Текст книги "Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга шестая: октябрь"

Дабы удостовериться, точно ли являются ему пестуны его, я просил его, могу ли я их видеть и говорить с ними. Он отвечал, что не знает и спросит у них. И действительно, через час приходит и говорит, что они ему сказали на то: “И что еще хочет он знать о нас? Ужели он почитает еще нас диаволами? Хорошо, пусть видит и говорит с нами, если хочет”, – и еще сказали нечто в одобрение мое, но я, дабы не сочтено было за тщеславие со стороны моей, умолчу об этом.

Тогда что-то необъяснимое произошло во мне, какой-то страх напал на меня и полное смирение. “Что, если в самом деле, – подумал я, – увижу их, этих Ангелов, и они подтвердят сказанное старцем?.. И как же я пойду к ним?.. Ведь я же человек грешный, следовательно, и недостойный беседовать с ними, и было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью, если бы я решился идти к ним, и, наконец, свиданием моим с Ангелами, может быть, превознесся бы своею верою или возмечтал много бы о себе”. И я, как недостойный, решился не ходить к ним, сделав предварительно по этому случаю приличное наставление как Смиренникову, так и его собратьям алеутам и чтобы они не называли больше Смиренникова шаманом».

Более подробно о явлении «белых людей», то есть Ангелов Божиих, старцу алеуту писал отец Иоанн своему покровителю, архиепископу Иркутскому Михаилу. В этом послании описываются чудеса, совершившиеся по молитвам старика Смиренникова. Однажды жена алеутского старейшины попала ногой в лисий капкан так, что ей раздробило коленную чашечку и она уже была при смерти. Родня ее пошла к Смиренникову просить о ее исцелении, и тот, помолившись, сказал: «Наутро будет здорова». Действительно, на следующее утро женщина поднялась и пошла как ни в чем не бывало, исчезли даже следы от ран. Во время голода алеуты пошли к Смиренникову просить, чтобы он «дал кита», и тот обещал попросить. Вскоре он указал место, придя на которое алеуты обнаружили выброшенного на берег кита, – и так во время голода пришло к ним изобилие. Неоднократно Смиренников предсказывал будущее, и его предсказания сбывались в точности. По словам Смиренникова, все эти чудеса совершались по его обращению к «белым людям», которые обещали просить о том Бога и исполнить, если Господу будет угодно.

Странно было видеть в неграмотном старике на диких северных островах святого чудотворца. С должной православному христианину осторожностью подошел отец Иоанн к рассказам Смиренникова, опасаясь, не бесы ли являлись тому под видом светлых Ангелов. Но учение, преподаваемое «белыми людьми», было учением Православной Церкви, и «хотя диавол и может иногда преображаться в ангела светла (2 Кор. 11, 14), но никогда для наставления, и назидания, и спасения, а всегда для погибели человека». Оказалось, что Смиренников, не зная ни грамоты, ни русского языка, еще до встречи с отцом Иоанном был сведущ в Священном Писании как Нового, так и Ветхого Завета, знал то, чего не мог услышать ни от кого из людей: по свидетельству старца алеута, эти знания сообщили ему «белые люди». Простодушная честность Смиренникова не вызывала сомнений; отец Иоанн утверждает: «Все чистые алеуты почти совершенно чужды гордости, тщеславия и пустосвятства». Все это, «а паче незазорное житие» Смиренникова, убедило отца Иоанна: «Поелику не может древо зло плоды добры творити, являющиеся сему старику души… должны быть “служебные дуси” (Ангелы), посылаемые для хотящих наследовати спасение».

В письме архипастырю отец Иоанн вновь объяснял, почему не решился сам видеть являющихся Смиренникову светлых духов: «Я думал так: что мне нужды видеть их, если учение – христианское? Разве для того, чтоб из любопытства только узнать, кто они, и чтоб быть наказанным за таковой поступок мой; – и что надобно испросить благословение Его Высокопреосвященства (то есть архиепископа Михаила. – м. В.), а паче – чтоб, увидя их, каким-нибудь образом и когда-нибудь не впасть в какое-нибудь заблуждение или недоумение, – вот причины, по коим я отказался видеть их лично».

