Текст книги "Он хотел жить и умереть странником. Воспомининия об иеросхимонахе Алексии"

В Киево-Печерской лавре

По благословению отца Варсонофия в двадцать два года Михаил поступил в Киево-Печерскую лавру и стал в ней послушником.

О древних Киево-Печерских холмах можно сказать словами Ветхого Завета: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3, 5). Киево-Печерская лавра во все века была священной школой истинного христианства. В то время там жил и подвизался старец архимандрит Полихроний (в схиме Прохор), и юный послушник, находясь там, стал окормляться у него. Сначала жить в самом монастыре не было возможности, и они с другим послушником примерно месяц жили на квартире у верующей женщины, которая с радостью и большим гостеприимством приняла к себе молодых насельников лавры. У юных послушников сердце горело к монашеским подвигам: к молитве, посту, послушанию. Не понимая этой ревности к монашеской жизни, женщина в простоте сердца готовила послушникам обильные трапезы, думая этим угодить своим дорогим квартирантам. И когда они, желая воздерживаться, мало ели, она плакала и огорчалась, и этим заставляла их вкушать пищу до пресыщения. Послушники очень скорбели об этом и решили наконец пойти к отцу Полихронию. Старец велел им оттуда уходить. И поселили их в лавре.

Михаил проходил разные послушания, но вскоре был взят на клирос, так как имел хороший голос.

Часто он ездил к своему духовному отцу. Его там всегда ждали и радушно принимали, особенно матушки.

– Как-то я приехал к отцу Варсонофию и за обедом, а людей за столом было много, решил выслужиться перед ним. Стал говорить о бывшем батюшкином приходе: "Вот, когда вы были на том приходе, и людей было много, и храм строился, а сейчас и людей нет, и все стоит". Батюшка Варсонофий молчал, молчал, слушал, а потом и говорит: "Сначала вынь бревно из своего глаза, а потом уж и сучок из глаза брата твоего. Какой мерой мерите, такой и я вас отмерю".

Как мне стало стыдно, страшно. И есть перестал, и заплакал. А после обеда пошли с келейником отца Варсонофия за водой, а он и говорит: "Вот ты такой кроткий, смиренный. Батюшка тебя так любит. Почему же ты плакал?" "Стыдно стало", – ответил я. Для батюшки этого случая было достаточно, чтобы в разговорах о ближнем быть крайне осторожным. Если нам казалось, что мы рассуждали о ком-то, то он нас останавливал, дабы не впали в осуждение, ссылаясь на епископа Игнатия.

Чтобы не осуждать ближнего, должно отказаться от суждения о ближнем. Потому-то в Евангельской заповеди, воспрещающей осуждение ближнего, предварительно воспрещено суждение о нем. Не судите, и не судят вас. Не осуждайте, да не осуждены будете. Сперва люди позволяют себе суждение о делах ближнего, а потом невольно впадают в осуждение. Не посеем семени – и не возрастут плевелы. Воспретим себе ненужное суждение о ближних и не будет осуждения.

Когда мы сходимся для дружеской беседы, часто, если не всегда, большая часть этой беседы заключается в пересудах о ближнем, в насмешках над ним, в оклеветании, уничижении, очернении его. Льются острые слова рекою; смех и хохот раздаются, как знаки одобрения; в это несчастное время самозабвения и самообольщения души наши приобщаются свойствам демонским и напитываются ядом лицемерства. Святое Евангелие и здесь преследует грех, ища нашего спасения всяко слово праздное угрожает нам… от словес бо своих оправдишися, и от словес своих осудишися.

Сет. Игнатий (Брянчанинов)

Находясь в Киево-Печерской лавре, батюшка, уже ставший монахом Мардарием, очень хотел рассказать о Боге своим родственникам и помочь уверовать им. Но это было время сильного отступления от веры, и сестра, под воздействием брата-коммуниста, написала ему: «Не приезжай!..» Больше они не встречались. Позже родные пытались его разыскать, но безрезультатно. В годы советской власти племяннице даже сказали, что на Днепре были оползни, и некоторые здания ушли под воду, а вместе с ними и монахи.

