Текст книги "Приключения Арсена Люпена"

Глава пятая
Похищение

Херлок Шолмс хранил спокойствие. Протестовать? Обвинять этих двоих? Все это было бесполезно. Без доказательств, а их у него – никаких, да и тратить время на то, чтобы искать их, он не собирается, ему все равно не поверят.

С досады сжав кулаки, Шолмс думал только о том, чтобы торжествующий Ганимар не заметил, насколько он взбешен и разочарован. Он почтительно поклонился братьям Леру, достойным защитникам общества, и удалился.

В вестибюле он подошел к низенькой дверце, ведущей в подвал, и поднял маленький красный камушек – это был гранат.

На улице он обернулся и прочел на доме № 40 надпись: «Архитектор Люсьен Дестанж, 1877».

На доме № 42 – та же надпись.

«И в каждом – два выхода, – подумал он. – Дома № 40 и № 42 соединены между собой. И как я об этом не подумал! Я должен был остаться на ночь вместе с этими полицейскими».

Он заговорил с ними:

– Двое ведь выходили из этой двери, пока меня не было?

И он показал на дверь соседнего дома.

Он взял под руку главного инспектора и увлек его за собой:

– Господин Ганимар, вы всласть насмеялись и, верно, не очень сердитесь на меня за то беспокойство, которое я причинил вам…

– Да я нисколько не сержусь на вас.

– Правда? Но даже самые лучшие шутки приедаются, и, на мой взгляд, пора с ними кончать.

– Я такого же мнения.

– У нас сегодня уже седьмой день. Через три дня мне необходимо быть в Лондоне.

– О-о-о!

– И я буду там, сударь, и прошу вас, будьте и вы наготове в ночь со вторника на среду.

– Для экспедиции вроде сегодняшней! – насмешливо сказал Ганимар.

– Да, сударь, вроде сегодняшней.

– Которая закончится?..

– Поимкой Арсена Люпена.

– Вы на это надеетесь?

– Я клянусь вам честью, сударь.

Шолмс откланялся и пошел немного отдохнуть в ближайшем отеле, после чего, приободренный и вновь почувствовавший уверенность в собственных силах, он вернулся на улицу Шальгрен и, сунув в руку консьержке два луидора, выяснил, что братья Леру ушли, узнал, что дом принадлежит некоему господину Арминжа, и, взяв свечку, через дверцу, возле которой он подобрал гранат, спустился в подвал.

В самом низу лестницы он подобрал точно такой же гранат.

«Я не ошибся, – подумал он, – значит, именно так и соединены эти дома… Посмотрим, подойдет ли моя отмычка к двери погребка, принадлежащего жильцам первого этажа? Так… отлично… изучим шкафы с винами… Вот это да! Тут местами пыль стерта… и на земле чьи-то следы…»

Легкий шум заставил его прислушаться. Быстро закрыв дверь, он задул свечу и спрятался за горой пустых ящиков. Через несколько секунд он заметил, что один из металлических шкафов начал медленно поворачиваться вокруг своей оси вместе с частью стены, к которой был прикреплен. Засветился фонарь. Появилась чья-то рука. Вошел мужчина.

Он низко пригнулся к земле, как человек, который что-то ищет. Кончиками пальцев он разгребал пыль и несколько раз разгибался, бросая что-то в коробочку, которую держал в левой руке. Затем он стер свои следы, стер следы Арсена Люпена и Белокурой дамы и подошел к металлическому шкафу.

И тут он глухо вскрикнул и упал. На него набросился, Шолмс. Это было делом одной минуты, и самым заурядным на свете образом он был уложен на землю со связанными лодыжками и стянутыми веревкой запястьями.

Англичанин склонился над ним:

– Сколько ты хочешь за то, чтобы заговорить?.. Чтобы сказать все, что ты знаешь?

Человек улыбнулся ему в ответ так насмешливо, что Шолмс понял, насколько напрасен был его вопрос.

Ему пришлось довольствоваться осмотром карманов своего пленника, но разведка принесла только скромные плоды: связку ключей, носовой платок и маленькую картонную коробочку, которую он уже видел у этого субъекта и в которой лежала дюжина гранатов, абсолютно таких же, как те, что собрал Шолмс. Жалкая добыча!