В этом отказе отца Иоанна Вениаминова от встречи с небесными вестниками, в полном отсечении тщеславного желания своими глазами видеть чудо проявилась вся высота его христианского смирения. Архиепископ Михаил в ответном письме своему духовному сыну одобрял это его смиренномудрие. Однако для общей пользы – благословлял отца Иоанна на встречу с таинственными небожителями:

«Подлинно, происшествие это – редчайшее и в наши времена неслыханное. Посему-то имел я нужду сообщить оное хотя не всем моим знакомым, но многим отличным по уму и сердцу мужам, в коих возбуждена чрез то особенная ревность услышать со временем объяснение во всем том, что может в продолжение сего года и будущего случиться необыкновенного с вашим Смиренниковым…

Нелицемерно скажу вам в глаза и заочно, что вы, не дав места любопытству превознестися над своею верою, блаженнее всех тех, кои веруемые вещи, подобно святому апостолу Фоме, подвергают осязанию. Но как неверие Фомино в наших церковных песнях названо добрым, то и я желал бы, и многие другие пожелают со мною, чтобы вы, в большее прославление благочестивой нашей веры, решились, если еще жив будет старик Смиренников, видеться и говорить с духами, ему являющимися.

Большей предосторожности и сему не требуется, кроме чистой веры вашей и сердечной молитвы: помните только при сем свидании и в продолжение оного молитву Господню, которую и повторите вместе с духами. Разговор же ваш с ними может быть не иной, как о судьбе новообращенных алеутов, ваших прихожан, коим какого вы желаете добра, просите их испросить оного у Бога. “Умному достаточно”.

Что Бог, по дару Христа Своего, даст вам узнать, о том сообщите мне на письме в удобное время. Или на словах при будущем приятном свидании.

Призывая на вас благословение Божие, имею пребыть вам дондеже есмь, вседоброжелательным слугою.

Михаил, архиепископ Иркутский».

Однако Ангелы, посланные к старцу алеуту, не открылись человеческому, пусть и благочестивому, любопытству. При новой поездке на остров Акун отец Иоанн узнал, что старец Смиренников уже скончался.

Успехи миссии на Уналашке побудили церковное начальство перевести ревностного просветителя в столицу Русской Америки – город Ново-Архангельск, расположенный на острове Ситха, еще далее Алеутских островов, близ самого американского континента. Там отца Иоанна ждала более трудная для духовного возделывания нива, чем души добросердечных алеутов. Местное население Ситхи и близлежащего побережья составляли индейцы-колоши, предметом дикарской гордости которых была воинственность (что, в сущности, не отличалось от существовавшей в тогдашнем цивилизованном мире спесивости высших сословий, именуемой «дворянской честью»); в этом народе существовал и обычай кровной мести за личную обиду, передававшийся из поколения в поколение. Колоши настороженно, а порой и враждебно относились к русским; к Святому Крещению приходили из них лишь немногие. Но любвеобильный отец Иоанн Вениаминов сумел и среди этих неуступчивых людей посеять семена спасительной веры.

Здесь отец Иоанн начал с того же, с чего начинал на Уналашке: прежде всего выучил колошский язык, чтобы слово Божие услышали индейцы на родном своем наречии. Он лечил заболевших колошей, учил индейцев ремеслам, ласково беседовал с ними, и они поняли, что этот пришелец несет им только добро, научились доверять ему и любить его. В отличие от алеутов индейцы не проявляли ревностности к познанию Христовой веры; семена, посеянные проповедью отца Иоанна, медленно вызревали в косных сердцах, но просветитель и не торопил время жатвы, крестил лишь тех, кто сам изъявлял желание и готовность стать христианином. Действуя с такой мудрой неспешностью, отец Иоанн за пять лет на Ситхе привел ко Христу Спасителю тысячи душ.

Однако чем более умножалась его паства, тем больше чувствовал отец Иоанн недостаточность своих сил для ее окормления. Один человек не мог постоянно посещать даже те разбросанные на больших расстояниях индейские поселки, где уже имелись христианские общины, а ведь необходимо было поддерживать всюду с трудом возжженные искры святой веры. Жатвы было много – делателей же на ниве Божией в этом далеком краю были единицы. И отец Иоанн решил сам ехать в столицу России и хлопотать перед Святейшим Синодом об умножении числа миссионеров в Русской Америке.

Вскоре предстояло сбыться предсказанию старца алеута Смиренникова, сказавшего отцу Иоанну: «Ты поедешь водою к великому человеку (царю) и будешь говорить с ним».

