Текст книги "Кровное дело шевалье"

XLVII
СЮРПРИЗ ДЛЯ ПАРДАЛЬЯНА-СТАРШЕГО И ПАРДАЛЬЯНА-МЛАДШЕГО

Бывалый солдат, хоть прожил во дворце Мем и недолго, но успел неплохо изучить расположение комнат. У него сохранилась военная привычка, попав куда-нибудь, прежде всего сориентироваться на местности.

Что же он искал? С какой целью осматривал дворец?

Пардальян – по праву ли, нет ли – считал, что Данвиль обязан возместить ему убытки. Насвистывая охотничий марш, старый рубака бродил по апартаментам дворца Мем.

Пардальян не сомневался, что во дворце нет ни одной живой души. Не теряя ни минуты, старик кинулся в буфетную, перетряс все шкафы и хорошенько подкрепился остатками хозяйской снеди. Потом отыскал ключи от апартаментов маршала и принялся обследовать особняк.

Он попал в большой зал с громадным зеркалом и критически взглянул на свое отражение. Вид у ветерана был действительно жутковатый: шляпу он потерял, одежда превратилась в отвратительные лохмотья, сплошь покрытые пятнами крови, грязи и вина. Шпагу Пардальян выронил еще во время боя в коридоре… Зато раны затянулись, даже не оставив особых следов. Не пострадало и лицо старика; вот только на носу багровела изрядная ссадина.

«Будем действовать аккуратно и методично», – подумал Пардальян. Он направился в спальню маршала, где обнаружил большой вместительный шкаф. Ветеран попробовал отпереть его, но не смог подобрать ключа и, пустив в ход кинжал, решительно взломал дверцу.

– Вот так-то! – удовлетворенно потер руки Пардальян.

В шкафу он нашел одежду и белье. Старик тут же занялся своим туалетом: медлить с этим было нельзя. Облачившись во все новое, Пардальян позаимствовал из арсенала маршала отличную длинную шпагу.

Потом он двинулся дальше, заглянул в кабинет и увидел там массивную шкатулку, запертую на три замка. Через час ветеран сумел-таки ее открыть – и залюбовался содержимым: шкатулка была доверху наполнена золотыми и серебряными монетами.

– Я, разумеется, не бандит и обворовывать господина маршала не намерен. Но по вине Данвиля я понес серьезные убытки и обязан их возместить.

Следует определить сумму этого ущерба по справедливости, чтобы никого не обидеть. Мне изодрали одежду, правда, я заменил ее другой, но старая была мне как-то ближе… Итак, за неприятные ощущения, которые я испытываю в новом костюме, – сто ливров. Далее, меня ранили. За каждую рану – десять ливров. Разве много? По-моему, в самый раз! На мне десять царапин, значит, сто ливров за телесные повреждения. Прибавим первые сто ливров за костюм – и получаем двести ливров! Это все? Нет, не все! А волнения и переживания? Тысяча восемьсот ливров за волнения, а переживания прилагаются к ним бесплатно… Добавим тысячу ливров за однообразное питание: все ветчина да ветчина, придется обратиться к врачу и подлечить желудок. Итого, нанесенный мне ущерб составил три тысячи ливров… Что-что, а считать я умею!

Заявив это, Пардальян отсчитал три тысячи ливров, выбирая только золотые монеты, сложил их в свой кожаный пояс, аккуратно запер шкатулку, захлопнул дверь кабинета и быстрым шагом устремился на улицу.

Выйдя из дворца Мем, Пардальян-старший продолжил беседу с самим собой:

– Итак, что же произошло за то время, покуда я отсиживался в погребе? Почему дворец Мем совершенно пуст? Куда делся маршал де Данвиль? И самое главное: что стряслось с моим сыном?

Примчавшись на постоялый двор «У ворожеи», Пардальян переговорил с почтеннейшим Ландри и выяснил, что король со свитой отправился в Блуа.

– Разрешите мне, сударь, – с поклоном ввернул трактирщик, – искренне вас поздравить. Судя по роскошному одеянию, вам улыбнулась удача.

– Совершенно верно, любезнейший Ландри, – ухмыльнулся Пардальян-старший. – Я кое-куда съездил и поправил свои дела. Так что могу, наконец, расплатиться с вами…

– О, сударь, – вскричал Ландри, – я всегда говорил, что вы – самый учтивый человек в мире!