Да и вообще, что делать с этим человеком? Ждать, пока друзья явятся к нему на подмогу и сдать их всех в руки полиции? А зачем? Что ему это даст в борьбе с Люпеном?

Он колебался, но осмотр коробочки помог ему принять решение. На коробочке был адрес: «Ювелир Леонар, улица Мира».

Он решил попросту оставить здесь этого человека. Задвинул шкаф, закрыл дверь и вышел из дома. Из ближайшего почтового отделения он послал пневматичку[54]54
  Пневматичка – пневматическая почта (от греч. Pneumatikos – воздушный) – транспорт для перемещения потоком воздуха по трубопроводам писем и мелких предметов, вложенных в патроны (капсулы). В Париже длина линий пневматической почты была около 600 км, при этом средняя скорость патрона доходила до 160 км в час. (Примеч. ред.)


[Закрыть] господину Дестанжу, в которой предупреждал его, что сможет прийти только завтра. Затем отправился к ювелиру и отдал ему гранаты.

– Меня прислала хозяйка. Эти камушки вывалились из ожерелья, которое она покупала у вас.

Шолмс угадал. Ювелир ответил ему:

– Да, да… Эта дама звонила мне. Она вскорости зайдет сама.

Только в пять часов Шолмс со своего поста на тротуаре заметил даму в густой вуали, чья походка показалась ему подозрительной. Сквозь стекло он увидел, как она выложила на прилавок старинную драгоценность, украшенную гранатами.

Почти сразу же она вышла, пешком прошлась по магазинам, поднялась по бульвару Клиши и свернула на улицы, которых англичанин не знал. Смеркалось; вслед за ней он проник (консьержке не удалось заметить его) в большой шестиэтажный дом, в котором было два корпуса и, стало быть, бесчисленное количество жильцов. На третьем этаже она остановилась и вошла в квартиру. Двумя минутами позже Шолмс рискнул и с большой осторожностью перепробовал один за другим ключи из связки, которой он недавно завладел. Четвертый ключ подошел.

Несмотря на темноту в комнатах, Шолмс увидел, что там совершенно пусто, как в нежилых помещениях, а все двери открыты. Но в конце коридора светилась лампа, и, приблизившись на цыпочках, он увидел сквозь зеркальное стекло без амальгамы, отделявшее гостиную от смежной с ней комнаты, даму в вуали, снимавшую пальто и шляпку; она положила их на единственное сиденье в этой комнате и облачилась в бархатный халат.

Затем он увидел, как она подошла к камину и нажала на кнопку электрического звонка. Половина панели справа от камина пришла в движение, сдвинулась прямо на стену и вписалась в соседнюю панель.

Как только расстояние между панелями стало достаточно широким, она прошла туда… и исчезла, унеся с собой лампу.

Система была простой. Шолмс воспользовался ею.

Он шел в темноте, на ощупь, но тут же почувствовал, что какие-то мягкие вещи касаются его лица. В свете зажженной спички он понял, что попал в маленькую гардеробную, где на металлических палках были развешены костюмы и платья. Он высвободил себе проход и остановился у дверного проема, закрытого ковром, точнее, изнанкой его. Когда догорела спичка, он заметил свет, просачивавшийся сквозь редкую и изношенную старинную ткань.

Он посмотрел туда.

Белокурая дама была здесь, у него перед глазами, на расстоянии вытянутой руки.

Она загасила лампу и включила электрическое освещение. Впервые Шолмс смог при ярком свете увидеть ее лицо. Он вздрогнул. Женщина, которую он наконец, в результате стольких ухищрений и маневров, выследил… была не кто иная, как Клотильда Дестанж.

Клотильда Дестанж – убийца барона д’Отрека и похитительница голубого бриллианта! Клотильда Дестанж – таинственная приятельница Арсена Люпена! Белокурая дама, в конце концов!

«Да, черт побери, – думал он, – ну и набитый же я дурак. Раз приятельница Люпена – блондинка, а Клотильда – брюнетка, я и не подумал соединить этих двух женщин в одну! Будто Белокурая дама могла оставаться белокурой после убийства барона и кражи бриллианта!»

