Текст книги "Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга вторая. Июнь"

Слово на Собор Уфимских святых
(21 мая / 3 июня)

От юности Христа возлюбив, преподобне, Тому единому всем сердцем поработати возжелев, отеческий дом оставив и града Уфы достиг. Серафима Саровского подражателю, сомолитвенниче Ангелов, равностоятелю ликов постников, свыше от Бога приемый благодать духовную, дары предвидения и исцеления, земный ангеле и небесный человече.

Тропарь преподобному Моисею Уфимскому

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Дорогие во Христе отцы, братья и сестры!

Сегодня мы празднуем день Собора Уфимских святых, то есть чествуем память святых, просиявших своими подвигами во имя Христово в городе Уфе и его окрестностях. Праздник этот был установлен Церковью совсем недавно – в 2008 году, но сами включенные в собор святые угодники были прославлены Церковью несколько раньше. Это новомученики, исповедники и подвижники ХХ века: священномученики Аверкий Северовостоков († 1918), Алексий Канцеров († 1918), Тимофей Петропавловский († 1918), Евграф Еварестов († 1918), Симон (Шлеев), епископ Уфимский († 1921), Петр Варламов († 1930); преподобномученица Маргарита (Гунаронуло) († 1918); мученик Киприан Яценко († 1935); преподобноисповедник Максим (Попов) († 1934); блаженная Варвара Архангельская, затворница Скворчихинская († 1966); преподобный Моисей (Чигвинцев) († 1982). И все они – мужчины и женщины, священнослужители и миряне, монахи и люди семейные – дают нам замечательные примеры подлинной жизни во Христе, жертвенной и самоотверженной любви к людям, верности Богу в любых обстоятельствах.

Кровь мучеников оросила землю Уфы уже в самые первые революционные 1918-й и 1919-й годы. Это было страшное для жителей Уфы время: несколько месяцев подряд за город ожесточенно сражались Белая и Красная армии, он несколько раз переходил из рук в руки, и каждый раз победители (особенно большевики) не слишком церемонились с любым, кто хотя бы отдаленно мог ассоциироваться у них с противником. Многие мирные жители, в том числе священнослужители, в ужасе покидали Уфу, спасая свои жизни. Вряд ли кого-то из них можно за это осудить, но тем большее восхищение на этом фоне вызывает поступок тех, кто добровольно остался в страдающем городе, чтобы попытаться хоть немного защитить и утешить своих братьев и сестер. Одним из таких пастырей был священномученик протоиерей Евграф Еварестов, отец двенадцати детей.

Вот как вспоминает об этом одна из младших дочерей мученика, Анна Евграфовна, которой в том страшном году было десять лет: «Помню, что многие священники уезжали, и уехали все из собора, а папа отказался уезжать категорически… и службу вел один. В Духов день, когда он служил, я увидела, что алтарь был раскрыт, а папа стоял на коленях и молитвенно поднимал руки, а по щекам его текли слезы; верно, он чувствовал, что это его последние дни».

Конечно, отец Евграф не мог не понимать, какая судьба ждет его, если городом окончательно овладеют большевики. И тем не менее он не покинул Уфу, до самого конца оставаясь со своей страждущей паствой. В 1919 году победившая Красная армия расстреляла пожилого священника именно за эту – пастырскую – деятельность, а также и за то, что на допросах, сопровождавшихся жестокими побоями, отец Евграф не согласился никого оговорить…

Подвиг священномученика Евграфа повторила и преподобномученица Маргарита (Гунаронуло, то есть, вероятно, Гунаропуло, так по происхождению она была гречанкой), игумения Мензелинского Пророко-Ильинского женского монастыря Уфимской губернии. По рассказу одной из насельниц этой обители, монахини Алевтины, игумения Маргарита в какой-то момент испугалась возможных большевистских зверств и во время очередного отступления Белой армии из города Мензелинска решила уйти вместе с белыми, чтобы не оставаться под властью большевиков: «Она уже была на пристани, когда ей явился образ святителя Николая, произнесший: “Зачем ты бежишь от своего венца?” Потрясенная видением, игумения вернулась в монастырь и поведала о происшедшем монастырскому священнику. Она попросила этого священника заранее заготовить для нее гроб, а после отпевания похоронить ее в тот же день».

