Текст книги "Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга пятая: сентябрь"

Сам Господь открывал святому угоднику Своему Иоасафу язвы в жизни его епархии. Однажды святителю случилось ночевать в жилище одного священника, сам хозяин дома в это время находился в отлучке. Святого Иоасафа внезапно охватил непонятный страх, заснуть он не смог и, чтобы как-то развлечься, начал рассматривать помещение. На полке между кухонными горшками и плошками он обнаружил какую-то бумажку, развернул ее – и в ужасе увидел в ней Святые Дары (вероятно, приготовленные столь небрежно для причащения больного). Святитель благоговейно возложил Христовы Таинства на стол, всю ночь молился перед ними, а когда явился наутро иерей-кощунник, немедленно лишил его священного сана.

В другой раз, остановившись на ночлег в поле, святитель Иоасаф увидел сон: некий старец рубит стоящее в ограде храма зеленое дерево. Святителю стало жалко дерева, и он начал просить старца пощадить его, но услышал в ответ: «Всякое дерево, не приносящее доброго плода, посекается и в огонь вметается». Пробудившись, святитель поехал осматривать ближайший храм и узнал в нем тот самый, который видел во сне. Когда святой Иоасаф вошел в храм, там совершалась Божественная литургия, но прихожане невольно внимание обращали не на молитву, а на певшего на клиросе причетника, который был совершенно пьян. Выяснилось, что этот причетник хоть и хорошо вытвердил службу, но отличается нетрезвым образом жизни, и святой Иоасаф отрешил его от должности, как дерево, не приносящее доброго плода (Мф. 3, 10).

Однажды, собрав у себя в архиерейском доме духовенство с разных концов епархии, святитель Иоасаф обратил внимание на одного старца-иерея, сгорбленного, дряхлого: казалось, его ветхое тело вот-вот рассыплется под бременем прожитых лет. Прозорливый святитель почувствовал, что в душе этого старца благочестивые устремления борются с какой-то мрачной тайной. Отпустив остальных, святой Иоасаф обратился к нему с расспросами. Выяснилось, что старцу уже 130 лет, из них 70 он священствовал. Святитель сказал ему: «Ты видишь перед собою пастыря, как отца, стоящего перед сыном своим и желающего ближе узнать твою совесть: хочу знать, не омрачена ли она каким-либо тяжким грехом, который, может и по неведению твоему, сочтен малозначащим и забыт. Пройди мысленно жизнь твою, проверь все случившиеся обстоятельства, приведи себе на память каждое действие служения своего Богу – может быть, что-нибудь встретится имеющее тень какого-нибудь греха или отступления от настоящей твоей должности или что-нибудь подобное, которое и по днесь тяготит твою совесть, душу и даже жизнь. Долговременная жизнь твоя убеждает меня, как пастыря, войти в подробности сего предмета и, очистив душу твою, примирить с оскорбленным тобою и данною мне властию простить и разрешить самую тяжесть греховную по глаголющему: аще разрешите на земли, разрешена будут и на Небеси (Мф. 18,18)». Долго святитель Иоасаф уговаривал его таким образом, а старец все отнекивался: «Не знаю, не помню», – но наконец вспомнил и с рыданием упал в ноги архипастырю. Из глубин своей заскорузлой памяти стотридцатилетний иерей извлек страшное происшествие.