На корабле, совершавшем кругосветное плавание, отец Иоанн отправился в Санкт-Петербург. А семью свою берегом (как и предвещал Смиренников) послал на родину, в Иркутск. В столице империи он узнал, что его прошение будет рассмотрено Святейшим Синодом лишь через несколько месяцев, и решил за это время побывать в Москве, чтобы попытаться там напечатать свои переводы священных книг на алеутский и колошский языки, а также собрать пожертвования на нужды Американской Православной миссии.

В Москве отец Иоанн явился к светочу Русской Церкви святому митрополиту Московскому Филарету (Дроздову; 1783–1867). Прозорливый святитель Филарет сразу увидел высоту души смиренного северного миссионера и сказал о нем: «В этом человеке есть что-то апостольское». Великий архипастырь приблизил к себе отца Иоанна, много беседовал с ним, с умилением слушал его рассказы о благочестии простосердечных алеутов. (Святитель Филарет по смирению считал святителя Иннокентия неизмеримо выше себя и впоследствии, говоря о его подвигах, почему-то особо подчеркивал: «Он на собаках ездит», – просветителю Севера часто приходилось ездить на санях, влекомых собачьими упряжками.)

Диавол стремится отомстить подвижникам Христовым за их добрые дела тяжкими скорбями. Так, в то время, когда просветитель язычников отец Иоанн занимался в столицах делами своей паствы, его постигло тяжелейшее горе – весть о кончине любимой супруги. Он очень тяжело переживал эту утрату, благо что рядом оказался богомудрый утешитель, святитель Филарет. Когда скорбь отца Иоанна несколько утихла, святой архипастырь стал склонять его к принятию монашества: потеряв земное счастье, воин Христов мог всецело посвятить себя служению Церкви Божией. Отец Иоанн колебался, тревожась о будущем своих шестерых детей. Но попечение о его детях святитель Филарет взял на себя (впоследствии заботами Московского архипастыря все шестеро получили наилучшее воспитание).

При иноческом постриге отцу Иоанну было дано имя Иннокентий – в честь великого миссионера, одного из первых просветителей Сибири, святого епископа Иркутского Иннокентия (Кульчицкого; 1680–1731). Святитель Иннокентий (Вениаминов) явился достойным продолжателем свершений своего великого предшественника и небесного покровителя.

Хлопоты отца Иннокентия перед Святейшим Синодом об упрочении северных миссий увенчались успехом: в 1840 году было принято решение об образовании Камчатской епархии с подчинением ей курильских и американских приходов; кафедральным городом был избран хорошо знакомый отцу Иоанну Ново-Архангельск. Лучшей кандидатуры в епископы этого края, чем архимандрит Иннокентий (Вениаминов), быть не могло. В том же году состоялась предреченная ему встреча с «великим человеком» – императором Николаем I (1796–1855), пожелавшим своими глазами увидеть просветителя Севера. Царь сказал святому Иннокентию: «Передайте митрополиту [Филарету], что я желаю, чтобы вы были назначены архиереем новой епархии».

Хиротония святого Иннокентия во епископа Камчатского, Курильского и Алеутского состоялась в санкт-петербургском Казанском соборе. После наречения в архипастырский сан святитель Иннокентий сказал: «Твердо уповаю и верую, что Господь, так давно путеводящий меня и дающий мне ныне новый жребий служения, благодатию Своею дарует мне и новые и большие силы к свершению моего служения». Господь не посрамил упования верного Своего, даровав святителю Иннокентию благодатное укрепление в трудах на новом, поистине необозримом поприще.

Возвращаясь к духовным детям уже в сане архиерея, святитель Иннокентий по пути посетил родное село Анга. Ликованием и изумлением встретили сельчане сына бедного пономаря, сироту, некогда читавшего в их храме Апостол, а ныне ставшего архипастырем Церкви Божией.

Прибыв в кафедральный Ново-Архангельск, святитель Иннокентий занялся открытием приходов и поставлением на них священников, часто сам ехал в индейское или алеутское селение, чтобы представить пастве нового отца духовного. (Среди многих его трудов современник отмечает: «Преосвященный Иннокентий оставил память своего священнического служения в Ситхе постройкою часов в куполе тамошней церкви».) Но поле деятельности святого Иннокентия уже не ограничивалось одной Русской Америкой. Начались миссионерские странствования неутомимого архипастыря, в ходе которых он преодолевал тысячи и тысячи километров, по морю на шхунах, по суше на оленях или на собаках (только за один 1856 год он проехал около восьми тысяч километров).

