Текст книги "Кровное дело шевалье"

XLIX
АЛМАЗ

Жизнь двух пленниц на улице де Ла Аш оправдывала самые мрачные ожидания. Хотя они и были избавлены от физических мучений, но душевные раны причиняли им жестокую |боль. Алиса де Люс играла при дамах роль тюремщицы; ей было стыдно и горько, и она изо всех сил старалась скрасить бедняжкам тягостный плен.

На смену печальным дням приходили тоскливые ночи.

Постоянное пребывание в маленькой комнатке подорвало здоровье Жанны де Пьенн. Но она мужественно боролась с недугом.

Да, теперь ей казалось, что смерть избавила бы ее от страданий. Жанне больше не на что было надеяться… Она думала о послании, адресованном Франсуа де Монморанси. Жанна была уверена, что маршалу передали ее письмо. Из беседы с Алисой она выяснила, что герцог в столице. Значит, он просто не пожелал откликнуться на ее зов! Франсуа вычеркнул ее из своего сердца, все еще считая изменницей!..

Конечно, Франсуа мог броситься на поиски Жанны и не найти ее. Но ей это казалось невозможным. Ведь в своем послании она написала всю правду об Анри де Монморанси. Франсуа должен был сразу понять, что похититель – его младший брат. В конце концов, маршал де Монморанси мог искать справедливости и у самого короля.

Но ничего не случилось: с того дня, как их увезли из дома на улице Сен-Дени, никто так и не пытался освободить Жанну и ее дочь.

Мысль о том, что шевалье де Пардальян не отнес письма, разумеется, приходила ей в голову. Но она доказывала себе, что этого не может быть; женщина предпочитала думать, что Франсуа отвернулся от нее и от своей дочери.

Ведь не мог же этот юноша, такой молодой и, похоже, искренне влюбленный в Лоизу, оказаться настолько коварным! Жанна убеждала себя, что молодой человек, конечно, постарается найти и вызволить Лоизу.

А Лоиза размышляла о том, что юноша, к которому она столь наивно обратилась за помощью, оказался сыном негодяя, выполнявшего зловещие приказы Анри де Монморанси. Девушка пыталась внушить себе, что чувствует к молодому человеку лишь презрение и скоро забудет о нем.

Как-то вечером Алиса де Люс поднялась к бедняжкам.

Алиса была еще бледнее, чем всегда. Пленницы взирали на хозяйку особнячка с ужасом, жалостью и отвращением. Алиса же, потупившись, приблизилась к Даме в трауре.

– Мадам, – сказала фрейлина, – вы должны признать: я сделала все, что было в моих силах, чтобы облегчить вашу участь.

– Это правда, – кивнула Жанна. – Мне не в чем вас упрекнуть.

– Меня принудили стать вашей тюремщицей.

– Мне это известно, и я искренне сочувствую вам.

– А раз так, – содрогнувшись, тихо проговорила Алиса, – не проклинайте меня, когда окажетесь на свободе…

– Увы! Видимо, отныне наш удел – неволя.

– С этой минуты вы свободны, – со спокойной решимостью промолвила Алиса. – Исчезли те причины, которые заставляли меня стеречь вас. Прощайте, мадам, прощайте, мадемуазель.

С этими словами Алиса де Люс покинула их. Некоторое время мать и дочь пребывали в смятении, точно печальное счастье камнем легло на их сердца. Потом они кинулись друг другу в объятия. Однако Жанна, сообразив, что они с дочерью лишились денег, работы и пристанища, опять погрустнела.

Ведь вернуться в дом на улицу Сен-Дени – значит, снова угодить в лапы Анри де Монморанси. Жанна осознала, насколько она теперь слаба. Она уже не сумеет сутками просиживать над вышивками, как раньше.

– Как же мы будем жить? – в страхе прошептала она.

Лоиза, казалось, прочла мысли измученной женщины.

– Матушка, – твердо заявила девушка, – вы не покладая рук трудились ради нас двоих, теперь же это буду делать я! Кроме того, у нас есть бриллиантовое кольцо – его можно продать, и на первое время нам хватит.