Из-за тогдашнего приниженного положения духовенства, особенно сельского, многие священники старались угождать власть имущим и богатым людям, от которых зачастую зависело все их материальное благосостояние. Так и этот старец-священник в пору своего служения на одном сельском приходе чувствовал себя зависимым от милостей местного помещика. (Баре же в те времена относились к сельским «попам» почти так же властно, как к своим крепостным.) И вот в один из праздничных дней барин уже после окончания ранней Божественной литургии приказал этому священнику: служи Литургию позднюю. Священник растерялся: грех – смертный, попрание канонов Церкви – страшнейшее. Как ему совершать в тот же день вторично Таинство Тела и Крови Христовых, да еще на том же престоле однопрестольного сельского храма? (Весь ужас такого предложения может понять только православный христианин. Римо-католические прелаты дерзают за один день «в ускоренном темпе» совершить несколько раз Евхаристию на одном престоле, да еще и заявляют: «Чем больше месс, тем больше святости». Но бедному священнику представилось, как барин за непослушание сгонит его с прихода, пустит по миру вместе с семьей, и барская немилость показалась несчастному человекоугоднику страшнее гнева Божия. Священник приступил к кощунственному совершению Таинства, но едва произнес «Благословенно Царство…», как услышал неведомо откуда донесшийся голос: «Остановись, что ты делаешь?» Иерей помешкал, но потом повторил тот же возглас и услышал тот же таинственный голос, сказавший: «Не дерзай, аще же дерзнешь, проклят ты будешь». Раздосадованный помехой, священник отвечал неведомому собеседнику: «Ты будь проклят» – и продолжал литургисать.

Услышав это признание старца, святитель Иоасаф содрогнулся и воскликнул: «Ах ты окаянный, что ты сделал? Ты проклял Ангела Божия, хранителя того места, оба вы связаны проклятиями доныне. Так вот и причина твоего долголетия и удрученность телесного твоего слячения (скрюченности)».

Спасая для Господа запятнанную преступлением душу старца, святитель повелел приготовить походную церковь (храм-палатку) и вместе с ним отправился в поле, где некогда стоял храм, в котором совершилась кощунственная «вторая литургия» (оказалось, что задолго до этого времени храм разрушился). Раскинув на этом месте походную церковь, святитель повелел старцу-священнику совершить в ней Божественную литургию – во искупление прежнего кощунства. После богослужения святой Иоасаф подозвал старца и велел читать молитву святого Симеона Богоприимца, который некогда был наказан долголетием за маловерие: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко… (Лк. 2,29)». Затем святитель благословил стотридцатилетнего грешника и сказал: «Прощаю и разрешаю тебя от всех твоих грехов». Тотчас старец начал слабеть, лег на земле подле престола, на котором только что совершил Жертву умилостивления, и опочил о Господе – примиренный с Небом молитвами святителя Иоасафа.

Многие искатели священного сана старались достичь его не своим усовершенствованием в добродетели и просвещенности, а по протекции влиятельных лиц: тех самых безбожных «пенок и сливок общества». Не желая, чтобы ряды епархиального духовенства вновь засорялись людьми недостойными, святитель Иоасаф пресек человекоугодническую практику строгим указом: «Приходские выборы подписывать по самой сущей христианской совести без всяких своих прихотей и проклятых корыстей; если же явится в подписи какая-либо фальшь, за таковое духовных правителей нерадение править штраф». По введенной им практике каждый кандидат на священнослужение должен был некоторое время прожить в монастыре, где испытывались его духовные качества. Особо следил святой архипастырь за уровнем преподавания и образом воспитания нового поколения служителей Церкви в Харьковской духовной коллегии и Белгородском духовном училище. Детей благочестивых, но неимущих священников святитель Иоасаф содержал в духовных училищах за свой счет. При архиерейском доме он устроил своего рода школу для священников, в которой пополняли свое образование не только молодые, но и зрелых лет, и даже пожилые пастыри, не получившие в свое время должных знаний. При таком воспитании под руководством богомудрого святителя Иоасафа пастыри Белгородской епархии становились достойными своего высокого призвания.

