Текст книги "Приключения Арсена Люпена"

– Да, Белокурой дамы собственной персоной, шеф, соучастницы Арсена Люпена, таинственной Белокурой дамы, против кого у меня есть кое-какие улики, но я хочу собрать здесь, перед вами, свидетельства всех тех, кого она обчистила.

Он выглянул из окна.

– Она подходит к двери… Вошла… У нее нет никакой возможности ускользнуть от нас: Фолянфан и Дьези стерегут дверь… Белокурая дама в наших руках, шеф!

Почти сразу же на пороге появилась женщина, она была высокого роста, худенькая, очень бледная, волосы ее были ярко-золотого цвета.

Волнение так душило Ганимара, что он замолк, не в силах произнести ни слова. Она была здесь, перед ним, в его распоряжении. Какая победа над Арсеном Люпеном! И какой реванш! В то же время эта победа показалась ему слишком легко доставшейся, и он уже задумывался, не выскользнет ли Белокурая дама у него из рук благодаря какому-нибудь чуду, на которые такой мастак Арсен Люпен.

Тем временем она ждала, изумленная наступившей вокруг нее тишиной, и оглядывалась по сторонам, не скрывая беспокойства.

«Она уйдет! Она исчезнет!» – с ужасом подумал Ганимар.

Он резко встал между ней и дверью. Она повернулась и хотела выйти.

– Нет, нет, – сказал он, – почему вы хотите покинуть нас?

– Но в конце концов, сударь, что за поведение, я ничего не понимаю. Оставьте меня в покое…

– Уходить, сударыня, вам нет никаких резонов, зато их множество для того, чтобы остаться.

– И все-таки позвольте…

– Бесполезно. Вы не выйдете.

Совершенно бледная, обессилевшая, она села и прошептала:

– Что вам угодно?..

Ганимар чувствовал себя победителем. Белокурая дама была у него в руках.

Прекрасно владея собой, он четко выговорил следующее:

– Позвольте представить вам моего друга, о котором я вам говорил и который хотел бы купить драгоценности… в основном его интересуют бриллианты. Вам удалось достать тот, который вы мне обещали?

– Нет… нет… я не знаю… я что-то не помню.

– Да ну… Припомните-ка… Какая-то ваша знакомая должна была передать вам слегка окрашенный бриллиант… «что-то вроде голубого бриллианта», – сказал я, смеясь, и вы ответили мне: «Совершенно точно, я, наверно, смогу помочь вам». Припоминаете?

Она молчала, сумочка выпала у нее из рук. Она живо подняла ее с пола и прижала к груди. Руки ее слегка дрожали.

– Похоже, – сказал Ганимар, – вы нам не доверяете, госпожа де Реаль; я подам вам хороший пример и покажу, что есть у меня.

Он достал из своего портфеля свернутый листок бумаги, развернул его и протянул ей несколько волос.

– Вот для начала волосы Антуанетты Бреа, вырванные бароном и найденные в руке покойного. Я показывал их мадемуазель Жербуа: она определенно узнала цвет волос Белокурой дамы… тот же цвет, что и у вас, кстати… точно тот же.

Госпожа Реаль тупо смотрела на него, словно она и в самом деле не понимала смысла сказанных им слов. Он продолжал:

– А вот два флакона из-под духов, без этикеток, правда, и пустые, но вполне еще пахнущие для того, чтобы мадемуазель Жербуа смогла сегодня утром различить запах духов той самой Белокурой дамы, которая была ее спутницей по путешествию в течение двух недель. А ведь один из флаконов был в комнате, которую занимала в замке Крозон госпожа де Реаль, а другой – в вашей, в той, которую вы занимали в гостинице «Бориваж».

– Что вы такое говорите!.. Белокурая дама… замок Крозон…

Не говоря ни слова, инспектор выложил на стол четыре листка.

– И наконец, – сказал он, – на этих четырех листках – образцы почерков: Антуанетты Бреа; той дамы, которая написала записочку господину Гершманну во время аукциона; госпожи де Реаль в пору ее пребывания в замке; и четвертый – ваш собственный, сударыня… это ваше имя и ваш адрес – вы оставили его у портье в гостинице «Бориваж» в Трувиле. Так вот, сличите эти четыре почерка. Они ничем не отличаются друг от друга.

– Но вы, сударь, сошли с ума! Вы с ума сошли! Что все это значит?