– Нет, дорогая! Я расскажу тебе историю этого бриллианта. Когда тебя похитили, я, словно безумная, металась, пытаясь разыскать мою милую дочурку! Мне казалось, что у меня вырвали сердце, отняли душу… Я уже умирала, но на пороге моей жалкой хижины появился мужчина. Он принес тебя и отдал мне. Никогда не забуду его… Он не назвал своего имени, но я навсегда запомнила его честное, открытое лицо. Я благоговею перед памятью этого человека… А теперь слушай дальше… В тот же вечер, взяв тебя на руки, я отправилась в Париж. Я тогда даже не думала о том, что у меня нет ни гроша и никаких знакомых или родственников в столице… В лесу Монморанси меня нагнал верховой… Он понял, в каком я положении, и заставил принять этот великолепный алмаз. Драгоценный подарок, но еще драгоценнее для меня память о великодушии таинственного всадника… Я его узнала: это был тот самый человек, что вернул мне тебя, Лоиза!

– Да, вы рассказывали мне, матушка!

– В Париже нас ожидала нищета, но я не хотела продавать кольцо: оно напоминало о добром незнакомце. Ведь больше мне о нем ничего не известно: он не захотел назваться… Нет, Лоиза, этот камень мы не продадим никогда.

– Да, матушка, вы правы…

– А потом… Послушай, дитя мое, потом, когда я умру…

– О нет, не говорите так! – воскликнула девушка.

– Не волнуйся, дорогая! Надеюсь, я еще поживу и, быть может, увижу тебя счастливой… Но, кто знает, что случится в будущем? Вдруг тебе придется осиротеть, Лоиза!

– Матушка, вы разбиваете мне сердце!.. Молчите, я не хочу этого слышать…

– Нет, Лоиза, ты должна, – твердо промолвила Жанна. – Когда я умру, ты с помощью этого кольца, даст Бог, разыщешь того благородного человека… Оставим же бриллиант у себя… А теперь нам пора уходить!..

В этот миг в комнату вновь вошла Алиса де Люс.

– Мадам, извините меня, но я знаю, о чем вы говорили… Да, я подслушивала… моя проклятая жизнь научила меня этому… Вы остались без средств, я могла бы понять это и раньше. У меня есть небольшое состояние, мадам, так разрешите мне совершить добрый поступок.

Сказав это, Алиса положила на стол кошелек, в котором было не меньше ста золотых экю. Жанна вспыхнула, а Лоиза в смущении отвернулась.

– Мадам, – настаивала Алиса, – считайте это моим последним распоряжением. Примите эти деньги, вам ведь нужно будет как-то поддержать дочь, особенно на первых порах.

Жанна в замешательстве посмотрела на Лоизу.

– Я доставила вам столько горя, – продолжала Алиса. – Когда я думаю о ваших мучениях, у меня сердце кровью обливается. Примите мой ничтожный подарок, хоть немного успокойте мою совесть…

Жанна де Пьенн заколебалась.

– Горе мне! – простонала Алиса. – Вы считаете, что я обманываю вас? Пытаюсь заманить в ловушку?

– Нет-нет, что вы! – поторопилась успокоить ее Жанна. – Клянусь, мне такое даже в голову не приходило! Я догадываюсь: вы многим рискуете, освобождая меня с дочерью. Но не сомневайтесь: я убеждена, что могу всецело доверять вам.

В глазах Жанны де Пьенн отразилось безмерное сочувствие. Она протянула Алисе руки, та сжала их и покрыла пылкими поцелуями. Жанна взяла деньги. Она хотела попрощаться со странной сообщницей Анри, к которой испытывала теперь лишь сострадание, но Алиса куда-то запропастилась.

– Надо спешить, – вздохнула Жанна.

«Странная женщина! – подумала Жанна де Пьенн, покинув дом Алисы де Люс. – Кто знает, что она пережила. Похоже, страдала она не меньше, чем я… Увы, воистину мир – юдоль скорби!..»

Тут Жанна наконец осознала, что они на воле! Им удалось вырваться из лап Анри де Монморанси! Слабый румянец появился на болезненно-бледных щеках измученной женщины, нежная улыбка озарила ее лицо.

– Какая вы красивая сегодня, матушка! – радостно воскликнула Лоиза. – Давно я не видела вас такой… Я чувствую: вы обязательно поправитесь! А, кроме того, пока вы будете болеть, я стану за вами ухаживать, и все будет хорошо!