Забота Белгородского архипастыря о том, чтобы повсюду в его епархии священнослужители и народ благоговейно относились к святыне, привела его к открытию чудотворного образа Матери Божией, ставшего благословением всего края. Однажды в тонком сне увидел он лежавшую среди мусора икону Богородицы, освещенную дивным светом, и услышал глас Царицы Небесной: «Смотри, что сделали с Ликом Моим служители сего храма. Образ мой назначен для страны сей источником благодати, а они повергли его в сор!» Святой понял, что видение послано свыше, и при объезде епархии стал особенно внимательно присматриваться к состоянию икон. Наконец в Вознесенском храме города Изюма он узнал виденный им во сне образ Пречистой Владычицы: икона стояла в притворе, и за нее ссыпали уголь для кадила. Упав перед нею на колени, святой Иоасаф взмолился: «Царица Небесная! Прости небрежность Твоих служителей, не ведят бо, что творят». Потом он повелел поместить чудотворную икону на почетное место, в большом киоте у левого клироса, сказав: «В сем образе преизобилует особенная благодать Божия. В нем Пресвятая Владычица являет особое знамение Своего заступничества для сей веси и для целой страны. Пусть икона всегда стоит на сем месте, даже после перенесения в церковь на Пески».

В указании святителя содержалось пророчество, в то время еще никем не понятое: почти через столетие после этого чудотворный образ Богородицы был перенесен в каменный храм села Пески и поставлен на таком же месте. Слава о нем распространилась по всей округе, и сюда во множестве стали стекаться паломники. У дивной иконы Царицы Небесной, получившей название Песчанской, совершилось по вере просящих множество исцелений и благодатных знамений.

От великой любви к Богу Правосудному рождалась в душе святого Иоасафа суровая ревностность в деле церковном. От той же великой любви к Всемилостивому Создателю и Спасителю рождалось его трогательное милосердие. Прозорливец, он издалека чувствовал, где вопиет к Небесам человеческая нужда, и не только раздачей милостыни, но и трудом рук своих старался помочь. В бедные жилища, из которых мужчина-кормилец уходил на заработки, или в дома вдов он приходил тайно и трудился ночами напролет, рубил дрова, чтобы немощные женщины и дети не мерзли в зимнюю стужу. Стремление одеть нагого, обогреть зябнущего особенно заметно в благодеяниях святого Иоасафа: в его работе безмездного дровосека, в шитье теплых тулупов и рукавиц, которые раздавались бедным. Смиренный святитель добрые дела свои старался хранить в тайне, но это не всегда удавалось: когда он послал в дар от «неизвестного благодетеля» воз дров бедствующей вдове с тремя детьми, эта женщина подняла полные слез благодарности глаза ввысь и увидела в небе образ своего благодетеля, святого архипастыря.

Деньги и одежду неимущим, больным и узникам святой Иоасаф посылал через своего келейника, чтобы так сохранить тайну своих благотворений. Но однажды келейник заболел, и святитель, переодевшись в его подрясник, сам отправился на раздачу милостыни. Возвращался он в архиерейский дом тоже тайком.

Когда святой Иоасаф перелезал через забор, его заметил строгий привратник и стал бить палкой, думая, что это какой-то инок, который в нарушение монастырского устава бродит невесть где по ночам. На следующий день святитель тяжко занемог от побоев, но всем сказал, что споткнулся на лестнице и ушиб спину. Привратника же, избившего его, он потом призвал в архиерейские покои, щедро наделил деньгами, подарил ему шубу – за ревностность. «Святитель Иоасаф являлся стереть слезы несчастных и, не узнанный, как тать, бит был за доброе дело… Святитель Божий не гнушался принять образ раба для того, чтобы накормить голодного, одеть нагого, согреть холодного. Какой незабываемый образ, какой пример для нас!» – восхищенно говорил о святителе священномученик Философ Орнатский.