Всюду святитель Иннокентий посещал приходы, освящал или сам основывал храмы, стремился учредить школы для детей и сам обращался с проповедью слова Божия к северным народам-камчадалам: корякам, тунгусам, чукчам, юкагирам. Подвиги его были замечены Святейшим Синодом (по пословице: «Кто везет, на того и грузят»), к епархии святителя Иннокентия была присоединена еще и Якутия, кафедральный центр переведен в Якутск. Своей пламенной ревностью о спасении северян от тьмы язычества святой Иннокентий воспламенял и других, находил подвижников-проповедников для основываемых им миссий: Нушегакской, Кенайской, Квингахской в Русской Америке, Чукотской, Амурской. Вдохновляемые святым архипастырем, сыновья лишь недавно просвещенных народов сами становились просветителями: священники – якуты и камчадалы отправлялись возвещать слово Божие жителям Чукотки.

Среди своих трудов и странствий святитель Иннокентий находил время для того, чтобы писать очерки о культуре, обычаях и нравах северных народов, облегчая тем знакомство с ними своим последователям. Это книги принесли святому Иннокентию всемирную известность как ученому-этнографу и поныне не утратили своей научной значимости.

К знанию алеутского и колошского языков святитель Иннокентий присовокупил еще изучение якутского и эвенкийского. Вместе со своими сотрудниками он перевел на якутский весь Новый Завет, некоторые книги Завета Ветхого, чин богослужения. В 1859 году якуты впервые услышали Божественную литургию на своем родном языке. На этом богослужении святитель сам читал Евангелие по-якутски. Якутские старейшины обратились к святому Иннокентию с просьбой сделать навсегда праздничным днем эту дату для якутского народа: днем памяти о том, как впервые прозвучало на его языке слово Божие.

В 1857 году в помощь святителю Иннокентию были назначены викарные епископы в Ново-Архангельск и Якутск (в 1869 году была открыта отдельная Якутская епархия). Но в то же время в его архипастырское ведение передается Амурская область, лишь недавно перешедшая к России. Святой Иннокентий переселяется в Благовещенск-Амурский и оттуда начинает свои просветительские плавания по гигантской реке Амур. В жизнеописании его рассказывается об этих путешествиях: «Преосвященный останавливался почти во всех прибрежных поселениях и совершал богослужения. А то так просто, проезжая мимо какой-либо прибрежной деревеньки, Преосвященный велит пристать к берегу и начнет поучать сбегавшихся к нему жителей. И ничто при этом не укрывалось от внимания владыки: он входил во все нужды своей паствы, как духовные, так и телесные». В рвении просветить Христовой верой и привести к спасению языческие народы святитель Иннокентий был поистине ненасытен: для жителей Приамурья – нивхов, эвенков, нанайцев – он учреждает миссионерские станы, создает храмы, открывает школы, достает для них через Китайскую миссию священные книги на маньчжурском языке. Даже во владения Китайской империи маньчжурам послал он с проповедью слова Божия собственного сына, священника Гавриила Вениаминова.

Подвизаясь в далеких северных краях, святитель Иннокентий принимал близко к сердцу заботы всей Русской Церкви. Он горячо откликнулся на обращенное ко всем архиереям предложение Святейшего Синода высказаться по поводу состояния духовного образования в России, написав и направив на рассмотрение собратьев архипастырей подробные заметки, скромно озаглавив их: «Несколько мыслей касательно воспитания духовного юношества».

Из этого труда видно, что от взора святителя Иннокентия не ускользнули страшные признаки продолжавшегося обезбоживания образованных слоев российского общества, затронувшего даже духовное сословие. Архипастырь Дальнего Севера с горечью пишет:

«Сколько есть из учившихся или из ученых наших людей недостойных своего звания по своему духу, по своим помышлениям и поступкам. Этого мало: к великому несчастью нашему, у нас появились уже вольнодумцы, даже безбожники!!! И откуда же? Из академий наших, откуда бы, казалось, менее всего надобно было ожидать этого. И этот злой дух проявляется уже в семинаристах!!! Есть даже такие, которые не умеют ни молиться, ни креститься (что крайне блазнит простых людей и, следовательно, очень вредит Церкви). Припоминаю здесь ответ одной простой старушки, данный одному из наших многоученых, которому она заметила, что он худо крестится, и который в оправдание сказал:

– Эх, бабушка, ведь истинное благочестие не в кресте, а тут (указывая сердце).

