Текст книги "Лакрица и Привезение"

Поездка в Стокгольм

– Как ты вырос! – воскликнула мама, увидев Лакрицу.

– А ты стала бледнокожей, – заметил Лакрица.

– Мне больше не хочется загорать, – ответила мама, обнимая сына.

Лакрица тоже обнял свою бледную маму, уткнулся в её шею, и от её волос ему стало щекотно. У неё теперь был другой запах. Она пахла духами, а не солярием.

– Мне здесь хорошо, – сказала мама и поцеловала его обветренные уши.

– Я рад за тебя, – произнёс Лакрица и убрал руки с маминой шеи. Но на самом деле ему было обидно, что маме без него так хорошо, что она даже не загорает. Он-то думал, всем мамам должно быть хорошо, когда они вместе с детьми. Может, это он виноват, что маме было в Норрнэсе так тоскливо? Хотя она говорила, что это от зимней темноты.

В Стокгольме зимой тоже было темно, просто у них было больше уличных фонарей. Мама жила у родителей, в своей бывшей детской. Они с папой лежали в кровати обнявшись, а Лакрице пришлось спать на полу, и он чувствовал себя лишним.

В квартире у бабушки с дедушкой не было запаха дома. Пахло только чистотой. У них было много всякой всячины, которая норовила свалиться на пол, когда Лакрица проходил мимо. У бабушки тогда становился кислый вид.

Бабушка напоминала ему птицу. Она перепархиваала с места на место, подёргивала шторы, взбивала подушки в шёлковых чехлах на диване, когда кто-нибудь их просиживал и они становились плоскими. Ещё она подбирала игрушки, которые Лакрица оставлял на полу, даже если игра ещё не кончилась. Игрушки бабушка, кажется, не любила.

А дедушка, по-видимому, не любил Пасху. Обычно он сидел перед телевизором или читал газету – если, конечно, не ел. У бабушки с дедушкой ели много и долго и пища была какая-то незнакомая и невкусная. Лакрица скучал по дому с утра до вечера и с вечера до утра.

Зато папа был гораздо бодрее, чем в Норрнэсе. Они с мамой всё время обнимались и целовались – целовались на улице, обнимались в метро, держались за руки в музеях и даже в кино, хотя Лакрица сидел между ними. Он стеснялся за целующихся маму с папой, и ноги у него уставали от асфальта.

В конце концов он отказался ходить с ними, просиживал подушки на бабушкином диване и скучал. Ему было неохота даже играть в «Лего», которое он получил в подарок на Пасху. Да и смысла не было: едва он начинал что-то конструировать, как приходила бабушка и подбирала детальки, которые он только-только успел рассортировать кучками.

Лакрица вздохнул. Мама с папой уехали в центр, дедушка пошёл на работу, хотя была суббота, бабушка занималась уборкой. Вечером ждали гостей. Лакрица их не знал, но они зачем-то собирались повидать его и папу перед их завтрашним отъездом домой. Хорошо бы завтра наступило уже сейчас, подумал Лакрица и прибавил звук в телевизоре, чтобы не слышать шум пылесоса. Он переключал с канала на канал, их было много в Стокгольме. Наконец ему попался мультфильм «Том и Джерри», и он от нечего делать досмотрел его до конца.

Внезапно в камине что-то зашуршало, оттуда посыпалась сажа и разлетелась во все стороны, оседая на свечах в блестящих серебряных подсвечниках. И тут выкатилось Привезение. И приземлилось в сажу, запорошившую всю гостиную.

– Сидишь, бездельничаешь? – улыбнувшись, спросило Привезение. – И какой в этом смысл?

Пылесос и чудовище

– Появился! Появился! – закричал Лакрица, подбегая и обнимая Привезение. Уши у него горели от радости.

– Ага, – подтвердило Привезение и чихнуло сажей на Лакрицу. – Нашёл наконец, как залететь в Стокгольм. Сперва промахнулся, попал в Китай, потом в Нью-Йорк. Ваш мир оказался больше, чем я думал. Особенно для того, кто так мал и так соскучился по варенью из морошки.