Но тут господин Грегуар заметил, что ветеран смотрит поверх его головы куда-то на улицу. Не успел достойнейший хозяин понять, что же происходит, Пардальян заорал:

– Подлец! Сейчас я до тебя доберусь!

И сметая с пути столы, старик выбежал из зала.

Дело в том, что как раз в эту минуту на улице Сен-Дени появился виконт Ортес д'Аспремон, в котором Пардальян вполне заслуженно видел виновника всех своих неприятностей. Д'Аспремон не смог сопровождать Данвиля в Блуа, так как еще не совсем оправился от ран. Сейчас виконт, похоже, куда-то спешил: он быстро свернул за угол, и сбитый с толку Пардальян мгновенно потерял его из виду.

Выругавшись, отец заторопился к сыну, во дворец Монморанси.

– Только бы с шевалье все было в порядке, – бормотал он. – От этих Монморанси всего можно ожидать, и Анри – яркий тому пример. Еще вопрос, насколько Франсуа лучше братца…

Ветеран застал юношу во дворце; тот, слава Богу, был цел и невредим. Обняв отца, Жан тревожно поинтересовался:

– Почему вы так долго не появлялись, батюшка?

– После объясню.

– Вы куда-то ездили?

– Вроде тога, да так далеко, что едва не сгинул. Ну, а как твои дела?

– Мои? Да все по-прежнему…

– Что-то ты осунулся и грустишь, словно монах в конце долгого поста.

– Расскажите мне сперва, что с вами случилось, а после уж поговорим обо мне.

Пардальян-старший не стал отказываться и тут же поведал со всеми подробностями о своей ссоре с маршалом де Данвилем.

– Значит, – рассмеялся шевалье, – Жиль и Жилло теперь сидят в погребе вместо вас?

– Да, только у меня была куча окороков, а у них – груда обглоданных костей. Ну а сейчас выкладывай свою историю, шевалье…

– Батюшка, вам же известна причина моих страданий…

– Да, тебя изводит мысль о двух похищенных милашках… Они так и не объявились?

– Увы! Мы с маршалом Монморанси обыскали весь Париж. Похоже, надеяться больше не на что…

– Клянусь кровью Христовой! Клянусь Пилатом и Вараввой! – взревел вдруг Пардальян-старший. – Думаю, я нашел!

– Что нашел? – изумился сын.

– Нашел твоих красоток… вернее, возможность установить, где их прячут, что, в общем-то, одно и то же.

– Ах, батюшка, умоляю, не пробуждайте во мне напрасных надежд! Если снова ничего не выйдет, я этого не переживу! Я просто умру!

– Вот еще! Говорю тебе – я нашел их. Вперед, шевалье! Но что ты так дрожишь? Ах да, я и забыл, любовь… И как это порядочный и умный человек, вроде тебя, может забивать себе голову подобными глупостями… Женись на ней поскорее и покончим с этой чепухой! Если нужно мое согласие, я тебе его даю!

– Вы издеваетесь надо мной, отец!

– Я?! Да пусть дьявол вырвет мне язык, если я произнесу хоть одно глумливое слово!.. Серьезно говорю, шевалье, женись! Конечно, ты удивлен, я всегда твердил тебе, что с женщинами не стоит связываться надолго… Но если уж ты не хочешь возвратиться на путь истинный, я готов потакать твоим безумствам!.. Женись на этой своей Лоизе, Лоизон, Лоизетте!

– Батюшка, – с дрожью в голосе сказал Жан. – Об этом не может быть и речи. Вы забыли: Лоиза – дочь и наследница герцога де Монморанси!

– Ну и что! – воскликнул ветеран.

– Неужели девушка из знатнейшей во Франции семьи может выйти замуж за такого оборванца, как я?

– Так вот отчего у тебя в последнее время мозги набекрень?

– Да, батюшка, вы правы, я лишился рассудка: влюбиться в Лоизу де Монморанси – чистое сумасшествие с моей стороны.

Старик взял сына за руку и без тени усмешки произнес:

– Слушай, шевалье, ты женишься на ней. И это еще не все… Женившись, ты окажешь честь Монморанси, породнившись с ними. Такой человек, как ты, стоит короля – я имею в виду тех древних правителей, которые были настоящими королями и восхищали весь мир своим великодушием и храбростью. Не думай, что меня ослепляет отцовская любовь. Я знаю тебе цену и уверен, маршал тоже ее знает. И Лоиза твоя должна знать. А если ей это неизвестно, так скоро она увидит! Помяни мое слово, шевалье, эта девушка будет твоей женой!

