Текст книги "Двор чудес"

VIII. Фонтенбло

Утром того дня, когда Франциск I с придворными уехал из Парижа, Манфред объявил Лантене, что едет в Фонтенбло, и пересказал ему все, что случилось той ночью.

– А ты, – сказал он в заключение, – попытаешься спасти Доле. – В тот день и мне нужно будет быть в Париже. Подготовь дело как знаешь, а само дело будет за мной.

– Как же я дам тебе знать, брат? – спросил Лантене.

– Давай подумаем… От Парижа до Фонтенбло хороший всадник, пожалуй, доскачет без отдыха, хоть это и нелегко, согласен. Но выбирать нам не приходится. Если ничего срочного не случится, ты просто заранее дашь мне знать, на какой день назначено дело. Если же окажется, что действовать придется без подготовки, пошлешь ко мне Кокардэра на борзом коне, и я приеду с ним вместе.

Лантене все понял и кивнул. Друзья расцеловались, и Манфред вернулся к Рагастену и Трибуле.

– Король едет в два часа пополудни, – сказал шевалье де Рагастен. – Я только что узнал.

Манфред побледнел. Он надеялся, что король задержится в Париже еще на несколько дней.

– Стало быть, – продолжал шевалье, – план мой переменился. Мы поедем не утром, а днем.

– Почему? – спросил Манфред.

– Потому что если мы явимся в Фонтенбло раньше, чем двор, то неизбежно вызовем любопытство, а нам-то надо, чтобы нас не замечали.

– Но ведь если мы приедем после короля – тоже привлечем такое же точно внимание?

– Это верно. А если одновременно?

– Как! Вы хотите въехать вместе с королем?

– Господин шевалье прав! – воскликнул Трибуле.

– Так нас вернее всего не заметят ни по пути, ни по приезде в Фонтенбло.

Итак, час отправления был рассчитан, исходя из отъезда двора.

Спадакаппа ехал вместе с остальными.

Принцесса Беатриче оставалась в Париже, в том доме, который Рагастен снял на Утиной улице. Ведь никаких причин держать этот дом под надзором больше не было, а для Беатриче там оставалось обставленное жилье с прислугой.

Были исполнены разные распоряжения, и ровно в три, то есть через час после отъезда Франциска I с придворными, Рагастен дал знак отправляться.

Четыре всадника выехали из Парижа и поскакали по Меленской дороге.

Около пяти, когда начало смеркаться, Манфред, ехавший впереди, заметил хвост королевского эскорта.

Тогда наши всадники стали сохранять дистанцию с ним.

Рагастен несколько раз оборачивался, и ему показалось, что за ними по дороге скачет еще кто-то.

«Неужели нас выследили?» – подумал он.

Шевалье остановился и вместе с конем спустился в придорожный ров.

Но неизвестный всадник то ли заметил его уловку, то ли вдруг поехал другой дорогой: Рагастен его так и не дождался.

Встревоженный, он пустился вскачь и догнал своих товарищей. Но тут он обернулся и увидел позади все того же всадника. «Что ж, посмотрим», – подумал он.

В шесть вечера доехали до Льёзена – деревушки на полпути от Парижа до Фонтенбло. Там двор устраивался на ночлег. Высланные вперед квартирьеры уже приготовили для всех помещения. Рагастен и его друзья нашли приют у соседнего фермера, который за два экю согласился дать им ночлег на сеновале.

Рано поутру эскорт вновь пустился в дорогу. Четверо друзей заняли места позади колонны.

На опушке королевского леса Рагастен опять заметил неизвестного всадника, преспокойно трусившего в тысяче шагов за ними.

– Видели того, кто едет за нами следом? – спросил он.

Манфред и Трибуле разом обернулись.

– Шпион! – воскликнул Трибуле.

– Я его застрелю, – сказал Манфред.

– Нет, поезжайте дальше, – ответил Рагастен. – Я разберусь, кто это такой.

Манфред, Спадакаппа и Трибуле поскакали вперед, а Рагастен свернул с дороги, въехал в густые кусты и затаился.

На сей раз уловка удалась вполне: через десять минут мимо проехал всадник на крепком коне, тщательно закутанный в широкий плащ.