– Варенья из морошки в Стокгольме нет, – грустно сказал Лакрица. – Только конфеты. Но их нельзя есть, пока гости не пришли. – Он взглянул на вазочку на верхней полке буфета, до краёв наполненную конфетами.

– Так я же гость, – заметило Привезение.

– Точно, – согласился Лакрица, – ты мой гость.

Конфеты в вазочке закончились как раз в ту секунду, когда бабушка, с пылесосом в руке, решительно вошла в комнату.

– Что ты наделал, Лакрица? – ужаснулась она, сжимая пылесос.

Бабушка обвела глазами припорошённую сажей комнату. И когда она увидела Лакрицу на золотистом диване с плоскими подушками и пустой вазочкой от конфет на коленях, радости в её взгляде не прибавилось.

– Лакрица!

– Это не я, это…

Лакрица вздохнул. Какой смысл объяснять? Кто-кто, а стокгольмская бабушка ни за что на свете не поверит в Привезение, даже если столкнётся с ним лицом к лицу.

– Не могу взять в толк, что ты за существо такое. Мы с дедушкой стараемся для тебя, стараемся, но… Наверное, это не твоя вина. Что ещё можно ждать от выросшего в глухомани… Не надо было Мии туда ехать.

Бабушка включила пылесос и приступила к борьбе с сажей. Сажа явно была не в её вкусе.

– Подвинься, – сухо приказала она, добравшись до дивана.

На диванной обивке было полно чёрных пятен от пальцев. Бабушка сняла насадку и пылесосила и пылесосила, пока шланг не начал чихать. В какой-то момент Лакрице показалось, что он слышит смех Привезения. А потом вдруг чмокнуло так, как будто в пылесос попало что-то большое.

– Что это было? – удивилась бабушка.

– Наверное, Привезение, – неохотно ответил Лакрица.

– Ну да, конечно, а как же… – Бабушка продолжала пылесосить, пока диван снова не стал почти золотистым.

– Осталось только пройтись тряпкой по полу, и можно идти покупать новые конфеты, – наконец сказала она. – А ты умойся, если хочешь пойти со мной.

– Не хочу. Мне надо кое-что сделать, – ответил Лакрица и беспокойно взглянул на пылесос.

– Только не сори больше, – предупредила бабушка.

– Эй! – крикнул Лакрица в шланг пылесоса, как только бабушка ушла. – Ты тут?

– Ага, – загудело в животе у пылесоса, и Привезение так чихнуло, что Лакрица испугался, как бы пылесос не разорвался на куски. – Вытащи меня отсюда, у меня аллергия на пыль!

Лакрица открыл крышку пылесоса и вынул готовый разорваться мешок для пыли. Он перевернул его вверх дном и потряс, но, кроме пыли, из мешка выпала только деталька «Лего» – чёрная двойка. Тут уж Лакрица рассердился. Что это бабушка творит! Разве можно заглатывать пылесосом чужое? Если бы Лакрица втянул пылесосом что-нибудь из её вещей, она бы на стенку полезла.

Он сбегал за ножницами и вырезал в мешке большую дыру. Когда Привезение вылезло из неё, поднялась жуткая пыль. Привезение чихало и чихало, так что всё его тело тряслось.

– Я и не понял, как это вышло. Сначала приятно щекотало, когда она пылесосила меня по животу, потом стало колоться и чесаться во всём теле, и меня засосало… Как же я там поместился?..

Лакрица считал это не более странным, чем путешествовать в другие миры или вызывать дождь с помощью дырки на пуговице.

– Тут большая разница, – объяснило Привезение. – Пылесос изобрели люди! В нём нет ничего привезенческого. Только электричество. Мама с папой всегда говорили мне, что электричества нужно остерегаться, оно опасно для привезений.

– Для детей тоже, – заметил Лакрица.

– Наверное, опасно по-разному. – Привезение чихнуло. – У меня всё колется и чешется, и это так неприятно.

Вид у Привезения был испуганный. Лакрица тоже испугался, когда услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Он оглядел толстый слой пыли кругом.

