Текст книги "Осенний призрак"

– Еще, пожалуйста, – говорит Малин. – Двойной. И большой крепкого, чтобы протолкнуть.

– Конечно, – с готовностью отвечает бармен. – Сегодня все будет так, как ты хочешь, Малин.

«Чего я хочу?» – спрашивает себя Фредрик Фогельшё, съеживаясь в комок на тюремных нарах. Он вглядывается в окружающую его темноту, проводит рукой по исцарапанным стенам. «Знал ли я когда-нибудь, чего хочу?»

Только что, всего час назад, он второй раз разговаривал со своей женой. Она не злилась на него, не требовала объяснений. Только сказала: «Мы скучаем по тебе, возвращайся скорее».

Дети спали. Она хотела разбудить их, но он не позволил. «Пусть спят, ведь мне придется соврать им, где я нахожусь».

Виктории пять лет. Леопольду три. Он будто чувствует тепло их тел, натягивая на себя одеяло, чтобы защититься от сырого, пронизывающего холода подвальной камеры.

Он скучает по ним и по Кристине, хочет понять, что ему все-таки нужно. В этой комнате он никого не боится. Он не знает, почему не отвечал на вопросы полицейских, зачем ему понадобилось лгать, как научил его отец. Как будто все это кто-то решил за него. Но как он был вульгарен, агрессивен, тот полицейский! Уже во время автомобильной гонки Фредрик почувствовал, что надо брать под контроль свою жизнь, этот опьяняющий поток адреналина и страха.

Фредрик Фогельшё тяжело дышит.

Собственно говоря, кому и что я должен доказывать? Ты, отец, скрепя сердце принял Кристину и ее высокообразованных родителей. И бог знает, что ты сделал с Катариной!

Фредрик Фогельшё закрывает глаза и видит Кристину с детьми в двуспальной кровати на итальянской вилле.

«Это будет непросто, – думает Фредрик, – но больше ничто не должно стоять между нами».

«Что ответил мне бармен?» – спрашивает себя Малин, стараясь удержаться на стуле, не упасть и не упустить из поля зрения бутылки на освещенной полке на стене.

Позади нее шумят. Она почти пьяна, но ни с кем не разговаривает.

Кто-то стучит ей в спину.

Она оборачивается, но никого не видит. Только собственное отражение в зеркале над бутылками.

– Мне показалось, кто-то постучал мне по спине, – говорит она, а бармен ухмыляется.

– Это призраки, Малин. Никого не было.

Потом она снова чувствует чье-то прикосновение и опять видит только зеркало. Она оборачивается.

– Черт с вами со всеми.

Ей чудится в пьяном угаре, будто голоса вокруг сливаются в один, как в лесу возле Скугсо.

– Я делаю, что хочу, – объявляет голос. – Как я попал туда, в воду, выясни, – продолжает он. – Что сделал я такого плохого?

– Убирайся к черту, – шепчет Малин. – Дай мне спокойно напиться.

– Ты скучаешь по Туве? – спрашивает голос.

– Туве могла умереть! – кричит Малин. – Ты слышишь? И в этом виновата только я.

Она не замечает, как люди в баре замолкают, как они смотрят на нее, будто спрашивая, зачем бросает она эти слова в пустое пространство?

Кто-то снова трогает ее за спину. Она оборачивается.

– Пора домой, Малин? – спрашивает бармен, наклонившись к самому ее лицу.

Она качает головой.

– Все в порядке. Еще двойной. Please[39]39
  Пожалуйста (англ.).


[Закрыть].

21

25 октября, суббота

Малин ударяется головой обо что-то мягкое.

Тело, если только оно еще есть там, где должно быть, раздуто, и каждый мускул и сустав болят, а что у меня такое с головой?

Я сплю?