Удивительно сочеталось в святителе Иоасафе омерзение к греху – и милость к кающимся падшим. Однажды в лесу на него напали разбойники. Однако в душах этих бандитов, очевидно, еще не омертвела совесть: разобравшись, кто перед ними, они не стали грабить святителя, а начали просить архипастырского благословения. «Не благословлю, не тем вы занимаетесь», – резонно отвечал святитель. Потом, когда он возвращался в Белгород той же дорогой, один из разбойников снова появился перед святителем и упал на колени, умоляя простить его и дать какую-нибудь работу. Святой Иоасаф отправил его в монастырскую пекарню, сказав: «Ты мне хлеб попеки, а я о душе твоей попекусь». Через некоторое время по городу разнеслось известие: на площади должны были бить кнутом девицу, умертвившую в утробе зачатого вне брака ребенка (жуткое преступление детоубийства – тот самый аборт, на который нынешнее безбожное общество смотрит как на «обычное житейское дело»). Святитель Иоасаф призвал к себе бывшего разбойника и сказал ему: «Иди на базарную площадь и объявись желающим взять себе в жены провинившуюся девицу и тем избавь ее от страданий, а себя от мятущейся совести, и на то я тебя благословляю». Этот брак, союз любви двух покаявшихся грешников, искупил их преступное прошлое: они стали счастливой благочестивой четой; бывший грабитель сделался честным и зажиточным купцом, вместе с супругой он выстроил часовню в честь святителя Николая, милосердием подобного их избавителю, Белгородскому архипастырю.

Когда губернию постигло несчастье – вызванный жестокой засухой неурожай и голод, святитель Иоасаф хлопотал перед правительством об освобождении бедствующего края от налогов, собирал пожертвования и сам щедрой рукой жертвовал средства для помощи голодающим. Но в то же время святой архипастырь указывал своей пастве, что корень всех ее бед – грех: несоблюдение постов, уклонение от Святых Таинств, нечистота жизни. «Для того не коснит гнев Божий на не соблюдающих заповедь Его и предания церковные, – говорил святитель, – особливо всяк может видеть: каков праведный гнев Божий в Белгородской епархии за недородом хлеба и прочих нужных к пропитанию человеческих надобностей, что многие, не имея хлеба, с голода помирают и, ходя по улицам, просят милостыни; для того определено распубликовать указами, дабы каждые протопопы и духовные правители ведомства своего священникам подтверждали накрепко, чтоб они имеющих у себя духовных обоего пола детей увещевали и наказывали в воскресные и праздничные дни от работ удерживаться – и праздновали бы и ходили в церковь к служению Божественных пений и готовились принять о душеспасительном покаянии Святых Божественных Таин сообщения от сущего младенца до совершенной старости, да тем Всемогущий Бог праведный Свой гнев отвратит и плодородие земли дарует».

Крестьяне села Сажного, на полях которых беда от засухи усугубилась тем, что хлеб начал подтачивать червь, отправились к святому Иоасафу просить, чтобы он отслужил в их селе молебен о ниспослании дождя. Святитель согласился и повелел кучеру на следующий день приготовить для поездки сани. Слышавшие это изумились: в здравом ли рассудке архипастырь? Какие сани – когда на дворе лето, нестерпимый палящий зной? Однако к утру выпал снег и лег на землю глубиной по пояс. Этот летний снег, посланный Богом по молитве святителя Иоасафа, не только подпитал посевы влагой, но еще и уничтожил напавшего на хлеб червя.

Слабого здоровьем архипастыря в огромных его трудах укрепляла молитва, близость к Богу Всемогущему. Божественную литургию он всегда совершал с теплыми слезами. Келейник, в какое бы время дня или ночи ни случалось ему зайти в покои святителя Иоасафа, заставал его за совершением молитвы. При каждом бое часов святой Иоасаф вставал и молился такими словами: «Буди благословен день и час, в онь же Господь мой Иисус Христос мене ради родися, распятие претерпе и смертию пострада. О Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в час смерти моея приими дух раба Твоего, в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен еси во веки веков, аминь». Тот же келейник однажды в сонном видении узрел святого Иоасафа в величественном храме, исполненном благоухания, среди дивного сияния, преподающим наставление: «Непрестанно молитесь (1 Фес. 5, 17)».

После шести лет архипастырского служения, преобразившего и просветлившего Белгородскую епархию, святитель Иоасаф почувствовал, что Господь вскоре призовет его к Себе. Пред кончиной он задумал в последний раз навестить родителей и родных, посетить дорогие его сердцу места. Перед отъездом он совершил в Белгородском Троицком соборе Божественную литургию, а затем обратился к пастве со словами прощания, сказав, что Белгорода более не увидит.

