Текст книги "Кровное дело шевалье"

XLI
УБЕЖИЩЕ ДЛЯ ОТЦА И СЫНА

Покинув особнячок на улице Барре, Пардальяны двинулись вдоль берега Сены, размышляя, где бы им лучше отсидеться. Разговаривая о своих делах, они миновали какой-то кабачок, и Жан, проглотив слюну, вздохнул:

– Я просто умираю от голода!

– А я от жажды, – откликнулся ветеран. – Зайдем! Ты наскребешь на два омлета и бутылку вина?

Шевалье пошарил в карманах и печально покачал головой.

– Я все деньги отдал Като! О нас с тобой и не подумал!..

– Не жалейте об этом, батюшка. Ведь если бы не Като…

– Да знаю, знаю… Она спасла нас. Но стоило ли так цепляться за жизнь, если нас все равно ожидает голодная смерть?.. Нам необходимо найти кров и пищу! Шевалье, оставим этот город! Отправимся в дорогу, куда глаза глядят, во всем полагаясь на судьбу! Будем вольны, как птицы! Перед нами вся Франция и весь мир!

Но Пардальяну-старшему не удалось закончить свою пламенную речь: какой-то кудлатый комок вдруг кинулся им под ноги. Пипо, преданный Пипо разыскал своего господина и радостно запрыгал вокруг Жана. Погладив собаку, шевалье скорбно потупился:

– Боже мой, как есть хочется!

И то же самое твердил себе и пес шевалье де Пардальяна. Но Пипо мыслил четко и ясно, не усложняя свои рассуждения всякими там человеческими выкрутасами. Его логика была прозрачна и глубока.

– Раз я голоден, – думал Пипо, – мне необходимо подкрепиться!

Придя к такому выводу, который мы назвали бы неоспоримым, пес побрел за хозяином, поглядывая направо и налево в поисках чего-нибудь съестного. Он обнюхивал попадавшиеся по дороге отбросы, но ничего путного обнаружить не удавалось, и Пипо циничнейшим образом выражал свое презрение, задирая лапу у каждой мусорной кучи…

Пес уже решил, что обречен на голодную смерть, но вдруг остановился, повел носом и радостно завилял хвостом.

Оба Пардальяна тем временем свернули направо, на набережную Сены. А Пипо замер, узрев самую восхитительную на свете лавку. На открытом прилавке были разложены великолепные колбасы, а с краю разместились небольшие, но превкусные на вид окорока. Последний окорочок в ряду так и притягивал взгляд собаки.

Вот он! Тот самый обед, который был столь необходим достойному Пипо!..

Читатель знает, что пес шевалье де Пардальяна отличался редкостной сообразительностью и не любил тратить время попусту. С чинным видом он двинулся к прилавку, изо всех сил демонстрируя полнейшее равнодушие ко всем материальным благам мира, включая ветчину.

– Какая симпатичная собака! – заметил стоявший за прилавком колбасник.

Но тут же завопил во все горло:

– Держи вора! Стой! Стой!

Кричал он зря, да и на помощь звать было поздно – «симпатичная собака» неслась стрелой и уже исчезла за углом.

– Мой лучший окорок! Гнусная тварь! – негодовал хозяин лавки.

Пипо удрал, зажав окорочок в зубах. Конечно, колбасник преувеличил, утверждая, что украден лучший окорок, но выбор Пипо был неплох – ветчина и впрямь выглядела аппетитно, и самый привередливый пес не мог бы пожелать лучшего.

Через несколько минут Пипо нашел Пардальянов, задумчиво сидевших на прибрежном песочке у Сены. Чтобы не терять больше хозяина, пес устроился у него в ногах и приготовился попировать всласть.

Но ветчину увидел Пардальян-старший! Он коршуном набросился на Пипо и вырвал у собаки окорочок. Удивленный Пипо взглянул на него с угрозой, но старый вояка заявил:

– Я тебе сегодня утром подарил жаркое из кролика, так что ты вполне можешь поделиться со мной ветчиной! Сын мой, у нас есть обед!

– Я же тебе говорил: «Не смей воровать!» – сурово сказал Жан, обращаясь к Пипо.

Пес виновато завилял хвостом, что означало: «Я все понял и больше не буду».

