Текст книги "Зубы тигра"

Тюрьма! Суд! Каторга! Эшафот! Никакой надежды, никакой возможности защитить себя!

Улики, и улики столь подавляющие, что невинный сам начнет сомневаться в своей невинности и умолкнет, уничтоженный. Какая месть и какая кара!

С какой радостью я все подготовил! Я счастлив! Моя смерть, на которую я иду добровольно, будет началом их мучений. Стоило ли ждать естественной смерти, которая послужила бы началом их счастья? И не лучше ли Эдмонда избавить от медленного умирания, усилив вместе с тем…

Конец! Спокойнее. Все тихо кругом.

В отеле и снаружи будет полиция. Мари-Анна, вызванная письмом, спешит на соседнюю улицу на свидание, на которое ее возлюбленный не придет, он бродит под окнами, в которых она не показывается.

Вы, марионетки, которых я дергаю за веревочки. Пляшите, скачите! Забавно… С петлей на шее, месье и мадам! Не вы ли, месье, отравили сегодня утром агента Веро, за которым последовали в кафе с вашей красивой палкой черного дерева в руках? Вы, разумеется! А доказательства? А яблоко, которое вы надкусили, на котором будут следы ваших зубов! Комедия! Пляшите!

А письма? Письма к покойному Ланджерио: это самая тонкая моя шутка. Сколько радости доставил изготовленный мною механизм. Каково скомбинировано? Как точно работает! В назначенный день – бац! Первое письмо. Через десять дней – бац! Второе и так далее. Скачите! Пляшите!

И любопытнее всего, что никто никогда не узнает правды. Через несколько недель, когда участь обвиняемых будет решена, в ночь на 25 мая, в три часа взрыв уничтожит дело моих рук. Бомба взорвется в назначенный момент. Я только что зарыл рядом с ней серую тетрадь, якобы мой дневник, пузырьки с ядом, шприц, палку черного дерева, два письма Веро, словом, все, что могло бы послужить оправданию обвиняемых…

Разве чудо… чудо… если стены и потолок уцелеют или… человек гениальной интуиции распутает запутанные мной нити, угадает правду и сумеет найти это письмо. Я для него пишу сейчас. Хотя знаю, что такого человека не может быть. Впрочем, не все ли мне равно! К тому времени бездна уже поглотит Мари-Анну и Саверана. И я ничем не рискую, оставляя это свидетельство моей ненависти.

Кончено. Остается подписать. Руки дрожат все сильнее. Холодный пот выступает на лбу. Я страдаю адски, и я счастлив безмерно. А-а, друзья! Вы ждали моей смерти! Мари-Анна, неосторожная! Твои глаза выдавали радость по поводу моей болезни! Вы были так уверены в будущем, что имели силы быть доброжелательными сейчас. Вот я умираю, и на могиле моей вы соединитесь, скованные железными кандалами. Благославляю вас, Мари-Анна и друг Саверан. Следователь оформит контракт. Я страдаю… Какое наслаждение. Благословенна ненависть, от которой смерть так сладка! Я умираю счастливый: Мари-Анна в темнице… Саверан рыдает в своей камере. Эшафот! Теперь твоя очередь, Мари-Анна. А ведь ты не переживешь его. Веревка или яд. Да, умирайте… умирайте… в огне, как я… ненавидящий тебя… ненавидящий».

Последние слова префект разобрал с трудом. Он кончил. Общее молчание.

– Подпись «Ипполит Фовиль», – почти шепотом прибавил Демальон. – Кто бы подумал…

Он взглянул на дона Луиса.

– Нужна была исключительная проницательность, данные, которым надо отдать должное и которым я отдаю должное. Вы угадали решительно все, о чем пишет в своем объяснении этот сумасшедший.

– Сумасшедший! Вы правы… И из самых опасных. Мы все попали в ловушку, и мадам Фовиль может поплатиться жизнью.

Префект встрепенулся.