Шевалье медленно покачал головой. Он прекрасно понимал, как велика пропасть между ним и Лоизой де Монморанси. Но Жан раз и навсегда решил, что его любовь к Лоизе останется неразделенной, и не ждал для себя никакой награды.

– Как бы там ни было, отец, – напомнил юноша Пардальяну-старшему, – мы сначала должны разыскать мадам де Пьенн и ее дочь.

– Что верно, то верно!

– И вы, по вашим словам, подозреваете, где они находятся.

– Нет, но есть способ докопаться до разгадки этой тайны. И как я сразу не сообразил! Иди, предупреди маршала де Монморанси. Впрочем, нет, не надо… Вот здорово, если именно мне удастся вернуть малышку Лоизу отцу! Вперед, шевалье!

– Вперед, отец! – воскликнул Жан.

По пути Пардальян-старший снизошел до объяснений:

– Ведь есть особа, которой прекрасно известно, где заточены твои принцессы. Это чертов Жиль, управляющий Данвиля. Он посвящен во все тайны своего господина!

– Жиль? Ну разумеется! Скорее же, батюшка, скорее!

И Пардальяны понеслись к особняку маршала де Данвиля, влетели через заднюю калитку в сад и через несколько минут подбежали к двери подвала.

Жан тут же попытался открыть дверь, но ветеран, как человек опытный, остановил его и приложил ухо к замочной скважине. Дядюшка с племянничком, похоже, услышали шаги в коридоре, так как из погреба донеслись душераздирающие вопли:

– Отоприте, заклинаем вас, отоприте! Выпустите нас!

– Кто в подвале? – грозно крикнул Пардальян-старший.

– Я, Жиль, управляющий монсеньора де Данвиля. Нас с племянником закрыл в подземелье один подлец… Настоящий разбойник, ему давно пора на виселице болтаться…

– Да бросьте вы, господин Жиль! – рассмеялся Пардальян.

– Господи, снова он! Снова этот негодяй! – взвыл управляющий, узнав голос за дверью.

– Точно, милейший Жиль! Это действительно я! А теперь слушайте внимательно: мне стало вас жалко, вот я и пришел обратно, подумал, что не по-христиански это – обрекать вас на голодную смерть. Лучше уж я вас повешу!

– Иисусе Христе! Он хочет нас повесить!..

Внизу раздались жалобные стоны и рыдания. Пардальян чуть приоткрыл дверь, заглянул в подвал и обнаружил, что управляющий стоит на коленях у самой лестницы, белый, как мел, и страшный, как призрак.

– Шевалье, – скомандовал ветеран. – Наблюдай за выходом. Заряди пистолет и, если вдруг эти подонки попробуют бежать, не колеблясь пристрели обоих на месте.

– Смилуйтесь, монсеньор! – прорыдал Жиль.

– Страшно умирать, собака?! – заорал на него Пардальян-старший. – Но ведь ты еще можешь спастись!

– О, я готов на все, монсеньор! Забирайте мое золото, забирайте мое серебро – я копил всю жизнь…

– Да зачем мне твое чертово богатство? Не буду я тебя убивать, не буду вешать. Ты покинешь подвал целым и невредимым – но при одном условии… Ты признаешься, где твой хозяин держит мадам де Пьенн и ее дочь.

Жиль посмотрел на Пардальяна безумными глазами:

– Так вот что вы хотите? И за это вы даруете мне жизнь?

– Да, как видишь, это сущий пустяк. Радуйся, что дешево отделался.

Жиль совладал с собой, прекратил трястись и клацать зубами от ужаса – и с неожиданным достоинством заявил:

– Вы можете убить меня, но тайны я вам не открою.

– Клянусь всеми демонами ада, старик восхитителен! – прорычал Пардальян. – Жаль, что придется свернуть ему шею. Нет, мужество требует награды: я не вздерну его! Я всажу в него кинжал! Ну!.. – И Пардальян обнажил клинок.

– Режьте меня! – рванул на груди рубаху Жиль. – Режьте, но исполните последнее желание обреченного на смерть: передайте монсеньору де Данвилю, что я отдал за него жизнь…

Отец и сын были потрясены. Из глубокого оцепенения их вывел прерывающийся голос Жилло:

– Господин де Пардальян… сударь!..