– Лакрица! – позвала бабушка. – Иди помоги мне.

– Давай лучше спрячемся, – прошептал Лакрица Привезению. – Быстрее, а то она нас обоих засосёт пылесосом.

Тысяча вопросов

Бабушка в Стокгольме радовалась, когда Лакрица с папой уехали, точно так же, как бабушка в Норрнэсе радовалась, когда они вернулись домой. А мама Мия расстроилась.

– Поскорей приезжай опять, – плакала она в аэропорту.

Вот этого Лакрица как раз и не хотел. Ему было неуютно и в квартире, где много вещей, и на улицах, где много машин. Ему нужны были деревья, чтобы по ним лазать, снег, чтобы таял, солнце, чтобы светило с каждым днём всё дольше, и звёзды по ночам. В Стокгольме звёзд вообще не было.

Папе был нужен только компьютер. За ним он сидел днём и ночью, заказывал книги про компьютеры, шарил по Сети, где встречал таких же чокнутых, с которыми общался круглые сутки.

– Это называется чатиться, – буркнул папа. Он не любил, когда Лакрица мешал ему у компьютера.

Однажды он установил на крыше большую спутниковую тарелку, чтобы Лакрице было чем заняться. Привезению тоже нравилась тарелка, потому что оно любило канал MTV. Привезение было готово без конца смотреть музыкальные видео и пыталось пританцовывать вместе с артистами. Но близко к электрическому телевизору опасалось подходить.

– У меня такое чувство, будто он хочет меня проглотить, как это сделал пылесос.

Привезение даже обзавелось африканскими косичками, такими же, как у Боба Марли.

– Надо быть в струе, – говорило оно. – Нельзя становиться старомодным, как лесови́чки и гномы.

Лакрице тоже хотелось стать посовременнее, но у него волосы были коротковаты. Папа стриг его своей машинкой для стрижки бороды, чтобы сэкономить на парикмахерской.

– А как выглядит твоё Привезение? – спросил однажды вечером папа.

– У него рыжие африканские косички, а ещё остроконечные уши. А глаза добрые и поблёскивают золотом в темноте, а нос большой, и оно в нём любит ковыряться.

– Ну ясное дело, – немедленно встряло Привезение, – в том и смысл больших носов, чтобы в них ковыряться.

Про козявок из носа Лакрица не стал рассказывать, чтобы не разочаровать папу, когда тот наконец-то заинтересовался.

– Ещё у него большие ступни, и оно может становиться невидимым. Вот это у него самое лучшее.

– А что ещё оно умеет?

Пока Лакрица рассказывал, папа пытался нарисовать Привезение. Получалось довольно похоже.

– Оно учится делать фокусы. Пока что у него хорошо получается дождик. Ну и, конечно, оно может путешествовать между разными мирами.

– Между какими мирами? – спросил папа и посмотрел наверх. Вид у него был очень заинтересованный.

– Такими, как Нитам-Нисям, Под Боком, За Тридевять Земель и Посерёдке. Я думаю, Посерёдке – это у них что-то вроде аэропорта.

– Не забудь Фантазину, – подсказало Привезение и попыталось втянуть носом немного варенья из морошки, но это у него плохо получилось.

– Да, и ещё Фантазина, – подтвердил Лакрица папе. – Только туда очень трудно добраться.

Папа печатал на компьютере с такой скоростью, что клавиши трещали. Лакрица вытер разлитое варенье. Кое-что в Привезении Лакрице не нравилось. Во-первых, оно часто пачкало вокруг себя, а во-вторых, исчезало без предупреждения. Иногда пропадало на несколько дней. Тогда оно было в других мирах, искало Фантазину. Лакрица пытался научить его прощаться перед исчезновением.

– Какой смысл? – удивлялось Привезение. – Я же всё равно вернусь.

Вот в этом-то Лакрица и не был уверен. Он боялся, что Привезение однажды исчезнет и не вернётся, как это вышло с мамой Мией.

– У меня идея, – сказало вдруг Привезение, слизывая каплю варенья с довольно грязной тряпки.

Лакрица отвёл глаза.

