Текст книги "Лакрица и Привезение"

Грусть должна уйти

Лакрица носил золотую пуговку на шнурке вокруг шеи, чтобы никогда не потерять. На случай, если Привезение вернётся. Хоть он и понимал, что это нечестно, но всё же надеялся, что из-за кутерьмы с электричеством Привезение впрыгнуло в какой-нибудь другой мир – такой, из которого можно вернуться. Но прошло несколько дней, и в конце концов Лакрица понял, что Привезение исчезло навсегда. А поняв это, он так расстроился, что не смог пойти в школу.

– Погрусти, – предложила бабушка и устроила для Лакрицы шалаш печали под столом у себя в кухне. – Грусть должна уйти, чтобы могла прийти радость.

Там Лакрица лежал, прислушиваясь к потрескиванию поленьев в печи, и грустил. Заодно он горевал о маме Мии, о том, что папа Клинт-Клинт-Хенрика пьёт, о том, что Боб Марли и дедушка умерли. А ещё о том, что другие тоже умрут и его бабушка, папа и мама тоже. Он поплакал даже над тем, что придурок папаша Пера-Юнаса когда-нибудь умрёт.

– А ты не можешь подумать о том, как хорошо, что Привезение теперь снова со своими родителями? – спросила бабушка, погладив Лакрицу по спине.

Лакрица долго думал об этом, но радости сильно не прибавилось.

На следующий день Клинт-Клинт-Хенрик заполз в шалаш со своей скрипкой и сыграл одну песню Боба Марли для Лакрицы.

– Тебе же не нравится Боб Марли, – заметил Лакрица.

– Ради тебя он мне нравится, – улыбнулся Клинт-Клинт-Хенрик. – Чего не сделаешь для лучшего друга, даже Боба Марли полюбишь.

– Все только и делают, что умирают, – произнёс Лакрица. – Сначала исчезают, потом умирают.

– Я, во в-в-всяком случае, не собираюсь от тебя исчезать. Торжественно клянусь, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик и взял Лакрицу за руку.

– Пердун и улиточная слизь, – хмыкнул Лакрица.

– Вонючая галоша, – откликнулся Клинт-Клинт-Хенрик.

После нескольких свежевыпеченных булочек, держась за руку с Клинт-Клинт-Хенриком, Лакрица почувствовал, как его грусть понемногу уходит, уступая место радости. Он справится без Привезения. Он должен. Всей душой ему хотелось, чтобы Привезение нашло маму с папой и чтобы ему не было одиноко.

Два процента прибыли

Папа занимался доводкой игры. Он уговаривал сына ещё раз в неё поиграть, но Лакрица отказывался. Ему казалось, чем больше разных сражений папа привносит в игру, тем более расплывчатым становится само Привезение. Папа – обманщик, и Лакрица никогда ему не простит, что он украл Привезение.

– Никакой я не обманщик, – сердито сказал папа. – Ты получишь два процента прибыли. Ведь это ты его придумал.

– Я не придумывал Привезение! – закричал Лакрица.

Папа позвал к ним Пера-Юнаса, Анну-Сару и Клинт-Клинт-Хенрика поиграть в игру, хотя Лакрице вовсе этого не хотелось. И в виде исключения угостил лимонадом, чипсами и конфетами.

– Странно, – сказал Пер-Юнас, когда все собрались вокруг компьютера, – он выглядит совсем как та кукла, что была у тебя в школе.

– Не было у меня куклы, – возразил Лакрица и огляделся, будто хотел убедиться, что Привезение не сидит рядом и не слушает.

– Была-была, – сказал Пер-Юнас и позволил чудовищу с клыками проглотить Привезение.

К счастью, следующим играл Клинт-Клинт-Хенрик. Он заставил чудовище выплюнуть Привезение и снова отправил его на верхушку ёлки.

Анна-Сара давилась от смеха, когда Привезение счищало с себя облепившую всё его тело чудовищную слизь.

– Какая отличная графика, – восхитилась она. – Он прямо как настоящий.