Рагастен пропустил его вперед, выехал из кустов и в несколько скачков догнал незнакомца.

Остановив коня стремя в стремя с ним, шевалье учтиво поклонился и спросил:

– Вы, должно быть, догоняете королевский двор, милостивый государь?

Незнакомец взглянул на него и тотчас откликнулся:

– А вы, шевалье де Рагастен?

Рагастен вздрогнул и нахмурился.

Но в этот миг всадник снял берет, надвинутый на глаза, откинул плащ, и Рагастен увидел, что это женщина. Он знал ее: то была таинственная обитательница усадьбы Тюильри, которая проводила его на улицу Сен-Дени. Мы с вами знаем, как ее звали: Мадлен Феррон.

– Это вы, мадам! – воскликнул шевалье.

– Я самая! – ответила она с принужденной веселостью, от которой у Рагастена сжалось сердце. – Я еду в Фонтенбло. А вы?

– Да, я тоже, – ответил удивленный шевалье. – У меня там очень важные дела.

– А я, шевалье, думаете, от нечего делать туда поехала?

Рагастен ничего не отвечал: странный тон его собеседницы производил на него тягостное впечатление. Она же продолжала:

– Вы не находите, как удивительно скрещиваются наши судьбы? Вот уже в третий раз мы с вами встречаемся.

– Это верно, мадам, и первые два раза встречи для меня были чрезвычайно удачны.

– А уж как я рада, что могла вам помочь, вы себе даже не представляете. Но скажите: хорошо вы устроились в доме на Сен-Дени?

– Там приключилась беда, – сказал Рагастен.

Пораженная, Мадлен вопросительно посмотрела на шевалье.

Рагастен рассказал ей, что случилось: как неожиданно появился король, как увели Жилет.

– Должно быть, когда мы шли туда из Тюильри, кто-то нас выследил, – сказал он в заключение.

Мадлен слушала его, не отрываясь.

– А теперь вы хотите спасти эту девочку? – спросила она.

– Да, мадам.

– Ну что же, шевалье, наша третья встреча, если я не ошибаюсь, вам тоже пригодится. То, что вы рассказали, совершенно перевернуло весь план, который я задумала. Всего доброго, шевалье – может, еще увидимся!

С этими словами диковинная женщина пришпорила коня, поскакала вперед и скрылась. Рагастен не успел и рта раскрыть.

Тем же аллюром Мадлен Феррон пронеслась мимо Спадакаппы, Манфреда и Трибуле.

Спадакаппа тревожно оглянулся, но тут же успокоился: Рагастен рысцой догонял их.

 Мадлен Феррон свернула в лес, срезая путь, чтобы обогнать длинную вереницу всадников, карет и повозок.

– Кто ж это? – спросил Манфред, когда шевалье догнал товарищей.

– Нет, это не шпион. Это друг.

– Друг?

– Я не могу не назвать эту женщину другом.

– Так это женщина?

– Да. Я встречаю ее в третий раз.

И Рагастен рассказал юноше, при каких обстоятельствах прежде встречался с таинственной всадницей.

Манфред без труда узнал по портрету, набросанному Рагастеном, ту женщину, которую он спас на виселице, которая сама спасла его, открыв дверь усадьбы Тюильри.

Он тоже рассказал об этих двух случаях.

– Хоть мы и не близкие друзья, – закончил он рассказ, – зла эта женщина нам точно не желает. Но чего же ей надобно в Фонтенбло?

* * *

Между тем Мадлен Феррон остановилась в одном из первых домов у въезда в городок.

 Накануне вечером в этот дом пришел человек, которого наши читатели уже могли на минутку увидеть. То был Дурной Жан – несчастный, чья тень мелькнула перед нами в доме Прокаженной.

Жан выехал из Парижа на пару часов раньше, чем король, добрался до Фонтенбло и спросил, не сдает ли кто дом. Ему указали на зажиточный дом почти у самого въезда в город – такие строят богатые фермеры.

Дурной Жан тотчас же пошел туда и заплатил, сколько спрашивали.