– Это значит, сударыня, – вскочив с места, прокричал Ганимар, – что Белокурая дама, приятельница и соучастница Арсена Люпена, не кто иная, как вы!..

Он рывком распахнул дверь в соседнюю комнату, налетел на господина Жербуа, развернул его за плечи и поставил перед госпожой Реаль:

– Господин Жербуа, признаете ли вы особу, похитившую вашу дочь, особу, которую вы видели у мэтра Дэтинана?

– Нет.

Все испытали такой шок, словно сотряслись стены. Ганимар отказывался поверить услышанному.

– Да нет!.. Не может быть… послушайте-ка, ну, подумайте хорошенько…

– Да чего тут думать… сударыня действительно так же белокура, как и Белокурая дама, так же бледна… но вовсе на нее не похожа.

– Я не могу в это поверить… с подобной ошибкой нельзя смириться… Господин д’Отрек, вы ведь узнаете Антуанетту Бреа?

– Я видел Антуанетту Бреа у дядюшки… это не она.

– И эта сударыня вовсе не госпожа де Реаль, – подтвердил граф де Крозон.

Это был сокрушительный удар. Ганимар, совершенно ошеломленный, стоял не шевелясь, ничего не видя перед собой. Ото всех его комбинаций ничего не осталось. Здание рушилось.

Господин Дюдуи встал со своего места.

– Простите нас, сударыня, вышла печальная ошибка, и я очень прошу вас ее забыть. Но чего я толком не могу понять, так это вашего странного поведения… вашего замешательства на протяжении всего времени, пока вы здесь с нами.

– О боже, сударь, да я просто боялась… у меня в сумочке драгоценностей больше, чем на сто тысяч франков, а манеры вашего друга меня никак не успокаивали.

– А ваши вечные отлучки, это что значит?

– Но разве дело, которым я занимаюсь, не требует этого?

Господину Дюдуи ответить было нечего. Он повернулся к своему подчиненному:

– Вы с прискорбным легкомыслием собрали вашу информацию, Ганимар, и вели себя только что самым неучтивым образом по отношению к сударыне. Извольте явиться ко мне в кабинет для объяснений.

Разговор был закончен, и шеф Сюрте уже собрался уходить, когда произошло нечто из ряда вон выходящее. Госпожа Реаль подошла к инспектору и сказала ему:

– Я так поняла, что ваша фамилия – Ганимар… Я не ошибаюсь?

– Нет.

– Тогда, значит, письмо это для вас, я получила его сегодня утром, вот, смотрите, какой адрес указан здесь: «Господину Жюстену Ганимару, в заботливые руки „госпожи де Реаль“». Я подумала, что это – шутка, я ведь под этим именем вас не знала, но этому неизвестному корреспонденту, без сомнения, было известно о нашем с вами свидании.

Какое-то странное предчувствие подсказывало Жюстену Ганимару, что надо немедленно схватить и уничтожить письмо. Но в присутствии начальника он на это не осмелился и вскрыл его. Едва внятным голосом он прочел следующее:

– «Жили-были некая Белокурая дама, некий Люпен и некий Ганимар. И злой Ганимар хотел причинить зло красивой Белокурой даме, а добрый Люпен не хотел допустить этого. И тогда добрый Люпен, которому нужно было, чтобы Белокурая дама подружилась с графиней де Крозон, велел ей назваться именем госпожи де Реаль, почти совпадавшим с именем честной коммерсантки, такой же золотоволосой и бледнолицей. Добрый Люпен рассуждал так: „Если когда-нибудь злой Ганимар нападет на след Белокурой дамы, как мне будет удобно навести его на след честной коммерсантки!“ Разумная предосторожность принесла свои плоды. Маленькое объявление, посланное мною в газету, которую читает злой Ганимар, флакон из-под духов, нарочно оставленный в гостинице „Бориваж“ самой Белокурой дамой, имя и адрес госпожи Реаль, оставленный ею же в регистрационной книге гостиницы, и игра была сыграна. Что вы на это скажете, а, Ганимар? Я хотел поведать вам об этом приключении со всеми подробностями, зная, что с вашим умом вы первый и посмеетесь над ним. Оно и в самом деле довольно пикантно, и, должен признаться, я, со своей стороны, здорово развлекся. А вам, дорогой друг, большое спасибо, и передайте мои наилучшие пожелания блистательному господину Дюдуи. Арсен Люпен».