Жилло выполз из-за винных бочек, за которые успел забиться, и нетвердой походкой приблизился к лестнице.

– А, это ты, – буркнул Пардальян. – Дойдет очередь и до тебя. Сначала разберемся с твоим милейшим дядюшкой, а уж после с тобой.

– Но мне известно, – пролепетал Жилло. – Известно, куда отправили этих женщин. Не губите меня, я вам все расскажу.

– Он врет! Он ничего не знает! – завопил управляющий и кинулся на племянника с кулаками.

Пардальян-старший слетел вниз по лестнице и железной рукой сдавил Жилю горло.

– Я не лгу! – визжал Жилло. – Я, правда, знаю! Хозяин распорядился, чтобы я вычистил экипаж, а мне стало интересно… Я припустился за каретой и видел, куда она поехала… и где остановилась. Если хотите, могу показать…

– Куда? Куда их увезли? – вскричал юноша.

– На улицу де Ла Аш.

– На улицу де Ла Аш? – остолбенел Жан.

Он тут же подумал об Алисе де Люс. Однако шевалье строго напомнил себе, что на улице де Ла Аш немало и других домов. В конце концов, какое отношение суженая Марийяка может иметь к маршалу де Данвилю?

– Какой дом? Опиши точно! – потребовал юноша.

– Молчи, молчи, несчастный! – умолял племянника Жиль.

Но Жилло хотел лишь одного – любой ценой спасти свою жизнь.

– Этот особнячок сразу бросится вам в глаза, сударь. Он стоит прямо на углу улицы де Ла Аш и улицы Траверсин. Дом окружен садом, в ограде – зеленая калитка.

Горестный вой управляющего подтвердил: Жилло не солгал.

– Немедленно туда! – воскликнул Пардальян-отец.

Но шевалье словно окаменел. Он вспомнил, что совсем недавно подходил к особнячку Алисы, но калитку ему не отперли, и он подумал, что дом пуст. Да, Алиса явно в чем-то замешана, Деодату же наверняка грозит опасность.

«Я поговорю с Алисой и заставлю ее во всем признаться! – решил шевалье. – Разумеется, если она все еще на улице де Ла Аш»

Оба Пардальяна поспешно покинули дворец. Ветеран на ходу крикнул Жилю и Жилло:

– Скажите спасибо, что в этот раз легко отделались. Но вообще-то я уверен: вы все равно когда-нибудь попадете на виселицу. А маршала де Данвиля я, господин Жиль, непременно оповещу о вашем героическом поведении и засвидетельствую, что вы – самый преданный слуга на свете.

Обессиленный Жиль сел на ступеньки и сжал голову руками. Его одолевали безрадостные мысли… А Жилло, которому вовсе не хотелось оставаться с глазу на глаз с дядюшкой, выбежал из подвала и пустился наутек.

Отец и сын торопились на улицу де Ла Аш.

– Скорее всего, в этом доме живет один из офицеров Данвиля, – рассуждал по пути Пардальян-старший. – Особнячок, разумеется, хорошо охраняют, так что нам, полагаю, нужно дождаться ночи.

Юноша, немного помедлив, проговорил:

– Извините, батюшка, но я пойду туда один.

– Ты что, знаешь этот дом?

– Да, но думаю, мы там никого уже не найдем.

– Да объясни же все толком! Что это за секреты?

– Это не мои секреты, батюшка. Это тайна, имеющая отношение к моему другу, которого я люблю больше, чем брата.

– Так ты решил отправиться в одиночку? А вдруг там опасно?

– Нет, батюшка, не беспокойтесь. Попрощаемся здесь. Я не хочу, чтобы вас заметили возле этого дома.

– А где мы встретимся?

– У толстухи Като!

– О! Ты ее навещал? Как она поживала, пока я отдавал концы в подземелье?

– На те деньги, что вы ей подарили, она купила кабачок на Тиктонской улице и назвала его «Два болтливых мертвеца».

– Вот славная баба! Не забыла… Знаешь, шевалье, я когда-нибудь возьму ее в жены! – развеселился Пардальян-старший.

Итак, шевалье зашагал на улицу де Ла Аш, а его отец побрел в трактир Като, где надеялся отдохнуть, потягивая доброе винцо.