Шолмсу была видна часть комнаты, элегантного дамского будуара, стены которого украшали светлая обивка и драгоценные безделушки. На низком постаменте стояла кушеточка из красного дерева. Клотильда сидела на ней, обхватив голову руками. Через некоторое время он понял, что она плачет. По ее бледным щекам, соскальзывая в рот, текли слезы, капля за каплей падали на ее бархатный халат. И опять слезы текли и текли, словно из неиссякаемого источника. Это было невероятно печальное зрелище – созерцание такого смертельного и в то же время достойного отчаяния, выражавшегося лишь в медленно текущей лавине слез.

Но вдруг за ее спиной открылась дверь. Вошел Арсен Люпен.

Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова, затем он опустился на колени подле нее, положил голову ей на грудь, обнял ее, и жест его был исполнен нежности и сострадания. Они так и застыли в этой позе. Безмолвная нежность объединила их, и слезы стали не такими обильными.

– Я бы так хотел сделать вас счастливой! – прошептал он.

– Я счастлива.

– Нет, вы плачете… Ваши слезы приводят меня в отчаяние, Клотильда.

Несмотря ни на что, она поддавалась обаянию его ласкового голоса; слушая его, она снова хотела надеяться и быть счастливой. Улыбка несколько смягчила ее черты, но какая это была грустная улыбка! Он стал умолять ее:

– Не будьте такой печальной, Клотильда, вы не должны быть такой. Вы просто не имеете права на это.

Она протянула вперед свои белые, изящные и нежные руки и очень серьезно сказала:

– Пока эти руки принадлежат мне, я буду печальной, Максим.

– Но отчего?

– Этими руками совершено убийство.

– Замолчите! – воскликнул Максим. – Не думайте об этом… Прошлое мертво, прошлое – не в счет.

И он стал целовать ее бледные руки, а она смотрела на него со светлеющей улыбкой, словно с каждым его поцелуем стирались потихоньку ужасные воспоминания.

– Вы должны любить меня, Максим, ни одна женщина не будет так любить вас. Я сделала все это, чтобы продолжать нравиться вам, и впредь буду поступать так, как вы прикажете, и даже больше, я буду исполнять тайные ваши желания. И разум мой, и душа восстают против этих моих поступков, но я не могу сопротивляться вам… все, что я делаю, я делаю машинально, потому что так надо вам, потому что вы этого хотите… и я готова и завтра… и всегда… поступать так же.

Он сказал с горечью:

– Ах, Клотильда, зачем только я втянул вас в свою бурную жизнь? Надо было мне оставаться для вас Максимом Бермоном, которого вы полюбили пять лет назад, и не рассказывать вам… о том, другом человеке, которого вы теперь знаете.

Но она сказала ему совсем тихо:

– Я и этого, другого, человека люблю и ни о чем не жалею.

– Да нет, вы жалеете о своей бывшей жизни, жизни на виду.

– Я ни о чем не жалею, когда вы рядом, – со страстью сказала она. – Когда я вижу вас, все правильно и нет ничего преступного. Какая разница, что я несчастлива вдали от вас – страдаю и плачу в ужасе от всего содеянного мною! Ваша любовь стирает все… я принимаю все… Но вы должны любить меня!..

– Я люблю вас не потому, что должен, Клотильда, но по той одной-единственной причине, что люблю вас.

– Вы уверены в этом? – доверчиво спросила она.

– Я уверен в себе так же, как в вас. Только жизнь моя жестока и лихорадочна, и я не всегда могу уделить вам столько времени, сколько хотел бы.

Она тут же всполошилась:

– Что случилось? Какая-нибудь новая опасность? Говорите же быстрее.

– О, пока ничего серьезного. Хотя…

– Что хотя?

– Ну, в общем, он напал на наш след.

– Шолмс?

– Да. Это он прислал Ганимара в венгерский ресторан. Это он поставил этой ночью полицейских возле дома на улице Шальгрен. У меня есть доказательства. Ганимар сегодня утром обыскал весь дом, и с ним был Шолмс. А кроме того…

– Что кроме того?

– Кроме того, вот еще что: нет одного из наших людей, Жаннио.

– Консьержа?

– Да.

– Так это я послала его сегодня утром на улицу Шальгрен подобрать там гранаты, которые выпали у меня из кармана.

– Он наверняка попал в ловушку, расставленную Шолмсом.