– Да он знает все! – простонал Ганимар, которому было вовсе не до смеха. – Он знает даже то, чего я никому не говорил! Как он мог знать, что я попрошу вас прийти, шеф? Как мог он узнать о том, что я обнаружил первый флакон?.. Как мог он это узнать?..

Он топал, стучал ногами, рвал на себе волосы, был в самом глубоком отчаянии.

Господину Дюдуи стало жаль его.

– Ну ладно, Ганимар, успокойтесь, в следующий раз мы попытаемся быть удачливее.

И шеф Сюрте удалился вместе с госпожой Реаль.

Прошло десять минут. Ганимар читал и перечитывал письмо Люпена. В углу комнаты господин и госпожа де Крозон, господин д’Отрек и господин Жербуа с жаром что-то обсуждали. Наконец граф подошел к инспектору и сказал ему:

– В общем, получается, сударь, что мы ни на шаг не продвинулись.

– Простите. В результате моего расследования установлено, что Белокурая дама, вне всяких сомнений, героиня всех этих событий и что руководит ею Люпен. Это уже огромный шаг вперед.

– Который никуда не ведет. Задача, быть может, стала еще менее определенной. Белокурая дама убивает, чтобы украсть бриллиант, и не крадет его. Затем она крадет его, и только для того, чтобы избавиться от него и отдать в чужие руки.

– Тут уж я ничего не могу поделать.

– Конечно, но, быть может, кто-нибудь другой смог бы…

– Что вы хотите этим сказать?

Граф никак не решался заговорить, и тогда слово взяла графиня и очень четко произнесла:

– Есть только один человек, единственный, кто, кроме вас, по моему мнению, способен победить Люпена и заставить его сдаться. Господин Ганимар, вы не обидитесь, если мы попросим помощи у Херлока Шолмса?

Ганимар вконец растерялся:

– Да нет… только… я не очень хорошо понимаю…

– Так вот. Все эти тайны меня крайне раздражают. Я хочу разобраться. И господин Жербуа, и господин д’Отрек тоже, поэтому мы решили обратиться к знаменитому английскому сыщику.

– Вы правы, сударыня, – сказал инспектор, и нельзя было не оценить его скромности, – вы правы; у старого Ганимара не хватает сил сражаться с Арсеном Люпеном. Удастся ли это Херлоку Шолмсу? Я желаю ему победы, потому что в высшей степени восхищаюсь им. Однако… маловероятно, что…

– Маловероятно, что у него это получится?

– Да, таково мое мнение. Я считаю, что исход дуэли между Херлоком Шолмсом и Арсеном Люпеном заранее предрешен. Англичанин потерпит поражение.

– Но на вас, во всяком случае, он может рассчитывать?

– Целиком и полностью, сударыня. Мое содействие ему обеспечено.

– Вы знаете его адрес?

– Да, Паркер-стрит, двести девятнадцать.

В тот же вечер господин и госпожа де Крозон отказались от своего иска к консулу Блейшену и отправили коллективное письмо Херлоку Шолмсу.

Глава третья
Херлок Шолмс открывает военные действия

– Что угодно господам?

– Все, что хотите, – ответил Арсен Люпен, как человек, которого меньше всего интересует, что именно он будет есть… – Все, что угодно, только никакого мяса и ничего спиртного.

Гарсон, высокомерно поглядев на нас, удалился.

– Как, вы еще и вегетарианец? – воскликнул я.

– Да, все больше и больше становлюсь им, – подтвердил Люпен.

– И из каких же соображений? Вкуса, веры, а может, привычки?

– Из соображений режима питания.

– И вы не делаете исключений из своих правил?

– Да нет, почему же! Когда я бываю в свете… чтобы не выделяться…

Мы ужинали с Арсеном Люпеном вдвоем неподалеку от Северного вокзала, сидели в глубине ресторанчика, куда он меня пригласил. Он любит вот так время от времени позвонить мне утром и назначить свидание в каком-нибудь уголке Парижа. Он всегда неистощимо остроумен, полон жизненных сил, простой и добрый ребенок, и всегда у него есть для меня какая-нибудь неожиданная история, воспоминание, рассказ о приключении, о котором я ничего не знал.

В тот вечер он показался мне более возбужденным, чем обычно. Он смеялся и болтал с необычайным воодушевлением, со своей особенной ироничностью, ироничностью без горечи, легкой и очень непосредственной. Было приятно видеть его таким, и я не мог отказать себе в удовольствии сказать ему об этом.