Трое друзей (мы имеем в виду Пардальянов и Пипо) расположились на бережку. Пардальян-старший вытащил кинжал и разделил ветчину на троих. Вот так отец с сыном и пообедали.

Покончив с трапезой, они напились воды из Сены: Пардальяны черпали из реки ладонями, а Пипо лакал прямо с набережной.

Благодаря воровским талантам Пипо оба Пардальяна подкрепились, а подкрепившись, повеселели.

– Надо нам найти какое-нибудь пристанище, – заявил старый солдат.

– Пристанище… – машинально повторил шевалье.

Жан печально опустил голову и глубоко вздохнул. Искать пристанище, отбирать добычу у собственного пса… Неужели он до конца своих дней останется таким вот бедняком без гроша в кармане?! А о чем он грезит? О браке с наследницей одной из самых знатных и богатых семей Франции! Он мечтает породниться с Монморанси!..

Безумец! Настоящий безумец!..

И шевалье твердил себе:

– Я смешон, смешон! Как бы все потешались – весь Париж, вся Франция, весь мир, если бы кто-нибудь крикнул: «Смотрите, смотрите на этого сумасшедшего! У него пустые карманы, он только что пообедал ветчиной, которую украла собака, у него нет крыши над головой, и вся городская стража ловит его, чтобы отправить в Бастилию, а палачу не терпится его вздернуть, он же… он влюблен в Лоизу, наследницу рода Монморанси!» Ах, какой бы раздался хохот!..

Отец внимательно посмотрел на сына и понял, что творится в душе юноши. Он положил руку Жану на плечо и сказал:

– Держись, шевалье! Держись, клянусь Пилатом и Вараввой! Знаю, что тебя мучает, знаю, почему ты криво улыбаешься, а глаза твои полны слез: мы бедны, так? Ах, шевалье, для таких людей, как мы, нищета – лучшая подруга и верная любовница, с ней мы чувствуем себя уверенней и бодрей! Послушай, шевалье, я всегда ненавидел жирных псов, готовых сидеть на цепи, лишь бы перед ними ставили миску с едой. Они рождаются, живут и умирают рабами. Мне всегда нравились лисы, готовые перехитрить любого, волки, что на воле рыскают по лесам. Посмотри на меня, шевалье, я и сам такой же старый лис! Клянусь рогами дьявола, когда у меня в руке шпага, я чувствую себя равным королю! За шестьдесят лет я испытал столько, что любой почтенной семье буржуа или дворян хватило бы на несколько поколений!

Что такое жизнь, сынок? Ветер в лицо и дождь с небес, холмы, где зреет виноград, и тропинки, по которым скачет мой конь; это воздух, что пьянит меня, это свобода и радость расставаний и встреч, это тот миг, когда я чувствую: мне принадлежит вся божественная красота природы, вся дивная прелесть бытия… Вот что такое жизнь, шевалье, вот что такое счастье!..

А все остальное – та самая мерзкая цепь, которая приковывает пса к миске. Город, Париж, соседство с людьми, ненавидящими тебя, с женщинами, лгущими тебе, слепое и тупое существование и каждодневный труд ради завтрашней порции жратвы! Нет, шевалье, это не жизнь! Это медленное ежеминутное умирание… Нам нужны кров и пища, поступим же, как лисы и волки… В дорогу, шевалье, в дорогу!

Пусть светит апрельское солнце или моросит ноябрьский дождь – мы будем странствовать, двигаясь, куда глаза глядят. Пусть нас ведет случай! Будем болтать и смеяться, а если хочешь, можем и поплакать. Мы объедем Францию, увидим Италию, Германию, перед нами – весь мир… Соглашайся, шевалье!

Но сын в ответ лишь покачал головой. Не то чтобы Жан не разделял взглядов Пардальяна-старшего, он просто не хотел покидать столицу, потому что здесь оставалась Лоиза. По крайней мере, шевалье был убежден, что девушка в Париже.

– Ведь я уже сказал вам, батюшка: лучше я умру, чем уеду из столицы!

– Значит, не желаешь сопровождать меня?

– Нет!

– Что ж, будем искать пристанище в Париже…

– По-моему, я уже нашел.

– Это где же? На высоком дереве, в вороньем гнезде?

– Нет. Во дворце Монморанси. Сиятельный герцог приглашал меня к себе. Надеюсь, он примет и нас обоих.