– В самом деле, нельзя терять ни минуты. Надо немедленно предупредить мадам Фовиль. Я вызову следователя и договорюсь с ним о прекращении дела. Поедем со мной, – обратился он к дону Луису, – пусть мадам Фовиль сама поблагодарит вас. И вы с нами, Мазеру.

Демальон не скрывал своего восхищения, и Перенна, которого несколько часов тому назад полиция травила, как зайца, очутился в автомобиле вместе с главой полиции. Старое, очевидно, было забыто, и даже Вебер ничего не мог поделать.

– Остаются еще, однако, некоторые неясные пункты, – говорил Демальон, – отпечатки зубов мадам Фовиль на яблоке, обнаруженные листки с числами появления писем и с указанием насчет взрыва в комнате мадемуазель Девассер, ее роль, во всяком случае, подозрительна.

– Я убежден, что все разъяснится, господин префект. Вам стоит лишь допросить мадемуазель и Гастона Саверана.

Сен-Лазар, отвратительная, грязная тюрьма, которую давно следовало бы срыть до основания.

Префект выскочил из автомобиля. Ворота тотчас распахнулись.

– Начальника, – бросил он, – вызовите его скорее. Дело срочное. – Он быстро направился к лазарету и на площадке у лестницы столкнулся с начальником тюрьмы. У начальника тюрьмы вид был самый растерянный.

– Что с вами? Что случилось?

– Как, вы не знаете, господин префект? Ведь я позвонил в префектуру, – бормотал старый служака.

– Да говорите же, в чем дело?

– Мадам Фовиль умерла сегодня утром, господин префект, она отравилась.

Демальон в сопровождении Перенна и Мазеру бросился в лазарет. В одной из палат лежало на кровати тело молодой женщины. На бледном лице были коричневые пятна, такие же, как на теле агента Веро, Ипполита Фовиля и его сына Эдмонда.

Взволнованный префект спросил:

– Яд… откуда же?

– У нее под подушкой нашли пузырек и шприц. Вот они.

– Но как она получила их? Кто передал?

– Не знаем пока, господин префект.

Демальон взглянул на дона Луиса.

– Итак, серия преступлений еще не закончена. Неужели месть делает свое дело и после смерти Фовиля неуклонно и автоматически, или тут действует чья-то таинственная рука, продолжающая дьявольскую работу инженера Фовиля?

На следующий день новая сенсация.

Гастона Саверана нашли умирающим в его камере. Он повесился на простыне. Вернуть его к жизни не удалось. Подле него на столе нашли с полдюжины газетных вырезок, подсунутых неизвестной рукой. В них сообщалось о смерти Мари-Анны Фовиль.

Глава 4
Наследник двухсот миллионов

Дня через три после этих трагических событий, вечером, кучер фиакра, в широком пальто с капюшоном, позвонил у дверей отеля Перенна с письмом дону Луису. Его немедленно провели в кабинет хозяина. Там он скинул плащ и быстро кинулся к дону Луису.

– На этот раз, патрон, дело плохо. Собирайте вещи и удирайте скорее.

Дон Луис курил, развалившись в мягком кресле.

– Ты что предпочитаешь, Мазеру, сигару или папиросу?

Мазеру возмутился.

– Да вы газет, наверное, не читали?

– Увы!

– Тогда для вас, как и для меня, положение должно быть ясно. После двойного самоубийства или вернее убийства Гастона Саверана и Мари-Анны Фовиль газеты на все лады повторяют: «А теперь после смерти Фовиля, его сына, его жены и его кузена Гастона Саверана никто не стоит между наследством Космо Морнингтона и доном Луисом Перенна». Вы понимаете, что это означает, патрон? О взрыве на бульваре Сюше и о посмертных разоблачениях инженера, конечно, говорят и хвалят вашу ловкость, но больше занимает другое: раз все три ветви семейства Гуссель угасли, кто же наследует? Дон Луис Перенна!