– О да! – воскликнул он. – Последнее время мне все кажется восхитительным, жизнь свою я ощущаю как бесконечное богатство, которого никогда не растрачу. А я ведь, видит Бог, своих сил не жалею и счет своей жизни не веду!

– Может, зря?

– Я же вам говорю, богатство это неисчерпаемо, я могу тратить сколько угодно, даже разбазаривать его, могу пускать все свои силы, всю свою молодость по ветру, это только освобождает место для новых, еще более жизненных сил, для еще большей молодости… И потом, действительно, моя жизнь прекрасна! Стоит мне только захотеть, не так ли, и не сегодня завтра – как знать – я могу стать… спикером, директором завода, политическим деятелем… Ну так вот, клянусь вам, ничего подобного мне никогда и в голову не приходило! Я – Арсен Люпен, Арсеном Люпеном и останусь. И я совершенно напрасно ищу в истории судьбу, которую можно было бы сравнить с моей, жизнь более яркую и более насыщенную… Наполеон, быть может? Вот разве что… Но ведь Наполеон в конце своей императорской карьеры, во время французской кампании, когда Европа уже почти раздавила его, шел на каждую свою битву, думая, а не последняя ли она для него![48]48
  Имеется в виду период от 1 марта 1815 г., когда Наполеон Бонапарт, сбежавший с острова Эльба (куда он был сослан в 1814 г.), высадился на берегу Франции, до 20 марта 1815 г., когда он вступил в Париж. Это было беспримерное «завоевание» Франции: войска переходили на сторону Наполеона без боя; провинция за провинцией, город за городом падали к его ногам без тени сопротивления. Наполеон без единого выстрела за 19 дней прошел от средиземного побережья до Парижа, изгнал династию Бурбонов и воцарился снова. (Примеч. ред.)


[Закрыть]

Был ли Люпен серьезен? А может, шутил? Он опять загорелся, видимо, новой мыслью и продолжал:

– Видите ли, весь секрет – в опасности! В постоянном ощущении опасности! Дышать ею, как дышат воздухом, окружать себя ею; она подсказывает, вопит, подстерегает, приближается… А ты посреди бури остаешься спокойным, не двигаешься!.. В противном случае – погибнешь… Есть только одно ощущение, которое чего-то стоит, – ощущение гонщика, сидящего за рулем! Но гонки длятся одно утро, а мои гонки – всю мою жизнь!

– Какая восторженность! – воскликнул я… – И вы хотите, чтобы я поверил, будто у вас сегодня нет каких-то особых причин для возбужденности?

Он улыбнулся.

– Ну-ну, – сказал он, – вы тонкий психолог. В самом деле, кое-что есть.

Он налил себе полный стакан воды, залпом проглотил его и спросил меня:

– Вы «Тан» сегодняшний не видели?

– Да нет, а что?

– Сегодня во второй половине дня Херлок Шолмс должен был пересечь Ла-Манш и прибыть к шести часам в Париж.

– Черт возьми! А зачем?

– Это небольшое путешествие ему предложили совершить де Крозоны, племянник д’Отрека и Жербуа. Они встретились на Северном вокзале, и там к ним присоединился Ганимар. Теперь они уже все шестеро вместе.

Я никогда, несмотря на горячее любопытство, которое он у меня вызывает, не позволяю себе расспрашивать Арсена Люпена о его личных делах, пока он сам не заговорит о них. Это с моей стороны вопрос деликатности, и я ею не поступаюсь. Впрочем, на тот момент в связи с голубым бриллиантом его имя, во всяком случае официально, еще не упоминалось. Так что я набрался терпения и помалкивал. Он заговорил снова:

– «Тан» публикует также интервью с этим великолепным Ганимаром, из которого следует, что некая Белокурая дама, моя приятельница, убила барона д’Отрека и попыталась похитить у госпожи де Крозон ее знаменитый перстень. Ну и, конечно же, он обвиняет меня в том, что я тут подстрекатель.

Меня пробила дрожь. Неужели это правда? Должен ли я поверить, что привычка к воровству – его способ существования, – сама логика событий довела этого человека до подобного преступления? Я внимательно смотрел на него. Он казался таким спокойным, взгляд его был таким открытым!

Я рассматривал его руки: они были бесконечно изящны, просто скульптурной безупречности, это были руки не преступника, а артиста.

– У Ганимара галлюцинации, – прошептал я.