– Вовсе нет. Гранаты были доставлены к ювелиру на улицу Мира.

– Тогда что же случилось с ним потом?

– Ой, Максим, мне страшно.

– Пугаться пока нечего. Но положение и правда весьма серьезное. Что ему известно? Где он скрывается? Его сила в том, что он действует в одиночку. Ничто его не выдаст.

– И что вы решаете?

– Надо быть в высшей степени осмотрительными, Клотильда. Я давно уже решил переехать из своего дома туда, где я буду недостижим, вы знаете это мое убежище. Но вторжение Шолмса ускоряет события. Когда такой человек, как он, нападает на твой след, надо отдавать себе отчет в том, что он по этому следу неизбежно дойдет до конца. Так вот, я все подготовил. Послезавтра, в среду, переезд состоится. К полудню с ним будет покончено. В два часа я смогу и сам покинуть дом, после того как в нем не останется никаких следов нашего там пребывания, а это не такое простое дело. И потому отныне…

– Что отныне?

– Мы не должны с вами видеться, никто не должен видеть вас, Клотильда. Не выходите никуда. За себя я вообще не боюсь. Но я боюсь всего, как только это касается вас.

– Но ведь это невероятно, чтобы англичанин добрался до меня.

– С ним все может оказаться вероятным, и я его остерегаюсь. Вчера, когда меня едва не застиг ваш отец, я приходил, чтобы отыскать кое-что в шкафу, где лежат старые бумаги господина Дестанжа. Вот где таится большая опасность. Она вообще повсюду. Я чувствую, что враг бродит во тьме где-то поблизости от нас, он подступает все ближе и ближе. Я просто ощущаю, что он наблюдает за нами… стягивает свои сети вокруг нас. А меня моя интуиция не подводит никогда.

– В таком случае уходите, Максим, и не думайте больше о моих слезах. Я выстою и дождусь того времени, когда опасность будет позади. Прощайте, Максим.

И она поцеловала его долгим поцелуем. А потом сама же выпроводила на улицу. Шолмс слышал их удаляющиеся голоса.

Возбужденный отчаянной жаждой действия, вопреки всему и несмотря ни на что, переполнявшей его еще с вечера, Шолмс отважно двинулся в прихожую, которая выходила на лестницу. Но в тот самый момент, когда он собрался спускаться по ней, с нижнего этажа послышались голоса, кто-то разговаривал, и он счел за лучшее пройти боковым коридором, который вывел его к другой лестнице. Спустившись по ней, он крайне удивился, увидев хорошо знакомую ему обстановку. Дверь была приоткрыта. Он вошел в большую круглую комнату. Это была библиотека господина Дестанжа.

«Отлично! Замечательно! – пробормотал он про себя. – Теперь мне все понятно. Будуар Клотильды, то есть Белокурой дамы, соединен с одной из квартир соседнего дома, и выход у него не на бульвар Мальзерба, а на соседнюю улицу, улицу Моншанен, насколько я помню… Отлично! Теперь мне ясно, как Клотильда Дестанж встречается со своим возлюбленным, а все думают, что она и из дому не выходит. Объясняется и появление Арсена Люпена рядом со мной вчера вечером на галерее: должно быть, в соседнюю квартиру из библиотеки есть еще один проход…»

«Еще один дом с фокусами, – сделал он вывод. – И на этот раз архитектор, разумеется, Дестанж, тут уж нет никаких сомнений! И сейчас надо воспользоваться тем, что мне удалось попасть сюда, и наконец выяснить, что хранится там, в шкафу… и найти документацию по другим так же хитро устроенным домам».

Шолмс поднялся на галерею и спрятался за перилами, задрапированными тканью. Он просидел там до конца вечера. Слуга явился и погасил свет. Через час свой фонарик включил Шолмс и направился к шкафу.

Как он уже знал, в нем были старые бумаги архитектора: досье, сметы, расчетные книги. В глубине – реестры, классифицированные по степени давности.

Он брал по очереди каждый за все последние годы и сразу же смотрел страничку со списком фамилий, особенно внимательно изучал букву А. Найдя наконец фамилию Арминжа, против которой стояла цифра 63, он открыл 63-ю страницу и прочел: «Арминжа, улица Шальгрен, 40».