Отсюда вывод, что одна воля руководила, начиная с убийства Космо Морнингтона. И это воля – человека необыкновенного, прославленного, оклеветанного, подозрительного, таинственного и вездесущего, человека, который с самого начала направляет события, комбинирует, обвиняет, прощает, захватывает, освобождает, – словом, распоряжается в этом деле, и которое кончится, по всей вероятности, тем, что он получит двести миллионов. При том, человек этот – дон Луис Перенна, иначе – сомнительный Арсен Люпен! В самом деле, кто выигрывает от исчезновения всех наследников Гуссель? Дон Луис Перенна.

– Ах он разбойник!

– Разбойник и сообщник Флоранс Девассер. Никто и не решается возражать. Конечно, префект не забыл, что вы дважды спасли ему жизнь и оказала правосудию неоценимые услуги. Конечно, председатель Совета Балланглэ протежирует вам, но они одни. А пресса, суд, следователь, общественное мнение, которое требует, чтобы виновник был обнаружен. А виновник или Флоранс Девассер, или, вернее, вы и Флоранс Девассер.

Дон Луис и бровью не повел.

– Патрон! – снова заговорил в отчаянии Мазеру, – вы вынуждаете меня нарушать профессиональный долг. Так знайте – завтра вас пригласят к судебному следователю и, чем бы ни кончился допрос, вас отправят прямо в депо. Приказ подписан.

Ах, черт возьми!

– Кроме того, Вебер получил разрешение взять под надзор ваш дом. Через час он будет здесь со своими людьми.

Не меняя небрежной позы, дон Луис кивнул Мазеру.

– Взгляни на диван, друг.

Мазеру машинально повиновался. Под диваном стоял большой чемодан.

– Бригадир, через десять минут, когда я отошлю слуг, ты отнесешь этот чемодан на улицу Ровиля, № 143, где я под именем месье Лекока нанял себе маленькую квартирку.

– Значит, вы…

– Вот уже три дня жду твоего визита, никому другому я не могу поручить чемодан. Да я и не считаю нужным торопиться: ведь я для того и устроил тебя в полицию, чтобы ты мог предупредить меня в случае опасности.

В самом деле, прекрасно сознавая, как изменилось его положение со смертью мадам Фовиль и Саверана, дон Луис решил скрыться и выжидал только потому, что рассчитывал получить по почте или по телефону известие о Флоранс Девассер, но теперь времени терять было нельзя.

На следующий день Мазеру пришел на квартиру на улице Ровиля рассказать, как бесится Вебер и как терзаются следственные власти, не зная, что предпринять и где искать Флоранс Девассер. Дни шли за днями. Мазеру частенько заглядывал или сообщал новости по телефону.

Расследование в тюрьмах – Сен-Лазар и в Санте ни к чему не привело, оставалось совершенно невыясненным, кто передал яд со шприцем мадам Фовиль и газетные вырезки Гастону Саверану. Тайной был окружен вопрос и о следах зубов на яблоке. Посмертные разоблачения инженера Фовиля обелили его жену. Но ведь следы на яблоке, несомненно, были оставлены зубами Мари-Анны. Так называемые «зубы тигра», – это были ее зубы!

Между тем префект, согласно требованию завещания, решил вторично собрать наследников Морнингтона на ближайшей неделе. Он рассчитывал таким образом покончить с досадным делом, в котором полиция и следственные власти так слабо зарекомендовали себя. На этом собрании будут приняты решения относительно наследства, после чего следствие будет прекращено и мало-помалу над гекатомбой наследников Морнингтона опустится занавес забвения. «Зубы тигра» забудутся. Как это ни странно, но дни, предшествовавшие решительной битве, какой должно было быть собрание, дон Луис провел в кресле у себя на балконе, покуривая папиросы, пуская мыльные пузыри, которые ветер относил к саду Тюильри.

Мазеру в себя не мог прийти от изумления, когда заставал его за таким занятием. В день собрания Мазеру примчался встревоженный с письмом в руках.