Должно быть, меня по-прежнему зовут Малин Форс, а те маленькие планеты в нескольких метрах над моими глазами очень уж напоминают дверные ручки на бюро в прихожей. Подо мной такая жесткая кровать… Тем не менее я хочу спать, спать, спать. И не просыпаться. Почему же постель такая жесткая?

Простыня режет мне щеку, она синяя и плотная, как тряпичный коврик на полу. А то круглое, наверху, похоже на светильник в прихожей. Пахнет типографской краской, мне больно. Поток света с левой стороны режет глаза. В чем дело?

Усни, Малин.

Пошли этот день к черту.

Взгляд ее медленно проясняется, и она понимает, что лежит на полу в прихожей, рядом с дверью. Должно быть, уснула вчера здесь, была так пьяна, что не смогла дойти до кровати.

Но откуда этот шум в голове?

На полу рядом с ней «Свенска дагбладет»[40]40
  «Свенска дагбладет» – центральная шведская газета.


[Закрыть]. Наверняка академики-евангелисты подписались, да забыли сообщить, что изменился адрес. Или газету бросили сюда по ошибке.

Форс с трудом принимает сидячее положение. Отталкивает от себя пакет с одеждой, который, несмотря ни на что, принесла с собой из бара.

Убит миллионер.

Строгий типографский шрифт.

Малин на четвереньках вползает на кухню и смотрит на часы из «Икеа». Половина восьмого. Ей нужно на работу, несмотря на выходной. «Если очень напрягусь, успею на утреннее собрание, – думает она. – Но тогда мне надо поторопиться».

Она поднимается, готовая вот-вот упасть навзничь и потерять сознание. Эту проблему можно решить только одним способом: бутылка с текилой стоит на полу гостиной, Малин оставила ее там позавчера. Она берет бутылку и делает семь глубоких глотков, с каждой секундой чувствуя, как боль отпускает.

Душ, чистка зубов, полоскание рта – и вот я готова к утреннему собранию.

Она надевает на себя джинсы и красную хлопчатобумажную рубашку с длинным рукавом, купленную вчера. Проклятые штаны никак не застегиваются: живот распух от спиртного, а красная рубашка добавляет ее лицу сходства с сочным томатом.

Она вызывает такси. Не стоит ехать на служебной машине после вчерашнего, пусть пока постоит возле «Гамлета».

В такси она читает газету, которая, должно быть, очень нужна сейчас евангелистам. Об их деле, об адвокате Йерри Петерссоне, о том, что он убит, коротко о его отношениях с Гольдманом и его сомнительной репутации. Деньги, суммы… Ничего нового.

Таксист сигналит. Дождь льет как из ведра.

Тело приходит в норму.

Малин бросает газету на заднее сиденье.

Возле поворота к зданию старых казарм, где располагается полицейский участок и другие учреждения, она просит шофера остановиться.

– Я бы мог подвести прямо к участку, – говорит он. – Ведь вам туда? Я узнал вас по фотографии в газете.

– Я выйду здесь.

«Как бы мало ни заботило меня, что обо мне подумают коллеги», – добавляет про себя Малин, захлопывая дверцу.

У входа в участок под дождем мокнет толпа репортеров. Среди них Даниэль Хёгфельдт. Даже в такую погоду ему удается выглядеть бодрым.

Малин направляется к заднему ходу через здание местного суда. Проходя по коридору мимо светлых деревянных дверей, она слышит звуки, напоминающие пистолетные выстрелы. Малин понимает, что они доносятся откуда-то изнутри ее самой, но даже не задается вопросом почему.

– Это Ловиса Сегерберг, – Свен Шёман представляет симпатичную блондинку лет тридцати в гражданском и кладет руку ей на плечо. – Она поможет нам с бумагами Петерссона. Экономист по образованию. И полицейский. Представимся ей?

Харри, Юхан, Якобссон, Вальдемар Экенберг и Малин приветствуют Ловису, называя себя. Добро пожаловать в группу розыска!