Так, вразумленная видением свыше, будущая мученица приняла решение остаться и разделить любую возможную судьбу вверенных ее попечению сестер монастыря. Мученическую кончину, по свидетельствам современников, она претерпела за то, что пыталась спасти от страшной смерти других людей.

Так, один из участников гражданской войны (причем участвовавший в ней на стороне красных), Я. Ф. Остроумов, сообщает, что большевики казнили игумению Маргариту за попытку спрятать в стенах монастыря нескольких оставшихся в Мензелинске белых офицеров (вероятно, раненых, не успевших вовремя покинуть город вместе с остальной армией): «Несколько белых офицеров, оставшихся в монастыре, скрылись в кельях женского монастыря и были… расстреляны во дворе монастыря, также была расстреляна игумения монастыря… за укрывательство белых офицеров в кельях монастыря».

А вот что сообщает о кончине преподобномученицы уже упоминавшаяся ранее монахиня Алевтина: «На следующий день [после оставления Мензелинска белыми] игумению Маргариту как якобы “контрреволюционерку” арестовали прямо во время службы, вывели на паперть соборного храма и, не дав ей приобщиться Св. Таин, несмотря на ее об этом просьбы, расстреляли».

Сестры похоронили свою игумению в том самом гробу, который она незадолго до этого просила приготовить, за алтарем главного монастырского храма. Точное место погребения неизвестно; но вот что вспоминает дочь одного из священников города Мензелинска: «Рассказывали, что в 1970-е годы около закрытого тогда собора Мензелинского монастыря решили копать яму за самым алтарем и внезапно натолкнулись на гроб. В нем оказались нетленные останки монахини с крестом на груди. Гроб сей не потревожили, зарыв эту могилу, а для ямы нашли другое место. По-видимому, это и была игумения Маргарита».

Другой священномученик Уфимской губернии, отец Тимофей Петропавловский из села Золотоношки, был в 1918 году расстрелян красноармейцами за то, что просил их помиловать заложников, взятых из числа мирных жителей и невинно осужденных на смерть. А отец Алексий Канцеров из села Топорнино, сам взятый в заложники в том же 1918 году и вскоре расстрелянный за то, что «молебны служил, панихиды, народ обманывал» (по словам одного из его конвоиров), в последнюю минуту жизни благословил своих убийц священническим крестом с поистине евангельскими словами: «Бог вас простит, вы не знаете, что творите»…

Всего через пару лет за пастырями последовал и архипастырь: епископ Уфимский Симон (Шлеев), сын перешедшего в Православие старообрядца, известный деятель единоверческого движения (и активнейший проповедник воссоединения старообрядцев с канонической Церковью при сохранении старых обрядов), в 1921 году был застрелен в упор недалеко от своего дома, возвращаясь с всенощной. По словам двух монахинь, сопровождавших владыку, из кустов неожиданно вышли двое в кожанках (практически «униформа» чекистов тех лет) и, выстрелив в епископа из револьвера, немедленно скрылись. Ни малейшей попытки совершить ограбление не было, и нет никаких оснований сомневаться, что таким образом большевики «убрали» неугодного им епископа, делавшего все для защиты Православия во вверенной ему епархии. А столь странный способ убийства из-за угла был выбран, видимо, для того, чтобы арестами, официальным судом и приговором не привлекать к авторитетному в Уфе архипастырю еще большего внимания. Однако убийцы священномученика просчитались, как это всегда и бывает с убивающими тело, душу же не могущими убить (ср. Мф. 10, 28): вера Христова на Уфимской земле после казни священномученика отнюдь не погибла, а кончина его, вместо того чтобы вселить ужас в души «непокорных» безбожной власти, стала, напротив, примером для православных христиан Уфы, убеждая их еще тверже держаться своего упования – Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа.

Так, в 1930 году мученическую кончину претерпел священник Петр Варламов, клирик Казанско-Богородицкого храма села Преображеновка Стерлитамакского кантона (ныне района). Человек это был удивительный, пример истинного христианского пастыря, хотя внешне в жизни его вроде бы и не было ничего выдающегося.

