицией есть проблемы. Как вы думаете, в чем отчаянно нуждаются японские полицейские?» Наверное, им нужна новая форма, машины помощнее, зарплата повыше и работы поменьше, подумаете вы. И ошибетесь. По словам Сэгэла, все обстоит ровно наоборот: «Им нужна преступность… За последние тринадцать лет уровень преступности в Японии снизился настолько, что полицейские буквально маются бездельем». По данным журнала The Economist, по состоянию на 2014 год смертность в результате убийств в Японии была одной из самых низких в мире – всего 0,3 на 100 тысяч жителей. На японских улицах настолько спокойно, что некоторые полицейские просто провоцируют граждан на воровство – в городе Кагосима на юге страны они оставляли ящик с пивом в открытой машине и следили, не прихватит ли его себе кто-нибудь из прохожих. Результат этой хитрости оказался не слишком впечатляющим: потребовалась целая неделя, чтобы появился единственный незадачливый злоумышленник.

Это, конечно, смешной пример, но мой анализ статистики, приведенной в «Иллюстрированной всемирной табели о рангах» Джорджа Томаса Куриана, говорит о том, что в странах жесткой культуры показатели преступности в расчете на 100 тысяч населения значительно ниже. Помимо Японии, низкий уровень преступности характерен для Китая, Индии и Турции. В более свободных странах, например Новой Зеландии, Нидерландах и США, преступность существенно выше. И хотя, как указывает в своей книге «Добрые ангелы человеческой природы» известный психолог Стивен Пинкер, в течение нескольких десятилетий число преступлений насильственного характера снижается, смертность в результате убийств варьируется от страны к стране вполне предсказуемо: в более свободных она выше, а в более жестких – ниже.

Как удается поддерживать общественный порядок и сдерживать преступность в жестких странах? Прежде всего угрозой серьезных наказаний. По данным организации Amnesty International, сохранение смертной казни тесно связано со степенью строгости культуры. Например, хранение наркотиков в Сингапуре чревато смертной казнью, тогда как в Голландии марихуану можно вполне легально купить в кофишопах (ее постепенно легализуют и в США). В Саудовской Аравии смертной казнью карается как минимум шестнадцать видов преступлений, в том числе хранение наркотиков, кража со взломом, изнасилование, супружеская измена и гомосексуализм. За употребление алкоголя можно сесть в тюрьму и даже подвергнуться публичной порке. Как бы вы ни относились к палочным наказаниям в Сингапуре, но они, судя по всему, помогли почти полностью ликвидировать преступность в этой стране.

Сдерживать преступность помогают, разумеется, и усиленные меры надзора. Я установила, что в более жестких культурах обычно бывает больше полицейских в расчете на душу населения и больше работников служб безопасности, обеспечивающих порядок в общественных местах. В этих странах наблюдается бурный рост систем видеонаблюдения, призванных, в числе прочего, напоминать о необходимости правильного поведения. В Саудовской Аравии автомобильные трассы, перекрестки и съезды с шоссе утыканы новейшими видеокамерами, которые здесь называют saher – «недреманное око». Они фиксируют все нарушения – разговоры за рулем по телефону или набор эсэмэсок, непристегнутые ремни безопасности, превышения скорости, несоблюдение дистанции или многократные перестроения. В Японии миллионы камер размещены на улицах, внутри зданий, над входами в магазины, в такси и на железнодорожных станциях.

Психологи из британского Университета Ньюкасла проверили, насколько эффективно способствует соблюдению поведенческих норм такая практика напоминаний людям о том, что они «под присмотром». Исследователи повесили над кофемашиной в университетском кафе большой плакат с изображением пары глаз. Рядом с аппаратом находилось коробка добровольных платежей, куда люди клали деньги за кофе, чай или молоко. За несколько недель, пока над кофемашиной висел плакат с глазами, ежедневно собираемая сумма выросла почти втрое по сравнению с периодом, когда над ней висела обычная картина с цветочками. Другой опыт показал, что плакат с изображением глаз в студенческой столовой позволил вдвое снизить количество оставляемого посетителями мусора.

Еще один эксперимент показал, что люди менее склонны к обману, когда слышат слова, заставляющие их вспомнить о религиозных понятиях, – например пророк, проповедник, святой или храм (это чаще происходит в жестких культурах с более высоким уровнем религиозности населения). Так что под чьим-то пристальным взглядом – соседей, властей или Господа Бога – мы стремимся соблюдать общепринятые нормы. Как метко заметил психолог-культуровед Ара Норензаян, «люди под наблюдением – милейшие люди».

