Текст книги "Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга вторая. Июнь"

Воскресение Христово – этот залог воскресения человечества, праздник победы Спасителя над смертью и адом – святой император чествовал особо. По его повелению в пасхальную ночь по всему Константинополю «зажигались восковые столбы, как бы огненные лампады, так что таинственная ночь становилась светлее дня».

И в преклонных летах святой Константин неустанно заботился о государстве, Церкви, народе. Он собственноручно составлял законодательные акты, вел обширную переписку с епископами ближних и дальних областей. Что же касается его доброты к бедным и обездоленным, «с утра до вечера он изыскивал, кому бы оказать благодеяние». Ежедневно по нескольку часов проводил он в своем домашнем храме в смиренных молитвах ко Всевышнему.

Равноапостольный – этим высоким именем величала Церковь святого Константина еще при жизни. Он сам сознавал свое апостольское призвание и молил о предстательстве старших собратьев – святых апостолов Христовых. В их честь он воздвиг двенадцать колонн, увенчанных серебряными чашами, в иерусалимском храме Воскресения Господня. Храм во имя апостольского лика святой император построил в Константинополе – здесь стояло двенадцать прекрасных ковчегов, а между ними была устроена гробница. Потом узналось, что в этой гробнице святой Константин надеялся упокоиться сам.

Равноапостольный император помнил, что он всего лишь смертный человек, и жизнь его протекала между страхом Суда и надеждой на милость Божию. Памятуя о неизбежной кончине, этим спасительным напоминанием он старался вразумить и других. Так, вызвав к себе вельможу-взяточника, святой Константин копьем очертил перед ним прямоугольник в рост человека, сказав: «Если бы ты приобрел все богатства и овладел всеми стихиями мира, и тогда не воспользуешься ничем более такого куска земли, да и то – удостоишься ли получить и это?» Придворному льстецу, дошедшему до утверждений, что император «здесь владычествует над всеми, а в будущей жизни будет владычествовать вместе с Сыном Божиим», святой Константин отвечал: «Ты лучше помолись о царе, чтобы он в будущей жизни удостоился быть рабом Божиим».

Равноапостольный Константин проводил истинно христианское житие, но только перед кончиной принял Святое Крещение. Подобное было тогда не редкостью. Со времен апостольских Церковь крестила младенцев из христианских семей (на возражение нынешних еретиков: как крестить не имеющих веры? – можно ответить словами Тертуллиана: «Душа человеческая по природе своей христианка»). Однако если в веру Христову обращался человек взрослый, он долго и тщательно готовился к Таинству духовного возрождения. Некоторые лукавили (как лукавят и сейчас при покаянии): думали пожить в греховных удовольствиях, а потом креститься и предстать пред Господом в младенческой чистоте новопросвещенного (во избежание такого лукавства пред Всевышним впоследствии Церковь воспретила затягивать период оглашения). Другие – и в их числе смиренный царь Константин – из страха Божия отлагали принятие великого Таинства, считая себя неготовыми, недостойными. Было у святого Константина и желание (не без примеси тонкого тщеславия): креститься в священных водах Иордана. Но вот в Никомидийской своей резиденции он почувствовал близкую кончину и понял, что откладывать далее нельзя. «Бог, ведающий полезное, удостаивает меня здесь принять печать бессмертия», – сказал умирающий император.

Облеченный в белые крещальные одежды, он уже не снимал их до самой кончины и запретил одевать себя в царскую багряницу. Последние мгновения земной жизни он посвятил благодарственной молитве ко Господу Милующему и, возвысив голос, произнес: «Теперь я сознаю себя истинно блаженным, ибо имею несомненную веру, что я приобщился Божественного света и удостоился жизни бессмертной». Так перешел в Небесное Отечество равноапостольный Константин Великий.

Святой царь опочил в 337 году в день Пятидесятницы – праздника сошествия Святого Духа на апостолов. Это торжество называют днем рождения Церкви. И по праву любви и мудрости, великих трудов и великих деяний в этот праздничный день святой Константин присоединился к лику первых строителей Церкви Божией, апостолов Христа Спасителя. На земле равноапостольный царь оставлял народы необъятной державы, которым он указывал путь в Царство Небесное.