– Для вас, патрон. Адресовано было на мое имя, но внутри второй конверт… Что бы это значило?

– Очевидно, враг осведомлен о наших с тобой дружеских отношениях и, не зная моего адреса…

– Какой враг?

– Я назову тебе его сегодня вечером.

Дон Луис разорвал конверт и прочел следующие строки, написанные красными чернилами:

«Дон Луис, тебе.

Люпен, еще не поздно, очисти поле. Иначе, не избежать смерти и тебе. Когда ты будешь считать себя у цели, когда поднимешь руку на меня, – пропасть разверзнется у ног твоих. Место гибели уже выбрано. Западня готова. Берегись, Люпен!»

Дон Луис улыбнулся.

– Слава богу! Определяется. Кто доставил тебе это письмо?

– На этот раз нам повезло. Полицейский, принявший его в префектуре, сам живет по соседству от принесшего и знает его, – он служит в одной клинике на авеню Тери.

– Идем. Нельзя терять времени.

– Наконец, узнаем все, патрон.

– Ну, еще бы. Я отдыхал в ожидании сегодняшнего вечера, предвидя жестокий бой, но раз враг делает промах, раз есть след – откладывать незачем. Попробуем опередить его. Вперед! На тигра, Мазеру!

Было около часа, когда Мазеру и дон Луис явились в клинику Тери.

Их впустил слуга, при виде которого Мазеру подтолкнул дона Луиса локтем. Он-то и доставил письмо и на расспросы Мазеру вовсе не пытался запираться. Он действительно ходил утром в префектуру.

– По чьему распоряжению?

– Настоятельницы.

– Настоятельницы?

– Да. При клинике есть дом для душевнобольных, которым заведуют монахини.

– Можно ли видеть настоятельницу?

– Разумеется, но придется немного подождать. Она вышла.

Слуга привел их в приемную, где они просидели около часа, сильно заинтригованные вмешательством в дело какой-то монахини.

Через приемную проходили люди, посещавшие больных. Проходили молча и сестры или сиделки в длинных белых халатах, подпоясанных в талии.

– Мы только время теряем, – проворчал Мазеру.

– Торопишься к своей красотке? Мне все равно, что делать. Собрание у префекта в пять часов.

– Да неужто вы намерены? Вы шутите! А приказ?

– Приказ? Клочок бумаги.

– Ваше присутствие сочтут вызовом.

– А мое отсутствие – признанием. Человек, наследующий миллионы, не станет прятаться в тот день, когда решается вопрос о них. И я буду там.

– Патрон…

Его перебил легкий крик, и проходившая через комнату сиделка вдруг бросилась бежать, откинула какой-то занавес и скрылась.

Дон Луис вскочил, недоумевая, несколько секунд колебался, потом бросился за занавес, пробежал коридор и остановился перед только что захлопнувшейся дверью, обитой медью.

Он потерял несколько секунд, пока открывал ее и очутился на черной лестнице. Вверх или вниз? Он спустился, попал на кухню, схватил кухарку за руку и в бешенстве закричал:

– Где сиделка, которая только что была здесь?

– Мадемуазель Жертрюд, новенькая?

– Да, да, скорее, ее требуют наверх!

– Кто?

– Да говорите, черт возьми, куда она делась?

– Вот… этой дверью.

Дон Луис через маленький вестибюль выскочил на авеню Тери.

– Вот так скачка, – крикнул догонявший его Мазеру.

Дон Луис указал на автобус, отъезжающий от соседней площади Сен-Фернанд.

– Она там, – на этот раз ей не уйти от меня, – он подозвал такси и приказал следовать за автобусом на расстоянии тридцати метров.

– Это Флоранс Девассер? – спросил Мазеру.

– Да.