Он стал возражать:

– Нет, нет. Ганимар наделен некоторой проницательностью, а порой… даже умом.

– Умом!

– Да, да. Вот, например, это интервью, оно сделано рукой мастера. Во-первых, он сообщает о прибытии своего английского соперника, чтобы я был начеку, тем самым усложняя ему задачу. Во-вторых, он уточняет, что именно ему удалось сделать, насколько он продвинулся в расследовании, чтобы Шолмс мог похвастаться только своими собственными открытиями. Это честная игра.

– Как бы там ни было, но у вас теперь два соперника, и каких!

– Ну, один в счет не идет.

– А другой?

– Шолмс? Да, должен признать, он достойный соперник. Именно это и приводит меня в восторг, потому-то вы и видите меня в таком веселом настроении. Во-первых, это вопрос честолюбия: значит, все полагают, что для меня не слишком большой почет – призвать знаменитого англичанина. Затем представьте себе, какое удовольствие может получить боец вроде меня от дуэли с Херлоком Шолмсом. И наконец-то! Я должен буду действовать в полную свою силу! Я ведь его знаю, этот добрый человек не уступит ни пяди.

– Он силен.

– Очень силен. Я думаю, что сыщика, равного ему, просто не было и нет. У меня перед ним только то преимущество, что он нападает, а я защищаюсь. Моя роль легче. А в остальном…

Он едва заметно улыбнулся, заканчивая начатую фразу:

– А в остальном его методы борьбы я знаю, а он моих не знает. И у меня в резерве есть кое-какие секреты, над которыми ему придется поломать голову…

Он постукивал пальцем по столу, с восторгом произнося короткие фразы:

– Арсен Люпен против Херлока Шолмса… Франция против Англии… Трафальгар наконец-то будет отмщен!..[49]49
  Имеется в виду Трафальгарская битва – морское сражение между английским и франко-испанским флотом 21 октября 1805 г. у мыса Трафальгар на атлантическом побережье Испании. В этом сражении английский флот под командованием вице-адмирала Горацио Нельсона разгромил объединенный флот Франции и Испании, которым командовал французский адмирал Пьер Вильнёв. (Примеч. ред.)


[Закрыть] О! Несчастный… он не сомневается, что я подготовлен… а предупрежденный Люпен…

Он резко замолчал, сильно закашлявшись, и прикрыл лицо салфеткой, будто поперхнулся.

– Хлебная крошка? – спросил я его. – Выпейте воды.

– Нет, не в том дело, – сказал он приглушенным голосом.

– Тогда в чем же?

– Мне не хватает воздуха.

– Хотите открыть окно?

– Нет, я ухожу… быстро дайте мне пальто и шляпу, я сматываюсь…

– Да? Но это значит, что…

– Вот те двое, которые только что вошли… видите, вот тот, что повыше… так когда мы будем уходить, идите слева от меня, чтобы он не мог меня разглядеть.

– Тот, который садится сейчас за вашей спиной?

– Именно… По причинам личного порядка я предпочитаю… На улице я вам все объясню…

– Но кто же это?

– Херлок Шолмс.

Он сделал над собой огромное усилие, будто ему было стыдно, что он так разволновался, положил салфетку, выпил стакан воды и сказал мне, полностью овладев собой и улыбнувшись:

– Смешно, правда? Меня ведь не так-то легко взбудоражить, но это неожиданное видение…

– А чего вы боитесь? Вас же невозможно узнать, настолько вы всегда перевоплощаетесь! Я сам, всякий раз встречаясь с вами, думаю, что передо мной какой-то новый человек.

– Он меня узнает, – сказал Арсен Люпен. – Он видел меня только однажды[50]50
  «Арсен Люпен, джентльмен-грабитель» (рассказ «Херлок Шолмс явился слишком поздно»). (Примеч. автора.)


[Закрыть], но я почувствовал, что он меня запомнил навсегда, нет, нет, он видел не мой постоянно меняющийся облик, а меня самого, самую сущность мою… И потом… потом… я этого не ждал, черт возьми!.. Какая необыкновенная встреча!.. Этот маленький ресторанчик…

– Так что же, мы уходим? – спросил я его.

– Нет… нет…

– Что вы будете делать?

– Лучше всего действовать честно… отдаться на его милость…

– Но вы же об этом и не думаете?