– Присаживайтесь, – говорит Свен. Ловиса опускается на свободный стул рядом с Малин и улыбается ей, как женщина женщине, самой приветливой улыбкой, но у Малин нет сил ответить на нее. Вместо этого она разглядывает костюм новенькой: как элегантно смотрится черная вязаная кофточка с бантом под грудью, как тщательно выглажены черные шерстяные брюки. Во всем облике Ловисы есть что-то подлинно стокгольмское, рядом с ней Малин, в своих старых джинсах и дешевой красной рубашке, чувствует себя безнадежной провинциалкой.

– Начнем с подведения итогов, – объявляет Свен. – День второй. Вы знаете, что Фредрик Фогельшё задержан, но мы подозревали его с самого начала. Как далеко мы продвинулись в расследовании убийства Йерри Петерссона?

Часы на стене зала заседаний показывают восемь пятнадцать.

Формальности и обмен вежливыми фразами заняли пять минут. «Хорошо, что Ловиса здесь, – думает Малин. – Сами мы вряд ли одолеем и обыкновенный годовой отчет».

Свен пытается расписать, чем занимался Йерри Петерссон в последние сутки своей жизни. «К сожалению, – заканчивает он, – обследование места преступления не дало нам ничего конкретного. Тому виной дождь. Никаких следов крови на гравии. Водолазы не нашли на дне замкового рва ни ножа, ни чего-либо другого, что могло бы послужить орудием убийства. Мы осушили ров, но опять-таки безрезультатно. Я видел заключение технической экспертизы автомобиля Петерссона. Ничего. Однако убийство с целью ограбления мы можем исключить, как и полагали вчера.

В замке, похоже, ничего не пропало. И ничто не указывает на то, что там кто-то что-то искал. Бумажник Йерри с тремя тысячами наличными лежит во внутреннем кармане плаща от «Прада», надетого на нем в момент убийства. Мы тщательно обследовали «Вольво» Фредрика Фогельшё.

– Черную «Вольво», – обращает внимание Харри.

«Рыбы, – думает Малин. – Что с ними? Им негде было укрыться, когда осушили ров. Я одна из тех рыб. Я задыхаюсь на воздухе, как, должно быть, и они».

– «Прада»? – переспрашивает Вальдемар.

– Карин указала модель в своем рапорте, – отвечает Свен. – Действительно шикарный плащ.

Свен поворачивается к Малин.

– Петерссон был найден крестьянами-арендаторами Ёте Линдманом и Ингмаром Юханссоном, приехавшими в поместье, чтобы помочь ему охотиться на косуль. Что дал их допрос?

Малин переводит дыхание. Вспоминает.

Она чувствует вкус текилы во рту, хочет еще, но собирается с мыслями и коротко излагает содержание разговора с Юханссоном и Линдманом.

– Есть что-нибудь, что указывало бы на них? – спрашивает Свен, когда она заканчивает.

– Нет, – отвечает Малин. – Но вопрос остается открытым. Все-таки аренда дает им средства к существованию. Мы должны уточнить условия договора. Кто-то из них мог впасть в ярость, если их доходы были поставлены под угрозу.

Комиссар кивает.

– Посмотрим, что дадут нам бумаги.

– Они обнаружили дверь открытой, – продолжает Малин. – И сигнализация тоже была отключена.

– И это может означать, – продолжает Харри, – что Петерссон по какой-то причине ненадолго покинул замок и рассчитывал скоро вернуться.

Вальдемар фыркает.

– То есть вы полагаете, что Петерссон знал убийцу? Что он вышел поприветствовать его? Что он, может быть, ждал его?

– Все может быть, – отвечает Свен, – но мы не можем делать никаких окончательных выводов. Возможно, он вышел, чтобы подготовиться к охоте и забыл или поленился запереть дверь. Или, может, он намеренно оставил ее открытой? Просто чтобы немного пощекотать себе нервы?

– Что же мы знаем о жертве убийства? – спрашивает Свен.