– Завтра я научу тебя впрыгивать в другие миры. Тогда ты сможешь путешествовать со мной, вместо того чтобы сидеть тут и тревожиться.

– Правда? – обрадовался Лакрица.

– Ясное дело, – сказало Привезение. – Вопрос только, получится ли у тебя.

Раз, два, три – прыг!

Солнце сияло, трава зеленела. Отличный день, чтобы отправиться на Ту Сторону, решило Привезение.

– А где вход туда? – спросил Лакрица, оглядываясь в оленьем загоне.

– Да где угодно. Через дерево, сквозь стену сарая или вон там. – Привезение ткнуло пальцем в сторону огромного валуна, лежавшего в загоне с ледникового периода.

– Брось, – не поверил Лакрица, – сквозь камни же не впрыгнешь.

– Попытка не пытка. У вас в этом мире столько всяких правил и запретов. Какой в них смысл, если не нарушать? Смотри…

Привезение разогналось – раз, два, три! – оттолкнулось и красиво нырнуло в камень, как будто в воду. Лакрица подошёл и потрогал камень. Тот был совершенно твёрдым. Он прижался к нему лбом, стало больно.

– Да нет, так не делают, – объяснило Привезение, внезапно просочившееся сквозь забор загона. – Иногда ты как глупый ребёнок.

– Я знаю, – согласился Лакрица, чувствуя себя глупо.

– Перво-наперво: ты веришь, что сможешь нырнуть сквозь камень? – спросило Привезение с серьёзным видом.

Лакрица пожал плечами.

– Вот первая и самая большая ошибка. Я же сказал тебе, что нужно верить. – Привезение постучало по жалкому Лакрицыному лбу. – Верить, верить, верить, иначе ничего не выйдет!.. Второе: ты должен освоить разбег. Ну, это намного легче, чем верить. Пошли, я покажу.

Подражая Привезению – раз, два, три! – Лакрица прыгал там и сям в загоне.

– Что это ты делаешь? – крикнула бабушка, приоткрыв кухонное окно.

– Учусь впрыгивать в другие миры! – крикнул Лакрица.

– А-а. Ужинать придёшь? – спросила она.

– Кто его знает, – ответил Лакрица и продолжил: раз, два, три – прыг!

Труднее всего было прыгать головой вперёд, как будто ныряешь. Нырять Лакрица пока не умел: ему не нравилось, что вода попадает в уши. Ещё ему не нравилось, что на его тренировку собираются зрители. Анна-Сара с Пером-Юнасом устроились на старой каменной стене и с интересом наблюдали. Они шли из магазина, купив мороженое. Лакрице тоже захотелось мороженого – от тренировки по прыжкам в другие миры разогреваешься и потеешь.

– Ну, думаю, теперь получится, – наконец сказало Привезение, оглядываясь. – Вон там, – показало оно на стену сарая. – Видишь?

Лакрица неуверенно уставился на старую облупленную стену. Ему даже показалось, что он видит нечто похожее на вход в другой мир, какое-то разноцветное мерцание. Он встал, ноги его дрожали. Пора!

– А как я узнаю, куда я попал? – осторожно спросил Лакрица.

– Заранее не узнаешь, – ответило Привезение. – Но я думаю, это будет Посерёдке или Под Боком. Ты не волнуйся, просто прыгай! А я следом за тобой.

– Обещай, – потребовал Лакрица.

– Улиточная слизь, – ругнулось Привезение.

– Ладно, – одобрил Лакрица и покачался с носка на пятку, как делают легкоатлеты перед стартом, потом начал разбег.

Он бежал быстро, жутко быстро! Вот уже стена сарая, а он и не думал тормозить.

– Верь! – крикнуло Привезение.

– Я ВЕРЮ! – завопил Лакрица и ПРЫГНУЛ прямо в стену.

Раздался грохот, когда Лакрица врезался в неё головой. Он отскочил и свалился навзничь на траву. На мгновение ему показалось, что всё удалось, потому что перед его глазами заплясали звёзды и планеты. Потом он почувствовал, как кровь из носа течёт ему в горло.