(Страшная трагедия обрушилась на Киев через два дня после закрытия лавры. 12 марта прорвало дамбу на реке Днепр, и мощные селевые потоки понеслись вниз на прибрежный район Куреневку, неся страшные разрушения и смерть. Погибло много людей… Это было Божьей карой за неразумие тех, кто посягнул в своей гордыне на Церковь Христову.)

Они весьма огорчились, но младший брат Андрей долгое время продолжал поиски. Его сердце чувствовало, что Михаил жив. И уже после смерти батюшки родственники узнали через келейницу, что последние годы он жил и почил всего за двести километров от родной деревни! Когда она разыскала родственников, то было много слез, печали и радости. Друг, с которым его забрали с колхозного поля в фабрично-заводское училище, долго смотрел на фотографию и плакал: «Эх, Минек, Минек (так звали в детстве и юности батюшку в деревне), мой дружок. Обещал, что встретимся». Видимо, не было воли Божией батюшке встречаться с родственниками.

Когда Михаила прописали, владыка сразу взял его к себе келейником. Вторым же монастырским и любимым послушанием стал для него клирос, где он был и уставщиком, и чтецом, и певчим, и канонархом. Послушания нес с большим смирением и усердием. От природы имея кроткий характер, пребывал с братией в мире. Его смиренной и послушной душе скоро стала прививаться молитва, которой будущий пустынник посвятит свою жизнь. Исполняя различные послушания, он постепенно приучал себя к внутренней духовной жизни.

«В приемную ко владыке сердобольные матушки приносили разные выпечки, сдобы сладкие. Я тоже кушал с ним. У меня стали телесные беспокойства происходить. Я об этом рассказал духовнику а он и спрашивает:

– А что ты кушаешь?

– Выпечки, сдобы, масло и сметану домашнюю.

– Да нет, братик, это ж нельзя молодому.

Так и наставил. Я совсем перестал есть скоромное, сладкое. Владыка заметил и спрашивает:

– Ты что не ешь ничего?

– Да, у меня желудок не принимает.

– Ну, тогда относи братиям в трапезную».

Вскоре Михаила постригли в мантию с именем Мардарий в честь Киево-Печерского затворника. Владыка Нестор настолько доверял своему келейнику, что не закрывал от него даже кассу. «Владыка часто уезжал по делам, а я оставался один, – вспоминал батюшка. – Все открыто… А мне – книжки… Какая библиотека у владыки! Как открою: жития святых, «Добротолюбие», патерики, святоотеческие творения! И начал я читать. Ай, пустыннички – Антоний Великий, Макарий Великий, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник!.. Как начитаюсь и все думаю, сколько буду терпеть? Ведь к владыке народ без конца идет. Суета. Я с утра до вечера кручусь. Идут и государственные представители, и священство, и братия, и нищие. Всех надо принять да владыке доложить. Вечером у меня клиросное послушание, а значит, я должен быть на службе. К тому же молодой еще был, а в лавре кого только нет: и туристы, и молодежь – все на экскурсию едут. Хотел уйти. Желание у меня было – в пустыню. Поехал к духовнику. Тот выслушал и строго сказал: "Не вздумай! Оставайся. Никуда! Иначе будешь скорбеть". И я остался».

Но Бог, видя благое расположение монаха, не оставил это желание безответным. Первая встреча отца Мардария с пустыней произошла следующим образом.

«Я ни разу не был в отпуске. Лет, наверное, восемь так прожил. И вот подхожу однажды к владыке:

– Владыка, благословите мне отпуск.

– Отпуск? Ну хорошо. На сколько?

– На две недели.

– А куда?

– На Кавказ.

Он посмотрел на меня… Не знаю уж, что подумал, но все-таки отпустил. А я взял и… Ну, тоже ж сообразил! Я на клиросе пел и ирмос второго гласа "Процвела есть пустыня яко крин, Господи… в ней же утвердися мое сердце" написал, приклеил на стенку, ушел в отпуск. Другой келейник пришел на время, прочитал и к владыке:

– Владыка, иди-ка посмотри, что там отец Мардарий написал.