Малин помнит лицо Йерри Петерссона, когда его тело поднимали из замкового рва. Рыбки выпадали изо рта, один глаз был удивленно выпучен. Форс может представить себе его другим: он, по-видимому, был хорош собой, просто неотразим в каком-нибудь шикарном ресторане – «Риче», «Стюрехофе» или «Принце», – в обеденное время, где чувствовал себя по-настоящему в своей стихии. Сама она не бывала в таких местах, когда училась в полицейской школе, и видела щеголей в глянцевых костюмах через стекло всего несколько раз, заблудившись на улицах Библиотекгатан или Страндвеген.

Вполне возможно, Петерссон был свиньей из тех, кто ставит себя выше других. Вполне возможно. Но насколько большой свиньей?

Малин думает о том, что некоторые жертвы преступлений становятся таковыми по собственной вине. Иногда, кажется, что кое-кто из них страдает от последствий своих поступков и тем самым притягивает к себе насилие.

Действительно ли это так? Можно ли заслужить такое? Конечно, нет.

– Юхан.

Голос Свена возвращает ее к действительности. Она слушает отчет Юхана о том, что им известно о Йерри Петерссоне: что он был успешным адвокатом в Стокгольме и сделал состояние на компьютерном предприятии, попавшем в сферу его интересов; что представлял Йохена Гольдмана, крупного мошенника; что купил замок Скугсо у Акселя Фогельшё; что вырос в Берге, не был женат, не имел детей, во всяком случае официально; что единственный известный его родственник, отец, вчера получил известие о смерти сына. Не так много удалось им узнать о человеке по имени Йерри Петерссон.

Вчера после обеда Юхан и Вальдемар обзванивали тех, чьи имена всплыли в бумагах, в том числе аудитора Петерссона в Стокгольме. Но все отзывались о нем как о талантливом предпринимателе, безупречном партнере по бизнесу и, как выразилась одна женщина, «чертовски красивом» мужчине.

– У нас тысячи разных документов и прочих бумаг, – заканчивает свой отчет Юхан. – Не исключено, что нам удастся найти возможный мотив убийства. До сих пор мы фокусировали свое внимание на Гольдмане просто потому, что надо было с чего-то начать.

– Я могу проверить все, что касается компьютерного предприятия и договора аренды, – предлагает Ловиса. – Это не должно занять много времени.

Молодая женщина произносит эти слова с профессиональной уверенностью, необходимой, насколько известно Малин, при работе с Вальдемаром.

– Мы нашли какой-то адрес на Тенерифе, вероятно Гольдмана. Звонили один раз, но никто не ответил. Мы решили, что в следующий раз лучше позвонить тебе, Малин.

– Нам показалось естественным доверить этот разговор тебе, – добавляет Вальдемар, – с твоими контактами на Тенерифе.

Сначала Малин возмутилась: то, что ее родители живут на Тенерифе, еще не значит, что звонить Гольдману должна именно она. Однако, поразмыслив, поняла, что Юхан и Вальдемар правы, что они проявляют уважение к ее методам работы, отдают должное ее интуиции, ее вере в то, что вещи связаны друг с другом невидимыми человеческому глазу нитями.

Что бывают запахи без запаха.

И невидимые образы.

И неслышные звуки.

Мама, папа, Тенерифе.

Гольдман. Тенерифе.

Здесь нет никакой связи, но это может кое-что значить.

– Я позвоню после собрания, – говорит Малин.

– А наследники? – спрашивает Свен. – Мы что-нибудь узнали об этом?

– Пока нет. Но если нет завещания, то наследником будет отец, – отвечает Юхан.

Потом Харри рассказывает о беседах с Акселем и Катариной Фогельшё. У Катарины алиби: перепуганный доктор университетской клиники подтвердил, что был с нею, а у Акселя Фогельшё нет алиби на время после десяти часов.