Церковь и государство

Музыкой любви и почитания, стремления помочь и уберечь звучало отношение равноапостольного царя Константина к Матери-Церкви. Под сенью его державной заботы, как под могучим и нежным крылом, вкушали христиане тихое и безмятежное житие во всяком благочестии и чистоте, а обласканное им духовенство приводило тысячи и тысячи заблудших к спасительной вере. Подобный благотворный союз духовной и светской власти в церковной истории называется симфонией.

Симфония является как бы вековой мечтой земной Церкви, сбывавшейся нечасто, как особо благодатный дар Господень. Безусловно, симфония дает наилучшие условия церковного бытия: под крылом самодержавного епископа внешних дел Церковь может легче осуществлять свою священную цель – воспитывать души для Царствия Небесного. Примеры симфонии знает и Святая Русь: в отношениях святителя Петра и Иоанна I Калиты, святителя Алексия и благоверного Димитрия Донского, в подвиге стояния великого князя Василия Темного против Флорентийской унии.

В нашем Отечестве, искалеченном богоборческой властью, среди распада и длящейся смуты мечта о симфонии приобретает острый ностальгический характер. Требование восстановления монархии, поставленное во главу угла эмигрантским Зарубежьем, теперь и у нас находит пылких приверженцев. Самодержавие в их глазах становится первейшим условием для возрождения Православной России, для самого существования Русской Православной Церкви. Вот-вот начнутся (а в Зарубежье уже начались) попытки внести монархический принцип в основу основ церковного учения, представить его непреложным догматом.

Однако пылкость и тоска по утраченному не могут быть непререкаемыми советчиками для Церкви Божией. В сложнейшем вопросе о взаимоотношениях Церкви и государственной власти необходимо православное трезвение, вдумчивый взгляд на уроки Промысла Божия, данные нам в исторических судьбах народов. Обращаясь к истории, мы увидим не только симфонии духовного и светского возглавления, но и явления прямо противоположные. Недаром народно-церковное сознание усматривало предтеч антихриста именно в носителях самодержавной власти: Нерон и Диоклетиан в Риме, императоры-иконоборцы в Византии, Петр I в России. Но это только яркие образы того, сколько зла может принести нечестивый монарх Церкви и народам. Суть вопроса не в отдельных личностях, а в угрозе такого подхода, при котором, в попрание завета Христова, Божие начинает воздаваться кесарю.

Равноапостольный кесарь Константин говорил епископам: «Бог поставил вас священнослужителями и дал вам власть судить мои народы и меня самого. Мне и в голову не придет желать быть судьей над вами». Но вот уже сын и преемник святого Константина, император Констанций II, грозил отцам Медиоланского Собора обнаженным мечом и кричал им: «Чего я хочу, то вам и канон!» Констанций II был еретиком-арианином и силился навязать Церкви свое злочестие. В качестве примера гонений, которые еретичествующие кесари воздвигали на Православие, чаще всего приводят эпоху иконоборчества. Но в той же Византии императорскими указами – словно ударами, направленными в сердце Церкви, – предписывались всем ереси монофизитская и монофелитская.

Богомудрый святитель Осий Кордубский писал зарвавшемуся кесарю Констанцию II: «Не мешайся в дела церковные и не давай нам приказов. Не тебе нас учить в этой области, ты сам должен слушаться нас. Тебе Бог вручил царство, нам вверил Церковь. Кто подрывает твою власть, противится Богу, поставившему тебя, – бойся же и ты, чтобы не впасть в тяжкое прегрешение, привлекая в свое заведование дела Церкви. Написано: воздавайте кесарево кесарю и Божие Богу (Мф. 22, 21). Побойся дня Судного и помни, что ты смертный человек». Так, когда кесарь не имеет христианского смирения, преступает пределы своей мирской власти и узурпирует власть духовную, возникает страшное, губительное для народов явление: цезарепапизм.