Владыка посмотрел: "Процвела есть пустыня яко крин, Господи… в ней же утвердися мое сердце".

– Ну, все! Наверное, совсем удрал. Ох, если как отец Исаакий? Что будет?.. Ну, пусть только отец Мардарий попробует не вернуться вовремя!»

Хочется безмолвия

У нас в монастыре был один старичок схииеродиа-кон Исаакий, который водил экскурсии по пещерам. Сам он образованный. В монастыре много лет прожил, но потом постарел, и никакого другого послушания ему нельзя было дать, кроме экскурсовода. А ему и это тяжелым казалось.

Ведь на экскурсию все мирские идут, а он должен с ними объясняться. А он ведь схимник. Но никуда не денешься.

И вот он, бывало, придет ко мне (я у владыки келейником был):

– Отец Мардарий, что мне делать?

– А что, отче Исаакий?

– Да какое невозможное послушание!

– Ну, а какое же тебе еще дать? На просфорне ты не можешь работать, на поварне – тоже, потому что старенький. Потому тебе и дали послушание водить экскурсии. Чего уж проще? Объясни экскурсантам, проведи их по пещерам, и все.

– Не могу, соблазн. Я ведь схииеродиакон. Мне нужно безмолвие.

– А чего ты хочешь?

– Хочу уйти в пустыню.

– Как уйти? Тайно? Что ты? Матерь Божия прогневается. А преподобный Киево-Печерский какое завещание дал? «Аще кто до смерти пребудет в лавре (в монастыре) и умрет на послушании, имам дерзновение пред Господом, умолить, аще какие грехи случатся». Ты пойди, отче, к преподобному, почитай: там у его мощей эта табличка висит. Так что, если уйдешь, то могут быть большие неприятности.

Он послушает, вроде успокоится. Потом время проходит, И ОН ОПЯТЬ ПОДХОДИТ:

– Отец Мардарий, может, ты как-нибудь у владыки спросишь за меня?

А как я могу спрашивать? Какое я имею право? Говорю ему

– Нет, ты подавай прошение. Вопрос серьезный. А то и тебе, и мне влетит. Как владыка на это отреагирует? Скажет: «Что это такое? Как за моей спиной такие вопросы решаются?!»

Но прошение – тоже дело нешуточное. Боится отец Исаакий. Чувствует, что могут не отпустить. Ведь наш владыка должен с митрополитом решать. А в то время архиереем был митрополит Иоанн, очень строгий. Отец Исаакий подумал-подумал и кинулся к благочинному игумену Евмению:

– Отец благочинный, мне тяжело. Какое у меня послушание! Я – схимник, а там девочки молодые, мирские, полуголые… Хоть я и старый, но все равно…

– А что бы ты хотел?

– Безмолвия хочется. Вот если б потихоньку мне уйти на Кавказ. Только благословение нужно, а я уже готовый, собранный. Все. У меня уже ничего в келье нет. Только осталось благословение получить.

– Ну, отец Исаакий! Как же я могу благословить? У нас наместник. Да еще митрополит. Это ж целая проблема.

– Да я бы… Мне бы только благословение, а там, ладно уже, я скроюсь, жить там буду.

Отец Евмений:

– Нет, нет, подожди. И отказал.

Но через некоторое время идет отец Исаакий к благочинному опять. Он несколько раз подходил к нему, а благочинный ему и отвечает:

– Отец Исаакий, ты мне уже надоел. Подавай прошение владыке, а там видно будет.

Сколько-то времени проходит, отец Исаакий снова:

– Отец Евмений! Ой, душа моя томится! Хочу на Кавказе умереть. Благословите!..

Тогда тот вынужденно так:

– Ну, Бог благословит… Чтоб не подходил больше.