– Ты что, забыл? Я же когда-то выкрал его дочь. Подозреваю, что сиятельный герцог и по сей день не считает меня своим другом. Нет, не тянет меня во дворец Монморанси! Но я хоть за тебя не буду волноваться. Впрочем, для старого Пардальяна тоже найдется уголок!

– Где же?

– Во дворце маршала де Данвиля! Пойдем, я провожу тебя до переправы, а потом двинусь в сторону Тампля. Мы так славно все организуем, что к нам будут поступать сведения сразу из обоих враждующих лагерей. Если появятся какие-нибудь новости об узницах, я тут же дам тебе знать.

Поразмыслив, юноша счел план отца вполне удачным.

Они приблизились к переправе, что находилась против недостроенного еще дворца Тюильри, и обнялись на прощание. Пока лодка подплывала к берегу, Жан успел сказать старику:

– Отец, вы уже очень помогли мне, сходив на постоялый двор «У ворожеи» и забрав оттуда Пипо. Но там остался другой мой товарищ, к которому я очень привязан…

– Что?! Еще одна псина?!

– Нет, лошадь.

– О! Вы богатый человек, шевалье! Конь ведь стоит немалых денег.

– Скакун действительно великолепный, однако продавать его мне бы не хотелось.

– Что так?

– Его кличка – Галаор.

– Галаор… Где-то я это уже слышал!.. Но кто мне говорил о Галаоре?.. Галаор, Галаор… Ага, вспомнил! В Пон-де-Се господин де Данвиль рассказал мне об одном случае… На маршала напали разбойники, какой-то незнакомец спас ему жизнь, и Данвиль подарил храбрецу скакуна по кличке Галаор… Так это ты выручил Данвиля из беды?

Шевалье лишь грустно усмехнулся.

– И ты мне не обмолвился об этом ни словом! Какая неожиданность! Ведь, возможно, Галаор – наш талисман!

В эту минуту причалила лодка, шевалье и Пипо разместились в ней, а обрадованный ветеран поспешил на постоялый двор «У ворожеи».

Вскоре Жан уже был во дворце Монморанси, где его радушно встретил герцог.

– Монсеньор, – без всяких околичностей заявил шевалье, – человек, у которого я намеревался провести несколько дней, уехал из Парижа.

Франсуа де Монморанси проводил Жана в уютную комнату.

– Надеюсь, тут вам будет удобно, – улыбнулся герцог. – Однажды король Генрих II, отец нашего нынешнего монарха, задержался во дворце Монморанси, беседуя с коннетаблем. Король не захотел возвращаться в Лувр и заночевал в этой комнате. С тех пор здесь не спал никто. Вы окажете мне честь, если согласитесь занять эти покои.

Оставив своего гостя, маршал вышел и приказал челяди прислуживать молодому шевалье, как знатной особе.

Жан несколько растерялся, поскольку подобный прием превосходил все его ожидания. Изумление юноши возросло еще больше, когда к нему в комнату, робко постучав, явился великан-швейцарец.

– Шевалье, – почтительно осведомился страж ворот, – позвольте задать вам один вопрос.

– Сколько угодно, друг мой…

– Ваша собака останется здесь? Я ведь должен ее накормить как следует…

Шевалье еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Пипо, – обратился он к своему псу, – принеси извинения почтенному привратнику и изволь относиться к нему с уважением.

Пипо в ответ радостно залаял.

– Ну вот и помирились, – сказал шевалье. – Не волнуйтесь насчет кормежки…

Обрадованный гигант удалился.

А тем временем господин Пардальян-старший добрался до постоялого двора, направился прямо на кухню и грозно вопросил почтеннейшего Ландри:

– Где Галаор?

– Галаор? В конюшне, с правой стороны двора, – пролепетал трактирщик, дрожа от страха.

Пардальян бросился в конюшню, за ним заторопился хозяин «Ворожеи», чтобы показать Галаора, стоявшего вместе с другими лошадьми.

– Вот ваш скакун, – буркнул хозяин. – Ах, сударь, вы ведь едва не убили нашего гостя…

– А-а, виконта д'Аспремона, – кивнул Пардальян, седлая Галаора. – А зачем он вздумал кидаться на мою шпагу? Он что, отдал Богу душу?

– Нет-нет, сударь, он жив.

– Черт возьми, вот незадача! И как вы с ним поступили?