– Ты не верил, – разочарованно упрекнуло Привезение.

– Верил, – прошептал Лакрица, ведь не получается говорить громко, когда в горле кровь, а в глазах звёзды и планеты.

– Недостаточно, – возразило Привезение. – Прыгать нетрудно, а верить, что ты можешь, трудно.

– Надо тренироваться верить, – прошептал Лакрица.

– Ясное дело, – хихикнуло Привезение и ткнуло пальцем в шишку, уже вскочившую у Лакрицы на лбу. – Иначе у тебя будут не только красные уши, но и сине-зелёный лоб.

– Ещё разок! – кричали Анна-Сара и Пер-Юнас. – Ещё!

Лакрица лежал на траве и тренировался становиться невидимкой. «Меня нет, – верил Лакрица изо всех сил. – Меня нет, нет, нет!» Он сильнее зажмурил глаза, но ушами слышал, как подходят Анна-Сара с Пером-Юнасом.

– Может, он помер? – Пер-Юнас слегка пнул Лакрицу ботинком.

– Не думаю, – хмыкнула Анна-Сара. – Но если так, мне не придётся звать его к себе на день рождения.

День рождения! Лакрица даже приподнялся. Это же то что надо.

Рыцарская ночная рубашка

– Тебе не обязательно приходить, – заметила Анна-Сара. – Это мне мама велела тебя пригласить. Кроме того, надо быть в пижаме.

– А шорты-бермуды в цветочек не подойдут? – спросил Лакрица.

– Нет, – решительно сказала Анна-Сара. – Пижама или ночная рубашка. Иначе это не пижамная вечеринка.

Значит, пижамная вечеринка – это не карибское празднество, понял Лакрица. Вот только пижамы у него не было.

После пижамной вечеринки можно оставаться в гостях на ночь. Это было так здорово, что уши у него покраснели даже без всякого мороза. Ещё было немного страшновато. Он решил, что не заснёт ни на секунду. От мысли, что может описаться, Лакрице тотчас захотелось по-маленькому, и он сбегал три раза подряд, правда, последний раз ничего не вышло.

– Мне нужна пижама, – сообщил он папе, который только что проснулся, хотя был уже первый час.

– Это будут деньги на ветер, – ответил папа, почесав спину. – Ты всё равно её намочишь.

– Но она мне НУЖНА! – закричал Лакрица, чтобы папа наконец понял, как это важно.

– Ладно, ладно, получишь свою пижаму.

– Обещай! – потребовал Лакрица.

– Обещаю.

Но потом папа забыл про своё обещание и в тот день, когда планировалась пижамная вечеринка, уехал в Стокгольм. Он собирался повидаться с мамой, купить кое-что для компьютера и вернуться через несколько дней.

Лакрица вздохнул. Он знал, что Анна-Сара пригласила всех своих школьных друзей. Они могли бы стать и его друзьями. Ведь осенью он пойдёт в школу. Может, они и не знают, что он «балбес из Стокгольма». И тогда, если повезёт, он станет как все. Но это значит, что ему никак нельзя появляться у Анны-Сары без пижамы.

– Я не иду, – пожаловался он Привезению.

– Ещё как идёшь, – возразило Привезение и протянуло ему малюсенькую пижамку с медвежатами.

Её сохранила мама Мия с тех времён, когда Лакрица был маленьким. Просто смех, каким он был крошкой. Почти как кукла. Но, как Лакрица ни старался, пижамка на него не налезала. Тогда Привезение достало коробку из маминого комода. Там лежала ночная рубашка, белая и шелковистая, с кружевами. Папа подарил её маме на день рождения. Но Лакрица ни разу не видел, чтобы мама её надевала. Рубашка выглядела как платье принцессы, только прозрачнее.

Мии не нравилось выглядеть как принцесса, а Лакрице нравилось. Во всяком случае раньше, когда он был маленьким, а Мия – весёлой и они играли в принцессу и дракона. Мия всегда хотела быть драконом и изрыгать огонь, а Лакрица становился принцессой с короной на голове и с напомаженным ртом. «Самая прелестная в мире принцесса», – говорила мама и дула ему в ухо тёплым приятным драконовским огнём.