Отец Исаакий принял это за Божье благословение и сразу в келью. С вечера собрался, а утром чуть свет – мы на полунощницу а он тихонько за ворота и ушел. Благочинный сразу «Братия, а почему отца Исаакия нет?» – все должны на полунощницу являться. Пошли, смотрят: дверь в его келью открыта, никого нет, иконки забраны. Ну, видно, что совсем ушел…

Сообщили наместнику. Владыка расстроился: «Ах, Исаакий!.. Что он натворил? Меня подвел! Такой-сякой! Сейчас рапорт буду писать, что он сбежал без благословения». Наместник ведь должен все докладывать митрополиту. Митрополит рапорт получил и давай нашего владыку ругать: «Куда ты смотришь, что у тебя монахи бегут?! Какой ты наместник?!» Досталось. А про отца Исаакия: «Все, из синодика вычеркнуть! Если вдруг вернется, ни в коем случае не принимать! Чтоб даже на порог монастыря не пускали! Все, нет его!»

Такой вот приказ дал митрополит Киевский Иоанн нашему наместнику епископу Нестору. А я все слышал. Переживал, конечно, за отца Исаакия. Все думал: «Как он там на Кавказе?..»

И вот приезжаю в Сухуми, спрашиваю: «Где тут пустынники?» В соборе мне сказали: «На Сухой речке».

Встретил меня иеродиакон Онисифор, обрадовался: «Из лавры?! Ну, расскажи, как там? Я же сколько лет там прожил! На клиросе пел… А ты что приехал?»

– Я бы хотел совсем у вас остаться.

– Совсем?

– Совсем.

– А благословение есть?

– Да, пока не получил.

– Ну, хорошо. Пойдем к старцу Пахомию, он на тебя посмотрит.

Застали прозорливого восьмидесятилетнего старца в келье. Она располагалась неподалеку, в пяти минутах ходьбы. Пришли, я поклонился, взял благословение. Отец Онисифор про меня ему немножко рассказал. Отец Пахомий говорит: «Чадо, все хорошо. Мы приняли бы тебя: ты молодой, нам помощь нужна, а мы старенькие уже (они действительно старенькие: там и Христофор жил, и Сергий; человек пять их было). Мы не против. Но, знаешь, чадо… Возвращайся пока в монастырь, не время тебе сюда. А через годик приезжай». Духом провидел. Через год, в 1961-м году, нашу лавру закрыли.

Встречаю там и отца Исаакия. Он меня как увидел, обрадовался:

– Ой, Мардарий приехал! Конечно, не терпится ему узнать, что в монастыре делается.

– Ну, как там за меня?

– Батюшка Исаакий, дорогой. Там за тебя гром и молния. Но ты не расстраивайся.

Промолчал он, ничего не сказав. Но видно было, что расстроился. Потом через некоторое время говорит:

– Отец Мардарий, я скорблю, что ушел. Хотел бы вернуться.

– Отец Исаакий, какое вернуться?! Митрополит категорически от тебя отрекся. Благословил, чтобы тебя из синодика вычеркнули как беглеца, чтобы даже к воротам не подпускали. Почему, дескать, самочинно? Ты успокойся, живи уж, как есть.

– Ну, раз так, то делать нечего.

А он строит келью на озере. Помочь некому, плачет… ничего нет, помощи нет. Говорю ему

– Не переживай. У меня отпуск, я тебе помогу.

И стал вместе с ним городить ему келейку.

Говорили, что после кончины отца Исаакия нашли у него в келье собственноручную записочку «Когда я умру, мое тело не хороните до тех пор, пока оно не засмердит». Так он смирялся. И кончина у него была мученическая, Господь попустил. Бандиты долго издевались над ним и напоследок сбросили его со скалы. Говорили, что, когда отец Исаакий был еще жив, он часто подолгу молился: «Господи, накажи меня здесь, а там помилуй!..» Видать, совесть его была отягощена тем, что он своевольно ушел из монастыря. Не исполнил данного обета пребывать в обители до смерти. Потому он, скорбя душой, просился, чтобы Господь спас его неким образом. Через какое-то наказание. И Господь принял его покаяние…

С момента кончины до погребения прошло более четырех суток, но на теле так и не появилось никаких признаков тления…

И вот отпуск у меня заканчивается. Я приезжаю в лавру. Иду к владыке, а он говорит:

– Если ты еще на день опоздал бы, то я на тебя рапорт написал бы, как на Исаакия. Десятого числа праздник преподобного Антония, канонаршить надо. Ну, если б как Исаакий…

– Нет-нет, владыка, – я сделал вид, как будто ничего не знаю.