– Так, батюшка, но может ли быть, чтобы у кого есть тут, стал перед всеми молиться и креститься худо?»

Истинный ученый, знаток многих языков, замечательный исследователь жизни народов Севера, святитель Иннокентий утверждает, что одни только познания, не освященные верой, не приносят пользы человеку и делают его даже вредным для Церкви и общества: «Не только у светских, но и у духовных господствует мнение: нравственные недостатки, происходящие от испорченного сердца, приписывать единственно недоученности или малоучености. И потому, вместо того чтобы исправлять сердца, исправляют книги и программы наук… Заботятся только о том, чтобы воспитанники имели сколько возможно более разных познаний и сведений. Прекрасно, но несчастные опыты показывают, что иному лучше бы иметь самые ограниченные познания, чем, имея познания обширные, быть вредным.»

Говоря о духовном образовании, святой Иннокентий вопреки «общественному мнению» дерзает утверждать: лучше священнослужителю не иметь больших способностей, чем не иметь смирения:

«Воспитанники наши, от самого вступления в первое училище и до окончания курса, даже и в академиях, должны быть послушниками в полном значении сего слова, ибо они готовятся точно к великому послушанию – духовному, а не мирскому. Это должно простираться даже до покроя и цвета платья… На это мне могут сказать, что если в послушническое платье одевать всех, и даже академиков, то мы можем чрез то лишиться людей с отличными дарованиями, ибо не всякий захочет носить такое платье. Я бы сказал на это: туда и дорога таковым: кто не хочет носить смиренного платья, тот, значит, горд, а гордым не дается и не дастся благодать, а без благодати пастырь – не пастырь, а наемник.

От таких людей скорее можно ожидать беды для Церкви: тогда умствователей и прожектеров не оберешься, а известно, что где много таковых, тут зависть и рвение неизбежны, а где зависть и рвение, тут нестроение и всяка зла вещь.

Нам надобно заботиться более о том, чтобы у нас как можно более было пастырей благочестивых, смиренных, деятельных и терпеливых. Подобные люди для Церкви дороже, можно сказать, золота. Они, зная свои недостатки по учености, не будут заноситься; будучи деятельны, они непременно будут исполнять все то, что требуется от них по должности, и исполнять со тщанием, будучи притом опрятны и бережливы, они и при малых доходах не будут терпеть недостатка; будучи кротки и исполнительны, будут любимы своими прихожанами и даже врагами; а имея молитвенный дух, они всегда будут назидательны, молитвой же и смирением они могут достигнуть духа любви, а с любовью чего не сделают и чего не перенесут?»

Польза мирских наук ограничена земным, временным, смертным миром, и потому значение их меркнет в сравнении с наукой наук – наукой спасения человека для вечности Божией. Об этом напоминает святитель Иннокентий тем, кто придает чрезмерное значение всякого рода «научности»:

«Воспитание детей есть самая труднейшая задача для науки. И потому справедливо говорится, что мы не умеем воспитывать детей своих. И точно так! Например, несмотря на то что многие и много писали и пишут о сем предмете, и некоторые даже весьма основательно и со знанием дела, опытно; но при всем том мы еще не имеем полной системы или точной науки, как воспитывать детей так, чтобы, не уничтожая и не извращая никакого характера, данного природой человеку, в то же время всякий из них направлять так, чтобы он при всем развитии своем не был препятствием к достижению главной цели существования нашего на земле, указанной нам Спасителем нашим. Впрочем, это, кажется, и выше сил человеческих.

Но достигнет ли до этого наука или не достигнет – для нас, православных чад Христовой Церкви, почти все равно: мы уже имеем правило, и самое действительное и верное правило, как направлять всякий характер к достижению главной нашей цели – Царствия Небесного, – это страх Божий. Учите и научайте детей бояться Бога всегда и везде; и все они, какого бы кто из них ни был характера, будут люди благочестивые, честные и, следовательно, полезные Церкви и обществу, хотя и всякий на своем месте и своим образом; а без этого, то есть без страха Божия, никакие науки, никакой метод воспитания не доведут человека до главной цели его существования».