Цезарепапизм (как и его перевертыш: папоцезаризм) представляет собою экклезиологическую ересь, то есть искажение правого учения о Церкви. Это изнанка того же лжедогмата о двух мечах – церковной и светской власти в одной руке, которым соблазнилось гордое средневековое папство. Суть обоих этих лжеучений одинакова: один Бог на небе, один кесарь (или Папа) на земле. Это логика столь же плоская и даже кощунственная, как, например, сравнение небесной иерархии со штатным расписанием какого-нибудь министерства. Пытающиеся вывести из единобожия единоначалие забывают, что небесный Царь есть Всесовершенный Бог, а земной царь (или Папа) – всего лишь грешный, смертный человек, который может заблуждаться и пасть. Когда возгордившийся церковный иерарх мнит себя наместником Бога на земле, а надменный кесарь посягает на роль высшего судьи Церкви, в свое падение они вовлекают несметное множество душ. Православная Церковь имеет противоядие от пагубных заблуждений отдельных людей в общем соборном разуме, осененном Духом Святым (как засвидетельствовано Священным Писанием в повествовании об Иерусалимском Апостольском Соборе 49 года). А мирской правитель, если он хочет быть христианином, должен помнить: любая его попытка подменить собою духовную власть явится преступлением, смертным грехом против народа Божия и против Бога, давшего ему только власть земную.

По свидетельству святого апостола Павла: Нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены (Рим. 13, 1). Земная власть в отношении к народу может явиться или благодеянием, или испытанием, или наказанием – бичом Божиим. Испытываемый или наказываемый Всевышним через злых правителей народ должен вымолить себе как великую милость Господню благоверное возглавление. Так Святая Русь за грех братоубийственных княжеских междоусобиц была отдана под ордынское ярмо, и православный народ слезно молился и породил из своих глубин великих молитвенников: святителей Петра и Алексия, преподобных Сергия Радонежского и Димитрия Прилуцкого, и еще множество угодивших Богу подвижников – и сжалился Господь, и даровал Руси свободу от иноземцев, воздвиг правителей благочестивых. Таковым представляется незримый духовный смысл земных событий, путь Промысла Божия при учреждении той или иной мирской власти.

Является ли самодержавие действительно священнейшим принципом, необходимым для самого существования Церкви? Ревнители монархизма говорят, что да, и пытаются опереться в этом утверждении на книги Ветхого Завета, на историю учреждения Израильского царства. Но вспомним, что Бог дал израильтянам царя лишь после того, как этот жесткосердый народ доказал свою неспособность жить под возглавлением святых пророков и праведных судей. И не знаком милости, а грозным предзнаменованием звучали слова Господни: Они отвергли Меня, чтоб не Я царствовал над ними… Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами… вы будете ему рабами. И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда (1 Цар. 8, 7, 11, 17, 18).

Среди множества царей израильских и иудейских было, пожалуй, только три благочестивых и благонравных монарха: святой Давид, Иосия, Езекия.

Остальные предавались идолопоклонству, а порою, как злобные Ахав и Иезавель, обрушивали гонения на верных Богу Истинному. Нечестие царей развращало народ, умножалось беззаконие израильтян, пока не переполнилась чаша гнева Господня – и государство рухнуло. Потом был вавилонский плен (если допустить уподобление, то видится, что именно в таком периоде находилась Россия в ХХ веке). Потом израильтяне, предводимые Зоровавелем и Неемией, вернулись на родину. Перед концом ветхозаветной истории стали появляться незаконные монархи: Антиох Епифан, династия Иродов. (Недаром в канун Пришествия Христова иудейские книжники с тоскою восклицали: «Давно уже оскудел царь от Иуды, а мессии все нет!») Во все эти времена Ветхозаветная Церковь продолжала существовать и была упразднена только явлением Христа Спасителя.

Православному самодержцу при восприятии власти подается особая Божественная помощь – в обряде помазания на царство. Но, как любой крещеный нечестивец, попирая благодать Святого Крещения, губит свою душу – так же недостойный монарх может надругаться над царским помазанием, причем губит не только себя, но и свой народ.

Великий борец за Православие, бывший и ревнителем русской симфонии, преподобный Иосиф Волоцкий предупреждает: «Аще ли же есть царь, над человеки царствуя, над собою же имать царьствующа скверны страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейши же всех неверие и хулу, таковой царь не Божий слуга, но диавола, и не царь, но мучитель. И ты убо такового царя или князя да не послушаеши, на нечестие и лукавство приводяща тя, аще мучить, аще смертью претить. Сему свидетельствуют пророци и апостоли и вси мученици, иже от нечестивых царей убиени быша и повелению их не покоришася». И из всех возможных грехов царских самый страшный грех – цезарепапизм, посягновение земного кесаря на Тело Христово – Церковь.