Дальше следовало детальное описание работ, произведенных для этого клиента в связи с установкой в его доме калорифера. И на полях – такая пометка: «Смотри досье М. Б.».

«Ба! Я точно знаю, что досье М. Б. – это именно то, что мне нужно, – сказал он. – Из него я и узнаю, где сейчас живет господин Люпен».

Но только утром во второй половине одного из реестров он обнаружил это пресловутое досье.

В нем было пятнадцать страниц. Одна была занята господином Арминжа с улицы Шальгрен. На другой подробно описывались работы, выполненные для господина Ватинеля, владельца дома номер 25 по улице Клаперон. Еще одна страница была посвящена дому барона д’Отрека – номер 134 на проспекте Анри Мартен, следующая – замку Крозонов и еще одиннадцать – домам разных других владельцев в Париже.

Шолмс сделал список этих одиннадцати владельцев с их адресами, поставил все на место, открыл окно и выпрыгнул на пустынную площадь, не забыв закрыть за собой ставни.

В своем гостиничном номере он раскурил трубку со всей значительностью, которую он вкладывал в это занятие, и, сидя в клубах дыма, раздумывал, что можно извлечь из досье М. Б., а точнее, из досье Максима Бермона, сиречь Арсена Люпена.

В восемь часов он послал Ганимару такую пневматичку:

Я непременно зайду сегодня утром на улицу Перголези и приведу к вам особу, поимка которой в высшей степени актуальна. В любом случае будьте у себя этой ночью и завтра, в среду, до полудня, устройте так, чтобы в вашем распоряжении было человек тридцать…

Затем он выбрал на бульваре фиакр, шофер которого понравился ему своей жизнерадостной и довольно тупой физиономией, велел отвезти его на бульвар Мальзерба и остановиться в пятидесяти шагах от особняка Дестанжа.

– Дорогой мой, закройте машину, – сказал он шоферу, – поднимите ворот своей шубы – ветер нынче холодный – и терпеливо ждите. Через полтора часа заведите мотор. Как только я вернусь, живо на улицу Перголези.

На пороге особняка он в последний раз задумался. Правильно ли он поступает, занимаясь Белокурой дамой, пока Люпен заканчивает свои приготовления к отъезду? И не лучше ли было бы, воспользовавшись составленным списком, прежде всего отыскать дом противника?

«Но ведь, – подумал он, – как только Белокурая дама станет моей пленницей, я буду хозяином положения».

И он позвонил.

Господин Дестанж уже был в библиотеке. Они некоторое время поработали вместе, Шолмс все искал какой-нибудь предлог, чтобы подняться в комнату Клотильды, как вдруг она вошла, поздоровалась с отцом, села в маленькой гостиной и начала что-то писать.

Со своего места Шолмс видел, как она, сидя за столом, время от времени с пером в руке задумчиво отклонялась. Он выждал минуту, затем, взяв с полки книгу, сказал господину Дестанжу:

– Вот, наконец, та книга, которую мадемуазель Дестанж просила меня принести ей, как только она попадется мне.

Он подошел к Клотильде, стал перед ней так, чтобы ее отец не мог его видеть, и сказал:

– Я – Штикманн, новый секретарь господина Дестанжа.

– О! – не отрываясь, заговорила она. – Отец, стало быть, сменил секретаря?

– Да, сударыня, и я хотел бы поговорить с вами.

– Садитесь, сударь, я как раз закончила писать.

Она добавила еще несколько слов и подписалась, запечатала письмо в конверт, отодвинула от себя бумаги, нажала на кнопку телефона, а когда телефонистка связала ее с портнихой, попросила ту поторопиться и побыстрее закончить ее дорожное пальто, которое ей срочно понадобилось; наконец она повернулась лицом к Шолмсу:

– Я в вашем распоряжении, сударь. Но разве мы не можем поговорить при отце?

– Нет, сударыня, и я даже буду просить вас не повышать голоса. Предпочтительнее, чтобы господин Дестанж нас вообще не слышал.

– Для кого предпочтительнее?

– Для вас, сударыня.

– Я не согласна вести разговор, который нельзя слушать моему отцу.

– И однако же, вам придется вынести этот разговор.

Они оба встали, взгляды их скрестились.