В этом же труде святитель Иннокентий дает много практических советов конкретно по воспитанию будущих пастырей Церкви. Некоторые из этих его рекомендаций ценны и в наши дни, в частности следующая:

«Воспитанников наших преимущественно надобно учить и научать молитве.

Но кто же будет их учить? Или от кого они будут учиться молитве?

Вопрос, по-видимому, странный и противоречащий даже самому званию нашему. Но на самом деле выйдет действительно так, что не много найдется у нас таких, которые могут взяться за это дело даже из тех самых, которые избраны и приставлены к делу воспитания…

Но как этому помочь?

Полезно и даже необходимо иметь в училищах наших особого духовника, который тут бы и жил, разумеется, в особой келье.

Вот на это и обратить все внимание. Надобно найти и находить и определять в духовники старцев истинно духовных, не степенных только, но в самом деле духовной, святой жизни, которых и поставить в зависимость отнюдь не от училищного начальства, а непосредственно от самого архиерея. Дело таких старцев будет состоять, кроме духовничества, в отправлении службы в училищных церквах, которые должны быть под их настоятельством, и вообще они должны присутствовать при молитвах.

От пребывания таких старцев при училищах, хотя бы они были самые неученейшие, можно ожидать много духовной пользы. Одно присутствие таких людей при училищах многих из учеников, да и из учащих, будет удерживать от вольностей, и пример их будет сильной подкрепой для тех из них, в коих проявится дух молитвенный.

После этого сам собою просится вопрос: но можно ли будет найти таких старцев для всех училищ? по крайней мере, для всех семинарий? Вместо всякого ответа скажу только: Боже Милосердный, помилуй нас!»

На дальних, считавшихся дикими окраинах Российской империи святитель Иннокентий встречал истинное благочестие, видел истинную святость, а в Центральной России с болью боголюбивого сердца отмечал духовное оскудение. Ныне, молясь ему как небожителю, мы просим предстательства его пред Богом не только за просвещенные им северные края, но и за все Отечество наше: «К тебе, яко чада к отцу, прибегаем и молимся, поминая твою любовь к людям: буди щит несокрушим Святей Церкви Православной и Отечеству нашему, архиереи благолепием святительства и премудростью украси, пастырем в служении ревность даруй, монашествующия к подвигом добраго течения в послушании утверди, православным христианам веру святую непорочну соблюсти умом, мир весь предстательством твоим умири, теплый наш молитвенниче, Всероссийский светильниче».

Силы человеческие имеют предел. Святой Иннокентий сам крестил десятки тысяч людей, участвовал в создании сотен храмов, принял в необъятное сердце свое любовь ко многим народам, странствовал по гигантским просторам, переносил суровые лишения, поднял тягчайшие труды ради просвещения и спасения людей. Но вот, наконец, пришла усталость и к великому апостолу Севера. Достигнув семидесятилетнего возраста, святитель Иннокентий почувствовал изнеможение и направил в Святейший Синод прошение об увольнении его на покой. Но вместо позволения старцу-святителю отдохнуть от архиерейских трудов нежданно грянула весть о возведении его на Московскую митрополичью кафедру, на место почившего его духовного наставника и покровителя, святителя Филарета (Дроздова).

Смиренно принял святой Иннокентий волю возносящей его Церкви. Прочитав сообщение, он изменился в лице, ушел в свою келью и там в одиночестве сутки напролет молился. По слову жития, «дивился он собственной судьбе: сын бедного пономаря, которому во время оно в пономари на место отца нельзя было попасть, делается одним из первых иерархов Русской Церкви – Московским митрополитом».

В древней Москве, встретившей нового своего архипастыря звоном колоколов, после первой своей Божественной литургии в Кремлевском Успенском соборе святой митрополит Иннокентий с тем же смирением говорил: «Кто я, дерзающий воспринять и слово, и власть моих предшественников? Ученик отдаленнейшего времени, отдаленнейшего края и в отдаленной стране проведший более половины своей жизни, не более как смиренный делатель нивы Христовой, учитель младенцев и младенчествующих в вере».