На Тиктонской улице он и впрямь увидел новый кабачок, над входом в который красовалась вывеска «Два болтливых мертвеца». Чтобы название не казалось уж слишком мрачным, Като велела намалевать на вывеске двух не то негров, не то мавров, сжимающих в руках кубки и ведущих мирную беседу. Ветеран насладился этим произведением искусства и толкнул дверь кабачка.

А шевалье в этот миг приблизился к дому Алисы де Люс. Ставни были плотно закрыты, из-за них не долетало ни единого звука. Домик выглядел покинутым. Жан постучал, но дверь не открылась. Однако шевалье твердо решил разузнать что за тайны хранят эти стены. Он покосился направо, затем налево, убедился, что на улице никого нет, подпрыгнул, повис на заборе, подтянулся на руках, перемахнул через ограду и приземлился в саду.

Жан задумал сломать запоры и попасть в дом. Но лишь только он поднялся на крыльцо, входная дверь открылась и перед юношей предстала Алиса де Люс.

Шевалье с трудом узнал красавицу: она казалась больной и очень усталой. Ее хриплый голос резанул ему ухо:

– Войдите! Не надо вышибать дверь!

Шевалье повиновался. Алиса жестом пригласила его в гостиную, где Деодат когда-то познакомил своего друга со своей невестой. Женщина не предложила Жану стул и не присела сама.

– Что вам нужно в моем доме? – холодно осведомилась красавица.

– Ох! – борясь с волнением, воскликнул Пардальян. – Ваш прием не назовешь любезным, и я не собираюсь докучать вам… Но ответьте мне на единственный вопрос…

– Сперва вы признайтесь мне, – перебила его Алиса. – Это… он прислал вас сюда?..

– Вы хотите выяснить, не явился ли я к вам по поручению графа Марийяка?

– Да… Ведь это он попросил вас зайти ко мне, верно? Он встретился с королевой Наваррской, она ему все рассказала. Она стремилась оградить его… от такой презренной твари, как я. Конечно, я его недостойна…

– Да нет же, вы заблуждаетесь. Граф де Марийяк вовсе не посылал меня к вам.

– Так вы не от него? – вскричала Алиса и разрыдалась, закрыв лицо руками.

Шевалье встал перед ней на колени и начал говорить спокойно, но твердо. Голос его был полон искреннего участия:

– Прошу вас, успокойтесь! Клянусь вам, я уже забыл те слова, что вы произнесли в беспамятстве. В чем бы вы ни были виноваты, для меня вы только несчастная, истерзанная страданиями женщина. Мне известно, сколь страстно вы любите моего друга. Такая любовь может искупить любые грехи!

– Ах, продолжайте, продолжайте же! – пролепетала Алиса. – Я так долго мучилась в одиночестве – и совсем никого рядом…

Шевалье поднялся, за руки притянул Алису к себе, нежно обнял и легко прикоснулся губами к ее дивным волосам. И столько братской любви было в этом поцелуе, что Алиса почувствовала, как в ее душе вновь воцаряются мир и покой.

Жан заговорил с Алисой спокойно и нежно:

– Он любит вас. Поверьте, ни одну женщину в мире не любили с таким благоговением, с такой страстью. Он не желает знать о вас ничего дурного: вы – его святыня, его радость, его жизнь!.. Не думайте, он ничего такого мне не говорил, но в каждом его слове, в каждом взгляде сквозит обожание, с которым он относится к вам… Он преклоняется перед вами, вы для него – божество… Успокойтесь, не терзайте себя – беззаветное чувство такого человека способно творить чудеса…

– Нет, – простонала Алиса, – нет… Если бы это было возможно!.. Он так благороден – и ни о чем не догадывается…

– Поймите, он любит вас. Какая разница, известны ли ему ваши секреты? Не сомневайтесь: его душа принадлежит вам так же, как ваша – ему… Только одно имеет значение – ваша безграничная преданность жениху и его верность вам…

– У вас благородное сердце, господин де Пардальян!

– Да, это так, – ответил шевалье с той странной прямотой, которая всегда отличала его слова и поступки. – Я знаю: сердце у меня на месте. Я могу здраво и спокойно судить о ваших переживаниях и вижу, что ваша любовь к графу возвышенна и чиста, даже если вы действительно виновны в тех прегрешениях, о которых говорили… Душа, способная на такое чувство, – прекрасная душа! Счастлив мужчина, которого вы боготворите, и должны быть счастливы и вы, понимая, как он относится к вам!