Девушка, казалось, так и сияла от радости, но на самом деле она скрывала горькие мысли, неотвязно преследовавшие ее. Глядя на Лоизу, ободрилась и Жанна. Разумеется, все будет в порядке! Может, дочь сумеет забыть эти страшные дни!..

Но теперь мать и дочь должны были как можно скорее найти какую-нибудь квартирку, Жанна отыскала крохотный домик на Монмартрской улице. Там, кроме них, никто не жил, место было тихое, спокойное и отдаленное. Жанна и Лоиза обосновались в этом доме и сразу принялись собираться в дальний путь.

Лоиза озабоченно наблюдала за матерью: Жанна все эти дни пребывала в лихорадочном возбуждении. Потом она слегла, начала бредить. Рядом с ней находилась лишь Лоиза, которая настойчиво боролась с недугом Жанны.

Летели дни. Смерть вроде бы отступила от бедняжки. Однако, поднявшись на ноги, женщина осознавала: долго она не протянет. Жанне постоянно не хватало воздуха, по ночам ее мучили приступы удушья.

Ужасы и потрясения последних дней прибавились к многим годам страданий, и сердце Жанны не выдержало. Оно слабело с каждым днем, синие тени легли у нее под глазами. Лишь любовь к дочери еще как-то поддерживала несчастную. Жанна де Пьенн жила одной мыслью: спасти Лоизу, найти для дочери надежное пристанище, а потом… потом умереть!

Как-то раз мать и дочь вели печальный разговор. Лоиза, как всегда, пыталась выглядеть бодрой и веселой, Жанна же старалась доказать дочери, что окончательно поправилась, и поэтому завтра они наконец могут уехать из Парижа. Внезапно с улицы до них донесся жуткий шум и дикие вопли. Жанна выглянула из окна и поняла, что толпа на улице ожидает торжественного въезда короля в столицу. Женщине не захотелось любоваться на кортеж, и она закрыла ставни. Ни Жанну, ни Лоизу не волновало, что происходит снаружи. Кроме того, они боялись подходить к окнам, опасаясь, что их могут заметить. Мать и дочь сидели рядом, держась за руки, и невольно прислушивались к уличному гвалту. В домике же было совершенно тихо. Вдруг в дверь громко стукнул молоток, и женщины встрепенулись.

– Матушка, – прошептала Лоиза, – мне кажется, кому-то нужна наша помощь…

Жанна покачала головой.

– Вряд ли, дочка. Видно, какой-нибудь прохожий случайно задел рукой дверной молоток.

Читатели, наверное, помнят, что в дверь, сам того не заметив, постучал Пардальян-старший.

Перепуганная Лоиза задрожала, и мать решила ее успокоить.

– Не волнуйся, дитя мое! – сказала она. – Я чуть приоткрою ставни, и мы выясним, что там происходит.

Она поднялась, приблизилась к окну – и неожиданно застыла. Ей почудилось, что она слышит имя Пардальяна! Кто-то выкрикнул его, вплетя в хор проклятий, яростных возгласов и угроз.

Напротив их крыльца полукругом замерли конные гвардейцы. Какой-то мужчина, которого затворницы не могли разглядеть, приник к их двери, стоя под самым козырьком.

Неужели это Пардальян?! Тот самый негодяй, на совести которого похищение Лоизы? Быть может, Бог карает его сейчас за давнее злодеяние?

Но, выглянув в окно, женщины заметили других их давних знакомцев.

– Анри де Монморанси! – трепеща от страха, промолвила Жанна:

– Шевалье де Пардальян! – дрожа, прошептала Лоиза.

– Здесь тот, кто всю жизнь преследует нас! – простонала мать. – Как знать, Лоиза, возможно, этот продажный Пардальян выследил нас и указал наше убежище своему хозяину. Что с тобой, Лоиза? Ты плачешь?

– Матушка! Матушка! – зарыдала красавица. – Помогите ему! Если он погибнет – погибну и я!

– Помочь! Кому? Одумайся, Лоиза! Помогать нашим врагам?

– Матушка, он не враг нам, я это чувствую! Никогда не поверю, что он способен совершить бесчестный поступок!

Жанне де Пьенн нетрудно было догадаться, какие чувства бушуют сейчас в душе Лоизы. Еще раз посмотрев в окно, женщина узнала человека, к которому пробился шевалье. Лицо этого пожилого мужчины навеки запечатлелось в ее памяти. Жанна часто с благодарностью думала о честном воине, ведь он принес ей когда-то ее пропавшего ребенка.