Жизнеписатель рисует по-земному трогательную встречу святителя Иоасафа с отцом: «Глубоко благоговея перед высоким архиерейским саном, родитель хотел земным поклоном воздать честь Тому, Кого сын своим служением изображал, – Пастыреначальнику Христу. Но вместе с тем ему казалось нужным соблюсти права, отцу приличествующие. При самом выходе святителя из кареты он как бы нечаянно уронил свою трость и, поднимая ее, хотел поклониться до земли. Заметив то, Иоасаф, со слезами бросившись к нему, поспешил поднять упавшую трость. Сыновняя почтительность одного и благоговейное уважение другого слились в общем родственном объятии».

Но даже в родительском имении святитель продолжал, невзирая на лица, ревновать о святынях Божиих. По поводу недостроенного храма на одном из хуторов он укорил отца: «О своем доме заботитесь больше, чем о доме Божием». Заметив, что просфоры в храме испечены из темной муки, а за семейной трапезой подан белейший пирог, он сказал матери: «Разве я старше Того стал, Кто мне Свое старейшинство дал?»

Погостив у родителей, повидавшись с братьями и сестрами, святой Иоасаф поехал в восстановленный его трудами Лубенский Спасов монастырь – помолиться у мощей своего небесного покровителя и друга, святителя Цареградского Афанасия, некогда обетовавшего ему любовь Сына Божия. Затем Белгородский архипастырь направился в пределы своей епархии, но смог доехать только до села Грайворона, где была архиерейская вотчина и монастырь: там его настигла предсмертная болезнь.

Сказанное святым Иоасафом сестре: «Суровые подвиги в начале не дают мне веку дожить» (то есть чрезмерная аскеза первых лет его иночества) – это было лишь одной из причин ранней его кончины.

Другая же причина видится в том, что он близко к сердцу принимал так часто встречавшуюся ему духовную разруху: нечестие, неблагоговейность, невежество и безверие терзали его боголюбивую душу, надламывали его силы. Недуг, сразивший Белгородского святителя, обычно постигает чувствительных и не щадящих себя людей: это чахотка. Н. Кохановская пишет: «Нива-то Божия была сорна, а архипастырь Иоасаф (Горленко) в ревности по Богу был серп остр: плевелы пожинал, но и себя ранил. В пылкой ревности болезновала высокая душа и изнемогла. Немощь телесная пожала ее, как колос зрел да поспел, в житницу Божия зерна». 10 декабря 1754 года, причастившись Христовых Таин, святитель Иоасаф мирно отошел ко Господу. В тот же день и час игумен Хотмыжского монастыря Исаия увидел во сне святого Иоасафа в лучах утренней зари, говорящего: «Как сие солнце ясно, так светло я предстал в сей час Престолу Божию».

Когда в имение родителей святого Иоасафа пришла весть о его кончине, домочадцы долго не решались сообщить об этом отцу, боясь, что он не выдержит такого удара. Но когда к Андрею Димитриевичу пришли, наконец, с печальной новостью, он прежде их речей сказал сам: «Я знаю, Иоасаф скончался десятого декабря, я в то время в покое моем услышал голос: “Сын твой Иоасаф окончил жизнь”, – и прибавил: “Умер Иоасаф, умерла и молитва”».

Но нет, молитва святого Иоасафа не умерла: отрешившись от уз земного тела, еще дерзновеннее стал великий святитель в прошениях о своем народе пред Престолом Всевышнего.

Когда гроб с телом почившего архипастыря привезли в Белгород, народ рыдал: только тогда стало ясно, сколь многим он помог своими тайными благодеяниями. Собственных денег после него остались – гроши, похороны пришлось устраивать за счет архиерейского дома. С погребением замешкались: два с половиной месяца открытый гроб с телом святителя Иоасафа стоял в Троицком соборе. Стекавшаяся со всех концов епархии для прощания с архипастырем паства с удивлением замечала, что за эти месяцы тело святого Иоасафа не проявляло ни малейших признаков тления.