Начнем с того, что псаломщик Петр Варламов вовсе не собирался становиться священником. Но когда в 1919 году единственный священник Преображеновки покинул село вместе с отступавшими войсками Белой армии, односельчане пришли к Петру с просьбой принять сан и занять место покинувшего их пастыря. Молодой псаломщик был человеком образованным и хорошо знал церковную службу, но главная причина выбора именно его кандидатуры была в другом: жители Преображеновки глубоко уважали его, несмотря на молодость лет, за его честность, скромность, доброту и многие другие качества, свойственные подлинным христианам. Много позже, во время суда над отцом Петром, даже убежденные большевики-атеисты в своих показаниях не могли не признать, что «поп Варламов умный, энергичный, является примерным среди верующих в смысле поведения в личной жизни; очень тактичен, вежлив по отношению к прихожанам… также подчинил своему влиянию своей умелой работой много молодежи, к которой подходил не только как поп, но как культурник. Росту авторитета и укреплению его влияния на верующих способствует его примерное поведение как попа и человека вообще».

Уважение вызывала и семейная жизнь Петра: брак его с местной учительницей, дочерью кузнеца Анной Ивановной Портновой, был замечательным примером настоящей христианской семьи, основанной на любви и согласии. Именно такого человека и желали видеть своим пастырем православные христиане Преображеновки.

И Петр согласился на их просьбу. Согласился, хотя прекрасно понимал, что при новой безбожной власти, которая уже успела утвердиться в этих местах, принятие священного сана ничего хорошего ему не сулит. Ведь уже начинались жестокие гонения за веру, уже пролилась кровь первых мучеников, а многие священники и даже епископы, прослужившие немало лет, из страха перед преследованиями снимали рясу… Но Петр не мог оставить без помощи своих братьев и сестер, нуждавшихся в нем как в пастыре, и потому вступил на этот трудный путь, несмотря на все то, чем это могло грозить лично ему.

Все свои молодые силы, все свои таланты отец Петр употребил на то, чтобы поддержать в односельчанах веру, не дать кому-нибудь из них увлечься броскими лозунгами безбожной пропаганды, разжечь в их сердцах любовь к Богу и ближним. Он не боялся открыто говорить обо всем этом в проповедях, несмотря на то что за куда более осторожные слова священносужителя в те годы могли объявить «контрреволюционером» и казнить. Что же касается собственно политики, то здесь отец Петр не становился ни на одну из сторон. Еще во время гражданской войны, будучи псаломщиком, он старался христианской любовью противостоять всеобщему разгулу зла и взаимной ненависти. Как человек верующий, он отнюдь не радовался установлению безбожной власти и, конечно, не одобрял чинимых красноармейцами насилий; в то же время он с риском для жизни спасал отдельных людей вместе с их семьями, преследуемых белыми за связь с Красной армией. Впоследствии местные крестьяне свидетельствовали:

«Когда у нас была революция, мы видели и знаем, что наш священник Варламов с белыми не уезжал, и мы, которые уезжали с красными, знаем, что он наши семьи не выдавал, а, наоборот, защищал их, и благодаря ему наши семьи не были обижены и ограблены белыми. Это мы знаем и подтверждаем».

А вот выдержка из протокола допроса отца Петра, свидетельствующая о том среднем «царском пути», который добрый пастырь избрал для себя и к которому призывал своих прихожан, – воздерживаться от ненависти и вражды к кому бы то ни было, насилия, бесполезных восстаний, которые привели бы лишь к новому братоубийственному кровопролитию, но в то же время твердо держаться веры в Воскресшего Господа.

«Вопрос: Кого вы подразумеваете под бессмысленными и обезумевшими людьми, которые думают, что вера в Бога быстро падает?

Ответ: Я разумел людей неверующих, безбожников…

Вопрос: Что вы хотели показать, сказать верующим, говоря на проповеди в день Казанской, что: “Воспряните же, люди православные, и отрясите прах неверья, распространяемый современными отрицателями, и не вступайте на проповедуемый ими "широкий путь"”?