Помимо низкой преступности, в более жестких странах обычно выше организованность и больше порядка. И это тоже результат идущих рука об руку строгих норм и мер контроля.

В 2014 году я поручила своим научным ассистентам в других странах изучить, как поддерживается чистота в общественных местах. Оказалось, что даже с поправкой на уровень жизни в странах с более жесткой культурой на городских улицах обычно больше дворников. Они не только следят за чистотой, но и служат гражданам живым напоминанием о важности ее соблюдения.

Поддержание чистоты в городах – давняя традиция многих жестких стран. Так, своей опрятностью славятся Германия и соседняя с ней Австрия. На улицах Вены «дежурные по мусору» выписывают солидные штрафы сорящим в общественных местах. В Южной Германии жители многоквартирных домов строго соблюдают систему уборки под названием Kehrwoche – «неделя метлы», в течение которой каждый из жильцов обязан подметать лестницы подъезда и крыльцо. В столице Норвегии Осло, безупречно чистые магистрали которой могут сравниться разве что с идеально вылизанными улицами Сингапура, есть специальный рекламный персонаж. Он напоминает о том, что мусорить нельзя, а также выводит на общегородские уборки по 200 тысяч добровольцев. Японская одержимость чистотой стала темой заголовков мировой прессы после проигрыша сборной страны на чемпионате мира 2014 года в Бразилии. После игры японские болельщики прошли по стадиону «Арена Пернамбуку» с голубыми пластиковыми мешками и собрали в них весь мусор, выполнив в гостях то, что является традицией у них на родине.

Прямой противоположностью этому может служить происшедшее после проигрыша хоккейной команды «Ванкувер Кэнакс» в Кубке Стэнли в 2011 году, когда родной город команды превратился, по словам блогера Айши Арана, «в пьяный заблеванный свинарник», а расходы на восстановление разрушенного составили около 4 миллионов долларов. Для более свободных культур вообще характерна большая степень неряшливости. Привычка американцев мусорить, в которой признаются 75 % жителей страны, ежегодно обходится в более чем 11 миллиардов долларов затрат на уборку. На очистку от мусора улиц и пляжей одного только Рио бразильские власти тратят по нескольку сотен миллионов долларов в год. А финансовый кризис в Греции усугубляет импровизированные свалки, куда жители страны выбрасывают мусор, невзирая на их пожароопасность и серьезные риски для здоровья и окружающей среды.

Интересно, что попадание в неряшливую среду создает фон, на котором человек в большей степени склонен нарушать правила и сложившиеся порядки. Представьте, что вы увидели, как кто-то мусорит, не возвращает тележку в магазин или рисует граффити на стене здания. Не побудит ли вас это зрелище нарушить какую-то другую норму? Научные данные говорят о том, что побудит. Оказывается, люди больше мусорили, когда поблизости от них запускали фейерверки в неположенном месте, или заметив, что окружающие не возвращают тележки в магазин. Такого рода «заразные нарушения» намного менее характерны для жестких культур, прежде всего потому, что нормы в них нарушают значительно реже.

Помимо того, что в странах с жесткой культурой, как правило, чище, в них еще и не так шумно. В Германии введены обязательные периоды тишины по воскресеньям и вечерами праздничных дней. Это часы, когда нельзя, например, стричь газон, слушать громкую музыку или включать стиральную машину. Немецкие суды относятся к этим правилам в высшей степени серьезно. По иску одного жителя Кёльна в связи с лаем собаки судья постановил разрешить собаке лаять не более тридцати минут в день и не более чем десять минут подряд. В Японии также существуют жесткие правила относительно шума. Пассажиров пригородных поездов просят воздерживаться от разговоров по телефону и слушать музыку только в наушниках. А пассажиры голландских поездов, наоборот, громко болтают даже в вагонах, обозначенных как «тихие» (stilte по-голландски). В 2016 году министерство транспорта Израиля выпустило видео, умоляющее жителей страны «брать пример с британцев» и не орать в метро. Примерно тогда же газета The New York Times назвала город, давший ей имя, «Городом, который никогда не затыкается». В 2016 году в Нью-Йорке было подано более 420 тысяч жалоб на шум, что вдвое больше, чем в 2011 году, и данные наблюдений говорят о том, что децибелы в городе зашкаливают. А по моим собственным данным, в странах более свободных культур намного шумнее даже в библиотеках, которые, казалось бы, должны быть храмами тишины по определению.