В Византии цезарепапизм имел характер более или менее длительного бедствия, сменявшегося блаженным затишьем симфонии. В чистом виде он проявился в Англии, где король был объявлен главой Церкви. Системой цезарепапизм стал в Российской империи XVIII века.

Наши монархисты боятся термина «цезарепапизм». Чудовищную ломку духовного хребта русского народа Божия, учиненную Петром I и его преемниками, они предпочитают объяснять абсолютизмом, подобным западному. Такое объяснение несостоятельно. Европейские монархи не могли подмять под себя римо-католические общины своих стран, здесь папизм вступал в противоречие с цезаризмом. Западный абсолютизм вел скорее к размежеванию – к тому самому отделению Церкви от государства, которое сейчас уже учинено на Западе повсеместно (и под прикрытием которого большевики устроили жуткий антицерковный террор). А в имперской России петровско-аннинско-екатерининские церковные реформы были именно цезарепапизмом в его гнусных и святотатственных проявлениях.

«Народ согрешит – царь отмолит, царь согрешит – народ отмолит», – гласит русская пословица. Неотмоленные царские грехи ложились на Святую Русь все более тяжким грузом.

Начало российской системе цезарепапизма в каком-то смысле положил «благочестивейший и тишайший» царь Алексий Михайлович (правил 1645–1676). Он учинил монастырский приказ (дальний, непрямой предок большевистского Совета по делам религий) – и это «министерство» получило возможность «накладывать руку» на церковное имущество, назначать и перемещать духовенство. Эти нововведения поспособствовали появлению на Руси страшного бедствия – старообрядческого раскола.

Первым из многих исповедников и мучеников Русской Церкви в борьбе с цезарепапизмом был Патриарх Никон (управлял Русской Церковью 1652–1666), светлая память которого подспудно затемняется уже на протяжении четырех веков. Это был святитель ревностный, сильный духом и высокий житием.

Когда царь Алексий Тишайший посягнул на духовную власть, перед Патриархом встал выбор: начать обличение царя, смириться с царским беззаконием или в знак протеста удалиться с кафедры. Святитель Никон, любя царя, выбрал последнее. Но этот молчаливый укор не пробудил совести монарха, не заставил его осознать свой грех – нет, Алексий Михайлович воздвиг гонения на Патриарха. Так в опаснейший момент, когда невежды-«ревнители» поднимали шум вокруг исправления богослужебных книг, Русская Церковь оказалась лишенной Предстоятеля.

Патриарх Никон сочетал в себе мужество, мудрость и милосердие. Во время новгородского мятежа, избитый до полусмерти бунтовщиками, он нашел в себе силы подняться и вновь выйти к ним навстречу с крестным ходом, святительским словом усмирил народ, а потом со слезами бил челом царю о прощении виновных. (В подобных же обстоятельствах его антагонист, протопоп Аввакум, бежал от своей паствы и жаловался на нее царю.) Очевидно, Патриарх Никон сумел бы объяснить ревнителям старого обряда, кричавшим: «Умрем за единую букву аз», что эта «буква аз» – просто ошибка безграмотного переписчика, что они ратуют против истинно старого, древнейшего благочестия. И не насилием, а кротостью боролся бы с начинающимся расколом Первосвятитель. Но Патриарх Никон уже был в ссылке. А царь Алексий стал сражаться с раскольниками цезарепапистским способом: пытками и казнями. Фанатики получили своих страстотерпцев – и этой славой увлекли за собою массы малопросвещенных людей.

Цезарепапистский грех царя вызвал грех народа, значительная часть которого отказалась повиноваться своим поставленным от Бога пастырям и ушла в раскол. За этим умножившимся грехом последовала кара Господня: на российский престол взошел «предтеча антихриста», «первый большевик».

Официозные историки – как имперские, так и большевистские – величают Петра I Великим. Да, это был великий палач Русской Церкви и русского народа.