Примерно за час до вероятного прибытия двора он отъехал шагов на тысячу и остановился в лесу по Меленской дороге. Он сел на ствол поваленного бурей дерева. Опершись локтями на колени, а головой на ладони, он ждал, неотрывно глядя на дорогу, по которой должна была проехать она.

Наконец раздался топот скачущего коня.

Дурной Жан вскочил, словно подброшенный какой-то силой, и взор его загорелся.

Появилась Мадлен Феррон. Она срезала дорогу через лес и опередила королевскую кавалькаду. Увидев Жана, она остановилась рядом с ним.

– Так что? – спросила она.

– Дом готов, мадам, – ответил Дурной Жан не просто почтительно, но и с глубоким чувством. Но поднять глаза на Мадлен он как будто не смел.

– Где этот дом?

– Четвертый слева прямо по первой же улице. Только он, боюсь, не достоин…

Мадлен пожала плечами.

– Приходи туда ко мне, да поскорее, – велела она.

Через пару минут она остановилась возле указанного дома, спрыгнула на землю, привязала лошадь к кольцу и зашла внутрь – все это так проворно, что никто из соседей ее не заметил.

Еще через десять минут подошел и Жан-Калека.

– Конюшня здесь есть? – спросила Мадлен.

– Да, мадам, я туда свою лошадь поставил.

– Дом я посмотрела, – сказала она.

Жан-Калека взглянул на нее с тревожным вопросом во взгляде.

– Все хорошо, – сказала она. – Ты все правильно сделал. А сам где будешь ночевать?

– В конюшне, – ответил он шепотом.

Тут на улице послышался громкий шум. Мадлен подошла к окну. Ставни были приоткрыты так, что она видела все, а ее видно не было.

Поднялась суматоха. Жители Фонтенбло в праздничных нарядах высыпали на улицы.

Сильно взволнованный человек в черном, окруженный главными лицами городка, стоял со свитком в руке: то было приветствие государю, которое он должен был прочитать.

Раздались крики: «Да здравствует король!» Человек в черном шагнул вперед, другие важные лица тоже.

Мадлен Феррон у окна ожидала, не поведя бровью.

Вот на улице вдруг настала полная тишина: должно быть, человек в черном читал королю свое приветствие.

Потом опять раздались крики.

Наконец появился король, окруженный вельможами!

– Жан! – позвала Мадлен Феррон.

Тот одним прыжком оказался рядом с ней.

– Посмотри вон на того человека.

– Вижу…

– Это французский король.

– Я знаю, мадам…

Король прошел, проехал обоз, потом еще всадники.

Мадлен задумчиво стояла у окна.

Минут через десять она увидела Рагастена с тремя товарищами.

– Поезжай за этими людьми, – сказала она, – узнай, где они остановились. А потом приходи сюда, поговорим.

Дурной Жан опрометью бросился на улицу. Вернулся он через час.

– Те всадники живут в трактире «Великий Карл» на Дровяной улице.

– Хорошо, – сказала Мадлен и села. Дурной Жан по-прежнему стоял перед ней.

Вдруг она посмотрела ему прямо в глаза. Он опустил голову.

– Так ты говоришь, что спать будешь в конюшне? – спросила она.

– Да, мадам… чтобы вас не стеснять…

Она еще раз посмотрела на него – это взгляд потряс его до глубины души.

– Ты хорошо запомнил того человека, что я тебе показала? – спросила она.

– Короля? Да, мадам.

– А если бы я велела убить его, ты что бы сделал?

– Убил бы, мадам.

И он с пылом заговорил:

– Велите мне убить короля – я убью короля. Велите убить папу римского – пойду в Рим и убью папу. Велите отречься от веры, похулить Христа – отрекусь даже на костре, буду хулить Бога даже под пыткой. Вы, мадам, мой король мой бог! Да вы же знаете это! Что я вам говорю! Я ваш весь телом и душой. За час, подобный тому, что я провел с вами, я согласен на вечные муки… Да и что мне было бы в рае без вас! О, только подумаю об этой ночи! А я всегда о ней думаю! В этом воспоминанье теперь вся моя жизнь. Нет такого мгновенья, чтобы в моем воображении не вставала эта картина. Она преследует меня… Иногда, чтоб усмирить мучения, я сам себе терзаю грудь. О, мадам, сжальтесь еще раз надо мной! Скажите всего одно слово! Пусть я буду жить хоть с тенью надежды, хоть с обманчивым призраком! И пускай за этим призраком последуют самые ужасные муки! И пускай надежда сокроется, оставив мне только жуткие страдания сожалений!