– Но вам же ничего неизвестно обо мне! – воскликнула трепещущая Алиса. – Вы смогли утешить мое кровоточащее сердце, потому что и сами страдали. Я видела в вас врага, а вы стали мне братом! Но я хочу, чтобы вы узнали…

– Нет, сударыня, нет! – с невольным страхом воскликнул шевалье. – Пусть покров молчания сохранит ваши тайны.

– Дорогой друг!..

– Да, я ваш друг, Алиса, и друг графа. Во имя нашей искренней привязанности умоляю: не надо сейчас произносить слова, о которых вы потом пожалеете. Вы должны думать о будущем, Алиса. Если бы я позволил вам сейчас рассказать мне все, вы когда-нибудь раскаялись бы в том, что доверились постороннему!

Красавица вздрогнула. Пардальян, сам того не желая, разбередил ее раны.

– Посторонний, – прошептала она так тихо, что шевалье не услышал, – сколько их… тех, кому уже известны мои постыдные секреты…

Алиса замолчала и попыталась взять себя в руки.

– Скажите, – спросила она уже спокойнее, – граф в Париже?

– Нет.

– Скажите, – помедлив, промолвила Алиса, – вы получили весточку от него? Где он?.. Что с ним?

– Весь Париж обсуждает то, что королева Наваррская приехала в Блуа и ведет переговоры с королем Франции. Скорее всего, граф тоже в Блуа.

Глаза Алисы радостно засияли.

«Если бы королева Жанна сообщила ему правду обо мне, Деодат давно был бы здесь, – сообразила фрейлина. – А раз он не примчался в Париж, значит, Жанна д'Альбре все от него скрыла».

Лицо Алисы осветилось улыбкой. Красавица тут же вспомнила об обязанностях хозяйки и кликнула Лауру; та подала фрукты, прохладительные напитки и сладости. Но шевалье не притронулся к лакомствам.

Алиса уже полностью взяла себя в руки и мило извинилась перед Пардальяном:

– Ради Бога, не обижайтесь на меня за столь нелюбезный прием. Я просто обезумела, это было какое-то затмение…

– Забудем об этом! Раз вы видите во мне друга, осмелюсь обратиться к вам с одной просьбой.

– Буду рада вам помочь, шевалье! Вы ведь говорили, что у вас ко мне какое-то дело…

– Да, это так, – ответил шевалье.

Он все больше волновался. Алиса заметила его тревогу. Она внимательно посмотрела на молодого человека и улыбнулась:

– Послушайте, шевалье, я хочу вам сказать только одно. Я сочту за честь быть вам полезной; поверьте, ради вас я пойду на любые жертвы.

– Сударыня, – ответил Жан, – боюсь, я действительно попрошу вас о жертве.

– Я готова. Все, что угодно! – воскликнула Алиса. – Мне кажется, вы страдаете – и потому почувствовали боль, терзающую меня. Вы облегчили мои муки… Шевалье, для меня вы воплощение чести. Другой, услышав мои признания, отвернулся бы от преступницы… Самые великодушные постарались бы, по крайней мере, предостеречь моего возлюбленного… Да, они сочли бы это своим долгом, святой обязанностью настоящих друзей графа… А вы, шевалье, вы не стали ни о чем расспрашивать меня. Вы пожалели несчастную и не пожелали выведывать причины ее скорби… Это говорит о благородстве и величии вашей души… И я буду счастлива сделать для вас все, что в моих силах… Говорите же, я слушаю!..

– Так вот, – решительно начал Пардальян, – я тоже влюблен. И моя избранница дорога мне так же, как вам – граф де Марийяк… А теперь вообразите на минуту, что граф, ваш суженый, оказался моим пленником… И вы пришли ко мне, заклиная отпустить его… О, вы дрожите – значит, вы все поняли. Я не собираюсь выяснять, почему именно в ваш дом маршал де Данвиль поместил узниц – меня это не интересует. Скажите лишь одно: можете ли вы ради меня, ради человека, которого сочли своим другом, освободить Жанну де Пьенн и ее дочь?

Жан говорил, а Алиса становилась все бледнее.

– Вы влюблены в Лоизу… Лоизу де Монморанси!

– Да, мадам!

– О Боже! Почему судьба так жестока ко мне!

– Алиса, где они? Что с ними произошло?

– Они жили здесь, но теперь покинули мой дом.