– Говорите, сударь, – сказала она.

По-прежнему не садясь, он начал:

– Вы уж извините меня, если я ошибусь в каких-то второстепенных деталях. За что я ручаюсь, так это за точность событий, которые я буду описывать, в целом.

– Я вас очень прошу, не надо слов. Только факты.

Услышав фразу, прозвучавшую для него неожиданно, Шолмс понял, что эта молодая женщина встречает его во всеоружии, и продолжил:

– Хорошо, иду прямо к цели. Итак, пять лет тому назад ваш отец познакомился с неким господином Максимом Бермоном, представившимся ему антрепренером… или архитектором, точно не скажу. Во всяком случае, он расположился к этому молодому человеку и доверил ему кое-какие работы, которые попросили выполнить его старые клиенты и которые, казалось, были привычными для его нового сотрудника.

Херлок замолчал. Ему показалось, что девушка стала гораздо бледнее. Однако самым спокойным голосом она сказала ему:

– Я не знаю всего того, о чем вы говорите, сударь, а главное, совершенно не понимаю, почему вообще это может быть мне интересно.

– А потому, сударыня, что господина Максима Бермона на самом деле зовут Арсеном Люпеном, и вы знаете это так же хорошо, как и я.

Она расхохоталась:

– Не может быть! Арсен Люпен? Господина Максима Бермона зовут Арсеном Люпеном?

– Как я уже имел честь вам сообщить, сударыня; и раз вы отказываетесь понимать меня с полуслова, добавлю, что для осуществления своих замыслов Арсен Люпен нашел здесь подругу, даже больше чем просто подругу – слепую соучастницу… к тому же страстно ему преданную.

Она встала и безо всякого волнения, во всяком случае волнуясь так мало, что Шолмс был просто потрясен ее самообладанием, заявила ему:

– Я не знаю, какова цель подобного вашего поведения, и не желаю этого знать. А потому прошу вас, не произнося больше ни одного слова, покинуть этот дом.

– Я и не собирался навязывать вам свое присутствие бесконечно, – ответил Шолмс, стараясь быть таким же спокойным, как она. – Только я принял решение уйти из этого особняка не один.

– И кто же будет сопровождать вас, сударь?

– Вы!

– Я?

– Да, сударыня, мы выйдем отсюда с вами вместе, и вы, не говоря ни слова и не сопротивляясь, последуете за мной.

Странным в этой сцене было то, что оба противника сохраняли полное спокойствие. По их поведению, по тону можно было сказать, что это не непримиримый поединок, в котором скрестились две мощные воли, а скорее галантная беседа-спор двух человек, придерживающихся разных точек зрения.

В широкий проем было видно, как господин Дестанж неторопливо перебирает свои книги.

Клотильда, пожав плечами, снова села. Херлок вынул из кармана часы:

– Сейчас половина одиннадцатого. Через пять минут мы выходим.

– А если нет?

– Если нет, я иду к господину Дестанжу и говорю ему…

– Что?

– Правду. Рассказываю ему о мнимом существовании Максима Бермона, рассказываю о двойной жизни его соучастницы.

– Соучастницы?

– Да, той, что зовут Белокурой дамой, той, которая раньше была белокурой.

– И какие доказательства вы ему предъявите?

– Я поведу его на улицу Шальгрен и покажу ход Арсена Люпена, которым он вместе со своими людьми, воспользовавшись работами, проводившимися там под его руководством, соединил дома номер сорок и номер сорок два и которым позавчера ночью вы с ним вышли на улицу.

– А потом?

– Потом я поведу господина Дестанжа к мэтру Дэтинану, мы спустимся черной лестницей, по которой вы спустились с Арсеном Люпеном, сбежав от Ганимара. И мы вместе с ним найдем, без сомнения, такой же ход в соседний дом, в тот, что выходит на бульвар Батиньоль, а не на улицу Клаперон.

– А потом?

– Потом я повезу господина Дестанжа в замок Крозонов, и ему будет нетрудно (он ведь знает, какие работы проводил Арсен Люпен во время реставрации замка) обнаружить и там тайные ходы, которые проделал Арсен Люпен со своими людьми. Он установит, что по этим ходам Белокурая дама могла пройти ночью в спальню графини и взять из шкатулки, стоявшей на камине, голубой бриллиант, а через две недели войти в комнату советника Блейшена и подбросить этот голубой бриллиант в его зубной порошок… довольно странный поступок, ей-богу, может, какая-то женская месть, не знаю, впрочем, это не имеет значения.