– Идем! – твердо промолвила она и сжала руку дочери.

Они спустились по лестнице, распахнули дверь, и Жанна, гордая и удивительным образом изменившаяся, шагнула навстречу гвардейцам. Что было дальше, читатели уже знают.

Дамы ввели раненых в дом. Дверь за ними захлопнулась, и женщины тут же принялись обрабатывать многочисленные раны.

Пардальяны молча покорились.

«Черт меня возьми! – умилялся Пардальян-старший. – Пусть меня хоть десять раз на дню протыкают насквозь, если потом со мной будут возиться столь прелестные лекари!»

«Я попал прямиком в рай!» – восторгался Жан.

По вполне объяснимым причинам шевалье де Пардальяну накладывала повязки Жанна, а ранами его отца занялась Лоиза. Когда все необходимые меры были приняты, ветеран встал с кресла и с поклоном произнес:

– Мадам, позвольте представить вам моего сына, шевалье де Пардальяна. Я, Оноре Ги Анри де Пардальян, принадлежу к младшей ветви древнего дворянского рода из Лангедока; род сей всегда славился беспримерной отвагой и беспредельной нищетой. Да, мы очень бедны, но гордости нам не занимать, и – черт меня дери! – наши сердца не очерствели! Мы с сыном обязаны вам жизнью, и отныне вы можете целиком и полностью располагать нами…

– Сударь, – не скрывая волнения, воскликнула Жанна, – я сделала лишь то, к чему побуждало меня чувство благодарности! Неужели вы совсем не помните меня? Тогда взгляните на этот алмаз – вы отдали мне его в ту роковую ночь…

– Я ничего не понимаю, мадам… Разумеется, я не забыл вас. Но о какой признательности вы говорите, если должны презирать меня?

– Мне нелегко объяснить это, сударь. Вы для меня прежде всего благодетель, вернувший мне мое дитя. Я не знала, как вас зовут, но теперь мне ясно, что вы же и украли малышку. Как же это могло случиться?

– Хоть я и боюсь опять вызвать вашу ненависть, – решительно произнес ветеран, – я честно отвечу на ваш вопрос. Да, один и тот же человек, выполняя приказание Анри де Монморанси, похитил младенца, а потом, уже по собственной воле, принес его обратно. Один и тот же, а не двое разных, мадам. Увы! Я, и правда, совершил страшное злодеяние, и мысль об этом вот уже семнадцать лет угнетает меня. Клянусь, это единственная подлость, омрачившая мою трудную, бесприютную жизнь… Вернув вам малютку, я успокоил свою совесть…

– Лоиза, – вскричала Жанна де Пьенн, – посмотри на этого храброго и благородного воина: ради нашего с тобой счастья он осмелился ослушаться жестокого и всесильного сеньора!

Юная красавица приблизилась к ветерану, почтительно сжала его руку и подставила лоб для поцелуя.

– Девочка моя! – промолвил старый солдат. – Вряд ли вы отнесетесь всерьез к словам вечного бродяги, но все же помните: если вам понадобится моя жизнь, я буду счастлив пожертвовать ею ради вас!

Жанна сняла со своего пальца тот самый перстень и надела его на пальчик дочери.

– Я дала клятву, что это кольцо всегда будет со мной, так пусть же отныне его носит моя дочь.

В этот миг Лоиза и Жан взглянули друг на друга; девушка побледнела. Она вдруг осознала, что перстень, красовавшийся теперь у нее на пальчике, перстень, служивший напоминанием о великом горе, превратился в символ их любви.

Потом шевалье поведал о событиях, которые произошли после того, как Жанну и Лоизу силой увезли с улицы Сен-Дени. Юноша сообщил о своем заключении в Бастилии и об освобождении из тюрьмы. Лоиза внимала ему в полном восторге – будто упивалась преданиями о славных деяниях Карла Великого. Жанна де Пьенн не могла сдержать испуганных восклицаний. А когда шевалье заговорил о том, как доставил маршалу де Монморанси пакет и герцог прочитал послание, несчастная Жанна простонала:

– И он ничего не предпринял! Значит, он все еще считает меня обманщицей!

Шевалье без труда понял, что имела в виду бедная женщина и чем объяснялось ее глубокое отчаяние.