Долог список преступлений величайшего русского цезарепаписта Петра I (правил 1682–1725), и за каждое из них он по церковным канонам подлежит анафеме:

– Гонения на Православие. Одним ударом своего плотничьего топора царь Петр обезглавил Мать-Церковь, лишив ее Патриаршества. Это попрание священных канонов, гласящих: «Епископам каждой области подобает знать первого из них». Царь собирался поработить Церковь, подчинив ее «министерству идеологии» – коллегии протестантского образца, причем сам монарх объявлялся крайним (верховным) судьей Церкви. По слову святителя Филарета Московского, спасло лишь то, что эту коллегию «Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод». Но в Синод был введен царский надзиратель, обер-прокурор, часто игравший такую же роль, как большевистские уполномоченные Совета по делам религий. Члены Синода не выбирались Церковью, а назначались царской властью. Одновременно с ударом по возглавлению Церкви был нанесен удар по благочестивым обрядам и обычаям народа. Запрещены крестные ходы и часовни. Священникам запрещено посещать дома своих прихожан. Верующим запрещено хранить в своих жилищах артос и богоявленскую воду. Напрасно пытаются представить Петра I человеком церковным на том основании, что он иногда красивым басом пел на клиросе. Петр был далеко не глупец, он прекрасно понимал, что делает. Царь совершенно сознательно стремился шаг за шагом ввергнуть Россию в протестантскую ересь.

– Гонения на духовенство и монастыри. Сосланные епископ Игнатий Тамбовский и митрополит Исаия Нижегородский, казненные после зверских пыток епископ Досифей Ростовский, священники Иаков Игнатьев и Феодор Пустынный были только первыми жертвами царской лютости. По свидетельству Л. Тихомирова, «за первое десятилетие после учреждения Синода большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, были расстригаемы, биты кнутом и т. п. В истории Константинопольской Церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такой бесцеремонности в отношении церковного имущества». Для Русской Церкви «православный» царь Петр оказался страшнее турок и татаро-монголов: ведь ярлыки ханов Золотой Орды под угрозой смерти запрещали посягать на русское духовенство. По всей России Петр начал закрывать святые обители, называя иночество гангреной. В оставшиеся монастыри в качестве «пополнения» присылались инвалиды и умалишенные. (Так и большевики отводили монастырские здания под тюрьмы и психушки.) Царь узаконил телесные наказания для духовенства – пастырей пороли кнутом на глазах у их прихожан; эта дикость была отменена только императором Павлом I. В петровской Табели о рангах священники занимали строчку чуть выше крепостных крестьян и превращались в замкнутое сословие: священнослужение из высочайшего призвания делалось наследственной профессией – вроде израильского левитства, только, в отличие от него, не уважаемой, а презираемой. Сельский священник практически закрепощался, так как без помещичьих подачек мог просто умереть с голоду. Унижение и нищета пастырей одновременно подрывали их нравственность и расшатывали доверие паствы к своим духовным отцам: так прививалось народу душетленное представление о «попах-дармоедах».

– Святотатство, ограбление Церкви. Петр начал отнимать в казну церковные имения и средства. Веками не только князья и вельможи, но и вдовицы, страждущие, бедняки несли свои лепты Матери-Церкви: на помин души усопших, на просвещение себя и потомков своих, на великое дело Церкви – спасение душ русских людей. Петр наложил хищную руку на это священное богатство, политое молитвенными слезами народа. Законы православной Византии гласили: «Если кто захватит вещи, отданные Богу и Его Церкви и что находится под митрополитами, архиепископами, епископами и монастырями, будут ли то доходы или имущества, то пусть он не видит милости Святой Троицы в день Судный, но отпадет от имени христианского, как отпал Иуда от двенадцати апостолов».

В лице Петра царская власть подпадала под проклятие равноапостольного князя Владимира Крестителя: «Кто захватит церковное достояние и святительские десятины, да будет проклят в сей и будущий век». Русская Церковь становилась нищей, теряла средства для воспитания и просвещения народа: закрылись десятки созданных ею училищ и школ, откуда выходили не только священнослужители, но и государственные деятели. Среди них было и училище, созданное святителем Димитрием Ростовским, великим церковным писателем, составителем свода Житий святых. Можно себе представить, сколько выдающихся людей могло дать России обучение у такого наставника. Это училище Петр I задушил собственноручно; святой Димитрий сетовал: царь «вознегодовал, будто много издерживается на учителей и учеников, и отнято все». Загребущая длань Петра простерлась даже на храмы: колокола переливались на пушки, снимались драгоценные оклады с икон. (Точь-в-точь большевистская кампания по изъятию церковных ценностей, царь не дошел только до поругания евхаристических чаш.)