– Именно это я и пытаюсь вам сообщить! Господин виконт пришел в сознание и поклялся, что дешево вы не отделаетесь!

– Да что вы говорите?!

– Он велел доставить себя во дворец Мем.

– О дьявол! Вот это уже хуже! – Пардальян быстро обдумывал ситуацию. – Ничего страшного, Галаор поможет нам выпутаться! До свидания, любезнейший Ландри.

И, взлетев на коня, ветеран помчался по улицам Парижа. Вскоре он спешился перед дворцом Мем и отвел Галаора в стойло. Конюх Жилло тут же узнал лучшего скакуна маршала, но никак не мог взять в толк, почему на жеребце приехал офицер, грозивший отхватить ему, Жилло, оба уха.

А Пардальян-старший отправился к маршалу де Данвилю.

– Я ожидал вас, – заявил тот. – Нам необходимо кое о чем потолковать.

– И прежде всего, видимо, о д'Аспремоне? – усмехнулся старик.

– Да, я рекомендовал вам стать его товарищем, но, столкнувшись с вами в городе, он едва не погиб… Его, полумертвого, принесли в мой дворец… По вашей милости я чуть не потерял преданного друга…

– Но благодаря мне вы обрели еще одного друга…

– Вот как? Что это за друг? И где он?

– В конюшне, монсеньор. Пожалуйста, давайте спустимся туда – и вы все увидите сами.

Маршал, не скрывая любопытства, зашагал вслед за Пардальяном к конюшне. Ветеран молча открыл дверь и указал на жеребца своего сына.

– Но ведь это же Галаор! – вскричал потрясенный Анри. – Кто его сюда доставил? Вы?

– Я, монсеньор. Вы подарили его некоему юноше, а тот отдал лошадь мне. Вы еще не забыли, что, когда вас окружили разбойники, вам на помощь кинулся молодой дворянин?..

– Все правильно, он спас меня, и я вознаградил его.

– Монсеньор, ваш таинственный защитник – сын и наследник человека, с которым вы говорите!

– Пойдемте побеседуем, – пробормотал ошарашенный маршал и стремительно направился в свои покои. Пардальян не отставал от него, незаметно бросая на Анри хитрые взгляды и ухмыляясь в усы.

– Сперва расскажите мне о вашей дуэли с Ортесом.

– О Господи, монсеньор, тут и рассказывать-то нечего! Когда я явился во дворец, господин д'Аспремон отпустил в мой адрес несколько оскорбительных замечаний. Я предостерег его. А потом мы встретились на постоялом дворе и спокойно во всем разобрались, как и подобает приличным людям.

– Но больше вы не держите на виконта зла?

– Я? Да Боже упаси! – совершенно честно ответил ветеран.

– Вот и отлично. Теперь – о Галаоре, вернее – о вашем сыне. Меня, и правда, выручил именно он?

– Ваш скакун, монсеньор, – лучшее подтверждение моих слов.

– Значит, ваш сын – превосходный солдат! Почему же вы не представили его мне, как намеревались?

Чтобы полностью запутать маршала де Данвиля, ветеран решил пустить в ход самое сокрушительное оружие – правду.

– Монсеньор, я звал сына к вам на службу. Но он не принял моего предложения, так как состоит при маршале де Монморанси. Моему сыну известен ваш секрет, монсеньор: Жан по чистой случайности оказался рядом с комнатой, где вы совещались там, «У ворожеи». Теперь он боится вашей ярости или мести ваших друзей, таких, как господин де Гиталан. Он не сомневается, что вы, как только поймаете его, сразу засадите в Бастилию, а он и так еле вырвался из темницы.

Как видите, у него есть веские причины держаться от вас подальше. И кроме того, он уже служит вашему брату. Но я-то служу вам, монсеньор. Стало быть, мне придется либо предать вас, а я всегда презирал предателей, – либо враждовать с родным сыном, что просто невозможно.

– Но почему юноша считает меня своим недругом?

– Он не считает вас недругом, он лишь служит вашему брату, только и всего. Он не собирается вредить вам; более того, нынче вечером он уезжает из Парижа.