– Мадам, – произнес он, – подождите три дня. За два дня я немного подлечусь, а потом кое-кого навещу… Тогда вам будет ясно – и не из моих рассказов, – как отнесся господин маршал к вашему письму.

Несмотря на туманность этого обещания, в сердце Жанны де Пьенн вновь затеплился огонек надежды.

Дом был довольно просторным, однако не слишком хорошо меблированным, поэтому мужчины упросили, чтобы их устроили наверху, на чердаке, где нашлась солома. Тут отец с сыном и заночевали. Никогда еще шевалье не спал на такой дивной постели и не видел таких божественных снов!

А ветеран не мог сомкнуть глаз и по своей старой армейской привычке решил «провести разведку местности», как он определял подобное занятие. Осмотрев чердак, он заметил крохотное окошко, из которого сумел обозреть улицу. То, что он увидел, выглянув наружу, не слишком порадовало его. Факелы освещали фигуры гвардейцев, обосновавшихся перед домом; ими командовал офицер. Караульные дремали, завернувшись в плащи, однако четыре гвардейца бодрствовали; опираясь на свои аркебузы, они охраняли дверь.

Увидев, какие силы окружают дом, ветеран даже присвистнул, потом вздохнул и вернулся на свое место. Он как-то совершенно забыл о солдатах. Он совсем запамятовал, что и сын, и сам он оставались арестантами. Их отпустили на время, под честное слово мадам де Пьенн. Часы свободы скоротечны, а что ждет Пардальянов впереди?..

Старик понял, что ситуация безвыходная: любая попытка к бегству угрожала жизни Жанны де Пьенн, поручившейся за пленников.

Отец взглянул на сына: шевалье сладко улыбался во сне, похоже, он тоже выкинул из головы все перипетии прошедшего дня.

– Бедный мальчик! – вздохнул заслуженный воин. – Боюсь, нас загнали в нору, из которой нам не выбраться!

Ситуация казалась совершенно безнадежной.

– Ах, любовь, любовь! – с горечью пробормотал ветеран. – В скверное же дело ты нас втянула! Я считаю, что мы разбиты наголову и теперь нас не спасет даже сам Господь Бог!

Когда отец с сыном отбивались от нападавших под прикрытием импровизированной баррикады, они по крайней мере могли защищаться. Теперь же у них были связаны руки. С минуты на минуту явится капитан гвардейцев, и они будут вынуждены последовать за ним в тюрьму, не оказывая никакого сопротивления, иначе Жанне де Пьенн и ее дочери придется плохо!

Пардальян-старший вернулся к чердачному оконцу и мрачно посмотрел на солдат: что и говорить, охраняли дом добросовестно!

– Вот влипли, так влипли! – констатировал удалой рубака. – К черту любовь! К черту это поручительство! Что делать? Ждать, когда за нами придет палач?.. Ничего другого нам не остается… Ждать… Хорошенькое дело – мы сидим и ждем, а Данвиль точит для нас топор или вьет подходящую веревку!.. Ну и бес с ним, а все-таки веселенький сегодня был денек!..

Сказав это, старый вояка улегся на соломе возле сына и погрузился в сон.

L
КОНЕЦ СТРАДАНИЙ

На другое утро Пардальяна-отца разбудил свет солнца, лившийся сквозь круглое оконце. Открыв глаза, старик обнаружил, что шевалье давно проснулся и сидит, уткнув локоть в колено, а кулак – в щеку. На лице шевалье застыло выражение беспредельной тоски.

– Что с тобой происходит? Я уже четверть часа смотрю на тебя и прямо-таки ощущаю, как душа твоя обливается слезами…

– Нет, батюшка, я просто размышляю.

– И о чем же, позволь спросить?

– О гвардейцах, которые караулят дверь. Мне нужно добраться до маршала де Монморанси и привести его сюда. И я это сделаю, меня не остановит и полк солдат. Герцог, разумеется, увезет дочь во дворец, а меня в знак благодарности пригласит на свадьбу мадемуазель Лоизы де Монморанси и какого-нибудь богатого и знатного сеньора, которого сам выберет ей в мужья… Ну, а после этого мы будем свободны, как ветер, и опять отправимся в дорогу, на поиски приключений!..