– Хороша штучка! – проворчал он и вдруг разразился: – Неужто же вы так слепы, патрон. Ведь присутствие в этой клинике Флоранс Девассер, как дважды два четыре, доказывает, что она послала письмо, что она всем делом руководит. Вы и сами понимаете это, сознайтесь! Хоть вы и старались все эти дни убедить себя, что она невиновна…

На этот раз дон Луис не возражал. С застывшим лицом и мрачными глазами он следил за автобусом: тот остановился на углу бульвара Осман.

– Стойте! – крикнул он шоферу.

Из автобуса вышла девушка, в которой, несмотря на костюм сиделки, нетрудно было узнать Флоранс Девассер. Она оглянулась по сторонам и, словно убедившись, что за ней не следят, подозвала фиакр и приказала ехать на вокзал Сен-Лазар.

Дон Луис издали видел, как она остановилась у кассы. Мазеру, воспользовавшись своим агентским удостоверением, узнал от кассирши, что она купила билет в Руан. Наведя справки, они узнали, что сейчас уходит курьерский поезд на Руан, и по настоянию дона Луиса Мазеру купил себе билет туда же. Когда они вышли на перрон, Флоранс входила в один из средних вагонов.

Поезд трогался.

– Садись, – сказал дон Луис, – и смотри не упусти ее. Она очень ловкая.

– Но почему вы сами не едете, патрон?

– Я не успел бы обернуться к собранию.

Поезд отошел и скоро скрылся в туннеле. Дон Луис уселся на диванчик в одном из залов ожидания и просидел так два часа, делая вид, будто читает газету, но на самом деле с тоской задавал себе все тот же вновь встававший перед ним вопрос: «Виновна ли Флоранс?»

Было ровно пять часов, когда в кабинет Демальона вошли: полковник граф д'Астриньяк, секретарь посольства Соединенных Штатов. И одновременно в приемную вошел человек, вручивший курьеру свою карточку. Тот бросил взгляд на карточку, быстро обернулся к кучке людей, стоявших в стороне, и затем спросил вновь прибывшего:

– Вы по приглашению?

– Доложите: дон Луис Перенна.

Как электрический ток прошел по кучке людей. Один из них отделился – помощник начальника полиции Вебер.

Одно мгновение два врага смотрели друг другу прямо в глаза.

Дон Луис любезно улыбался. Вебер был бледен, как полотно, и едва сдерживался.

Дон Луис увидел четырех репортеров, четырех агентов.

«Они все здесь ради меня, – думал дон Луис, – но, судя по растерянности, не рассчитывали, что я дерзну явиться».

Курьер вернулся за доном Луисом.

Тот с самым приветливым поклоном прошел мимо Вебера, кивнул агентам и вошел в кабинет. Полковник д'Астриньяк тотчас с протянутой рукой поспешил к нему навстречу, желая, видимо, подчеркнуть что сплетни не умалили его уважения к легионеру Перенна.

Но поведение префекта было нарочитым. Он даже не обернулся и продолжал перелистывать дело и перебрасываться словами с нотариусом и секретарем посольства.

Потом, собрав бумаги и взглянув еще раз в дело, префект громко заговорил:

– Мы собрались сегодня, как и два месяца назад, и должны принять окончательное решение по вопросу о наследстве Космо Морнингтона. Отсутствует лишь месье Кассерос, атташе перуанской миссии, внезапно заболевший, как гласит полученная мною телеграмма. Налицо все, кроме тех, увы, чьи права мы должны были бы утвердить, – кроме наследников Космо Морнингтона.

– И кроме…

Демальон поднял голову: говорил дон Луис.

– …убийцы наследников Морнингтона.

На этот раз дон Луис держал себя как человек, который хочет, чтобы его выслушали, как бы ни казалось малоправдоподобным то, что он говорил:

– Разрешите мне, господин префект, обрисовать создавшееся положение. Это будет продолжением и прямым заключением нашей беседы после взрыва на бульваре Сюше.

Молчание префекта было знаком согласия.