Мадлен внимала его излиянию страсти.

– Кто же тебе не велит надеяться? – ласково спросила она.

– О, мадам! – растерявшись, пробормотал Жан. – Только не сводите меня с ума от радости!

– Послушай – ведь в первый раз я не была настолько жестока?

– Правда, – ответил он, вдруг помрачнев. – Но ведь вы тогда не знали…

– О чем не знала?

Он потупил взор и весь побледнел.

– О твоей болезни? – спросила она с таким совершенным равнодушием, что его всего сотрясло изумление – как будто на его словах великая королева выбросила корону в сточную канаву.

Он так и застыл, обалдев от неожиданности и ужаса. Она встала и подошла к нему. Улыбки на ее губах больше не было. Ласковый взгляд превратился в суровый и злой.

– Я вас боюсь, мадам! – воскликнул он.

Она схватила его за руку.

– Болезни! – воскликнула она. – Хочешь, я тебе все скажу, мой бедный изгой? Твоя-то болезнь мне и была нужна!

Он вскрикнул от ужаса и отчаянья.

– Правда ли это? Не сон ли? Вас ли я сейчас слышу?

– Болезни! Я хотела, чтобы ею заболел еще один человек. Я его ненавижу, я придумывала ему самые страшные казни… Я хотела… но, кажется, ничего не вышло… Кажется, он удрал от меня, потому что все время бегает за новыми любовницами…

– Кто он? Кто он?! – грозно крикнул Дурной Жан.

– Это король!

Жан, совсем сбитый с толку, с немым ужасом уставился на нее.

– Ничего не вышло, сказала я себе. Тогда я поражу его иначе! Мне надобно покорное орудие, верный раб… Будешь таким орудием?

– Уже есмь! – глухо проговорил он.

– Будешь ненавидеть короля, как я его ненавижу?

– Всеми силами моими, с этого мига начиная.

– Прекрасно! За это, Дурной Жан, я буду твоей.

– Кода же? Когда?

– Когда он умрет! – ответила она.

* * *

Жан-Калека выбежал, как безумный, и забился в дальний угол конюшни.

Там, крепко сжав виски ладонями, он думал:

«Она любит!.. Никогда я не страдал ужаснее… Любит короля!.. До чего же сильно она любит его, чтобы задумать и совершить такое безумство, как она! Отравила себя, чтобы отравить короля… Погубила свою красоту, чтобы погубить его жизнь… Она его любит! А я, несчастный, кто для нее? Жалкое орудие! Она сама так сказала… А я согласился… Да, согласился! И соглашаюсь! Что с того, что мысль ее будет с другим, если сама она – со мной! О, восторг часов любви! А тот человек – король, проехавший с гордой улыбкой, – он умрет! Я выношу ему приговор! Пусть даже она сама теперь захочет его спасти – уже поздно! Моя ненависть сделает больше всех ядов…»

Он встал и погрозил кулаком. Ужасен был его вид.

Мадлен Феррон неотрывно следила за ним в слуховое окно. Увидела, что он так страшен и грозен, и улыбка мелькнула не ее бледных губах.

IX. Гонец из Парижа

К замку Фонтенбло примыкал огромный парк, прекрасные остатки которого можно видеть и поныне. Парк был окружен со всех сторон высокой стеной.

Когда в замок приезжал Франциск I, вдоль всей стены с внутренней стороны расставляли стражу. Между постами расстояние было около ста шагов.

Трибуле уже дважды бывал в Фонтенбло вместе с королем. Он все это знал в подробностях. И все же он решил попасть в замок через парк. Своим планом он поделился с Рагастеном и Манфредом: любой ценой попасть в парк и разузнать, в котором из помещений замка заперли Жилет.