Оба они опровергают слухи о продаже Скугсо под давлением тяжелых финансовых обстоятельств. Оба не скрывают пренебрежительного отношения к выскочке Петерссону, но не питают к нему особой злобы и не знали его раньше, при том что Катарина училась с ним в одной гимназии.

– Наконец о Фредрике Фогельшё, – объявляет Малин, – и о самом драматическом событии вчерашнего дня.

Харри рассказывает об автомобильной гонке. Юхан – о допросе. О том, что Фредрик Фогельшё испугался, потому что был пьян.

– Сейчас он в камере, – говорит Свен. – Мы можем держать его там неделю в связи с другими преступлениями, совершенными им во время задержания. Мы допросим его еще раз. Расспросите об убийстве, надавите, даже если он обвиняется по другому поводу. Мы должны попробовать поговорить с ним без адвоката. Не думаю, что он скажет нам всю правду. Честно говоря, я не знаю, лгал ли он, когда объяснял нам причину своего бегства. Фогельшё кажется слабым и в то же время сильным человеком. И все же то, что он пытался скрыться, чрезвычайно подозрительно, ведь так? Сейчас он наш главный подозреваемый.

– Мы должны проверить финансы Фогельшё, – продолжает Харри, – покопаться в обстоятельствах продажи замка. Действительно ли они банкроты? Сегерберг, не могли бы вы заодно заняться и этим? Таким образом, к архиву Петерссона, который мы уже начали изучать, добавляется архив Фогельшё.

Ловиса улыбается и кивает.

– Я готова работать по двадцать часов в сутки, пока дело не прояснится. Других занятий в этом городе у меня нет.

Она говорит это без тени иронии, совершенно серьезно, и Малин узнает себя в этой преданной своей профессии молодой женщине-полицейском. Восхищается, но в то же время хочет предупредить: эта работа будет разрушать твою душу, если ты только позволишь; в тысячу раз легче убежать в чужие проблемы, чем заниматься своими собственными, уйти в темноту, чем увидеть в своей жизни свет.

– А электронная переписка семьи Фогельшё? – спрашивает Юхан. – Разговоры по мобильным телефонам? Может, запросить?

– Пока рано, – отвечает Свен. – Для таких запросов надо иметь что-то конкретное. Однако Петерссона мы можем проверить.

– А его родственники? – спрашивает Свен спустя некоторое время. – Действительно никого нет, кроме отца?

– Похоже на то, – отвечает Юхан. – Проверяли по национальному регистру.

– Подруги? – спрашивает Малин. – Он что, в самом деле жил там совсем один? Бывшие подруги? Друзья? Обычно в таких случаях преступник принадлежит непосредственному окружению жертвы. Любовницы?

– Пока никого не нашли, – отвечает Юхан.

– И никто из них не объявлялся, – добавляет Свен. – Ты и сама знаешь, как трудно бывает проникнуть в историю чужой жизни.

– А может, он был из тех, кто пользуется услугами проституток? – спрашивает Вальдемар.

Малин тут же хочется потребовать от него более уважительного отношения к убитому, но потом она понимает, что, вполне возможно, Вальдемар прав, и в этом случае никого из окружения Петерссона больше не удастся найти. Что поделать, если в этой области шведское законодательство оставляет желать лучшего? Многие из мужчин, покупающие секс, могли бы заполучить практически любую понадобившуюся им женщину. Тем не менее они предпочитают обходиться простыми, свободными от любви и ответственности отношениями.

– Те, с кем мы говорили, общались с ним исключительно как с адвокатом. Похоже, он заботился о неприкосновенности своей личной жизни, – говорит Юхан.

«Одиночка, – думает Малин. – Эксцентрик-одиночка в самом большом замке Эстергётланда. Но никто, никто не может жить совсем один. Или?..»

– Он не был женат, – напоминает Свен. – Может, гомосексуалист?

– Это нам неизвестно, – отвечает Малин. – Вы допросили отца Петерссона? – спрашивает она. – Он может знать и о его сексуальности, и о многом другом.