– Я буду краток, господин префект. Во-первых, мы уже располагаем показаниями инженера Фовиля, во-вторых, дело, в сущности, очень просто. Вы задавались вопросом: почему Ипполит Фовиль ни разу не упомянул о наследстве Морнингтона? Почему не упоминал о нем Гастон Саверан, излагая мне свою трагическую историю? Да потому, что никто из них, – ни Ипполит Фовиль, ни Гастон Саверан, ни Мари-Анна Фовиль, ни Флоранс Девассер ничего о нем не слышали. Факт неопровержимый: одна месть руководила Ипполитом Фовилем, ведь миллионы Морнингтона достались бы ему по праву.

Итак, никакие соображения, связанные с наследством, поведения Ипполита Фовиля не определяли. Между тем они погибли один за другим именно в том порядке, в каком переходило бы состояние Морнингтона: сам Морнингтон, потом Ипполит Фовиль, затем Эдмонд, далее Мари-Анна Фовиль и, наконец, Гастон Саверан.

– Не странно ли это? Как не предположить наличия какой-то руководящей роли. Не очевидно разве, что помимо сумасшедшего Фовиля, с его ненавистью и ревностью, есть еще какой-то субъект, одаренный еще большей энергией, преследующий свою цель и, что он-то и обрек на гибель этих людей, марионеток в этой драме, все нити которой он завязывает и развязывает?

Господин префект, масса стала инстинктивно с самого начала искать этого руководителя. Разделяет мою точку зрения и полиция с Вебером во главе. Они уже нашли злодея. Это я. Почему бы и нет? Мотив преступления налицо. Я наследник Космо Морнингтона.

Не стану защищаться. Возможно, что постороннее влияние заставит вас, господин префект, принять в отношении меня несправедливые меры, но я ни на секунду не оскорблю вас предположением, что сами вы не можете приписать это злодейство человеку, которого видите в деле уже два месяца.

– Но масса права в том отношении, что виновник должен быть и виновник этот – наследник Космо Морнингтона.

– Если это не я, значит, есть другой? И его-то я и обвиняю. Я и с мертвым боролся. Я не раз чувствовал на себе дыхание этого живого. Не раз чувствовал, что «зубы тигра» вот-вот готовы впиться в меня. Мертвый сделал многое, но не все. А тот, о ком я говорю, выполнял ли слепо его волю? Или был соучастником? Но, несомненно, он продолжил дело, вдохновителем которого сам, быть может, не был, продолжил не ради личной выгоды. И сделал он это потому, что был осведомлен о завещании Космо Морнингтона.

Его-то я и обвиняю.

Обвиняю, по крайней мере, в той части преступления, которая не может быть приписана Ипполиту Фовилю.

Обвиняю в том, что он взломал ящик, куда метр Лемертюм положил завещание Космо Морнингтона.

Обвиняю в том, что, проникнув в спальню Космо Морнингтона, он подменил одну из ампул с лекарством, ампулой с ядом.

Я обвиняю его в том, что он изобразил доктора и выдал подложное свидетельство о смерти Космо Морнингтона.

Обвиняю в том, что он доставил Ипполиту Фовилю яд, которым были убиты агент Веро, Эдмонд Фовиль и Ипполит Фовиль.

Обвиняю в том, что он направил против меня руку Гастона Саверана, трижды покушавшегося на мою жизнь.

Обвиняю в том, что он передал в лазарет для Мари-Анны Фовиль пузырек с ядом и шприц, которые помогли несчастной покончить с собой.

Обвиняю в том, что каким-то неведомым способом, учитывая последствия, он доставил Гастону Саверану вырезки из газет со сведениями о смерти Мари-Анны.

Словом, обвиняю в том, что он, не говоря о его соучастии в убийстве агента Веро и моего шофера, убил Космо Морнингтона, отца и сына Фовиль, Мари-Анну Фовиль и Гастона Саверана, то есть всех, стоящих между ним и миллионами.