– А нужно ли ему бежать из столицы?.. Я тоже буду честен с вами, господин Пардальян. Не скрою, я, и правда, хотел передать его в руки Гиталана. Но – пусть черти поджарят меня в аду! – я не понимаю, как шевалье удалось подслушать мою беседу с комендантом Бастилии! Пардальян, ваш сын смел и умен, но ему не обойтись без покровительства влиятельной особы. Переманите его ко мне, и я озолочу этого юношу!

– Вы запамятовали, монсеньор, ведь Жан столь ярко проявил себя в Лувре, что теперь его повсюду ищут… Ему просто необходимо покинуть Париж, иначе он угодит прямиком на эшафот.

– Думаю, мой брат решил отправить его в свое поместье. Но в моем доме он может забыть об опасности!

– Боюсь, Жан уже отправился в путь. Медлить было нельзя, ведь случилось такое…

И Пардальян-старший, не вдаваясь в излишние подробности, доложил маршалу де Данвилю о беспримерной битве за кабачок «Молот и наковальня».

– Но если так, – вскричал Анри, – то над вами тоже нависла угроза. Вы ведь сражались с ним плечом к плечу! Почему же вы не скрылись из города?

– Потому что я поклялся служить вам, монсеньор, – спокойно произнес ветеран.

Маршал протянул старику руку, а тот согнулся в глубоком поклоне. Эта преисполненная почтительности поза помогла Пардальяну спрятать удовлетворенную улыбку, блуждавшую на его лице.

Таким вот образом отец и сын, бродившие по Парижу в поисках любого, пускай даже самого жалкого убежища, очутились во дворце – да не в одном, а в разных.

XLII
КОРОЛЕВА-МАТЬ

Через три дня после встречи в Лувре Франсуа де Монморанси, сдержав слово, появился у дворца Мем, чтобы вызвать брата на поединок. Шевалье де Пардальян рвался ехать вместе с герцогом, но тот решительно отказался от сопровождения.

Маршал приблизился к резиденции своего брата часов в восемь вечера. С Франсуа был лишь оруженосец, который выполнял сейчас обязанности герольда.

По знаку хозяина герольд, сидя на коне, затрубил в рог. Но парадные ворота дворца не открылись. Рог запел во второй раз, потом в третий. В особняке Анри де Монморанси царила гробовая тишина.

Зато из окон соседних домов высунулись любопытные; впрочем, они тут же благоразумно исчезли.

Повинуясь приказу своего господина, герольд соскочил с лошади и оглушительно заколотил в ворота. Приоткрылось крошечное окошко, и чей-то голос спросил:

– Что вы хотите?

– Мы желаем говорить с Анри де Монморанси, герцогом де Данвилем.

– Какое у вас к нему дело? – осведомился тот же голос.

– Мы ищем справедливости. Маршал де Данвиль оскорбил нас, и мы требуем удовлетворения. Если он откажет нам в этом, мы будем уповать на Божий суд!

Открылась небольшая калитка, и на улицу шагнул офицер дворцовой стражи. Обнажив голову, он отвесил Франсуа поклон и произнес:

– Простите, монсеньор, но в доме никого нет. Моему господину герцогу де Данвилю пришлось уехать из Парижа по повелению его величества. Если вы, монсеньор, соблаговолите войти, мы будем счастливы оказать вам самый радушный прием.

Франсуа молча посмотрел на герольда, и тот заявил:

– Мы не желаем пользоваться вашим гостеприимством.

Офицер надел шляпу и скрылся за оградой.

Тогда герольд еще три раза протрубил в рог, опять спрыгнул на землю и прокричал звенящим голосом:

– Анри де Монморанси, мы пришли требовать удовлетворения за нанесенное тобой тяжкое оскорбление. Мы предупреждали, что нынче вечером прибудем сюда. Мы видим, что ты скрылся от нас, как жалкий трус, называем тебя подлым изменником и бросаем тебе в знак вызова перчатку. Мы ищем справедливости!

Когда герольд закончил свою речь, Франсуа стянул с правой руки перчатку и передал ее оруженосцу. Тот взял перчатку, вынул из седельного мешка молоток и гвоздь и приколотил перчатку к воротам дворца.

Еще некоторое время Франсуа ждал, что брат примет вызов. Он не сомневался, что Анри в особняке. Но к маршалу де Монморанси так никто и не вышел, и Франсуа с оруженосцем поехал прочь.