Ответ: Я хотел доказать верующим, что проповедуемый безбожниками “широкий путь” в действительности является путем широким только для зла, грехов и т. д… Я призывал верующих крепко держаться за веру и не идти по стопам безбожного учения, проповедуемого вождями безбожия…

Вопрос: Что вы хотели сказать верующим словами проповеди на Рождество, говоря: “Воздадите всем должное: кому – урок (оброк), кому – страх” и т. д.

Ответ: Я говорил, что нужно исполнять то, что требует власть, Бог и т. д. Призывал не идти за безбожниками. Власти мы должны подчиняться, но против безбожников, безбожного учения мы должны бороться, выступать».

Разумеется, такого честного, прямого и авторитетного в народе пастыря безбожники не могли оставить в живых. Несколько раз его пытались просто изгнать из села, когда же убедились, что это невозможно (народ очень любил отца Петра), решили просто уничтожить его. Известно, что незадолго до последнего ареста священномученика две ночи подряд вызывали в сельсовет на особые беседы-допросы, где уговаривали отказаться от духовного сана, чтобы сохранить жизнь и свободу, да еще и получить многочисленные земные блага: «Петр Яковлевич, ты ведь грамотный человек, мы тебе первую должность дадим, брось ты это». Но пастырь отвечал им словами, достойными Господа, Которому он служил: «У меня целое стадо овец, я пастух их и не могу их бросить».

В 1930 году отец Петр Варламов был расстрелян по ложному обвинению в «сотрудничестве с белогвардейцами» (он, который всегда подчеркнуто сторонился политической розни и противостояния гражданской войны!). Матушка Анна, так никогда и не поверившая в смерть любимого мужа, ждала его до самой своей смерти – целых пятьдесят лет! К ней, молодой и красивой, сватались многие – но она любила всю жизнь только своего Петю…

И матушка была совершенно права: муж ее действительно был жив, потому что смерть за Христа не есть смерть, но рождение в вечную жизнь. И нет никакого сомнения, что праведные супруги после пятидесяти лет долгой, но все же временной разлуки снова встретились в Царствии Небесном, чтобы никогда уже не разлучаться.

Путь священномученика Петра отчасти повторил другой мученик Уфимский, Киприан Яценко. Как и отец Петр, он был псаломщиком в одном из сел Уфимской губернии, человеком образованным, глубоко верующим и благочестивым, сведущим в Писании и духовной литературе. Односельчане очень уважали и любили его; местный священник предложил ему принять сан диакона, чтобы принимать еще большее участие в деле проповеди, и Киприан согласился. Но сан принять не успел: власти арестовали его как «активного церковника» и «контрреволюционера» (хотя Киприан никогда не занимался политикой). О грядущем аресте стало известно, и односельчане уговаривали псаломщика бежать, но тот, видимо, опасаясь, что в отместку за его побег могут арестовать других, отвечал: «Нет, никуда я прятаться не буду. Что Богу угодно, то пусть будет. Что Господь мне назначил, то пусть и будет».

Киприан Яценко был осужден на десять лет лагерей и мученически окончил жизнь где-то под Пермью.

Преподобноисповедник Максим (Попов) также принял сан и монашество уже много после революции, в 1926 году, после кончины супруги. Как приходской священник, он немало сделал для того, чтобы защитить своих прихожан от соблазнов безбожия, укрепить в них веру и любовь ко Христу, удержать их от уклонения во всяческие секты и обновленчество. Власти не раз пытались склонить отца Максима к отречению от Бога, но он бесстрашно исповедовал Христа, несмотря ни на какие угрозы. В конце концов отец Максим по ложному обвинению был осужден на заключение в лагере и через несколько лет скончался там от воспаления легких. Безбожникам так и не удалось сломить его духа.

Исповедницей можно назвать и блаженную Варвару Архангельскую, затворницу Скворчихинскую. До революции Варвара, тогда еще совсем молодая девушка, была сельской учительницей и, по воспоминаниям односельчан, большой щеголихой (в селе ее называли «куколкой» за модные городские наряды). Впрочем, модная одежда была, похоже, единственной слабостью молодой учительницы: в остальном она, по воспоминаниям тех же односельчан, была строга и непритязательна, все свои силы отдавала ученикам, стараясь не только преподать им знания, но и научить христианской вере и благочестию.