– А потом?

– Потом, – более суровым голосом сказал Херлок, – я поведу господина Дестанжа в дом номер сто тридцать четыре по проспекту Анри Мартен, и мы найдем, каким именно образом барон д’Отрек…

– Замолчите, замолчите, – прошептала, вдруг испугавшись, девушка. – Я запрещаю вам! Так, значит, вы осмеливаетесь утверждать, что это я… вы обвиняете меня…

– Я обвиняю вас в убийстве барона д’Отрека.

– Нет, нет, это клевета.

– Вы убили барона д’Отрека, сударыня. Вы поступили к нему на службу под именем Антуанетты Бреа с тем, чтобы похитить у него голубой бриллиант, и вы убили его.

Она снова заговорила шепотом, сломленная, ставшая вдруг просительницей:

– Замолчите, сударь, умоляю вас. Раз вы знаете так много, вы должны знать, что я не убивала барона.

– Я и не говорил, что это было преднамеренное убийство. У барона д’Отрека случались припадки безумия, и одна лишь сестра Августа умела справляться с ним. Я знаю это от нее самой. Когда ее не было, он, должно быть, набросился на вас, и во время борьбы, защищаясь, вы нанесли ему удар. Ужаснувшись содеянному, вы позвонили и тут же убежали, не сняв с пальца своей жертвы тот самый голубой бриллиант, за которым вы явились. Через какое-то время вы привели одного из сообщников Люпена, слугу из соседнего дома, вместе с ним перенесли барона на его кровать, навели в комнате порядок… но опять не осмелились взять бриллиант. Вот что случилось там. Так что, повторяю, вы барона не убивали. Однако вашими руками был нанесен смертельный удар.

Она положила на лоб свои бледные, изящные руки с длинными пальцами и, застыв в этой позе, долго не отрывала их. Наконец, разомкнув пальцы, она открыла свое печальное лицо и произнесла:

– И все это вы намерены рассказать моему отцу?

– Да, и еще я скажу ему, что у меня есть свидетели: мадемуазель Жербуа узнает Белокурую даму, сестра Августа – Антуанетту Бреа, а графиня де Крозон – госпожу де Реаль. Вот что я ему скажу.

– Вы не посмеете. – заявила она, обретая перед лицом опасности свое хладнокровие.

Он встал и сделал шаг по направлению к библиотеке. Клотильда остановила его:

– Минуточку, сударь.

Она подумала и, теперь уже полностью овладев собой, спокойно спросила его:

– Вы ведь Херлок Шолмс?

– Да.

– Что вам от меня нужно?

– Что мне нужно? Я вызвал Арсена Люпена на дуэль и должен выйти из нее победителем. В ожидании развязки, а ее недолго осталось ждать, я полагаю, что такой ценный заложник, как вы, даст мне некоторые существенные преимущества перед моим противником. И потому, сударыня, вы последуете за мной и я сдам вас на руки одному из друзей. Как только цель моя будет достигнута, вы окажетесь на свободе.

– И это все?

– Это все. Я не служу в полиции вашей страны и, следовательно, не чувствую за собой никакого права… наказывать за преступления.

Казалось, она уже приняла решение. Однако попросила отсрочку. Она закрыла глаза; Шолмс смотрел на нее, такую вдруг спокойную, почти безразличную к опасностям, подстерегавшим ее!

«А может, – думал англичанин, – она и не чувствует себя в опасности? Конечно не чувствует, ее ведь защищает Люпен. А с Люпеном ничего вам грозить не может. Люпен – всемогущий, Люпен – непобедимый».

– Сударыня, – сказал он, – я говорил о пяти минутах, а прошло больше тридцати.

– Вы позволите мне подняться в свою комнату, сударь? Я хочу взять там кое-что.

– Если вам так угодно, сударыня, я буду ждать вас на улице Моншанен. Я – прекрасный друг консьержа Жаннио.

– О! Вы знаете… – сказала она, явно испугавшись.

– Я много чего знаю.