– По-моему, вряд ли нам удастся уйти дальше Гревской площади! Но ты же хотел навестить маршала только через два дня?

– Мои раны показались мне сначала слишком серьезными, но сейчас они меня совсем не беспокоят. Я доставлю сюда герцога сегодня же!

– Но как ты покинешь этот дом? Я, честно говоря, не вижу ни малейшей возможности выскользнуть отсюда…

И ветеран начал насвистывать охотничьи марши, а шевалье уныло бродил под них по чердаку.

– Есть! – вскричал юноша примерно через час и ткнул пальцем в люк, через который можно было попасть на крышу.

– Ты что, собираешься карабкаться по кровлям? – Старик схватил сына за руку. – Ты всю жизнь поступал по-своему. Хотя, если мне не изменяет память, ты когда-то поклялся неукоснительно следовать моим советам. Пора сдерживать данное слово. Ты помнишь, чему я тебя учил? Не доверяй никому, и прежде всего – самому себе. Ты нарушил клятву, и вот теперь, по твоей милости, мы угодили в ловушку.

Ты пошел на поводу у собственного сердца. Ах, проклятое это племя – люди с добрым сердцем! Мало того, ты влюбился и потерял голову. Хорошо, это я тебе прощаю: Лоиза так прекрасна, что, увидев ее глазки, даже самый разумный мужчина забыл бы обо всем на свете. Обожай ее, если уж иначе не можешь. Но не суйся к маршалу!..

Что ты задумал? Ну, выберешься отсюда, потом притащишь в этот дом герцога, он тебе сделает реверанс, заберет дочку – и привет!.. Зачем, зачем тебе сейчас рисковать собой? Мы же окружены, нас охраняют!

Ну и сиди смирно!.. Нет, тебе не терпится вскарабкаться на крышу и сломать себе шею! Ах, шевалье, шевалье, страдай от любви, если тебе нравится, но оставь в покое маршала де Монморанси – он нас не звал и вряд ли ждет. Это тебя не касается!

– Ошибаетесь, батюшка, очень даже касается!

– Опять, опять не хочешь слушать старого отца? Снова готов вытворять Бог знает что?

– Прошу вас, подсадите меня, иначе я не дотянусь до окошка – тут слишком высоко…

– Значит, решил? Похоже, зря я тебя уговаривал. Ты так и не понял, какую глупость совершаешь!.. Конечно, рыцарская честь, самоотверженность, преданность… Как увидишь хорошенькое личико и заплаканные глазки – сразу кидаешься на помощь. Ни одного бандита пропустить не можешь, немедленно хватаешься за шпагу, даже если этот бандит – один из самых знатных и могущественных сеньоров французского королевства… Ты выбрал свой путь, шевалье… Придется и мне последовать за тобой… Видит Бог, я отрекаюсь от здравого смысла и от тех принципов, что исповедовал всю жизнь!..

И Пардальян-старший прижал к груди Пардальяна-младшего. Бывалый солдат вовсе не лицемерил и не иронизировал. Он говорил совершенно искренне.

Затем он сцепил руки в замок, шевалье встал на них одной ногой, как на ступеньку, подпрыгнул, ухватился руками за края люка, подтянулся и очутился на крыше.

Крыша дома, так же как и кровли соседних строений, поднималась вверх почти под прямым углом. Ползти по такому склону было практически невозможно: запросто скатишься вниз. Но шевалье остановило не это. Он готов был рискнуть и попытаться выбраться наружу. Но ведь он собирался вернуться с маршалом Монморанси, а тот вряд ли полез бы на крутую крышу, чтобы проникнуть в комнату Жанны. Юноша не хотел подвергать жизнь сиятельного герцога такой опасности.

За домом он увидел череду двориков и садов, огороженных высокими заборами. Спрыгивать во двор было бесполезно – из этого лабиринта стен, грядок и деревьев юноша никогда бы не выбрался. Оставался единственный путь – перескочить на крышу соседнего дома.

Это было очень рискованно. Шевалье напряженно размышлял, однако ничего другого придумать не мог. Но внезапно юноше показалось, что кто-то негромко зовет его.

В кровле соседнего строения тоже было небольшое отверстие, в котором виднелось лицо немолодого седобородого мужчины. Глаза этого человека со спокойным достоинством смотрели на Пардальяна.