Там уж он достаточно хорошо знал расположение всех комнат, чтобы темной ночью пробраться туда вместе с друзьями.

Они вчетвером проберутся в замок, готовые убить всякого, кто встанет у них на пути, доберутся до Жилет, похитят ее и уедут в Италию.

В первый же вечер Трибуле с тремя товарищами отправился изучать окрестности замка. Проходя мимо роскошного фасада, Рагастен с Манфредом убедились: иначе, как через парк, попасть сюда невозможно. Во дворе стояло полно вооруженных людей.

Со стороны же парка было темно и пустынно. Они пошли вдоль стены. С другой стороны временами доносились крики перекликающихся часовых.

Товарищи обошли весь парк кругом. Сзади стена местами обветшала: кирпичи повываливались, появились дыры.

Все четверо вернулись домой: в тот вечер им ничего не удалось предпринять.

То же и на другой день, и после: в единственном месте, где можно было перебраться, стоял часовой. Всем четверым претила мысль, что придется убить ни в чем не повинного человека, а то ничего не выйдет. Так прошло десять томительных дней.

Манфред отчаивался, и отчаянье лишало его рассудка. Он говорил: надо войти в замок среди бела дня, напасть прямо на короля, вызвать его на бой!

Вечером одиннадцатого дня Рагастен вполголоса совещался с Трибуле.

– Придется его убирать! – мрачно сказал Трибуле.

– Часового?

– Ну да… ведь иначе ничего не сделаешь…

– Тогда я беру его на себя, – сказал Рагастен.

Он надеялся, что сможет прыгнуть на солдата и связать так скоро, что тот не успеет закричать.

И вот товарищи в одиннадцатый раз подошли к стене.

Было часов десять вечера.

– Я иду первым, – сказал Рагастен, когда они дошли до нужного места. – Как будет готово – кликну. Перелезете по одному, а там видно будет.

В тот же момент вдалеке прозвучал клич часового, потом ближе, ближе…

Наконец его повторил тот солдат, что стоял напротив Рагастена с другой стороны стены.

Услышав его голос, Трибуле вздрогнул, подскочил к Рагастену и схватил его за руку.

– Погодите! – сказал он. – Я сам полезу.

Тут же он оказался наверху стены и оттуда подал друзьям знак: ни звука!

Трибуле ясно видел неподвижного часового, тот стоял, опершись на алебарду.

Трибуле тихонько позвал:

– Людвиг!

Солдат вздрогнул от неожиданности.

– Кто меня зовет? – вскрикнул он.

– Тише, тише… подойди ближе… вот так! Узнаешь друга? А я тебя, проклят буду, не забыл!

Солдат узнал его голос:

– Господин Трибуле! А говорили, вы в Бастилии?

– Правда? А кто же так говорил, славный Людвиг?

– Да все. Господин Монтгомери вас арестовал и сам отвез в крепость.

– Ишь ты! Но видишь сам: может, я и был в Бастилии, но теперь вышел.

– Вы оттуда вышли! – воскликнул изумленный швейцарец.

– Да, нарочно вышел спросить тебя: все так же ты хочешь опять увидеть гору Юнгфрау, услышать коровьи колокольчики, поцеловать свою невесту… как бишь ее звали?

– Катарина! – уже растаял солдат.

– Да-да, Катарину. Так помнишь ли, славный мой Людвиг, что я тебе обещал тогда в Лувре?

– Как не помнить! Да я только о том и думаю, вы мне всю душу перевернули… Тысяча экю!

– Да, в монетах по шесть парижских ливров. Как раз хватит на ферму в родной долине. Построишь домик, женишься на Катарине, будешь жить долго-долго с целым выводком маленьких Людвигов…

– Опять вы меня искушаете, господин Трибуле! – вздохнул солдат.

– И вовсе нет! Я пришел тебе сказать, что готов выполнить обещание.

– Тысячу экю!

– Приходи да забирай.

– А куда прийти? – пылко спросил солдат?

– В трактир «Великий Карл».

– Когда?

– Когда хочешь.

– Какой же вы, правда, хороший человек! Сами потрудились нарочно…

– Нарочно, чтобы обогатить тебя. Я же обещал!