– Думаю… К тому же у меня будет то преимущество, что спрашивать буду я, узнаю, что знает он… Послушайте-ка, у меня ощущение, что он сверлит глазами мой затылок, смотрит на плечи… копается в памяти, вспоминает…

Он размышлял. Я смотрел на его хитрую улыбочку в углах губ; затем вдруг, повинуясь скорее прихотям своей импульсивной натуры, чем потребностям момента, он встал, резко развернулся и в легком поклоне очень весело произнес:

– Какими судьбами? Вот уж действительно повезло… Позвольте представить вам моего друга…

На какие-то несколько секунд англичанин совсем растерялся, потом инстинктивно рванулся встать, готовый броситься на Арсена Люпена. Тот покачал головой:

– Вы были бы не правы… не говоря о том, что и поступок это некрасивый… и такой бесполезный!..

Англичанин смотрел по сторонам, словно искал помощи.

– Тоже бесполезно, – сказал Люпен. – Да и уверены ли вы, что у вас достанет способностей поймать меня? Ну же, покажите себя хорошим игроком.

Показать себя хорошим игроком в данном случае было малособлазнительным. Тем не менее, по всей вероятности, эта роль показалась англичанину наилучшей, потому что он привстал и довольно холодно сказал:

– Господин Вильсон, мой друг и помощник, – господин Арсен Люпен.

Изумление Вильсона вызвало взрыв смеха. Вытаращенные глаза и широко открытый рот двумя поперечными полосами перечеркивали его сияющее, лоснящееся и налитое, как яблоко, лицо, обрамленное шевелюрой бобриком и короткой бородкой, волосами, росшими, как трава, густыми и частыми.

– Вильсон, вы не скрываете своей оторопи, а меж тем события происходят обычнейшие на этом свете, – произнес Херлок Шолмс, не скрывая насмешки.

Вильсон прошептал:

– Почему вы его не арестовываете?

– Вы и не заметили, Вильсон, что этот джентльмен стоит между мной и дверью и в двух шагах от выхода. Я и пальцем бы не успел пошевелить, как он уже был бы на улице.

– Пусть это в расчет не идет, – сказал Люпен.

Он обошел столик и уселся таким образом, что англичанин оказался между ним и дверью. Это значило отдаться в его распоряжение.

Вильсон посмотрел на Шолмса, как бы спрашивая, можно ли ему восхищаться таким смелым поступком. Англичанин был непроницаем. Но через некоторое время он позвал:

– Гарсон!

Официант подошел. Шолмс заказал:

– Содовой, пива и виски.

Перемирие было подписано… до новых распоряжений. Вскоре мы мирно болтали все вчетвером, сидя за одним столиком.

Херлок Шолмс – это человек… похожий на всех тех, кого мы видим каждый день. Ему лет пятьдесят, и он смахивает на любого честного малого, который всю жизнь свою проводит за конторкой со счетными книгами. Ничем он не отличается от обычного лондонского горожанина, ни рыжеватостью, ни гладко выбритым подбородком, ни тяжеловатым немного лицом – ничем, если бы не его глаза, невероятно острые, живые и проницательные.

И потом, это Херлок Шолмс, то есть некий феномен интуиции, наблюдательности, ясновидения и находчивости. Можно подумать, что природа развлеклась, взяв за образцы два типа сыщиков – Дюпена Эдгара По[51]51
  По Эдгар Аллан (1809–1849) – американский писатель, родоначальник детективной литературы. В рассказе «Убийство на улице Морг» (1841) он впервые создал образ детектива-любителя Дюпена, наделенного необыкновенными способностями к логическому анализу.


[Закрыть] и Лекока Габорио[52]52
  Габорио Эмиль (1832–1873) – французский писатель, чьи детективные произведения были очень популярны в XIX в. Во многих из них действует полицейский Лекок, который раскрывает преступления благодаря своей наблюдательности, пониманию психологии преступников, способности к перевоплощению.


[Закрыть], чтобы на свой лад создать нечто еще более экстраординарное и еще более фантастическое. И действительно, когда слышишь обо всех этих подвигах, которые сделали его знаменитым на весь мир, возникает вопрос, а не придуманный ли персонаж этот самый легендарный Херлок Шолмс, герой, родившийся живым в голове у какого-нибудь великого писателя, ну, у кого-то вроде Конан Дойла например.

Сразу же, поскольку Арсен Люпен спросил его о том, надолго ли он приехал, Херлок Шолмс взял быка за рога.

– Мое пребывание здесь целиком зависит от вас, господин Люпен.