– А что на стенке написано?

– Это ирмос второго гласа.

Он улыбнулся:

– Все понятно. Хорошо, что успел, а то был бы тебе «ирмос»!»

Отец Мардарий продолжал жить и нести послушание в монастыре, но тайно молился о пустыне. Находясь в лавре, совершал подвиги ночной молитвы, боролся со сном. Как-то у него в келье завелись клопы. «Стою, бывало, на клиросе, – рассказывал он, – а клоп ползет по мне. Братия увидят, сделают замечание. Я отвечаю: «Пусть ползет, никому не мешает». Но братию это смущало. Ведь я – архиерейский келейник. Рассказали о клопах владыке. И когда меня не было, владыка пылесосом их убрал. Прихожу, а владыка смеется: «Твои благодетели пропали!» Они мне спать не давали, помогали в ночной молитве, потому и благодетели.

Однажды владыка одного брата снял с послушания. Наговорили на него. Я пришел и говорю: «Вы так весь клирос разгоните, некому петь будет. Что Вы брата так притесняете?» – «Ты за него заступаешься, теперь иди и живи с ним в одной келье». – И отстранил меня от себя… Через месяц ситуация прояснилась, и владыка опять меня взял.

Как-то раз приехал в лавру отец Виталий (Сидоренко) с группой паломников. Встретились мы. Радости-то было!

– Отец Мардарий, ты уже келейник у владыки?

– Да, отец Виталий.

– Хорошо, подвизайся. А мы вот паломничаем. Пошел я в келарню, набил торбы. Приношу отцу

Виталию. «Хватит, хватит, – говорит, – мы не дотащим». В общем, обеспечил как нужно. На этом мы с отцом Виталием и расстались. В следующий раз встретились уже на Кавказе».

Девять лет так прожил отец Мардарий. Незадолго до закрытия Киево-Печерской лавры его рукоположили в иеромонахи. Вспоминал, что «особисты» сильно притесняли. Устраивали гонения, как на келейника владыки.

Вот прощальная характеристика от владыки Нестора: «Отец Мардарий – смиренный, воздержанный, со всеми уживчивый благочестивый подвижник».

Наконец, и отец Мардарий после закрытия лавры получил благословение на свое сокровенное желание ехать на Кавказ, в пустыню.

Пустынножительство. В горниле испытаний

И был Он там в пустыне сорок дней,

искушаемый сатаною, и был со зверями;

и Ангелы служили Ему.

Мк. 1,13

В горах Абхазии, где подвизался отец Мардарий, пустынножители появились давно. «Огромные горы, – пишет один современный исследователь, – среди которых человек кажется таким ничтожно маленьким, молча взирающие на проносящиеся мимо них столетия, возникающие и бесследно исчезающие города, племена и целые государства. И ничто не оставляет на них следа. Абсолютное, с трудом понимаемое не испытавшими его, белое безмолвие горных вершин, и тут же покрытые густыми лесами огромные долины и ущелья без всяких признаков обитания человека, настоящие пустыни, где легко можно затеряться, уйти из мира».

В начале шестидесятых при Хрущёве наступила новая волна гонений против Церкви и верующих. В массовом порядке закрывались храмы и монастыри. Предъявлялись требования по сокращению монастырских штатов, ограничению прописки иногородних. Иноки и послушники, оставшиеся вне стен обителей, вставали перед выбором: либо жить в миру на нелегальном, гонимом положении, либо скрываться в удаленных местах от преследований. Наличие на Кавказе тайной монашеской жизни и опытных наставников притягивало гонимых. В горах вновь растет число скитов и келий. Монашеские общины обосновываются в Цебельде, Азанте, Амткеле, Двуречье, Псху и других местах.

Когда батюшка приехал в Сухуми, то не сразу пошел в пустыню, потому что услышал, что уже лет десять в подвале одного погреба подвизается у благочестивых матушек в полной темноте один затворник Александр. И только ночью выходит погулять. Никто из соседей даже не знал об этом. Время было такое.