Тем временем почивший святитель явился во сне ключарю собора отцу Матфею Млодзинскому и посетовал на то, что Козлович медлит с его погребением. Священник недоумевал: кто такой Козлович? Выяснилось, что отпевание святого Иоасафа по архиерейскому чину было поручено епископу Переяславскому Иоанну (Козловичу), а тот задержался в дороге из-за разлива рек. Наконец Преосвященный Иоанн прибыл в Белгород, вместе с собором местного духовенства совершил отпевание, тело святого Иоасафа было погребено в склепе, который он сам незадолго до кончины приготовил для этой цели.

Спустя два года почитавшие Белгородского архипастыря священнослужители собора дерзнули открыть склеп, и их чаяния оправдались: несмотря на сырость подземелья, честные мощи святителя Иоасафа оказались нетленными. Весть об этом чуде благости Божией во свидетельство святости Белгородского архипастыря разнеслась повсюду, и к его гробу устремились паломники. Началось небесное служение святителя Иоасафа-чудотворца.

Множество больных, от лечения которых «господа доктора отступались», обретали исцеление у гроба святого Иоасафа. В склепе, где покоились честные мощи чудотворца, словно во времена евангельские, у слепцов открывались глаза, глухие слышали, хромые ходили, горбатые распрямлялись, любая хворь и немощь покидала страждущих, с верою прибегавших к предстательству Белгородского святителя. Особенно чутко внимал святитель Иоасаф молитвам родителей об их детях. Одному помещику, умиравшему в расцвете лет, но горевавшему не о своей жизни, а о судьбе остающихся без отца малолетних детей, Белгородский чудотворец явился во сне со словами: «По милосердию Божию, ради невинных малюток, дается тебе еще двадцать лет жизни. Но через двадцать лет, ровно в этот день, Господь тебя призовет к Себе». Помещик выздоровел, поставил на ноги всех детей, а ровно через двадцать лет после видения скончался. Одного горбатенького младенца, заболевшего к тому же горячкой, о котором все говорили: «не жилец», святой Иоасаф исцелил и выпрямил так, что тот впоследствии поступил на военную службу, был бравым удальцом, дослужился до капитанского чина. Одной родительнице, давшей обет отвезти умирающую дочь к мощам Белгородского святителя, но медлившей с отъездом, он явился во сне трижды, повелевая поторопиться, а на третий раз гневно воскликнул: «Что же думаешь: ребенок сейчас умрет, если не повезешь ко мне». Испуганная женщина немедленно пустилась в путь, и после совершения панихиды у гроба святителя дочь ее поправилась.

По тем временам изумительно «юридическое» чудо, которое святой Иоасаф совершил по молитвам одной многодетной вдовы. Эту женщину, оставшуюся беззащитной после смерти мужа, некий богатый вельможа втянул в судебный процесс, грозя отнять все ее имение. Судейские сначала в один голос говорили, что ее дело правое, опасаться нечего, а потом вдруг (очевидно, получив немалую взятку) столь же единогласно присудили имущество бедной вдовы ее вельможному противнику. Несчастная, думая уже, что придется ей идти и детьми по миру, воззвала к святителю Иоасафу, обещая, что, если суд окажет ей справедливость, немедленно поедет поклониться его честным мощам. И судейские крючки столь же внезапно стали вновь один за другим подписываться в пользу бедной вдовы, и даже прокурор, близкий приятель вельможи-притеснителя, утвердил справедливый приговор: поистине дивно воздействие небесное даже на заскорузлые души взяточников.

Чудеса, совершавшиеся по предстательству угодника Божия Иоасафа, были неисчислимы; множились и множились письменные свидетельства о его благодатной помощи верующим. В народе никогда не было и тени сомнения в святости Белгородского архипастыря. А. Платонова в стихотворении «Святителю Иоасафу» говорит:

 
Верила вся Русь, что в Горние селенья
За паству ты вознес молитвы фимиам,
И именем Христа росу благословенья
Ты будешь посылать истерзанным сердцам.
 