Святитель Иннокентий был уже почти слеп, удручен старческими немощами и болезнями, но по-прежнему ревностно заботился «как о духовных, так и о телесных нуждах паствы». Более всего думал он о малых сих (Мф. 18, 6), обездоленных и беззащитных. Он устраивал богадельни для вдов и приюты для сирот, основывал благотворительные общества, особенно старался помочь неимущему духовенству, из которого происходил сам. Не забывал святой Московский митрополит и о возлюбленных своих северных народах, думал и об иных блуждающих во мгле племенах, желал, чтобы повсюду в православной России на всех языках было проповедано спасительное слово Христово. По его настоянию в Москву был переведен центр деятельности Всероссийского Православного миссионерского общества, председателем которого стал сам святой Иннокентий. В Воззвании, посвященном этому событию, он писал:

«Сограждан наших, не просвещенных светом истинной веры или не утвержденных в ней, насчитываются многие миллионы. Сравнительно с числом их мы имеем миссий очень мало, и те, которые уже устроены, нуждаются в средствах для упрочения и расширения своей деятельности.

Святость сего дела, великая важность его для Православной Церкви и государства сами собою очевидны. Прямым источником средств для развития его должно быть сочувствие к нему и усердие всех православных христиан. Миссионерское общество открывает для всех, и богатых и бедных, удобства служить этому великому делу, кто чем желает и чем может».

Когда в 1867 году Русская Америка была правительством Александра II (1818–1881) передана в аренду на сто лет (а по сути – продана) США, святитель Иннокентий сумел все же настоять на том, чтобы обретшая истинную веру православная паства этого края не осталась без окормления: в договор был включен пункт, по которому все православные храмы в Америке оставались собственностью Русской Церкви, и русскому духовенству в этом краю предоставлялась свобода деятельности. В 1870 году была основана Алеутская и Аляскинская епархия Русской Церкви с кафедрой в Сан-Франциско. Святитель Иннокентий стал наставником нового богатыря духа, посланного Русской Церковью на проповедь в дальнюю страну: апостол Сибири и Америки передал свой опыт и благословил в путь просветителя Японии – святого равноапостольного Николая (Касаткина; 1836–1912).

Подвижническое земное служение святителя Иннокентия Богу и ближним завершилось в Великую Субботу, 31 марта 1879 года. Перед кончиной смиренный угодник Божий сказал келейнику: «Дайте знать, чтобы при погребении моем речей не было: в них много похвал. А проповедь по мне скажите, она может иметь значение, и вот текст для нее: От Господа стопы человеку исправляются (Пс. 36, 23)».

Святой Иннокентий был похоронен в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, рядом о гробницей своего духовного брата – святителя Московского Филарета (Дроздова).

23 сентября 1977 года Русская Православная Церковь прославила просветителя народов митрополита Иннокентия (Вениаминова) в лике святых.

Невзирая на отъединенность от Российского государства, епархия Русской Церкви в Америке укреплялась и развивалась. К приходам на Аляске прибавились общины православных русских, украинцев и галичан, эмигрировавших в США, появлялись обращенные из американцев англосаксонского происхождения и других народов. В 1899 году епархию возглавил святитель Тихон (1865–1925), впоследствии ставший Святейшим Патриархом Московским и всея России. Попечением святителя Тихона в Нью-Йорке, куда перенесена была кафедра, воздвигся благолепный Свято-Никольский собор, открыты духовная семинария в Миннеаполисе и духовное училище в Кливленде, основан мужской монастырь в Пенсильвании, переведен ни английский язык чин православного богослужения.

Богоборцы-большевики, в 1917 году захватившие власть над Россией, обрушили на Русскую Православную Церковь чудовищные гонения. Нормальная ее связь с зарубежными епархиями была нарушена, между священноначалием в России и архиереями в Америке начали возникать недоразумения и нестроения. Однако по милости Божией эти церковные смуты впоследствии были улажены. В 1970 году Матерь-Церковь Русская даровала Православной Церкви в Америке самостоятельность (автокефалию).

Память святителя Иннокентия (Вениаминова), возжегшего первые светильники Православия на земле Америки, особо почитается в Американской Православной Церкви.

Так слава доблестных подвижников Святой Руси сияет далеко за ее границами, и в иных землях воспевают смиренному выходцу из русского духовенства: «Во все страны полунощныя изыде вещание твое, яко приемшия слово твое, их же боголепно научил еси, неведущия Христа светом Евангелия просветил еси, человеческия обычаи украсил еси, Российская похвало, святителю отче наш Иннокентие».