Отец Мардарий узнал, где он живет, и поехал к нему. Поселился рядом. Матушки нашли для него полуподвальную комнатку, и он там целый год жил в затворе, испытывая себя. Никуда не выходил, только ночью гулял по палисаднику.

Из затворнической жизни у матушек отец Мардарий рассказал один случай: «Слышу, одна матушка криком кричит, как будто режут». Что такое?! Прибегаю. А она пальцем себе глаз выдавливает! «Ты что делаешь?!» – «Вот, в Евангелии написано, что если глаз тебя искушает, то лучше вырви его!»

Ну, я ее вразумил. Но глаз у нее так и остался немного поврежденным.

Вскоре скончался затворник Александр. В еде он был неприхотливым, а тут попросил матушку, чтобы она напекла пирожков на завтра. Она напекла, а он уже умер. Как раз ему на поминки. Наверное, предвидел свою кончину.

Батюшка год пожил затворником у матушек, потом решил ехать в горы. А кто идет в пустыню, должен обязательно обращаться к отцу Серафиму (Романцову).

– Увидел я старца. Побеседовали мы с ним, и он сказал:

– Ну, хорошо. Направляю тебя к отцу Кассиану, он там главный, чтоб тебя приняли…

Там в горах жили отцы Кассиан, Меркурий, Виталий, Ахила.

И как раз проводник попадается. Батюшка Серафим говорит:

– Вот тут люди идут на озеро, иди с ними к матушке Ангелине. А туда уже приходят с гор братия. Там и встретишься с ними. Пришли мы на озеро. Как раз Петровым постом, перед праздником Петра и Павла. Кончился пост. Я там матушке Ангелине с огородом помогаю, и вот спускаются отец Пимен, отец Кассиан, отец Меркурий.

– Кто ты? Откуда?

– Вот так, – говорю, – иеромонах Мардарий из Киево-Печерской лавры.

Братия меня встретили, обрадовались, подумали, что я с ними буду жить. Но я сказал, что желаю одиночества. Мне было благословение на уединение по преподобному Иоанну Лествичнику. Когда я еще в монастыре жил, то такие помыслы были: «Вот, если бы закрыли монастырь (Господи, прости!), то я бы сейчас же на Кавказ, в горы на уединение». Я прочитал «Добротолюбие» несколько раз и начитался там про безмолвие.

Безмолвие есть непрерывная служба Богу и предстояние пред Ним. Память Иисусова да соединится с дыханием твоим; и тогда познаешь пользу безмолвия.

Преп. Иоанн Лествичник

– Ну ладно, ладно. Есть у нас пустая келья, туда тебя отведем. А когда нужно будет исповедаться, послужить, мы за тобой придем, – так решили братия.

– Хорошо, я не против.

Каждый из поселившихся в горах монахов, по словам отца Мардария, был по своему интересен и угоден Богу. У каждого, безусловно, была своя неповторимая судьба, свой крест. Целое братство. Все они жили недалеко друг от друга. И отец Виталий тоже там жил. Ему сказали, что отец Мардарий приехал, и вот мы с ним увиделись. Радости-то было! Он упал мне в ноги. Я смутился.

– Что ты, что ты, отец Виталий?!

– Отец Мардарий… Сколько лет мы с тобой не виделись. Говорю:

– Отец Виталий, дорогой. Лавру нашу закрыли, я теперь навсегда сюда приехал. Есть благословение жить здесь. И батюшка Серафим благословил.

– О, хорошо, хорошо!

И я сразу пошел в уединение. Так год или два прожил. И вот однажды, примерно в 1965 году братия приходят ко мне, зовут:

– Отец Мардарий, на Троицу на службу приходи. Сначала я ведь не служил, жил в той пустой келье, где они показали. Год, второй. А они видят, что никого нет. Отец Варсонофий отказывается служить, отец Амвросий куда-то ушел, батюшка Анемподист не хочет. Тут отец Виталий и отец Ахила за мной и пришли.