Вот моя мысль: раз человек убивает пять душ, чтобы заполучить миллионы, то ясно, что он уверен в том, что миллионы достанутся ему, то есть, что он сам является наследником. Через несколько минут этот человек будет здесь.

– Как? – воскликнул префект.

– Это логический вывод из моего построения, не забывайте, что по завещанию наследство может получить лишь лично явившийся сегодня наследник.

– А если он не придет?

– Он придет, господин префект. Иначе все было бы сплошной бессмыслицей. Он придет и по праву потребует двести миллионов Космо Морнингтона.

– А, если он не придет? – еще настойчивее повторил Демальон.

– Тогда, значит, преступник – я, и вам придется меня арестовать. Он или я. Такова дилемма.

– Нет, нет! – почти гневно воскликнул префект. – Это невозможно! Человек, совершивший серию убийств, не будет так глуп, чтобы отдаться нам в руки.

– Не забывайте, господин префект, что он не убивал, а побуждал убивать. В этом и заключается необъяснимая сила этого человека, что он сам не действует.

Припомните все обстоятельства.

Прибавлю, что за всю свою жизнь, богатую впечатлениями, я не встречал существа, действующего с такой дьявольской виртуозностью и одаренного такой поразительной способностью психолога. – Слова Перенна взволновали собравшихся. Неведомое существо облекалось в плоть и кровь. Все ждали. Дон Луис раза два поворачивался к двери, прислушиваясь. Префект встал с места и зашагал вокруг стола. Полковник д'Астриньяк с восхищением вглядывался в дона Луиса, любуясь его хладнокровием. Нотариус и секретарь посольства сильно волновались.

– Тише, – сказал вдруг префект и прислушался.

Кто-то проходил через переднюю. Раздался стук в дверь.

– Войдите.

Курьер подал префекту письмо и листок, на котором посетители заносят свое имя и мотив посещения.

Демальон схватил листок. Он был очень бледен. Потом посмотрел на дона Луиса и, взяв письмо, спросил курьера:

– Это лицо здесь?

– В передней, господин префект.

– Введите его, когда я позвоню.

Курьер вышел.

Демальон стоял у стола, не двигаясь. Дон Луис еще раз поймал на себе взгляд и ощутил тревогу. Что происходит?

Резким движением префект разорвал конверт и, вынув письмо, стал читать его. Все, не отрываясь, смотрели на него.

Осуществится ли предсказание дона Луиса?

Предъявит ли свои права пятый наследник?

После первых же строк префект поднял глаза и прошептал, обращаясь к дону Луису:

– Вы были правы, месье. Пятый наследник предъявляет свои права.

– Кто он? – невольно вырвалось у дона Луиса.

Демальон не отвечал. Он медленно еще два раза перечел письмо. Потом прочитал вслух.

«Господин префект!

Случайно из попавших мне в руки писем я узнал о том, что есть еще один наследник семьи Гуссель. Я лишь сегодня получил документы, необходимые для установления его личности и лишь сегодня, в силу необходимых препятствий, могу направить эти документы вам с тем самым лицом, которого они касаются. Относясь с уважением к тайне, мне не принадлежащей, и желая оставаться в стороне от дела, в которое лишь случай впутал меня, я позволю себе не подписывать настоящее имя, в чем и приношу свои извинения».

Итак, Перенна и на этот раз не ошибся. События подтвердили его гипотезу. Оставалось разрешить кардинальный вопрос: кто же этот неизвестный, этот вероятный наследник и вместе с тем убийца, на душе которого пять-шесть убийств? Он в соседней комнате. Отделен только одной стеной. Они сейчас увидят его. Сейчас узнают, кто он такой! Префект решительным движением нажал кнопку звонка.

Несколько секунд напряженной тревоги.

Странно! Демальон глаз не спускал с Перенна. Тот сидел, вполне владея собой. Но в глубине души ощущал какое-то беспокойство.

Дверь распахнулась.

Курьер впустил кого-то.

Это была Флоранс Давассер.