– О! – захохотал тот. – Если бы это зависело от меня, я бы попросил вас вечером отправиться обратно на том же пароходе.

– Сегодня вечером немного рано, но я надеюсь, что через неделю или дней через десять…

– Вы, стало быть, так спешите?

– Я веду сейчас много расследований: ограбление Англо-китайского банка, похищение леди Экклстон… А что, господин Люпен, как вы думаете, недели хватит?

– С лихвой, если вы собираетесь заниматься двойным делом о голубом бриллианте. Впрочем, именно столько времени и потребуется мне, чтобы принять некоторые предосторожности в том случае, если раскрытие этого двойного дела даст вам кое-какие опасные для моей безопасности преимущества.

– Да, но я как раз и рассчитываю, – сказал англичанин, – получить эти преимущества за неделю или за десять дней.

– И арестовать меня на одиннадцатый, быть может?

– На десятый, это крайний срок.

Люпен подумал и покачал головой:

– Трудно… трудно…

– Трудно, да, но возможно, значит наверняка удастся…

– Наверняка удастся, – сказал Вильсон, будто бы он сам отличился в целой серии операций, которые и приведут его коллегу к намеченной цели.

Херлок Шолмс улыбнулся:

– Вильсон, который хорошо во всем этом разбирается, здесь как раз для того, чтобы подтвердить вам, что именно так и будет.

И продолжал:

– Совершенно очевидно, что всех козырей у меня на руках нет, поскольку речь идет о событиях, произошедших много месяцев назад. Мне не хватает подробностей, каких-то деталей, наводящих на след, на которых я обычно строю свое расследование.

– Вроде пятен грязи и пепла сигареты, – важно произнес Вильсон.

– Но помимо замечательных выводов господина Ганимара, в моем распоряжении есть все газетные заметки, написанные по этому поводу, собраны все наблюдения и – как вывод из всего собранного мною – кое-какие собственные соображения по этому делу.

– Кое-какие намерения, которые возникли у нас, когда мы анализировали произошедшее и строили гипотезы, – со значением добавил Вильсон.

– Не будет ли нескромным, – спросил Арсен Люпен тем почтительным тоном, которым он вообще говорил с Шолмсом, – не будет ли нескромным спросить вас, в целом какое у вас сложилось мнение?

Поистине, это было впечатляющее зрелище – видеть этих двоих рядом друг с другом, беседующих, опершись локтями о стол, степенно и основательно, словно они должны решить трудную задачу или прийти к общему выводу в ученом споре. Оба были в высшей степени ироничны, оба наслаждались этой своей ироничностью, оба – дилетанты, и оба – художники. Вильсон от удовольствия просто млел.

Херлок, не торопясь, набил трубку, закурил и сделал вот такое заявление:

– Надеюсь, что наше дело куда менее сложное, чем это кажется на первый взгляд.

– В самом деле, куда менее сложное, – повторил Вильсон, верное эхо Шолмса.

– Я говорю «дело», потому что считаю, что оно одно. Смерть барона д’Отрека, история с перстнем, и не будем забывать о тайне билета номер пятьсот четырнадцать, серия двадцать три: все это сводится к тому, что можно назвать загадкой Белокурой дамы. Потому что, насколько я понимаю, речь идет о том, чтобы просто найти связь между тремя эпизодами одной и той же истории, выявить в них то самое, что доказывает единство применявшихся во всех трех случаях методов. Ганимар, чьи суждения довольно поверхностны, видит это общее в способности исчезать, в возможности приходить и уходить, оставаясь невидимым. Я не могу удовлетвориться объяснением, что мы имеем дело с чудесами.

– И что же?

– А то, – четко произнес Шолмс, – что все три эпизода характеризуются тем общим в них, что место действия всегда (и это очевидно, хотя до сих пор никем не подмечено) заранее умышленно выбрано вами. И с вашей стороны это больше чем план, это какая-то необходимость, условие sine qua non[53]53
  Без чего нет (лат.).


[Закрыть] успеха.

– Вы не могли бы поподробнее?..

– С легкостью. Итак, с самого начала вашей ссоры с господином Жербуа, разве не очевидно, что квартира мэтра Дэтинана, то есть место, где вы все непременно должны были встретиться, была выбрана вами? Более надежного, на ваш взгляд, и быть не может, раз вы, можно сказать публично, назначаете там свидание Белокурой даме и мадемуазель Жербуа.