– Нет, – отвечает комиссар. – Мы только сообщили ему о смерти сына. Малин и ты, Харри, займитесь этим после того, как попытаетесь дозвониться до Йохена Гольдмана.

– Уже сейчас? – удивляется Харри. – Ведь у него только вчера умер сын!

– Мы не можем ждать.

Малин кивает в знак согласия.

Она с отвращением думает о предстоящей встрече. Если что и тяжело вынести в день похмелья, вроде сегодняшнего, так это запах больничных простыней и катетеров.

Больница в Олерюде. Конечная станция. Может статься, он находится в отделении для страдающих деменцией[41]41
  Деменция – слабоумие.


[Закрыть].

– Что еще? – голос Свена звучит оживленно. – Малин, еще что-нибудь?

Он говорит ей своим взглядом, что знает о ее похмелье, но не собирается делать никаких послаблений в работе.

Форс качает головой.

– Мы говорили с Линнеей Шёстедт, – отвечает она спустя некоторое время, – пожилой дамой, проживающей в одном из домов на замковых землях. Она угрожала нам оружием, когда мы к ней постучали.

– Что она делала? – переспрашивает Свен, и Малин замечает усмешку на лице Вальдемара.

– Она как будто испугалась, – поясняет Харри. – Сказала, что никогда не знаешь, с кем придется иметь дело. И в этом она права.

– Дама быстро успокоилась, – продолжает Малин. – Она видела какой-то черный автомобиль на рассвете, так ей показалось. Не помнит, спала она или нет.

– Не помнит?

– Да, ей трудно бывает отличить сон от яви.

Комиссар качает головой.

– А что за машина?

– Этого она не знает.

– Мы должны принять это во внимание. Какую машину водит Фогельшё?

– Темно-синий «Ягуар», – отвечает Малин.

Темный автомобиль.

«Она могла видеть Акселя Фогельшё или Юханссона и Линдмана, когда они проезжали, – рассуждает про себя Форс. – Может, кого-нибудь из детей старика Акселя? Нет ли у Катарины Фогельшё другой машины? Или кого-нибудь из старых знакомых Петерссона, Гольдмана?»

– Никто не звонил? – с надеждой в голосе спрашивает Вальдемар.

Но Свен качает головой.

– Будем работать дальше. Может, кто-нибудь откликнется теперь, когда все это просочилось в прессу и Карим обратился с просьбой к населению.

– В «Коррен» много сегодня о нашем деле, – говорит Юхан. – В государственных СМИ тоже. Об убийстве, погоне, о том, что мы арестовали Фредрика Фогельшё.

– И ничего такого, чего бы мы не знали? – спрашивает Свен.

Юхан качает головой.

– Обязательно должен найтись кто-нибудь, кто сообщит что-нибудь о его аферах, – говорит Ловиса. – Пусть даже анонимно. Если только там есть что сообщать.

– Если он занимался сомнительными делами, то должен иметь контакты с криминальным миром этого города, – рассуждает Вальдемар. – Может, мне стоит навести справки у своих старых знакомых?

– Просто ты не хочешь заниматься бумагами, – смеется Свен. Но потом снова становится серьезным. – Сейчас бумаги для нас на первом месте, ты понял?

Вальдемар кивает.

– Малин, – говорит Шёман, – звони Гольдману. Посмотрим, что он скажет, если только это его номер.

Малин зажмуривает глаза и вспоминает бегущего Фредрика Фогельшё. Представляет тело, брошенное в замковый ров, чтобы душа осталась в той черной воде навсегда.

«Вместе с десятками или тысячами других душ, словно замурованных в камень и время, – думает она, – прикованных к своему несчастью, к своей судьбе, которой невозможно избежать и нельзя смириться. Одиночество красной нитью проходит через человеческую историю, – рассуждает Малин, – лежит в основе всего того, что с нами случается».