Лакрица нерешительно вынул из коробки шёлковую ночную рубашку и надел на себя.

– Какой ты стал красивый! – воскликнуло Привезение. – Прямо не узнать.

– Но это не то. – Лакрица покрутился перед зеркалом. Шёлк красиво струился. – Это же ночная рубашка…

– Ну да, она и сказала: ночная рубашка или пижама.

Точно, Анна-Сара так и сказала, вспомнил Лакрица и покружился ещё раз.

– А я не похож на девчонку?

– Не-е-ет! Ты похож на парня с обветренными ушами в красивой рыцарской ночной рубашке. Примерно так выглядят все рыцарские ночные рубашки у нас в Нитам-Нисяме.

– Правда? В Нитам-Нисяме есть рыцари?

– Нет, – ответило Привезение, – но если бы были, рубашки у них были бы точно такие же. Клянусь.

Пижамная вечеринка

В саду Анны-Сары слышались радостные вопли и визг. Значит, пижамная вечеринка уже началась. Лакрица подобрал повыше рыцарскую ночную рубашку и припустил бегом. Для красоты он подвёл брови почернее и намазал губы маминой красной помадой, которую обнаружил в шкафчике в ванной.

На день рождения они с бабушкой купили в подарок Анне-Саре книгу, но в пакете была не она. Там лежала раковина, которую мама Мия нашла на карибском берегу. Если приложить к ней ухо, можно услышать, как тихонько поёт Боб Марли. Это было самое ценное у Лакрицы. Было жалко отдавать раковину Анне-Саре, но он надеялся, что другие дети захотят с ним подружиться, если он вручит самый лучший подарок. Вот было бы здорово!

Лакрица прибавил скорости, и рыцарская ночная рубашка надулась за его спиной, как парус. Когда он влетел в калитку, из дома как раз появилась мама Анны-Сары с тортом и все гости запели «С днём рожденья» сиявшей от счастья Анне-Саре – ей сегодня исполнилось десять. Громче всех пел придурок папаша Пера-Юнаса.

Тут Лакрица остановился как вкопанный: в саду все были одеты как обычно. Ни пижам, ни ночных рубашек.

– Проклятье, – пробормотало Привезение. – Сделайся невидимкой! Срочно, пока тебя никто не заметил.

Но было поздно. Придурок папаша Пера-Юнаса заметил Лакрицу у калитки и умолк. И вытаращился, открыв рот и тыча пальцем. Один за другим гости прекращали петь, и вскоре стало совершенно тихо. Пёс Анны-Сары подбежал к Лакрице и начал его обнюхивать.

Лакрица облизал свои ярко-красные губы и попытался улыбнуться, одновременно отпихивая собаку. Он вдруг понял, что ночная рубашка Мии – это вовсе не рыцарская ночная рубашка. Он медленно шёл по усыпанной гравием дорожке, рядом прыгал пёс. Некоторые дети неуверенно хмыкали, другие громко смеялись, громче всех – Пер-Юнас. И его папаша тоже смеялся.

– Без паники, – прошептало Привезение Лакрице в ухо. – Я вижу дыру в заборе.

Оно отбежало с гравиевой дорожки в сторону берёзы. Лакрица приподнял подол ночной рубашки и припустил по газону. Пёс лаял и цеплялся зубами за кружево. Лакрица прибавил ходу. Теперь и он видел впереди дыру. Он слышал, что его зовут, но ему было плевать, ему уже не хотелось этого дурацкого дня рождения. Хотелось исчезнуть и никогда не возвращаться, по крайней мере до тех пор, пока он не станет большим, взрослым и сильным. Тогда они увидят и пожалеют!

– Я верю, я верю, я ВЕРЮ, – твердил Лакрица и – раз, два, три! – прыгнул за Привезением.

Берёза оказалась ещё твёрже, чем стенка сарая. Боль была невыносимой! Лакрица свалился на землю и схватился за нос, из которого хлестала кровь.

– Куда это ты нацелился? – спросил придурок папаша, подбежавший первым.