– Попрание Таинства Брака. По приказу Петра была насильственно пострижена в иночество его супруга Евдокия (Лопухина). Избавившись от законной жены, царь повел дикую травлю своего сына от нее, царевича Алексия. Царевич был надеждой России: благочестивый, добрый, умный человек (даже ненавидевший его отец писал Алексию: «Умом тебя Бог не обидел»). Вместе с новой женой, темной авантюристкой Мартой Самуиловной Скавронской (Екатериной I), Петр своими преследованиями довел сына до бегства за границу, затем лживыми обещаниями милостей вернул обратно и бросил в застенок. Царь-садист своими руками вздергивал сына на дыбу, рвал его тело раскаленными клещами. Потом монарх-сыноубийца казнил царевича.

– Кощунство. С ватагой пьяных дружков-сановников, одетых в архиерейские и священнические ризы, Петр I разъезжал по городским улицам. Компания публично глумилась над духовенством и православным богослужением. Царь назвал это «всепьянейшим и всешутейшим собором» (такими же «шуточками» при большевиках занимался Союз воинствующих безбожников).

Петр I на деле оказался недругом Русской Православной Церкви. Но и посейчас чуть ли не общепринятым является мнение, что царь своими реформами просветил и возродил Россию. Что же на самом деле принес Петр I русскому народу и государству?

Царь Петр был немилостивым судией. Только стрельцов по обвинению в бунте было казнено более семи тысяч. Повсюду шныряли агенты Тайной канцелярии, выискивая политических преступников – тех, кто не одобрял действия власти. Священникам было сделано кощунственнейшее предписание: сообщать шпикам о том, что говорилось верующими на исповеди, попирать Таинство Покаяния. Любого доноса было достаточно, чтобы обвиняемого арестовали, подвергли пытке и казнили или отправили на каторжные работы (вот где зарождалось большевистское ЧК). Излюбленным «развлечением» царя-изверга было самому спускаться в застенки и «работать» в качестве палача. (Так оборачивается поэтическая строчка: «На троне вечный был работник».) На свои «великие стройки» Петр огромными массами бросал крепостных крестьян (вот откуда идея трудовых армий Троцкого), туда же направлялись на работы политические заключенные, уголовные преступники (так предвосхищалась система большевистских лагерей). Труд был каторжный, человеческая жизнь вменялась ни во что («лагерная пыль»). На одном только ведшемся на болоте строительстве Санкт-Петербурга легли костьми десятки тысяч русских людей. Несмотря на все усилия, реформы Петра в русской промышленности закончились крахом. Его мануфактуры закрылись сразу же после смерти реформатора. Уцелели только рудники и чугунолитейные заводы, где работали крепостные и каторжане. В итоге петровских казней, строек и войн население России уменьшилось на одну пятую.

Петр I был не просветителем, а помрачителем России. Со времен Стоглавого Собора XVI века кропотливо строилась Церковью система школ, дававших не только духовные, но и светские знания. Петр задушил эти школы экономической петлей. Те учебные и научные заведения, которые он учреждал, были царской забавой и кормушкой для иноземцев. В Санкт-Петербургской академии среди множества ученых-немцев было только двое русских – Тредиаковский и Ломоносов, оба они стонали от иностранного засилья. Ради своего университета царь «вывел» воспитанников из московской Славяно-греко-латинской академии, утвержденной трудами Патриархов Иоакима и Адриана, иеромонахов Тимофея и братьев Лихудов. Ко времени царствования Екатерины II в петровском университете обучалось всего три студента. Таковы «плоды просвещения» петровского.

В результате долгой войны со Швецией царь Петр достиг выхода к Балтийскому морю, прорубил пресловутое окно в Европу – лазейку, через которую хлынули в Россию нечистоты западной развращенности, ересей и безбожия.