– Да, – согласился папа. – Неплохо получилось.

Однажды папа упаковал компьютер в свою старую «вольво» и поехал в Стокгольм продавать компьютерную игру, хотя Лакрица просил его этого не делать.

– Получишь пять процентов прибыли, – пообещал папа.

– Не всё можно купить, – отозвался Лакрица и перебрался жить к бабушке.

– Ну вот, теперь какое-то время будет тихо-спокойно, – сказала бабушка.

И не ошиблась. Шли дни, и Лакрица учился всё лучше читать и считать. Ближе к летним каникулам он уже мог выстраивать буквы ровно по линейке. А на одной из последних переменок Пер-Юнас даже позвал Лакрицу и Клинт-Клинт-Хенрика сыграть со всеми вместе в футбол. Они не захотели, но было приятно, что их позвали.

– Смотри, они нас считают за своих, – заметил Клинт-Клинт-Хенрик.

– Своих у нас раз и два, – сказал Лакрица. – Мне достаточно.

Но самое главное, бабушке теперь приходилось менять постель, только когда простыни были грязные, а не описанные.

Летние каникулы

Когда пришло лето, Клинт-Клинт-Хенрик переехал к ним.

– По-по-потому что у вас спокойнее, – объяснил он. – И я за-за-заикаюсь очень редко.

Чем больше пил папа Клинт-Клинт-Хенрика, тем больше заикался Клинт-Клинт-Хенрик. Последнее время он заикался много, даже когда был с Лакрицей. А однажды Лакрицын папа тоже заикался – когда он позвонил по телефону и рассказал, что продал игру «Привезение». И нашёл работу в той самой фирме, которая купила «Привезение».

– Так что теперь, Лакрица, мы в состоянии переехать в Стокгольм! – радовался он в трубку. – Мы с мамой как угорелые ищем квартиру.

– Ну разве не замечательно? – щебетала мама. – Теперь уж нам не придётся скучать друг по дружке.

– Вы не можете решать всё на свете! – кричал Лакрица маме с папой, когда в середине лета они приехали в Норрнэс и принялись складывать вещи в картонные коробки. – Никогда я не перееду в Стокгольм. Никогда!

– Они тебя заставят, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик. – Я точно знаю. Так делают все родители.

Лакрица опасался, что Клинт-Клинт-Хенрик прав, но решил пока об этом не думать. Ну разве это справедливо – в свои первые летние каникулы ходить туда-сюда и грустить? Вместо этого они с Клинт-Клинт-Хенриком тренировались нырять головой.

– Это нам пригодится, если мы захотим однажды проведать Привезение, – сказал Лакрица.

– Но тогда мы не вернёмся назад, – возразил Клинт-Клинт-Хенрик и вздрогнул, как от холода, хотя день был солнечный.

– Ну и хорошо, – сказал Лакрица. – Зато мама с папой пожалеют.

– И мой папа, наверное, тоже пожалеет, – заметил Клинт-Клинт-Хенрик.

Они всматривались в пятую дырочку так долго, что у обоих головы пошли кру́гом – пришлось лечь навзничь и отдохнуть.

– К тому же это ещё неизвестно, – сказал Лакрица. – Раз нет ничего невозможного, значит, должен быть путь обратно, даже если Привезение его не знает.

– Мне кажется, я наконец становлюсь большим, – рассуждал Лакрица однажды вечером, когда они с бабушкой вышли оставить немного варенья из морошки лесовичкам и гномам. – Может, поэтому я почти перестал бояться? Даже придурка папашу Пера-Юнаса.

– Именно так, – согласилась бабушка. – А ещё потому, что стал уважать себя. Не забывай об этом!

Бабушка присела на камень рядом с Лакрицей и обняла его. Они посидели так, восхищаясь всем, что есть кругом необъяснимого, не замечая даже комаров, роившихся вокруг. Потом бабушка серьёзно посмотрела на внука.

– Я говорила сегодня со Стигом-Мартином. Они с Мией хотят, чтобы я как можно скорее посадила тебя на самолёт до Стокгольма, чтобы ты успел подготовиться к школе.