– Обещали, только я так и не успел оказать вам ту услугу, что вы просили. Я думал…

– Так теперь, добрый мой Людвиг, я тебя попрошу о другой услуге.

– Ах, так… – разочарованно протянул солдат.

– Совсем не такую опасную, как в тот раз, а ты ведь тогда соглашался. Ну да я тебя не неволю. В швейцарской гвардии многие согласятся честно заработать тысячу экю за доброе дело.

– Верно, такое доброе, что и в петлю можно попасть…

– Можно, если ты растяпа и денег не имеешь. Но ты, Людвиг, не растяпа, а деньги у тебя будут.

– Что нужно сделать? – спросил Людвиг.

– Просто на пару минут отвернуться и уши заткнуть.

– Вам нужно тайком пробраться в замок?

– Ну да. И еще кое о чем тебя спросить. Может, ты знаешь. Это и есть самое главное.

– Спрашивайте.

– Ты слышал про девушку, которую король привез сюда накануне того дня, когда приехал сюда сам?

– Вы говорите про мадам герцогиню де Фонтенбло?

– Про нее! – не скрывая волнения, ответил Трибуле.

– Бедная барышня, так все грустит!

– Вот как! – воскликнул Трибуле. – Так ты ее, значит, видел?

– Два раза, как стоял на часах у самого дворца. Она выходила в парк погулять.

– Одна? – спросил Трибуле, тяжело дыша.

– С ней еще две дамы.

– А далеко она уходила в парк?

– Да нет, совсем недалеко.

– Людвиг! Хочешь заработать не тысячу экю, а две тысячи, три – все, что у меня есть? Хочешь стать богатым, как буржуа? Скажи – хочешь?

– Тихо! – шепотом прервал его Людвиг.

Трибуле услышал приближающиеся шаги. То был дозор.

Он прижался к стене. Сердце его трепетало при мысли, что Людвиг сделает все, что он захочет.

Дозор с офицером во главе подошел. Офицер обменялся несколькими словами с Людвигом и пошел дальше.

– Когда ты в следующий раз будешь стоять на посту, Людвиг? – заговорил Трибуле.

– Послезавтра.

– На этом самом месте?

– Могу и сюда попроситься.

– Прекрасно! Возьмешься завтра подойти к герцогине де Фонтенбло?

– Можно… Она негордая, кое с кем из товарищей уже и сама заговаривала.

– Так скажи ей, чтобы она была в парке в час смены караула.

– То есть в десять вечера. А в каком месте?

– У большого пруда с карпами. Согласен?

– Согласен!

– Повтори, что я сказал.

– Завтра я подойду к маленькой герцогине так, чтобы она меня заметила, она со мной заговорит, а я скажу: «Завтра в десять вечера господин Трибуле будет у пруда с карпами». Правильно я понял?

– Все верно, славный мой Людвиг. Значит, послезавтра вечером, в десять часов, на этом самом месте.

– Договорились.

– А потом ты убежишь вместе с нами, разбогатеешь и скроешься в Швейцарии.

– Ах, Катарина, Катарина! – вздохнул швейцарец.

Трибуле тихонько спрыгнул со стены.

Они с товарищами вернулись в трактир «Великий Карл». На другой день туда доставили дорожный экипаж, который купил Спадакаппа. На третий день все лихорадочно ждали.

Трибуле не находил себе места, вслух разговаривал сам с собой, жал руку Рагастену.

Манфред с виду был спокойнее, но и его сотрясало глубокое волнение. В восемь часов он сказал:

– Поехали!

Было еще рановато, но Рагастен понял, что юноша больше не может терпеть.

Все четверо поспешно собрались, взяли оружие и вышли на улицу. Тут на повороте Дровяной улицы как раз показался всадник. Увидев Манфреда, он радостно вскрикнул, остановил коня и спрыгнул на землю. Конь тут же рухнул: он был совсем загнан, кровь шла у него из ноздрей.

Манфред страшно побледнел: он узнал Кокардэра.

– Лантене? – с тревогой спросил он.

– Да, он меня и прислал. Вот нате.

Он отдал Манфреду запечатанное письмо.