Однако официальное прославление святителя Иоасафа Белгородского состоялось лишь спустя полтора века после его кончины, всего за несколько лет до искалечившей жизнь России революционной катастрофы.

Перед началом Русско-японской войны (1904–1905) благоверный царь Николай II спускался в склеп святителя Иоасафа и молился у его гроба. Война была для России неудачна, но множество офицеров и солдат, призывавших в минуты страшнейшей опасности имя святого Иоасафа, свидетельствовали о своем чудесном избавлении от смерти. Все больше становилось адресованных Святейшему Синоду прошений от архиереев, благочестивых дворян, духовенства и паствы о прославлении Белгородского архипастыря в лике святых Русской Православной Церкви.

Торжества прославления святителя Иоасафа начались в Белгороде 4 сентября 1911 года. Один из очевидцев этого всколыхнувшего всю Православную Русь пиршества веры, Г. Булгаков, вспоминает: «Жажда и ревность подвига веры и благочестия во имя святителя Иоасафа особенно ярко выражались массами паломников во время стояния в очереди у врат и в ограде

Белгородского Свято-Троицкого монастыря. Кафедральный храм святителя Иоасафа не может вместить в себя более 500–600 человек. Пещерка святителя может вместить не более 40–50 человек. А в преддверии торжеств и в дни торжеств ежедневно прикладывались к мощам святителя Иоасафа по 16–20 тысяч паломников и даже более. Естественно, что паломники могли поклониться мощам святителя не иначе, как соблюдая строгую очередь. Еще задолго, за несколько недель до начала торжеств, установилась эта очередь. Накануне прославления святителя Иоасафа она разрослась до огромнейших размеров и благоговейно, безропотно сохранялась самими паломниками. Они, стоя попарно в монастырской ограде, трижды или четырежды опоясывали непрерывной лентой кафедральный собор святителя Иоасафа. А начало этой ленты выходило за ограду. Она тянулась по улицам почти до самых палаток и бараков. Сутки нужно было стоять в очереди без пищи и отдыха, чтобы припасть с мольбой к мощам святого угодника Божия. А ведь и в очередь попасть было трудно. В очередь допускались паломники крестных ходов дальних, потом ближних и затем уже частные лица. Неизбежный, но какой трудный подвиг. Как легко ослабеть под его бременем. Как легко потерять душевное равновесие. Но у громадного большинства паломников не было на устах ропота неудовольствия. Свой подвиг они несли в дар святителю-подвижнику. За оградой монастыря, по дороге к палаткам, в очереди совершалось с недолгими перерывами “неседальное пение”. Передвигалась очередь – передвигался и аналой со святыми иконами, передвигались и священнослужители. Пел стройно народный импровизированный хор. Каждый Крестный ход в очереди вел и нес своих больных. Священники читали молитвы и Святое Евангелие над беснующимися. В ограде монастыря паломники, стоя в очереди, не только не шумели, но даже не разговаривали громко. Близость святыни и сознание ценности религиозного подвига погружали всех в глубокую благоговейную тишину. Особенно трогательна была картина, развертывавшаяся в монастырской ограде ночью. В синем, темном, далеком небе ярко горят звезды. Ветер тихо шелестит в верхушках высоких деревьев. В окнах пещерки святителя – отблеск огней горящих светильников. Доносятся отголоски священных песнопений. А в ограде, медленно подвигаясь вперед, в глубокой благоговейной тишине идут, едва заметно, паломники. И как отблеск небесных звезд, горят у них в руках свечечки, как горят они в руках верующих в святую Пасхальную ночь. И тихо шепчут уста слова веры, хвалы, пламенной молитвы к угоднику Божию… Чуткий к правде, милосердый к горю людскому, близкий всем, кто понял и оценил высоту христианского жизненного подвига, великий подвижник святитель Иоасаф не отвернулся от собравшихся на его праздник потомков его паствы, детей родной ему Святой Руси. Он был среди них. От мощей святителя Иоасафа в дни торжества особенно обильно изливалась благодать чудесных исцелений, прозрели слепые, заговорили немые от рождения, поднялись с одра расслабленные, избавились от своих мучений бесноватые…»