– Но я не хочу, – ответил Лакрица. – Я хочу по-прежнему жить у тебя.

– Дети должны жить с родителями, – возразила бабушка.

– А я думаю, родители должны жить с детьми, – заявил Лакрица.

– Конечно, так оно и должно бы быть, – сказала бабушка.

Иначе никакого смысла

– Не могу я, – повторял Клинт-Клинт-Хенрик.

– Ты должен! – настаивал Лакрица. – Это важно – уметь лазать по деревьям. Это, может быть, самое важное для таких, как ты и я. Верь, что сможешь!

У Клинт-Клинт-Хенрика плохо получалось верить, что он сможет. Они продвигались понемногу, ветка за веткой. Клинт-Клинт-Хенрик очень медленно свыкался с высотой и с боязнью свалиться.

– Ты слишком волнуешься, – заметил Лакрица. – Так никогда не почувствуешь, насколько это здорово.

Постепенно Клинт-Клинт-Хенрик смог залезать почти так же высоко, как Лакрица.

– Ух ты! – закричал он, когда они вскарабкались на высоченную ветку, где Лакрица когда-то встретил Привезение. – У нас рядом с домом есть такая же огромная ель. Я смогу на неё забираться, когда папа будет навеселе.

Клинт-Клинт-Хенрик прислонился к стволу спиной, освободил руки и стал понарошку играть на скрипке. Лакрица догадался, что он играет весёлую мелодию. Клинт-Клинт-Хенрик поднял взгляд на друга и улыбнулся.

– Сюда никто не добёрется, и здесь можно не бояться.

– В том-то и смысл, – согласился Лакрица.

Клинт-Клинт-Хенрик поехал провожать Лакрицу в аэропорт Умео. Пока они ждали, бабушка купила им лимонад и булочки. Но радости это не прибавило. Ни Лакрица, ни Клинт-Клинт-Хенрик не могли есть. Они только смотрели друг на друга грустными глазами.

– Неправильно это – разлучать людей, которым хорошо вместе, – вздыхала бабушка.

Слёзы Клинт-Клинт-Хенрика капали на стол, бабушка сморкалась в салфетку. Лакрица не плакал. Внутри у него было пусто, и даже не хватило сил попрощаться, когда бортпроводница пришла забрать его на самолёт. Он едва мог дышать.

– Не волнуйся, в Стокгольме всё будет хорошо, – сказала бабушка и обняла его в последний раз. Губами она улыбалась ободряюще, но глазами не улыбалась.

Волоча ноги, он прошёл через контроль безопасности. Сработал сигнал детектора, и Лакрица вынул всё, что у него лежало в карманах: шишку с самой высокой ели и испорченную скрипичную струну, которую ему дал Клинт-Клинт-Хенрик. Потом снова пришлось проходить контроль безопасности. Но сигнал пищал так же громко. Все вытаращились на Лакрицу, а охранник подошёл с прибором поиска вручную.

– Красивая пуговица, – заметил охранник, найдя золотую пуговицу, висящую у Лакрицы не шее.

Лакрица уставился на пуговицу и почувствовал, что его лёгкие снова наполняются воздухом, что он снова может дышать. И это было прекрасно. На лице его появилась улыбка и – РАЗ, ДВА, ТРИ! – он выпрыгнул из зоны контроля безопасности и бросился к бабушке и Клинт-Клинт-Хенрику.

– Я только хотел сказать, что нет ничего невозможного! – закричал он и обхватил руками своего лучшего друга. – Раз Привезение смогло прыгнуть сквозь дырку в пуговице, то и я смогу к тебе вернуться. Проще простого!

Клинт-Клинт-Хенрик заулыбался, а потом залился счастливым смехом. Лакрица тоже смеялся. Так они стояли и смеялись, пока комок грусти в животе не растаял, как снег на майском солнце.

– Конечно, сможешь, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик, когда они отсмеялись. – И вернёшься. А иначе никакого смысла. Никакого.