В эту минуту в тот самый проулок, где наш герой безуспешно атаковал экипаж Данвиля, свернули два человека. Это были граф де Марийяк и шевалье де Пардальян. Друзья оказались здесь не случайно. Лишь только Франсуа де Монморанси отправился к брату, Жан помчался на улицу Бетизи. Там он кинулся к Деодату и коротко сообщил ему о том, что задумал Франсуа. Марийяк не особенно рвался помогать маршалу де Монморанси, но всегда был счастлив прийти на помощь Пардальяну и потому, не раздумывая, поспешил за другом к дворцу Мем.

– Если маршал у себя, но не посмеет предстать перед братом, мы ворвемся в особняк и заставим слуг отвести нас к нему, – излагал свой план Пардальян.

– Вряд ли герцог де Монморанси попадет во дворец, – покачал головой граф, – насколько я знаю Данвиля, он сделает все, чтобы не встречаться с братом.

Притаившись за углом, молодые люди следили за сценой, которая разыгрывалась на их глазах и о которой мы уже рассказали нашим читателям.

– Ну вот, я оказался прав! – воскликнул Марийяк, глядя вслед удалявшемуся Франсуа.

Приятели вернулись в особняк Колиньи. Деодат был грустен, а Жан взволнован. Как ни пытался шевалье скрыть свою тревогу под маской обычной рассудительности, он не слишком преуспел в этом. Перед домом адмирала Пардальян пожал графу руку, заявив, что должен спешить к герцогу Монморанси. Но Деодат остановил юношу:

– Давайте пообедаем вместе! А потом мне хотелось бы познакомить вас с моей суженой. Я надеюсь, что вы подружитесь! Вы сможете пойти со мной сегодня вечером?

– Да, – рассмеялся Пардальян. – Впрочем, даже если бы я до сих пор томился в Бастилии, я проломил бы стену и вырвался бы на свободу, чтобы иметь счастье увидеть даму вашего сердца.

И молодые люди зашагали в излюбленный трактирчик Деодата, где с удовольствием уселись за стол…

Около девяти Марийяк и Пардальян стучали в зеленую калитку на улице де Ла Аш.

Следует заметить, что Жан и Деодат неоднократно обсуждали бой у Деревянного моста, где шевалье вступился за Жанну д'Альбре. Однако Пардальяну ни разу не пришло в голову упомянуть о даме, сопровождавшей тогда королеву Наваррскую. Алиса де Люс никогда не рассказывала жениху о том, что была с королевой в те ужасные минуты… Фрейлина опасалась чем-нибудь выдать свою причастность к заговору Екатерины Медичи. Так что Марийяк не догадывался, что шевалье защитил его любимую, а шевалье не знал, что дама, ехавшая в экипаже вместе с королевой, и есть суженая Деодата.

Однако вернемся к Алисе де Люс. Женщина извелась от страха и дурных предчувствий. Ее угнетало, что Жанну де Пьенн и Лоизу заперли в ее особнячке. Правда, Алиса приняла все меры предосторожности: пленниц поселили на втором этаже, в комнате с окнами во двор; дверь этой комнаты всегда была на запоре. Но Алиса все равно волновалась… Что будет, если Марийяку вдруг станет известно об узницах? Как выкручиваться тогда? Чем объяснить присутствие женщин в доме?

А в этот вечер Алиса де Люс была просто в панике. Ей только что передали письмо от Екатерины Медичи. Как мы помним, королева приказала фрейлине каждый день оставлять в нижнем оконце башни, возведенной для астролога Руджьери, короткие отчеты. Обычно Алиса ограничивалась лаконичными записками: «Ничего нового» или «Я встречалась с ним, события развиваются по плану». Но сегодня, когда она вложила в бойницу свернутый листок, кто-то сунул ей в руку бумажку.

Это были инструкции, присланные Екатериной Медичи, естественно, без подписи. Вычислить автора этого письма по почерку или по стилю никому никогда не удалось.

Алиса де Люс прочитала следующее:

«Задержите его нынче вечером до десяти часов и после этого сразу отпустите. Если он попытается остаться у вас на всю ночь, откажите ему. Ровно в десять он должен выйти на улицу. Обещаем, что никакого зла ему причинено не будет»

Алиса вспыхнула от стыда, дойдя до оскорбительных слов о ночи, которую граф пожелает провести с ней. Последняя фраза письма не развеяла ее тревоги. Если Екатерине Медичи нужно, чтобы граф в десять часов оказался на темной, безлюдной улице, значит, на него нападут, убьют или куда-нибудь упрячут… Сердце Алисы сжалось… Она решила любым способом задержать Марийяка до утра…

Заслышав стук дверного молотка, Лаура распахнула дверь, и вскоре в гостиной появился Марийяк. Но за ним следовал еще один мужчина.