Все вместе вернулись в трактир. Манфред медленно распечатал письмо, развернул и прочел:

«Полдень. Дело завтра утром, в семь часов. Доле сожгут. Если не удастся похитить его по дороге от Консьержери к Гревской площади, тогда, друг мой, брат мой… понимаешь!

Жду тебя!»

Манфред молча передал письмо Рагастену. Тот прочитал сам и передал Трибуле.

Рагастен сел на лавку. Трибуле словно обухом по голове ударили.

– Как же так… – пробормотал он. Губы его побелели. – Может, ты поедешь… потом…

– Потом! – с отчаяньем и упреком ответил Манфред. – Потом будет уже полночь, а то и час ночи: никак не успею…

Он вдруг повернулся к Кокардэру, который смотрел на них, ничего не понимая.

– Ступай в конюшню, – сказал Манфред, – седлай двух коней. Спадакаппа тебе покажет, какие самые лучшие.

Спадакаппа и Кокардэр бросились, куда им сказали. Рагастен встал и пожал руку Манфреду.

– Ну что ж, дитя мое, – сказал он просто, опять называя юношу так, от чего тот уже вздрагивал.

Повернувшись к Трибуле, шевалье продолжал:

– Нас осталось только трое. Помощь нашего друга очень ценна, но я уверен: мы справимся так же, как если бы нас было четверо!

Манфред понял, что собрался сделать шевалье и тоже пожал ему руку.

Вернулся Кокардэр.

– Ты не слишком устал? – спросил Манфред. – Можешь сейчас ехать обратно?

– Сил у меня никаких, но если только совсем не помру – непременно буду к утру в Париже! Если бы вы только видели сегодня Лантене!

– Тогда поехали! – хрипло сказал Манфред.

Секунду спустя Рагастен, Трибуле и Спадакаппа услышали топот бешеной скачки.

– Пошли и мы! – сказал тогда Трибуле.

Они направились к парку.

Манфред и Кокардэр скакали по Меленской дороге.

Кокардэр напряженно вслушивался, был готов к бою и притом разговаривал.

– Как ты нас нашел? – спросил Манфред.

– Я и не думал, но мне повезло. Надо сказать, когда я прискакал в Фонтенбло, то ничего уже не соображал: такая скачка меня всего разбила. У первого дома я слез с коня и огляделся. Никого не было. Я постучался в один крестьянский дом и спросил, как учил меня Лантене, не видали ли они дворянина по имени шевалье де Рагастен, не знают ли, где он живет. Мне сказали, чтоб я спрашивал во дворце, и захлопнули дверь. Должно быть, испугались меня… Я стоял, как дурак, не зная куда деваться, и тут из соседнего дома вышла женщина…

– Женщина?

– Женщина в мужской одежде. Красивая, насколько я разглядел. Она мне сказала: «Я слышала, что вы ищете господина де Рагастена».

Я на всякий случай спросил: «А вы кто, сударыня?»

Она только пожала плечами и опять спросила: «Так вы его ищете?»

«Ищу, – ответил я. – И дело очень спешное».

«Так поезжайте на Дровяную улицу около дворца, – сказала она, – и остановитесь у трактира «Великий Карл».

– С этими словами она вдруг исчезла, – завершил рассказ Кокардэр, – а я пришпорил несчастного коня, чтобы он напрягся из последних сил.

Манфред невольно подумал о Мадлен Феррон. Кто же еще, кроме Мадлен, мог интересоваться шевалье де Рагастеном, которого в Фонтенбло никто не знал?

«Неужто эта женщина – наш добрый гений?» – думал он.

Словно два призрака, пролетели они через Мелен. За городом сделали часовой привал – иначе лошади не доскакали бы до Парижа.

Каждый конь получил полную меру овса из седельной сумки, а Кокардэр заодно съел кусок говядины с двумя большими ломтями хлеба. Манфред же только немного промочил горло.

Потом всадники опять вскочили в седло и помчались тем же аллюром. Около двух часов ночи они достигли ворот Парижа.

– Какой же я дурень! – огорченно воскликнул Манфред. – Ворота-то заперты! Как я мог про это забыть!