Вероятно, самым страшным из того, что сделал Петр I с российским обществом, было рассечение его на две части: западнические верхи и презираемые низы. В учиненном царем для знати и чиновничества бритье бород, а также замене одежды «верхов» с русской на европейскую не было ничего забавного. Это был символ переделки Святой Руси в клонящуюся на Запад империю. Сама мысль была подсказана Петру окружавшими его иностранцами: русский народ относился к ним с инстинктивным недоверием, после «брадобрития» иноземцы как бы растворялись среди высших российских сословий. Царь не только переменил внешность русских верхов, но и заразил их своим прозападным, протестантским и вольнодумным, пристрастием. В этом слое преемницы Петра, императрицы-цезарепапистки, получили опору для новых антиправославных деяний. Православие оставалось уделом духовенства, купечества и крепостных крестьян – «религией попов, торгашей и рабов». По пословице: рыба гниет с головы – Россия получала «гниющую голову». Верхи становились все более чужды святой вере и народным обычаям, а народ научался смотреть на них отчужденно и неприязненно (здесь истоки тех зависти и ненависти низов к верхам, которые разожгли большевики для погубления России). Нуждаясь в невольниках для «великих строек», Петр I похоронил выдвигавшиеся до него планы освобождения крестьян: этим он закрепил раскалывавшую народ пропасть и отодвинул развитие России на полтора века. (Несостоятельно мнение, будто крепостное право было необходимо для обороноспособности Руси, «осажденной крепости». Крепостничество являлось тяжкой язвой державы – когда Александр II упразднил его, это вызвало взлет русской промышленности и науки.)

Протестантизм пошел на Русскую Церковь открытой яростной атакой при императрице Анне Иоанновне (правила 1730–1740), отдавшей государство во власть своего фаворита немца Бирона, говорившего, что с тупыми русскими можно разговаривать только кнутом. По-прежнему царила атмосфера доносительства, продолжались пытки и казни. Продолжились изъятие церковной собственности, гонения на монастыри. Всякая попытка оспорить протестантскую ересь считалась государственным преступлением: епископы-исповедники Варлаам (Вонатович) и Сильвестр (Холмский) были отправлены в заточение, епископа Феофилакта (Лопатинского) бросили в каземат Петропавловской крепости. Подобной участи подверглись десятки священнослужителей.

Передышку среди гонений Русская Церковь и народ Божий получили при императрице Елизавете (правила 1741–1761). Она была правительница простая и добрая, благочестивая, прилежала к церковным обрядам, любила свой народ и его обычаи. «Матушка-царица» почитала духовенство и монашество, считала своим долгом благотворить им. При ней вновь ожили святые иноческие обители. Но восстановлением патриаршества она не озаботилась. И снова Церковь оказалась беззащитна, когда после доброй монархини на российский престол взошла очередная лукавая царица.

Екатерина II (правила 1762–1796) достигла самодержавной власти, согласившись на отстранение своего мужа, императора Петра III. По происхождению немка, иностранка, она чувствовала себя в России не совсем уютно и во избежание народного возмущения старалась не оскорблять явно веры народа. Императрица посещала храмы, подчеркнуто выказывала себя православной, но для нее это являлось данью местной религии. Страшный удар Екатерина II обрушила на монастыри: из тысячи русских святых обителей ею было закрыто более семисот пятидесяти. Она завершила ограбление Церкви и наложила запрет на церковное землевладение: отнятые в казну угодья она немедленно раздала своим фаворитам. Против нечестивой цезарепапистки выступил мужественный святитель Арсений (Мацеевич): он отказался признать ее (как и ранее Елизавету II) крайней судьей Церкви и в неделю Торжества Православия анафематствовал обидчиков церквей и монастырей. Священномученик Арсений был уморен в сыром тюремном каземате в 1772 году. Кончина его ознаменовалась чудесами, в народе началось почитание его как святого.

Екатерина II преклонялась перед безбожными французскими энциклопедистами, в особенности перед Вольтером – ярым богоборцем, призывавшим раздавить Церковь «как гадину». Она пыталась разрушить Православие исподтишка, как бы не своими руками: назначала в качестве обер-прокуроров Святейшего Синода врагов святой веры. Один из ее ставленников, И. И. Мелиссино, предложил Синоду программу «борьбы с суеверием»: упразднить посты и поминовение усопших, уничтожить почитание икон и святых мощей, сократить длительность Божественных служб, священнослужителям носить мирские костюмы, совершенно истребить монашество и назначать в епископы женатых священников, а мирянам позволить вступать в брак более трех раз. (Таким образом, через своего чиновника Екатерина II хотела осуществить такую разгромную «реформу», какая и не снилась даже вдохновленным большевиками еретикам – живоцерковникам.) Синодальные архиереи пришли в ужас и отказались даже обсуждать программу Мелиссино. Императрица была вынуждена сместить его, но на его место назначила откровенного безбожника Чебышева – он публично кощунствовал, заявляя: «Бога нет, и говорить о Нем глупо», и всячески поддерживал издание антихристианских сочинений.