Еще один очевидец, протоиерей Петр Скубачевский, рассказывает, с каким восторгом на белгородских торжествах встречал православный народ представительницу царствующего дома – свою «великую матушку», будущую преподобномученицу великую княгиню Елизавету Феодоровну (1864–1918): «Трудно описать, что произошло, когда народ узнал о прибытии “княгинюшки”. Весь стан заволновался и тесным кольцом окружил великую княгиню. Громовое “ура” не прекращалось, пока княгиня ходила по стану. Народ от умиления плакал, осенял “княгинюшку” крестным знамением, называл ее самыми трогательными именами: “Родимая, матушка… пришла проведать нас… храни тебя Бог и святой угодничек!” – слышалось среди восторженной и умиленной многотысячной толпы…»

Но сквозь ликующий хор голосов православного народа, восхваляющего новопрославленного угодника Божия Иоасафа, уже прорывались ноты боли и тревоги за судьбу Святой Руси. Эта тревога звучала в речах духовенства, произносимых в честь Белгородского чудотворца. Святитель Владимир (Богоявленский; 1848–1918), в то время – митрополит Московский, говорил: «Все мы хорошо знаем, какой поход предприняло неверие против нашей Православной Церкви… Страшно становится за наш русский народ, который все глубже и глубже погружается в чувственность…» О том же волновался будущий священномученик протоиерей Философ Орнатский (1860–1918): «Мы радуемся, поздравляем друг друга с праздником, усиливая себя на борьбу с темными силами, воюющими на нас в наше тяжелое, маловерное, развратное время. Безбожие торжествует, неверие усиливается, пороки растут и множатся. Союз церковный, религию люди силятся заменить другими сообществами ради земных целей. Отрицается и союз государственный и семейный. Люди нашего времени хотят наслаждаться, сбросили с себя обязанности и ищут только прав… Но “чем ночь темней, тем ярче звезды”, – тем ярче блистают перед умственным взором нашим на небосклоне церковном звезды духовные – святые Божии человеки – и зовут нас к себе, а через подражание им – и к Богу… И в лице святителя Иоасафа мы приобрели, братие, путеводную звезду для многих».

Да, святитель Иоасаф Белгородский для многих стал путеводной звездой на дороге в Царство Небесное, только для новых русских святых этот путь пролег не через мирное духовное делание, а через казематы и каторгу, через поругания и пытки, через страдания и кровь за веру Христову.

Что сталось всего через несколько лет с зачинателями и участниками белгородских торжеств? Сам царь-страстотерпец Николай II с сыном-царевичем на руках и супругой с детьми пал под пулями палачей в 1918 году в Ипатьевском доме. Милосердная «матушка народа», святая преподобномученица княгиня Елисавета Феодоровна, в том же году была брошена в каменную штольню и там, задыхаясь, воспела Херувимскую песнь. Первомученик Русской Церкви святитель Владимир (Богоявленский) был зверски умерщвлен в Киеве в том же году анархистами, перед кончиной благословив своих убийц. Священномученик Философ Орнатский, расстрелянный чекистами, до самого смертного мига преподавал казнимым вместе с ним духовное утешение. Ревнитель памяти святого Иоасафа, создавший музей его имени, святитель Никодим (Кононов) запытан насмерть в белгородской тюрьме… И еще тысячи и тысячи паломников белгородских торжеств 1911 года пошли за родное Православие в большевистские тюрьмы и каторжные лагеря, на пытки и смерть… Но были в тогдашних ликующих толпах и такие, которые потом изменили, предали, сами пошли крушить святыни, – как в толпе, кричавшей Христу: Осанна! – при Входе Его в Иерусалим, таились будущие распинатели и одобрители Его распятия…