– Дочке учителя, – уточнил Вильсон.

– Теперь поговорим о голубом бриллианте. Пытались ли вы завладеть им раньше, с тех пор как он появился у барона д’Отрека? Нет. Но барон наследует после смерти брата этот особняк: шесть месяцев спустя – появление Антуанетты Бреа и первая попытка. Бриллиант ускользнул от вас, и продажа с большой помпой организована в отеле Друо. Будет ли свободной эта продажа? Получит ли самый богатый ценитель эту драгоценность? Отнюдь. В тот самый момент, когда банкир Гершманн должен стать его обладателем, некая дама передает ему письмо, в котором запугивает его, и вот уже бриллиант покупает графиня де Крозон, подготовленная этой самой дамой. Исчезает ли он тут же? Нет: у вас нет для этого возможности. И потому – пауза. Но графиня воцаряется в своем замке. Именно этого вы и ждали. Перстень исчезает.

– Чтобы вновь появиться в зубном порошке консула Блейшена. Странная аномалия, – возразил Люпен.

– Бросьте, – воскликнул Шолмс, стукнув кулаком по столу, – мне-то не надо пересказывать этот вздор. Пусть дураки на этом попадаются, но не такая старая лиса, как я!

– Что значит?..

– Что значит…

Шолмс выждал минуту, словно хотел произвести эффект. Наконец он высказался:

– Голубой бриллиант, обнаруженный в зубном порошке, – фальшивый. Настоящий вы оставили у себя.

Арсен Люпен некоторое время молчал, затем, смотря прямо в глаза англичанину, просто сказал:

– Вы опасный человек, господин Шолмс.

– Действительно опасный человек, – подчеркнул Вильсон, замирая от восторга.

– Да, – подтвердил Люпен, – все проясняется, все видно в истинном свете. Ни один из следователей, ни один из журналистов, а они все буквально помешаны на этом деле, не подошел так близко к истине. Это чудо интуиции и логики.

– Подумаешь! – сказал англичанин, весьма польщенный похвалой такого ценителя. – Стоило только подумать.

– Стоило уметь думать, а так мало людей, которые на это способны! Но теперь, когда поле подозрений сузилось и почва расчищена…

– Теперь мне осталось только раскрыть, почему эти три события произошли в доме двадцать пять на улице Клаперон, в доме сто тридцать четыре на проспекте Анри Мартен и в стенах замка де Крозонов. Все дело в этом. Остальное – вздор, шарады для ребенка. А вы другого мнения?

– Точно того же.

– В таком случае, господин Люпен, разве я буду не прав, если еще раз повторю, что я справлюсь с этой работой за десять дней?

– Да, через десять дней вы все будете знать.

– И вы будете арестованы.

– Нет.

– Нет?

– Для того чтобы я был арестован, нужно такое невероятное стечение обстоятельств, такой каскад неудач, что я этой возможности просто не допускаю.

– То, чего не могут допустить обстоятельства и неудачи, сможет достичь воля и упорство человека, господин Люпен.

– Да, если воля и упорство другого человека не противопоставят ему непобедимые препятствия.

– Непобедимых препятствий не существует, господин Люпен.

Они обменялись долгим взглядом, ни один ни другой с вызовом не смотрел, оба были спокойны и полны отваги. Это было звонкое скрещение шпаг перед боем. Чистое и честное.

– В добрый час! – воскликнул Люпен. – Вот это человек! Противник – да, это редкая птица, да к тому же Херлок Шолмс! Вот будет забава!

– Вы не боитесь? – спросил Вильсон.

– Почти нет, господин Вильсон, и доказательство тому, – сказал, поднимаясь, Люпен, – что я поспешу отступить… и не рисковать быть застигнутым врасплох. Так мы говорили о десяти днях, господин Шолмс?

– Да, десять дней. Сегодня воскресенье. Считая со среды – неделя, и все будет закончено.

– И я буду в наручниках?

– Без малейшего сомнения.

– Черт возьми! А мне-то так нравится моя спокойная жизнь. Никаких неприятностей, свежий ветерок одного-другого дела, полицию к черту, и к тому же приятное ощущение всеобщей симпатии, окружающей меня… И все это менять! Наконец-то другая сторона медали… После хорошей погоды – дождь… Тут уж не до смеха. Прощайте!

– Поспешайте, поспешайте, – сказал Вильсон, полный внимания к человеку, с которым Шолмс явно считался, – не теряйте ни минуты.