Эту просветительскую работу продолжала она и после окончательного утверждения советской власти. На первых порах это сходило ей с рук, но вскоре порядки устрожились, от учителей стали требовать вести в школе антирелигиозную пропаганду; в село прислали новую учительницу, атеистку и большевичку, а Варваре пришлось оставить школьную работу.

С этого времени жизнь ее совершенно переменилась. Бывшая щеголиха теперь одевалась во что попало и, живя совершенно уединенно, приняла на себя подвиг юродства. Этим она как бы показывала свое отношение к новым безбожным порядкам – как к безумию, переворачиванию всего с ног на голову. Кроме того, мнимое «безумие» отчасти защищало подвижницу от произвола властей (которые чаще всего не желали связываться с «ненормальной») и давало ей возможность вести полуподпольную проповедь о Христе; известно, что к ней на духовные беседы приходили верующие, а иногда и сама подвижница посещала православные семьи, приносила им духовную литературу. Впрочем, даже несмотря на репутацию «безумной», блаженная Варвара периодические подвергалась всяческим притеснениям со стороны безбожников, но никакие трудности и испытания не могли заставить ее оставить избранный ею путь.

За свою добродетельную подвижническую жизнь блаженная Варвара удостоилась от Господа дара прозорливости и чудотворения. А сколько душ благодаря ей осталось с Господом или пришло к Нему, несмотря на многочисленные соблазны безбожной эпохи, трудно подсчитать, но было их немало.

Подвиг юродства брал на себя и еще один замечательный Уфимский подвижник, практически наш с вами современник, – скончавшийся в 1982 году преподобный Моисей (Чигвинцев), оставивший по себе такую память в душах православных христиан Уфы, что именно в день его памяти Церковью было установлено чтить Собор Уфимских святых.

Идею юродства будущему подвижнику «подсказали» еще в юности сами же безбожные власти, объявив его, молодого солдата-новобранца, сумасшедшим потому только, что он молился и читал Евангелие. Ведь с точки зрения безбожников любая вера уже сама по себе была «безумием»…

Вот как рассказывает об этом монахиня Моисея (Астахова), лично знавшая старца Моисея на протяжении многих лет: «В миру батюшку звали Николаем Ивановичем Чигвинцевым, сам он был крестьянского рода. Забрали его в армию. А он был очень послушный, начальству строго подчинялся. Все даже его полюбили. Но молился все время. У него Евангелие с собой было. И вдруг Евангелие у него из сундучка утащили. И тогда он сказал: “Я подчиняться не буду, пока мне не отдадите Евангелие!” Такая суматоха поднялась, его же расстрелять могли за неподчинение, но ничего с ним не сделали. Отправили в Уфу в сумасшедший дом. Он там снег очищал, на лошади за хлебом ездил – все исполнял, что скажут. Так-то он ведь здоровый был, его и отпустили».

Но, как известно, в те годы уже одно только пребывание в психиатрической больнице нередко оставляло на человеке клеймо «сумасшедшего» в глазах общества, даже если страшный диагноз не подтверждался. Продолжали относиться соответствующим образом и к Николаю, вскоре принявшему постриг с именем Моисей. Даже в среде собственных единоверцев подвижник нередко сталкивался с подобным отношением к себе! Большинство из нас на его месте начало бы обижаться, страдать; а преподобный, наоборот, радовался тому, что прозвище «ненормальный» защищает его от человеческой славы и не дает впадать в гордыню. Кроме того, это давало ему возможность открыто говорить такие нелицеприятные вещи, какие безбожные власти вряд ли стерпели бы от официально здорового и вменяемого человека.

«Священники-то некоторые говорили, что Моисей ненормальный», вспоминает та же монахиня Моисея. «А он был очень тихий. Его и ругали, и обижали. А он – все ладно, стерпит. Бывало, идет в свою комнатушку мимо школы. На нем одежа-то плохая была, на ногах кирзовые сапоги большие, его ребята и палками лупили, и камнями швыряли. “А мне не больно! Я ведь маленько неладный… – скажет. – Ну и Бог с ними”. Нет такого человека, какой он был».