– Где-то мы с ним уже встречались, – промелькнуло в голове у Жана.

– Спуститесь в дом, – тихо посоветовал старик. – По крышам вам не пробраться. Но этот дом стоит вплотную к моему, они соединяются дверью; сейчас она на замке, но я вам отопру.

Шевалье не сумел удержаться от возгласа радости; Жан хотел было горячо поблагодарить таинственного спасителя, но тот уже скрылся.

– Где же, черт возьми, я с ним сталкивался? – напрягал память юноша.

Он подполз к люку и спрыгнул на чердак.

– Ну как? – поинтересовался ветеран.

Шевалье сообщил ему о загадочном незнакомце; естественно, тот вполне мог заманить Жана в ловушку, но делать было нечего. Пардальяны раскидали наваленную у стены солому и к своему восторгу заметили низенькую дверку, из-за которой доносились неясные звуки. Минут через пять дверь открылась, и в проеме возник старец высокого роста в наряде из темного бархата.

– Приветствую вас, господин Бризар, и вас, господин де Ла Рошетт! – промолвил он. – Пожалуйте сюда.

Оба Пардальяна с изумлением воззрились на него.

– Как, господа! – улыбнулся старик. – Вы не узнаете человека, которого спасли на улице Сент-Антуан? Помните дом аптекаря и молодую даму?..

Ветеран хлопнул себя ладонью по лбу:

– Рамус! Ну разумеется, Рамус! Я, впрочем, не Бризар, как и этот юноша – не Ла Рошетт.

Рамус тонко усмехнулся.

– Мы вынуждены были назваться чужими именами, поскольку нас разыскивают… Разрешите представиться, Оноре де Пардальян, а это сын мой, Жан де Пардальян.

– Господа, – взволнованно произнес ученый, – я видел вчерашнюю стычку… Боже мой! Что за времена!.. Но проходите же, я расскажу вам все по порядку…

Пардальяны зашагали вслед за Рамусом; мужчины спустились по лестнице и попали в обширную столовую, обставленную красивой дорогой мебелью.

– Так вот, господа, – заговорил Рамус. – Вчера я вышел на улицу, чтобы полюбоваться торжественной процессией. И оказался невольным свидетелем жестокой битвы, разыгравшейся у соседнего порога. Что ж, услуга за услугу!.. Недавно вы спасли мне жизнь, и я подумал, что сумею отплатить вам тем же…

Я придумал план, который показался мне весьма и весьма удачным… Вчера я разыскал владельца этого строения и явился к нему.

– Сударь, – заявил я почтенному буржуа, – не могли бы вы сдать мне ваш дом на недельку?

– А зачем он вам? – спрашивает меня хозяин.

– Ко мне приезжают провинциальные родственники. Они живут в Блуа.

– Ах, вот как! Видимо, кто-нибудь из свиты, сопровождающей короля? Его величество как раз возвращается из Блуа.

А я ему и говорю:

– Вы угадали! Родственники – люди молодые, состоятельные. Я должен найти им приличное жилье. Мне показалось, ваш дом вполне подойдет.

– Ну что ж, – соглашается хозяин. – Можете взглянуть на него.

Оба Пардальяна смотрели на старого ученого с удивлением и благодарностью. А Рамус продолжал свое повествование:

– Сам не знаю, господа, как я сумел так удачно соврать… Конечно, лгать грешно, но мне очень хотелось помочь вам… Да и не велик грех… Но владелец отказался сдать это строение на неделю. Я ему предложил сто ливров за шесть дней, он не согласился. Потом двести ливров за пять дней, он опять не желает… Наконец я арендовал дом на три дня… Сумму называть не буду… Главное, я тут же перебрался сюда – и, как видно, вовремя…

– Отлично, сударь! Просто отлично! – воскликнул Пардальян-старший в полном восторге.

– Итак, вы можете в любую минуту воспользоваться задней дверью моего временного обиталища, она ведет в безлюдный переулок, где нет никаких гвардейцев…

– Сударь, но есть причины, которые не позволяют нам с отцом бежать отсюда одновременно. Сначала мне нужно выйти одному…

– Пожалуйста, юноша!

Старец довел Жана до задней двери, и шевалье, осторожно выглянув наружу, удостоверился, что в переулке Могильщиков, который он увидел перед собой, действительно не было ни одного караульного.