Он обеспокоенно смотрел на Лакрицу и отпихивал пса, рвавшего ночную рубашку в клочья.

– В Нитам-Нисям, – прошептал Лакрица придурку папаше, метавшемуся туда-сюда. Чего это ему вздумалось танцевать, когда Лакрице плохо? – Шикарная пижамная вечеринка, – вежливо сообщил Лакрица Анне-Саре, которая тоже подбежала посмотреть. – А почему ни на ком нет пижамы?

– Вот дурачок, – ответила она. – Пижаму надевают только вечером, ясно?

Внезапно Лакрицу стошнило. Немного попало на торчавшие из сандалей пальцы ног придурка папаши и на Привезение, усевшееся рядом на траве и глядевшее на Лакрицу грустно. Мама Анны-Сары принесла бумажные салфетки и мокрое полотенце – вытереть Лакрицу. Все встали в кружок и таращились.

– Ничего себе треснулся, – заметил один из парней и по-доброму улыбнулся.

Лакрица попытался улыбнуться в ответ, но это оказалось нелегко, в носу стало больно.

– Красивая была ночная рубашка, – сказала одна девочка с длинными волосами и добрым голосом. – Мне бы такую.

– Лакрица только тем и занимается, что прыгает во всякое разное, – пояснил Пер-Юнас. – Неудивительно, что он стал слегка не в себе. Смотрите, какая шишка!

В тот момент, когда Пер-Юнас наклонился показать на шишку, выросшую у Лакрицы на лбу, Привезение подуло в золотую пуговицу. Из штанов Пера-Юнаса послышался такой грохот, какого ещё не слышали в Норрнэсе.

– Во пёрнул! – вскричал один парень.

Пер-Юнас покраснел как рак, а Анна-Сара зажала рукой нос. Это не помогло: запах тухлых яиц облаком окутал всю компанию, и все разбежались. Только Лакрица ничего не почувствовал. У него в носу было слишком много крови и ватных тампонов.

– Хочу домой, – прошептал Лакрица придурку папаше, когда нехороший воздух немного рассеялся.

Тот сильными руками поднял Лакрицу.

– А подарок мне? – завопила Анна-Сара. – Я что же, его не получу?

«Ни за что на свете, – подумал Лакрица и обрадовался, насколько позволяла головная боль. – Вот и хорошо. Раковина останется со мной».

Папа Пера-Юнаса – сегодня он был не придурок – донёс Лакрицу на руках до самого дома. Бабушка постелила Лакрице на диване и закрыла окно, так что ему не пришлось слушать, как все веселятся у Анны-Сары.

– Может, лучше начать с впрыгивания во что-нибудь помягче, – предложила бабушка и пристроила полотенце со льдом на Лакрицын лоб, уже приобретавший красивый сине-лиловый цвет.

Лакрица осторожно кивнул. Стоило чуть пошевелиться, и боль в голове усиливалась. Но когда лёд растаял, Лакрица уже смог заправиться четырьмя булочками, и его не стошнило. И стало как-то полегче.

– Бабушка, а почему это неправильно, когда мальчику нравится платье принцессы?

– Вовсе не неправильно, – ответила бабушка, укладываясь рядом с ним.

Привезение, уже занявшее это место, едва успело выскочить. Оно улеглось на кухонный стол и принялось ковырять ногтями присохшее к столешнице варенье.

– Что неправильно, так это себя обманывать, – продолжала бабушка. – Люди трусливы, они боятся того, чего не знают. Вот и глупеют.

– Но ты же не боишься? – спросил Лакрица.

– Я не боюсь, – ответила бабушка.

– И я тоже.

Лакрица вздохнул, приложил к уху раковину и послушал Боба Марли, напевавшего с далёких Карибских островов. Эту музыку никто в Норрнэсе, кроме Лакрицы, не мог слышать.

– Знаешь, бабушка, – немного послушав, сказал Лакрица, – когда у меня голова перестанет болеть, пойду-ка я наловлю тебе форели.

Потому что больше всего на свете бабушка любила свежевыловленную форель.