– Хорошо. Я звоню.

Ей принесли шляпку и пальто, и Шолмс сказал ей:

– Вы должны объяснить как-нибудь господину Дестанжу наш уход, да так, чтобы этого объяснения хватило, если вас не будет в течение нескольких дней.

– Это ни к чему. Я скоро вернусь.

Взгляды их снова скрестились, оба улыбались, насмешливо глядя друг на друга.

– Как вы уверены в нем! – сказал Шолмс.

– Слепо.

– Все, что бы он ни делал, – хорошо, не так ли? Все, чего он хочет, исполняется. И вы одобряете все, вы на все готовы ради него.

– Я люблю его, – сказала она, трепеща от страсти.

– И вы думаете, он спасет вас?

Она пожала плечами и пошла предупреждать отца.

– Я увожу от тебя господина Штикманна. Мы идем в Национальную библиотеку.

– К обеду ты вернешься?

– Может быть… хотя скорее нет… но ты не волнуйся…

И твердым голосом сказала Шолмсу:

– Я следую за вами, сударь.

– Без всякой задней мысли?

– С закрытыми глазами.

– Если вы попробуете сбежать, я позову на помощь, закричу и вас арестуют, а это – тюрьма. Не забудьте, что на арест Белокурой дамы выписан ордер.

– Клянусь вам честью, я не буду предпринимать ничего для того, чтобы сбежать.

– Верю вам. Идемте.

Вместе, как он и предсказывал, они вышли из особняка.

На площади стоял автомобиль, развернувшийся в другую сторону. Со спины был виден шофер, фуражка опускалась прямо на воротник его шубы. Подходя, Шолмс услышал звук работающего мотора. Он открыл дверцу, пропустил Клотильду вперед и сел рядом.

Машина резко рванула с места, поехала по внешнему бульварному кольцу, по авеню Ош, по авеню Великой Армии.

Херлок в задумчивости продолжал строить планы.

«Ганимар дома… я оставляю девушку у него… Сказать ему, кто она? Нет, он прямиком отведет ее в Депо, а это нарушит все мои планы. Я только гляну в досье М. Б. – и в погоню. И сегодня же ночью, самое позднее – завтра утром найду Ганимара, как мы и договаривались, и сдам ему Арсена Люпена со всей его бандой…»

Он потирал руки, счастливый оттого, что уже близка заветная цель и не видно никаких серьезных препятствий для ее достижения. И, поддавшись настоятельному желанию выразить чувства, обуревавшие его, что весьма контрастировало с его манерой поведения, он воскликнул:

– Простите мне, сударыня, что я выказываю такое удовлетворение ходом событий. Борьба была мучительной, и потому победа приятна, как никогда.

– Победа досталась вам по праву, вы можете быть довольны собой.

– Благодарю вас. Но какой странной дорогой мы едем! Шофер что, не слышал, что ли?

Они выезжали через заставу Нёйи из Парижа. Что за дьявольщина! Ведь улица Перголези не за пределами Парижа!

Шолмс опустил стекло, отделяющее салон от кабины шофера.

– Слушайте, водитель, вы ошиблись… Улица Перголези!..

Человек не отвечал. Тогда Шолмс повторил, уже громче:

– Я велел вам ехать на улицу Перголези.

Человек опять ничего не ответил.

– А, так вы глухой, дружище. Или вы назло мне… Нам тут делать нечего… На улицу Перголези!.. Приказываю вам развернуться – и живо.

Опять то же молчание. Англичанин страшно забеспокоился. Он посмотрел на Клотильду: какая-то непостижимая улыбка тронула ее губы.

– Что это вы веселитесь? – пробурчал он… – Этот инцидент не имеет никакого отношения… он ничего не меняет…

– Ровно ничего, – ответила она.

И вдруг ему пришла в голову мысль, потрясшая его. Слегка приподнявшись, он внимательнее посмотрел на человека, сидевшего впереди. Плечи были поуже, да и манера держаться более непринужденная… Он покрылся холодным потом, кулаки его сжались, в нем утвердилось самое страшное подозрение на свете: этот человек – Арсен Люпен.

– Так как, господин Шолмс, что вы скажете об этой прогулочке?

– Прелестно, любезный, просто прелестно, – ответил Шолмс.