– Ворота отпирают в пять часов, – сказал Кокардэр, – а дело назначено только на семь…

Манфред нетерпеливо подпрыгивал, держа коня под уздцы, и вдруг решился.

– Пошли, – сказал он Кокардэру.

Он постучался в калитку, устроенную рядом с главными воротами. Через несколько секунд солдат отворил.

– Друг, – сказал Манфред, – у меня срочная депеша к вашему сержанту.

– Проходите, – отозвался солдат.

Они прошли через комнату с низкими сводами и вошли в другую, побольше – собственно караульную.

Манфред тут же увидел, где в ней дверь на улицу и подал знак Кокардэру.

Тот подошел к двери.

– А вот и сержант, – сказал солдат.

– Чего вам надо? – спросил начальник караула.

– Сказать, что мне немедленно нужно в Париж, – ответил Манфред, краем глаза посматривая на Кокардэра.

– В такой час в Париж не въезжают, – сурово возразил сержант. – Взять обоих!

– Давай сюда! – крикнул в этот момент Кокардэр, настежь распахнув дверь и ринувшись на улицу.

Сержант понял, что его надули, и попытался загородить дорогу Манфреду, но тот ударом кулака отбросил его на несколько шагов и тоже выскочил.

Через мгновение послышались аркебузные выстрелы – это караульные пару раз пальнули им вслед для очистки совести.

Час спустя Манфред с Кокардэром были во Дворе чудес.

– Сейчас три часа, – сказал Кокардэр. – До шести я посплю, а то от меня никакого толку не будет.

– Спи спокойно, я тебя разбужу.

И Манфред пошел в жилище, которое занимал Лантене, где укрывались Жюли и Авет – жена и дочь Этьена Доле.

Увидев друга, Лантене радостно вскрикнул и стиснул его в объятиях. Глазами он указал ему на плачущих несчастных женщин.

– Так его все-таки осудили! – воскликнул Манфред.

– Но еще не все потеряно, – возразил Лантене. – Мы его выручим!

– Непременно!

– Сударь, сударь! – запричитала Авет, молитвенно сложив руки. – Бедный отец!

Жюли как будто ничего не видела и не слышала.

– Мы решимся на невозможное! – воскликнул Манфред.

– Пошли со мной, – сказал ему Лантене.

Они вышли.

– Сердце разрывается, глядя на их слезы! – сказал Лантене. – Пойдем, я покажу тебе, как я распорядился, чтобы мы действовали заодно.

Воры Двора чудес готовили оружие для задуманного дела.

Манфред и Лантене подошли к Консьержери.

– Где будет казнь? – спросил Манфред.

– Сейчас. Смотри, вот Консьержери. Его вывезут через эту дверь. Пойдем там, где его повезут.

Они перешли мост, повернули сразу направо и через несколько шагов вышли на Гревскую площадь.

В самой середине площади несколько человек занимались необычной работой: как будто строили высокую квадратную башню.

Тщательно, методично они накладывали друг на друга большие вязанки дров.

Ряд поленьев – ряд хвороста, еще ряд поленьев – еще ряд хвороста, и так далее… Это кубическое сооружение выкладывалось вокруг высокого квадратного столба, глубоко врытого в землю.

Эти рабочие были помощниками палача, а возводили они костер.

– Так здесь его и сожгут? – спросил Манфред.

– Как видишь, – ответил Лантене. – Теперь пошли.

Он привел друга к въезду на мост.

– Мы встанем здесь, – сказал Лантене. – Все условлено: как только его ввезут на мост, мы нападем на охрану. Будь там хоть пятьсот человек, мы своего добьемся. Отобьем осужденного и укроемся во Дворе чудес. Что скажешь?

– Вроде другого ничего и не придумаешь. Наверняка все получится.

– Думаешь?

– Уверен!

– Ох, если бы так, друг! Наша с тобой задача – добраться до Доле, не глядя, что происходит вокруг. Теперь я начинаю верить, что у нас получится – а то ведь сомневался! Мне казалось, никто из людей на это не пойдет. Да что тебе сказать? Я до того дошел, что думал – и ты не поспеешь вовремя!

– А я поспел! – улыбнулся Манфред в ответ.