В постриге подвижник получил имя Моисей – в честь древнего пророка, выведшего народ свой из рабства египетского. Имя оказалось далеко не случайным: всю свою последующую жизнь отец Моисей, принявший также и священный сан (что, кстати, свидетельствует о его абсолютной вменяемости, так как психически больных людей православные каноны рукополагать запрещают), – так вот, отец Моисей выводил приходивших к нему людей из духовного Египта, духовного рабства неверию и страстям. По воспоминаниям его многочисленных духовных детей, батюшку отличали удивительная доброта, кротость, любовь ко всем людям без исключения.

Преподобный Моисей стяжал дар прозорливости, но старался этого не показывать, чтобы люди не хвалили его. Проявлялся этот дар в его словах как бы ненавязчиво, стараясь не привлекать внимания к самому факту прозорливости, и лишь в тех случаях, когда это было необходимо для духовного вразумления человека. Вот, например, такой случай из воспоминаний монахини Моисеи:

«Одна как-то пришла, мы на клиросе сидели. “Отец Моисей, ты бы меня исповедовал”. – “А ты пока шла, так все свои грехи перебрала, во всем покаялась!” Откуда он узнал? А он ей и говорит: “А за дорогу платить-то надо. Раз положено, то надо платить!” – “А я, – говорит, – проехала, кондуктор ко мне не подошел, я и не уплатила…” Вот батюшка увидел ее нераскаянный грех и вразумил. “Ты, – говорит, – лучше свечку в храме не поставь, но за дорогу, что положено, отдай!”»

Отец Моисей непрестанно молился и, как и подобает монаху, столь же непрестанно трудился. К тому же он призывал и своих духовных чад:

«Трудитесь, всегда трудитесь. Человек не должен жить праздно. Там Богу за все дадим ответ».

Собратьев же по священному сану он наставлял так: «Мы, священники, не должны прилепляться к земному. Мы служим Господу».

Стоит привести здесь и высказывание преподобного Моисея о грядущих временах – наших с вами временах, братья и сестры…

«Отец Моисей говорил: не знаю, доживем ли мы с тобой, но испытание будет большое. Придут противники Христовы и ученики Христовы. Будет борьба. Испытание будет большое. Но надо выдержать, надо молиться, чтобы крепость иметь от Бога. По-моему, мы до этого уже доживаем. Дожили уже…»

Истинным же духовным завещанием преподобного Моисея можно считать следующие слова, которые стоило бы поставить в качестве эпиграфа к общему подвигу всех угодников Собора Уфимских святых:

«Молитесь, молитесь, мы здесь гости, а там [в Царствии Небесном] – вечные. А как там хорошо!»

Дорогие во Христе отцы, братья и сестры! Лучший способ почитания святых – это подражать их жизни и следовать их наставлениям, по слову апостола Павла: Подражайте мне, как я Христу (1 Кор. 4, 16). Конечно, далеко не каждый из нас может стать священником, епископом или монахом, не каждый сподобится мученического венца или просияет аскетическими подвигами. Но подражать следует не столько внешней стороне жизни святых, сколько сути. Будем же стараться уподобиться святым угодникам Уфимской земли в их смирении, искренней любви к Богу и людям, в их готовности пожертвовать всем ради служения Господу и ближним, в их верности Христу даже до смерти (Флп. 2, 8). Будем выполнять и их наказы, стараясь изучать собственную веру, жить по Христовым заповедям, учить основам Православия своих детей и не поступаться верностью Христу ради угождения власть имущим или духу века сего. В нелегком деле христианского делания будем просить помощи и укрепления Божия, а также и молитвенного предстательства за нас всего собора Уфимских святых, взывая вместе со всей Святой Православной Церковью:

«Преподобне отче Моисее, мира сладости отреваяся, преплыл еси житейское море, кормчим имея Господа, и с собою многих ко спасению привел еси, наставляя и поучая пребывати в любви Христовой. Темже молим тя: не отрини наша моления, но у Престола Божия молися непрестанно в любви Божией нам присно пребывати».

Ибо Богу, Источнику истинной любви, подобает всякая слава, честь и поклонение, Троице, во едином существе славимой и поклоняемой, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков.

Аминь.