– Милая Алиса, – весело воскликнул Деодат, – разрешите представить вам шевалье де Пардальяна, который мне дороже, чем брат!

Алиса сразу узнала юношу, который бросился на защиту королевы Жанны возле Деревянного моста, а затем сопровождал ее величество к Исааку Рубену в Тампль.

Пардальян почтительно поклонился, а выпрямившись, тоже узнал фрейлину. Алиса оцепенела от страха, однако Жан скрыл свое изумление и повел себя так, словно никогда раньше не встречался с невестой графа.

Алиса подумала, что молодой человек не узнал ее, и немного успокоилась. Пардальян же пребывал в полном смятении.

«Все это очень странно. Тут дело нечисто! – думал шевалье. – Вот уж не ожидал увидеть здесь девушку из свиты королевы Наваррской. И почему эта красавица так нервничает? А ведь я отлично помню, как королева выговаривала ей за то, что фрейлина велела кучеру следовать через Деревянный мост, что подняла шторки, что выкрикнула имя Жанны д'Альбре…»

Шевалье начал тайком присматриваться к суженой Деодата. Хозяйка и гости вели, казалось бы, легкий, непринужденный разговор. Однако Алиса в волнении косилась на часы, которые показывали почти десять.

Наконец раздался их мелодичный бой. Алиса содрогнулась – и принялась возбужденно рассказывать какую-то историю. Голос и движения красавицы поразили Пардальяна своей неестественной напряженностью; Жан ощутил явную фальшь и невольно насторожился. А фрейлина то беспричинно бледнела, то ее вдруг бросало в краску. Когда же Деодат поднялся и с сожалением заметил, что их визит затянулся, Алиса не смогла сдержать испуганного крика.

– О Господи! – трепеща, промолвила она. – Прошу вас, посидите еще немного!

– Ангел мой, вас снова что-то напугало, – сочувственно вздохнул Марийяк.

– Не беспокойтесь, – обратился к Алисе шевалье, – нынче вечером я отвечаю за безопасность моего друга.

Жан заявил это таким тоном, что Алиса поняла: юноша что-то заподозрил. Но она все равно была ему благодарна: ведь он поклялся защищать ее любимого!

– Что ж, ступайте, бесценный мой, – тихо сказала она Деодату. – И не забудьте: вы обещали, что не станете рисковать.

Граф и шевалье покинули особнячок Алисы де Люс. Красавица долго смотрела им вслед. С друзьями вроде бы ничего не случилось. Женщина облегченно вздохнула и вернулась в комнату.

– Ну? Какое впечатление произвела на вас Алиса? – поинтересовался граф.

– Э… Прелестная женщина, – ответил Пардальян.

– Вы обратили внимание, как она переживает за меня?.. У нее порой бывают внезапные приступы необъяснимого страха.

– Возможно, ее страх как раз вполне объясним, – пробормотал шевалье. – Понимаете, женщины иногда сердцем чувствуют то, чего мужчины не способны постичь умом.

Приятели дошли до улицы Бетизи, так и не заметив человека, который, будто тень, скользил за ними. Но неожиданно он, больше не таясь, нагнал молодых людей. Те мгновенно обнажили шпаги, но неизвестный мирно проговорил:

– Господа, прошу вас, не пугайтесь! Мне нужно только кое-что шепнуть тому из вас, чье имя – граф де Марийяк.

Пардальян чуть не подпрыгнул, услышав голос Моревера, и поспешно надвинул шляпу на лоб. Марийяк же сдержанно поклонился:

– Это я, сударь. Что вам угодно?

– Господин граф, я предпочел бы побеседовать с вами с глазу на глаз.

– Этот господин не помешает нам – я ему полностью доверяю.

Моревер попытался разглядеть лицо Пардальяна, но, так и не узнав Жана в темноте, начал:

– Господин граф! Некая дама желает, чтобы я проводил вас к ней. Она хочет встретиться с вами. Эта особа принадлежит к королевскому дому. Большего я открыть не вправе.