– Данвиль забрал их отсюда и переправил в другое место! – вскричал шевалье. – О, я объеду всю Францию, но отыщу их, а когда доберусь до него…

– Да нет же, шевалье! Данвиль их никуда не увозил. Это я выпустила их на волю.

– Так они свободны!

– Послушайте, шевалье! Вся моя жизнь состоит лишь из тяжких грехов и жестоких мучений… Я знаю: мой любимый, человек с кристально чистой душой и благороднейшим сердцем, в ужасе отшатнется от меня. Он меня проклянет! Так что мне ли бояться угроз Данвиля… Ведь королева Жанна в любом случае все расскажет Деодату! Мне нечего опасаться! Узницы жили в этом доме, на втором этаже. Я вошла к ним в комнату и прошептала: «Простите меня, я причинила вам много зла, сама того не желая, но отныне вы свободны… « О, зачем я так поступила! Если бы они по-прежнему были здесь, вы бы сейчас увиделись с Лоизой! Я проклята, проклята!

– Не убивайтесь так, – ласково промолвил Пардальян. – Вы сделали меня счастливым: ведь теперь я уверен, что Лоиза и ее мать вырвались из плена. Может быть, они сообщили вам, где надеются укрыться?

– Нет, я так разволновалась, что ни о чем их не спросила. Но даже если бы я их и спросила, не думаю, что они бы мне ответили. Кто я для них? Тюремщица…

– И у вас нет никаких предположений?.. Может, они что-то говорили?..

– Абсолютно ничего.

Поколебавшись, Алиса добавила:

– Шевалье, мне кажется, вы хотите кое-что выяснить, но боитесь обидеть меня. Однако я догадалась, что вас интересует… Знайте же: живя здесь, они ни в чем не нуждались и страдали лишь оттого, что оказались в заточении… Я старалась помочь им… Кроме того, клянусь вам, маршал де Данвиль ни разу у меня не появлялся.

Молодые люди немного помолчали, а потом шевалье тихо поинтересовался:

– Скажите, вы разговаривали с Лоизой или мадам де Пьенн?

– Да, дважды или трижды.

– А Лоиза произносила мое имя?

– Ни разу!

Пардальян печально вздохнул.

«А почему, собственно, они должны были вспоминать обо мне? – тоскливо подумал он. – Она давно забыла меня… Однако тем утром, когда меня отправили в Бастилию, Лоиза все-таки звала на помощь именно меня… «

Пардальяну больше незачем было задерживаться в особнячке Алисы де Люс. Он попрощался, пообещав заглянуть еще, и поспешил на Тиктонскую улицу в кабачок толстухи Като.

В конце концов, он мог считать, что ему повезло: Лоиза и ее мать вырвались из лап Данвиля!

Размышляя о последних событиях, шевалье двинулся по направлению к Тиктонской улице. Он добрался до улицы Бове, которая в те времена была одной из самых оживленных в Париже и выходила прямо к каменной ограде Лувра. Но тут путь Пардальяну преградила плотная толпа зевак.

Жан пригляделся и увидел, что подъемный мост со стороны улицы Бове опущен. Как всякий парижанин, шевалье знал, что в отсутствие короля все мосты Лувра бывают подняты. А сегодня не только мост был опущен, но вдоль улицы выстроилась целая рота вооруженных аркебузами солдат в парадной форме с гербами королевского дома и в касках, увенчанных пышными плюмажами.

Город гудел, толпа перед дворцом стремительно росла. Парижане нарядились в лучшие одежды; женщины рвались занять места поближе к проезжей части улицы; стражники, размахивая алебардами, пытались навести порядок и освободить мостовую от зевак.

Началась давка. Хорошенькая девушка вцепилась в рукав Пардальяна, чтобы не упасть.

– Что тут происходит? По какому случаю такая суматоха? – спросил ее удивленный шевалье.

– Как! Вы что, ничего не знаете? – удивилась девушка. – Король, наш милостивый повелитель, возвращается из Блуа к себе в Лувр – и возвращается не один…

Но тут толпа заволновалась: прошел слух, что государь со свитой проследует не по улице Бове, а двинется в объезд, через Монмартр. В одну секунду зевак словно ветром сдуло. Людское море, схлынув, превратилось в мелкие ручейки, которые переулками потекли на Монмартр. Шевалье облегченно вздохнул и продолжил свой путь к кабачку толстухи Като на Тиктонской улице.