Жан не рискнул выйти на Монмартрскую улицу, где мог столкнуться с гвардейцами, а предпочел пробираться проулками; сделав изрядный крюк, он очутился наконец возле дворца Монморанси.

Жан изо всех сил забарабанил в дверь.

«А вдруг маршала нет в Париже? – подумал шевалье. Тогда я вернусь, атакую охрану, а там – будь что будет!»

Пардальян уже представлял, как, совершив чудо, он освободит Лоизу и ее мать, увезет их из Парижа и попросит у Жанны де Пьенн руки ее дочери…

Но тут дверь распахнулась, и на пороге возник достойный привратник. За его спиной подпрыгивал заливавшийся счастливым лаем Пипо.

– Ах, господин шевалье! – радостно воскликнул страж ворот. – Монсеньор ожидает вас с таким нетерпением!

Пардальян грустно улыбнулся:

– Вот как? Монсеньор меня ждет?..

– Да конечно же, конечно! Проходите, сударь!

Через минуту Жан предстал перед Франсуа.

– Вы появились, мой мальчик! – взволнованно проговорил маршал. – Значит, мы можем отправляться в путь. В Париже мы, видимо, ничего не найдем. Мне доложили, что какой-то загадочный экипаж был замечен на дороге, ведущей в Гиень… Это, несомненно, они… Ведь Данвиль – губернатор Гиени. Мы догоним карету и нападем на сопровождающий отряд.

– Сударь, – промолвил Жан, – прошу вас, подождите до вечера. А пока, умоляю, следуйте за мной.

– Шевалье, вам что-то известно!

– Прошу, монсеньор, надо спешить…

– Еще полчаса, и вы бы уже не застали меня в Париже…

– Вы бы уехали без меня?

– Конечно, шевалье. Я хотел догнать ту карету… Пардальян, вам уже что-то известно?

– Ах, сударь, не будем медлить!

– Ладно… Хотя мы теряем драгоценные часы!

И вскоре они шагали по переулку Могильщиков, где никто не обратил на них внимания. Они постучали, Рамус впустил их в дом и проводил в роскошно обставленную столовую.

Шевалье сказал старцу с трогательной прямотой:

– Сударь, вы ведь извините нас и позволите переговорить наедине?

– Чувствуйте себя, как дома! – поклонился Рамус и скрылся в комнате, которую отделял от столовой коридор.

– Куда мы попали? – поинтересовался маршал, изумленно озираясь.

– Заклинаю вас, монсеньор, потерпите еще немного!

Шевалье кинулся на чердак, где его с нетерпением поджидал отец.

– Дамы не находят себе места. Они беспокоятся за тебя! – вскричал ветеран.

Вымотанный шевалье плюхнулся на кучу соломы:

– Батюшка, будьте добры, передайте мадам де Пьенн и мадемуазель де Монморанси, что маршал здесь!

– Черт побери, шевалье! Ты привел его! – прошептал старый рубака и сжал рукой плечо сына. – Тебе плохо? Как ты до него добрался? – сочувственно осведомился Пардальян-старший.

– Не волнуйтесь, батюшка, – заверил его Жан, в голосе которого слышалось равнодушие человека, смирившегося с мыслью о скорой смерти. – Все вышло отлично. Я всего лишь привел герцога де Монморанси к его дочери… Только это – и ничего более!

«Ну что ж! Желаешь молчать – молчи! – решил про себя ветеран. – Оставайся один на один со своими страданиями. Позже я сумею разделить твои муки и поддержать тебя!..»

И старик поспешил вниз, к Жанне и Лоизе… А юноша забился в самый дальний, самый темный угол. Когда мать и дочь пробирались через чердак в соседнее здание, они даже не заметили молодого шевалье…

Невыразимая тревога терзала Франсуа. Сердце его неистово колотилось; он прижал руку к груди, словно стараясь умерить это бешеное биение.

На свете нет ни абсолютно хороших, ни абсолютно плохих людей. И мы должны признаться, что в эту минуту маршал усомнился в шевалье де Пардальяне.

Франсуа показалось, что его завлекли в ловушку. Конечно, маршал вполне доверял Пардальяну, но он жил в кровавую эпоху, когда самый преданный друг мог превратиться в смертельного врага. Герцог де Монморанси привык к изменам. Полная тишина царила в доме… Медленно текли минуты…