– И где же она меня ожидает?

– В доме возле Деревянного моста, господин граф.

Пардальян отвел Марийяка на несколько шагов и тихо сказал:

– Вы знаете, кто этот человек? Моревер, один из любимцев и соглядатаев Екатерины Медичи. Это она велела заманить вас в дом у Деревянного моста, клянусь честью! Давайте вежливо распрощаемся с Моревером, потом хорошенько поколотим его и…

Однако Пардальян не сумел закончить свою мысль, так как Деодат обратился к Мореверу:

– Я к вашим услугам, сударь…

– Вы рехнулись! – вскричал Пардальян.

Он схватил было Марийяка за рукав, но граф крепко обнял товарища и прошептал ему на ухо, точно перед вечной разлукой:

– Прощайте, мой милый! Я благословляю эту минуту, когда Бог послал мне вас: в вашем обществе я провел чудесные часы, ваша дружба – драгоценный подарок судьбы… Я не сомневаюсь – и очень надеюсь, что Екатерина Медичи велит убить меня… Это лучший выход, даю вам слово!

– Клянусь кровью Христовой, я не пущу вас одного!

– Пустишь, Пардальян. Никто не может разделить со мной боль свидания с королевой. Ведь к ней торопится не граф де Марийяк, а Деодат, бедный найденыш, подброшенный к дверям храма. Я отправлюсь к этой женщине… хоть мне и суждено погибнуть… А известно ли тебе, почему я спешу на ее зов?

– Почему? – спросил ошеломленный Пардальян.

– Потому что мечтаю увидеть свою мать… ведь Екатерина Медичи – мать мне!

Вырвавшись из объятий друга, Марийяк кинулся к Мореверу, и они быстро пошли к Деревянному мосту.

А потрясенный до глубины души Пардальян просто окаменел.

– Деодат – сын Медичи! – изумленно пробормотал юноша.

Наконец, попытавшись успокоиться и вновь обрести хладнокровие, шевалье зашагал к знакомому дому рядом с мостом. Он решил понаблюдать за этим зданием, а если будет нужно, то и проникнуть внутрь.

По пути юноша со своей обычной рассудительностью, являвшейся одним из крупных его достоинств, разрабатывал план предстоящей кампании. И вдруг его осенило:

– А ведь Алисе де Люс было известно, что Моревер подстерегает на улице Марийяка…

Жан добрался до Деревянного моста и принялся следить за зданием, в котором не так давно сам разговаривал с королевой Екатериной. Дом был темным и тихим: ни звука, ни огонька…

«Чем-то это сооружение напоминает Лувр, – думал Пардальян, – хотя оно, пожалуй, даже пострашнее Лувра. Там, в огромных раззолоченных залах, бродит, как в пустыне, слабый болезненный король; его окружают такие же призрачные фигуры придворных, а здесь королева – по мнению некоторых, великая королева – в зловещей тишине плетет интриги, способные потрясти всю страну… Эта женщина – мать Франциска, умершего от странной хвори через несколько месяцев после восшествия на престол, мать Генриха Анжуйского, мужчины, похожего на женщину, и мать Маргариты, женщины, не уступающей мужчинам, и она же – мать Деодата, в котором счастливо соединились красота душевная и телесная, блистательный ум и сердце, достойное героя древности… Что же это за чудовище – королева Екатерина?»

Пардальян представил ее такой, какой увидел в день их первой встречи. Она сидела тогда в резном кресле черного дерева, бледная, прямая, как палка, и улыбалась тонкой, странной улыбкой. Она походила на изображение какой-то святой, которой художник пририсовал глаза демона.

Образ Екатерины как-то вырос в воображении Пардальяна. Она казалась ему не просто женщиной, не просто королевой, а могущественной волшебницей, прилетевшей из сказочных стран, лежащих за высокими горами. Она явилась, чтобы воплощать в жизнь свои чудовищные замыслы, и оружием ей служили лишь злые чары ее изощренного, дьявольского ума.

Пардальян вовсе не был склонен к грезам, созерцательности и бесплодному философствованию. Он просто ощущал таинственную силу, исходившую от Екатерины. Но он сумел сбросить с себя это наваждение и, как человек действия, быстро принял решение: