Текст книги "Зубы тигра"

– Я уехал минут через тридцать-сорок после вас, сразу в префектуру. И там получил по пневматической почте вот это – прочтите. Сдано, как видите, у биржи в половине десятого.

Дон Луис прочел:

«Сим предупреждает вас, что Гастон Саверан, скрывшись, встретился со своим сообщником – сеньором Перенна, иначе, как вам известно, Арсеном Люпеном.

Арсен Люпен указал вам место жительства Саверана, так как хотел отделаться от него, как от наследника Морнингтона. Но сегодня они помирились, и Арсен Люпен помог Саверану найти надежное убежище. Доказать их сообщничество нетрудно: Саверан передал Люпену оставшуюся у него часть палки. Вы найдете ее под подушками на диване, стоящем между окном и кабинетом Перенна».

Дон Луис пожал плечами, письмо нелепое, ведь он не выходил из кабинета. Он молча вернул его префекту.

– Что вы скажете на это обвинение?

– Его легко проверить – диван перед вами. – Демальон выждал несколько секунд, затем подошел к дивану и приподнял подушки. Обломок палки был налицо. У дона Луиса вырвалось движение гневного удивления – он этого никак не ожидал. Но тотчас же овладел собой. Где доказательства, что обломок палки именно Саверана?

Господин Демальон угадал его мысли.

– Другая половина при мне, – сказал он и вытащил из внутреннего кармана пальто обломок, приложил к найденному – обе половинки точно сошлись.

Молчание. Перенна не мог прийти в себя. Каким образом Гастон Саверан в течение каких-нибудь двадцати минут мог проникнуть к нему в дом и даже в эту комнату? Даже гипотезы о его сообщнике в доме недостаточно, чтобы это объяснить.

– Говорите же! – нетерпеливо воскликнул префект. – Защищайтесь!

– Защищаться не приходится, господин префект.

– Но, в таком случае… если вы сознаетесь… если… – он взялся за ручку окна.

– Прикажете позвать ваших людей? – спросил Луис.

Демальон отошел от окна и снова заходил по комнате. Остановился перед доном Луисом.

– А что, если я усмотрю в этом только предательство одного из ваших слуг, не компрометирующее вас? И, принимая во внимание услугу, которую вы нам оказали, оставлю вас на свободе?

Перенна невольно улыбнулся. Он все-таки не ошибся. Они нуждаются в нем.

– Вы снимете надзор, за мной не будут больше следить?

– Да.

– Господин Вебер отрешится от своего предубеждения?

– Во всяком случае, будет поступать так, как будто отрешился. Не правда ли, Вебер?

Тот издал какое-то ворчание, которое при желании могло быть истолковано, как знак согласия.

– В таком случае, господин префект, – воскликнул Луис, – я уверен, что одержу победу в интересах правосудия.

Так, ввиду исключительности обстоятельств и отдавая должное талантам дона Луиса, полиция решила обратиться к нему за помощью и предоставить ему, так сказать, руководить всеми операциями.

Признания лестны. Относятся ли они только к дону Луису Перенна или к Люпену, страшному, непобедимому Люпену? Можно ли допустить, чтобы у господина Демальона еще оставались сомнения насчет того, что это одно лицо?

Во всяком случае префект решил не выдавать своего отношения к последней гипотезе. Он просто предлагал один из тех договоров, на которые приходится идти в интересах дела.

– Может быть, вы хотите получить от меня какие-нибудь дополнительные сведения?

– Да, господин префект. Газеты писали о записной книжке, найденной у несчастного Веро. Не было ли там чего-нибудь?

– Ничего интересного. А впрочем… я и забыл… В книжке лежала фотография женщины… Я ничего не мог узнать о ней до сих пор. Не думаю, что это имело отношение к делу. Да вот она.

Перенна взял фотографию и вздрогнул, что не укрылось от зоркого ока Демальона.

– Вы знаете эту женщину?

– Нет, господин префект, мне показалось… простое сходство, должно быть… Я выясню… если вы оставите мне фотографию до вечера.

– Пожалуй, потом вы верните ее бригадиру Мазеру, которому я поручу сноситься с вами обо всем, касающемся дела Морнингтона.

На этом закончились переговоры.

Уходя, префект обернулся в дверях к провожавшему его дону Луису.

– Вы спасли мне жизнь сегодня… Знаю, вам это не ново, но все-таки примите мою благодарность.

И префект низко поклонился. Вебер же прошел, заложив руки в карманы, с видом бульдога, на которого надели намордник, с глазами, пылающими ненавистью.

«Этот мне спуску не даст, если представится случай!» – подумал дон Луис.

Он видел в окно, как отъехал автомобиль префекта, как по знаку их начальника разошлись сыщики-агенты. Осада была снята.

– Теперь за дело, – весело сказал дон Луис и, позвонив, велел подать себе обед. За обедом он внимательно рассматривал полученную от префекта фотографию. Она выцвела, вытерлась, но все же была достаточно отчетлива. Это было изображение лучезарно улыбающейся молодой женщины в бальном платье, с обнаженными плечами и руками и с цветами в волосах.

В одном уголке карточки он разобрал полустершуюся надпись: «Флоранс», имя девушки должно быть.

– Мадемуазель Девассер! – шептал он. – Возможно ли? Флоранс Девассер? Как попала ее карточка к Веро? И что связывает ее, доставшуюся мне по наследству от румынского графа, со всей этой драмой?

Он вспомнил случай с железной шторой, вспомнил найденный им во дворе черновик статьи и, наконец, появление обломка палки в его кабинете.

Пытаясь разобраться в событиях, он в то же время, не отрываясь, смотрел на карточку и любовался красивым изгибом рта, милой улыбкой, прелестной линией шеи и красивых обнаженных плеч.

Дверь вдруг неожиданно распахнулась, и в комнату стремительно вбежала мадемуазель Девассер. Перенна только что налил себе стакан воды и подносил его к губам. В один прыжок она была около него и выбила стакан из его рук. Стакан упал и разбился.

– Вы пили? Пили? – с трудом проговорила она.

– Нет, не пил еще. А в чем дело?

– В этом графине… в этом графине…

– Да что такое?

– Вода отравлена.

Он вскочил на ноги.

– Да что вы говорите? Отравлена? Вы уверены в этом?

При всем своем самообладании он испугался, вспомнив о яде, от которого погибли Веро, оба Фовиля, – пощады от них не жди. Они действуют наверняка.

Молодая девушка молчала.

– Да отвечайте же, вы уверены?

– Я не знаю, совпадение…

Она как будто жалела, что проговорилась.

– Мне, правда… показалось, но…

– Это нетрудно проверить, – сказал Перенна и протянул руку к графину. Но она опередила его и об стол разбила графин.

– Что вы делаете? – рассердился дон Луис.

– Я ошиблась… не надо придавать значения…

Дон Луис быстро вышел из столовой в коридор. По его распоряжению воду ему подавали из небольшого фильтра, который стоял в конце коридора, шедшего из столовой к кухне, по ту сторону двери в кухню.

Подбежав к фильтру, он налил в стоявшую тут же кружку немного воды и вышел тем же коридором на наружную лестницу. Во дворе у конюшен играла собачонка Мирза.

Дон Луис поставил перед ней кружку и она тотчас начала пить. Не успела она сделать и нескольких глотков, как остановилась неподвижно, судорога свела ее тело, и она с хриплым стоном повалилась на землю.

– Умерла, – сказал он, ощупав ее, и повернулся к подошедшей мадемуазель Девассер.

– Вода отравлена… и вы это знали… но каким образом вы это узнали?

Она задыхалась.

– Я видела, как пила другая собачонка в людской. Она тоже умерла… Я предупредила кучера и шофера и бросилась к вам.

– Значит, у вас не могло быть никаких сомнений, почему же вы говорили так неуверенно?

Из конюшен вышли шофер и кучер.

– Нам надо объясниться, – сказал Перенна девушке, – пройдемте к вам.

Они вернулись в дом.

Немного дальше двери в людскую, у того места, где стоял фильтр, начинался другой коридор, заканчивающийся дверью, к которой вели три ступеньки.

Перенна распахнул дверь.

Это было помещение мадемуазель Девассер. Они прошли в гостиную. Перенна запер за собой дверь.

– Теперь объяснимся, – решительно сказал он.

Глава 5
Шекспир, том восьмой

Два павильона таких же старых, как и главное здание, стояли во дворе отеля справа и слева, соединяясь с ним промежуточными строениями, которые были использованы для служб. С одной стороны каретные сараи, конюшни, седельная, гараж и в конце павильон, где жили привратники, с другой – бельевые, кухни, людские и в конце павильон, отведенный мадемуазель Девассер. Постройка была одноэтажная и включала в себя темную переднюю и обширную комнату, большая часть которой служила гостиной, остальная представляла собой альков. Драпировка закрывала кровать и туалетный столик.

Оба окна комнаты выходили на площадь.

Дон Луис впервые заходил в помещение мадемуазель Девассер. И даже в эту тревожную минуту оно понравилось ему. Мебель была простая: старые кресла и стулья красного дерева, секретер – ампир, без всяких украшений, столик с массивной ножкой. Полки с книгами. Светлые полотняные занавески вносили веселую ноту. По стенам были развешены репродукции знаменитых картин, рисунки памятников, полные воздуха и солнца пейзажи, города Италии, храмы Сицилии.

Молодая девушка не садилась. По мере того, как она успокаивалась, ее лицо принимало обычное загадочное выражение, которое озадачивало дона Луиса, потому что за неподвижностью черт и какой-то намеренной унылостью он угадывал сдержанное волнение, интенсивную жизнь и целую бурю чувств, которую ей не всегда удавалось контролировать.

В глазах у нее не было ни страха, ни вызова, можно было подумать, что объяснение ее совсем не страшит.

Дон Луис молчал довольно долго. Как это ни странно, он ловил себя на том, что смущается перед этой женщиной, против которой может выдвинуть серьезные обвинения. И, не решаясь прямо высказать свои мысли, он спросил ее:

– Вы знаете, что произошло сегодня утром, когда я закончил говорить по телефону?

– Мне говорили слуги, дворецкий.

– А раньше вы не знали?

– Как же я могла знать?

Она лгала, но как спокойно она произносила эти слова.

Он продолжал:

– Я выходил из кабинки, когда передо мной вдруг упала железная штора, скрытая в верхней части стены. Мне пришлось по телефону обратиться за помощью к одному из моих друзей – полковнику д'Астриньяку. Он поспешил сюда и с помощью дворецкого освободил меня. Вам это рассказывали?

– Да. Я была у себя в комнате и ничего не слышала.

– Допустим. При освобождении я узнал, что дворецкий и все здесь вообще, а, следовательно и вы, были осведомлены о существовании этой шторы.

– Да. Я была у себя в комнате и ничего не слышала. Да, мне это рассказывал граф Малонеско. По его словам, во время революции жившая в то время здесь прабабушка его матери тринадцать месяцев скрывалась в этом углублении, тогда штора была облицована так же, как и вся стена.

– Жаль, что меня не предупредили, так что я спасся чисто случайно.

Это заявление, видимо, не произвело особенного впечатления на мадемуазель Девассер. Она спокойно сказала:

– Надо будет проверить механизм и выяснить, почему штора сорвалась. Здесь все такое старое.

– Я проверил – механизм работает превосходно. Это была не случайность.

– А что же?

– Тут действовал невидимый мне враг.

– Вы его видели?

– Видеть его могли только вы, вы проходили как раз по кабинету, я даже слышал ваш испуганный возглас, когда упомянул о мадам Фовиль.

– Да, меня поразило известие о ее самоубийстве. Я бесконечно жалею эту женщину, независимо от того, виновата она или нет.

– И так как вы стояли в двух шагах от кнопки механизма и легко могли достать его рукой, то злоумышленник никак не мог скрыться от вас. – Она не опустила глаза, только чуть зарумянилась и ответила:

– Да, я во всяком случае должна была бы встретить его, потому что вышла за несколько минут до несчастья.

– Несомненно… но… любопытно… малоправдоподобно, как это вы не слышали стук падения, мои зовы и весь этот шум, который я поднял?

– Я, вероятно, закрыла за собой дверь.

– Мне остается предположить, что кто-то спрятался в моем кабинете, кто-то, действующий заодно с преступниками с бульвара Сюше, потому что префект полиции только что нашел под подушками моего дивана принадлежащий одному из этих бандитов обломок палки.

Она удивленно подняла глаза на него.

По-видимому, это было ново и для нее.

Он подошел к ней вплотную и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Сознайтесь, по крайней мере, что все это очень странно?

– Что странно?

– Да все, ряд покушений на меня, вчера я нашел черновик статьи, помещенной в газетах, сегодня железная штора падает мне чуть ли не на голову, потом история с палкой и, наконец… только что… графин с отравленной водой.

Она покачала головой.

– Да, – с силой продолжал он. – Сомнений быть не может. В этом видна рука врага, смелого и беспощадного. Он действует неустанно. Цель его ясна. Он пробовал скомпрометировать меня, потом убить или хотя бы задержать на несколько часов, а сейчас прибегает к яду, к этому трусливому способу, который убивает исподтишка. А там будет – кинжал, пуля или веревка – безразлично, лишь бы устранить меня. Я тот – которого боятся, который в один прекрасный день раскроет все и положит к себе в карман миллионы, которые им хотелось бы получить. Я один караулю наследство Морнингтона. Четыре жертвы уже погибли. Я должен стать пятой. Так решил Гастон Саверан или другой, руководящий делом. А сообщник их здесь, в этом отеле, подле меня. Он следит за мной, выжидает удобную минуту и подходящие условия, чтобы поразить меня. Однако довольно! Мне это надоело. Я хочу знать, хочу знать и узнаю. Кто он?

Девушка отступила и оперлась о столик. Дон Луис шагнул и, не спуская глаз с ее непроницаемого лица, старался прочесть в нем хоть какой-нибудь признак тревоги, трепета, беспокойства, с силой повторил еще раз:

– Кто он? Кто хочет убить меня во что бы то ни стало?

– Я не знаю… – шептала она. – Может быть, и заговора нет никакого… случайное стечение обстоятельств.

Ему хотелось сказать ей «ты», так он всегда мысленно обращался к своим противникам.

«Ты лжешь, красавица, ты лжешь. Сообщник – это ты. Ты одна слышала мой разговор с Мазеру по телефону и в автомобиле поспешила на помощь Гастону Саверану, ты принесла сюда обломок палки. Ты, красавица, из неведомых мне побуждений хочешь убить меня».

Но он не в состоянии был высказать ей все это, излить свой гнев и свое негодование, он только с силой сжимал ей пальцы, и взгляд его обвинял красноречивей самых резких слов.

Сделав над собой усилие, он выпустил ее руку. Она быстро отодвинулась от него, и в этом движении были возмущение и ненависть.

– Хорошо, – решил дон Луис, – я допрошу слуг и отошлю тех, кто покажется мне подозрительным.

– Зачем же? – живо возразила она. – Я всех их знаю. Это лишнее.

Дону Луису показалось, что в глазах ее была мольба. Но, кого просила она пощадить? Других? Или ее?

Они долго молчали.

Дон Луис стоял в нескольких шагах от нее, думая о фотографии. В живой женщине он видел всю ту красоту, которая бросилась ему в глаза в изображении и какую он в ней не замечал до сих пор. Это было как на карточке: в ней уже появилась горечь, но форма рта была все та же. Подбородок, изящная шея, прикрытая вышитым воротничком, линия плеч и руки, сложенные на коленях, все было прелестно и была в ней мягкость и какая-то порядочность. Возможно ли, чтобы эта женщина могла быть отравительницей, убийцей?

Он снова заговорил:

– Вы, как будто, называли мне ваше имя. Только не настоящее.

– Да нет, нет же, – заторопилась она. – Я вам сказала – Марта.

– А зовут вас Флоранс… Флоранс Девассер.

Она вся затрепетала.

– Флоранс? Откуда вы знаете?

– Вот ваша фотография и на ней ваше имя, почти стершееся.

Она смотрела на карточку, не веря своим глазам.

– Это невероятно. Как она попала к вам? – потом вдруг: – Вам дал ее префект, да? Они ищут меня?.. и все вы, опять вы.

– Не бойтесь, – сказал Перенна, – стоит немножко отретушировать ее и вас нельзя будет узнать. Я это сделаю.

Она не слушая, смотрела на карточку, не отрываясь, и шептала:

– Мне было двадцать лет. Я жила в Италии. Боже, как я была счастлива в тот день, когда снималась! И как радовалась, получив фотографию, и казалась сама себе такой красивой. Потом она пропала. Ее украли у меня, как и многое другое.

Еще тише, словно обращаясь к другой женщине, к несчастной подруге, она несколько раз повторила:

– Флоранс… Флоранс…

Слезы струились по ее лицу.

«Она не из тех, что убивают, – думал дон Луис. – Не может быть, чтобы она была их сообщником, а между тем…»

Он отошел от нее и заходил по комнате от дверей к окну и обратно. Потом стал читать названия книг на полках. Это были книги по литературе, романы, пьесы, труды по морально-философским вопросам, стихи; подбор их свидетельствовал о высоком уровне культуры разносторонне образованного человека. Расин и Данте, Стендаль и Эдгар По, Монтень между Гете и Виргилием. И вдруг со свойственной ему способностью выхватывать какую-нибудь частность он заметил, что один из томов английского издания Шекспира чем-то отличается от остальных. Красный корешок казался жестче, чем корешки остальных томов, и не было на нем тех морщинок, которые образуются, когда книга читается. Это был восьмой том. Он быстро и неслышно вытащил его. И не ошибся, это была не книга, а коробка в виде книги, которая могла служить отличным тайником. В нем оказалось несколько листков почтовой бумаги, конверты, бумага в клеточку, он тотчас узнал бумагу, на которой был написан черновик статьи в газету.

Приподняв несколько листков, он на предпоследнем увидел какие-то записи с цифрами, очевидно, наспех сделанные карандашом. Он прочел:

«Отель, бульвар Сюше.»

Первое письмо. В ночь с 15 на 16 апреля. Второе – в ночь на 25. Третье и четвертое – в ночь на 5 мая и на 15 мая.

Дон Луис, прежде всего отметил про себя, что первое число – ночь на 16 апреля, как раз сегодня.

Почерк был похож на тот, каким написан был черновик статьи. Черновик, кстати, у него в кармане, можно сравнить.

Он вынул из кармана записную книжку, в которой лежал черновик. Раскрыл ее. Черновик исчез.

«Однако! – он скрипнул зубами. – Какая наглость!»

И тотчас вспомнил, что книжечка лежала в кармане пальто, а пальто висело на спинке стула, вблизи телефонной кабинки, когда он утром говорил с Мазеру. Именно тогда Девассер без всякого, как будто, повода блуждала по кабинету. Что она там делала?

«Какая комедиантка! – думал взбешенный Перенна. – Чуть было не обманула меня: слезы, впечатление чистоты и невинности, трогательное воспоминание, – все вздор! Одна шайка с Мари-Анной Фовиль и Гастоном Савераном – такая же лживая и так же играет каждым жестом, интонацией невинного голоска!»

Он порывался уличить ее. Доказательство было налицо. Можно ли после этого сомневаться, что она сообщница людей, заинтересованных в наследстве Морнингтона, и желающих устранить его? Может быть, даже руководит шайкой, благодаря смелости и уму.

Ведь она имеет полную возможность свободно действовать: окна ее комнаты выходят на площадь, выйти и вернуться она всегда может под защитой мрака. Ничего мудреного, если она была в ту ночь в числе убийц Ипполита Фовиля и его сына. Может быть собственной рукой и впрыснула яд обеим жертвам. Этой маленькой белой рукой, на которую она сейчас опирается золотистой головкой.

Он содрогнулся. Тихо поставил книгу на место, подошел к молодой девушке и вдруг поймал себя на том, что внимательно всматривается в нижнюю часть ее лица, в форму челюстей! С чувством ужаса и мучительного любопытства смотрел и смотрел, готовый, казалось, силой разжать сомкнутые губы, чтобы найти ответ на загадку. Не эти ли зубы надкусили уличающее яблоко? Эти ли зубы – зубы тигра, зубы хищного зверя или другие, другой женщины? Гипотеза нелепая, ведь установлено, что следы на яблоке оставили зубы Мари-Анны Фовиль. Но из-за одной видимой нелепости гипотезы отвергать не приходится.

Удивленный тем, что в нем происходит и боясь выдать себя, он повелительно враждебным тоном сказал:

– Я желаю, чтобы все слуги сегодня же были рассчитаны. Расплатитесь с ними, выдайте, какую они потребуют компенсацию, и чтобы они сегодня же оставили отель. Вечером появится новый штат. Вы примете его.

Она не возражала. Он вышел все с тем же тягостным чувством, которое всегда возникало в нем при встречах и разговоре с Флоранс.

Когда они бывали вместе, всегда дышалось как-то тяжело, слова, казалось, не передавали мыслей, а поступки не отвечали словам. Логическим выходом из этого как будто должен бы быть один – отказ Флоранс Девассер от места. Но дон Луис об этом и не думал.

Вернувшись к себе, тотчас вызвал по телефону Мазеру и, стараясь говорить возможно тише, чтобы его не слышали в соседней комнате, поручил ему спросить у префекта для себя и для дона Луиса разрешения провести ночь в отеле Фовиль и условился встретиться с ним в девять часов вечера на бульваре Сюше.

В этот день Перенна не видел больше мадемуазель Девассер. Днем он побывал в конторе по найму и набрал себе новый штат: шофера, кучера, лакея, кухарку и прочих. Затем он пошел к фотографу, предложил ему переснять фотографию Девассер и отретушировать, после чего Перенна сам постарался привести ее в такой вид, чтобы префект не заметил подмены. Пообедав в ресторане, в девять часов вечера встретился с Мазеру.

Со времени убийства в отеле Фовиль оставался один привратник.

На дверях всех комнат наложены были печати. Только доступ в кабинет со стороны вестибюля оставался свободным, так как всегда мог потребоваться какой-нибудь дополнительный осмотр.

В обширной комнате ничего не изменилось. Только бумаги и книги были убраны со стола.

Тонкий слой пыли уже покрывал мебель красного дерева, отделанную черной кожей.

– Ну, что скажешь, старина Александр? – сказал дон Луис, когда они устроились в креслах.

– На этот раз мы не станем устраивать баррикад и запираться. Если в эту ночь, с 15 на 16 апреля, должно что-нибудь произойти, не будем чинить препятствий. Вход свободен для этих господ – пусть действуют.

Хотя дон Луис и шутил, но на самом деле был взволнован воспоминанием о двойном преступлении, которому он не сумел помешать, и о своей дуэли не на жизнь, а на смерть с мадам Фовиль и о ее отчаянии.

– Расскажи мне о мадам Фовиль, – попросил он Мазеру.

– Она пыталась покончить с собой и выбрала способ, который должен был бы пугать ее: она повесилась, сплетя веревку из холста, для чего порвала свои простыни и белье. Чтобы спасти ее, пришлось прибегнуть к искусственному дыханию. Теперь она вне опасности, но ее не оставляют одну, так как она поклялась повторить попытку.

– Не созналась?

– Нет, – по-прежнему утверждает, что невиновна.

Они долго разговаривали вполголоса, обсуждая вопрос со всех сторон.

– Тут столько аморального, – повторил Перенна, – такое странное стечение обстоятельств и противоречий, что я боюсь уже утверждать то, что завтра жизнью может быть отвергнуто.

Часов около одиннадцати они выключили люстру, сговорились спать по очереди. И часы потекли, как в первую ночь, проведенную ими в этом доме. Так же доносился с улицы шум проезжающих автомобилей, так же дребезжали запоздалые пролетки, пока не воцарилась полная тишина.

Ночь миновала. Не было ни разу тревоги, никакого инцидента. На рассвете жизнь началась по обыкновению. В часы своего дежурства дон Луис ничего, кроме храпа своего товарища, не слышал.

«Неужто я ошибся? – спрашивал он себя. – И запись в восьмом томе Шекспира имела какой-нибудь другой смысл, относительно к прошлому году, например».

Но все же какая-то смутная тревога охватывала его по мере того, как свет начинал пробиваться сквозь щели ставней.

Ведь и в ту ночь они ничего не слышали!

Подождав еще немного, он распахнул ставни.

– Признаться, Александр, ты совсем позеленел.

– И правда, патрон. Я здорово перетрусил пока вы спали, все казалось, что вот-вот случится беда. Да и вы, патрон, как будто не в своей тарелке. Неужели и вы?

Он остановился, увидев, что на лице дона Луиса выразилось величайшее удивление.

– В чем дело, патрон?

– Взгляни на стол… письмо.

На письменном столе в самом деле лежало письмо, вернее, распечатанное письмо – карточка с адресом, с марками и почтовым штемпелем.

– Это ты положил, Александр?

– Вы смеетесь, патрон, ведь положить его могли только вы.

– Только я?.. а я вот и не клал…

– Но в таком случае…

Дон Луис взял письмо в руки и, внимательно осмотрев, нашел, что и адрес и почтовые штемпеля тщательно вычищены. Ни имени адресата, ни места его жительства нельзя было определить. Но насчет места отправления не оставалось никакого сомнения: «Париж, 4 января 1919 года».

– Письмо написано три с половиной месяца назад! – сказал дон Луис. Он раскрыл письмо. Строк двенадцать и подпись… Ипполит Фовиль!

– Да, и почерк его, – заметил Мазеру.

– Я узнаю его. Что же это значит? Письмо, написанное Ипполитом Фовилем за три месяца до его смерти.

Перенна прочел вслух:

«Дорогой друг! Я могу лишь, увы, подтвердить то, что писал в прошлый раз, – петля затягивается. Не знаю еще, в чем заключается их план и как они думают привести его в исполнение, но по всему вижу, что развязка приближается. Я это читаю у нее в глазах. Как странно глядит она иногда на меня! О, какая подлость! Кто бы мог предположить, что она способна… Я очень несчастен, дорогой мой друг!

Ипполит Фовиль».

– Я утверждаю, что писал это он, писал какому-то неизвестному другу, которого мы разыщем во что бы то ни стало, – объявил Мазеру.

– А друг этот даст нам необходимые улики. Да, лучше улик это письмо. Она, разумеется, мадам Фовиль. Слова мужа подтверждают все наши предположения.

– Что скажете, патрон?

– Конечно, конечно, – рассеянно отозвался Перенна, – письмо очень важное, только… Как оно попало сюда сегодня ночью? Как могло оно попасть так, чтобы мы не слышали, хотя сидели тут же у стола?

Самый тщательный осмотр комнаты не дал никаких указаний. Они обыскали весь отель и убедились, что там никто не прячется. Да, если бы и прятался, как мог бы он проникнуть в комнату незамеченным?

– Искать здесь бесполезно, – сказал Перенна. – В таких случаях свет в один прекрасный день проливается неожиданно. Ступай к префекту, отнеси ему это письмо и спроси разрешения нам переночевать здесь в ночь с 24 на 25. Тогда будет тоже что-то новенькое.

Они вышли из отеля и только дошли до бульвара Сюше, как дон Луис инстинктивно обернулся. Их нагонял велосипедист.

– Берегись! – едва успел крикнуть дон Луис Мазеру и толкнул его так, что тот потерял равновесие.

Велосипедист протянул руку, раздался выстрел, пуля просвистела у самого уха быстро нагнувшегося дона Луиса.

– Бежим вдогонку, – крикнул он. – Ты не ранен, Мазеру?

– Нет, патрон.

Они побежали, призывая на помощь, но прохожих в этот ранний час было мало. Велосипедист ускорил ход, свернул на улицу Октава Фелье и скрылся из виду.

– Мерзавец! – прошептал дон Луис. – Не уйдешь ты от меня.

– Да кто же это, патрон?

– Человек с палкой черного дерева. Он побрился, но я прекрасно узнал его. Как он получил сведения, что я ночую в отеле Фовиль? За мной значит следили? Но кто? И ради чего?

Мазеру подумал:

– Помнится, патрон, вы телефонировали мне. Хоть вы и говорили тихо, но кто-нибудь мог слышать.

Дон Луис промолчал. Он думал о Флоранс.

Поутру мадемуазель Девассер передала ему почту через одного из слуг, а сама давала указания новым слугам.

Днем дон Луис снова побывал в отеле Фовиль, произведя вместе с Мазеру, по настоянию префекта поиски, которые снова ни к чему не привели. Вернулся он с Мазеру часов около шести и, пообедав, они отправились на бульвар Ричарда Валласа, чтобы осмотреть еще раз жилище человека с палкой черного дерева. Миновав мост, автомобиль шел вдоль правого берега Сены. Дон Луис приказал шоферу прибавить ход.

– Полетите вы вверх тормашками в один прекрасный день, патрон, – сказал Мазеру.

– Вздор, – отозвался дон Луис. – Автомобильные катастрофы – удел дураков.

Они выехали на площадь Альба. Автомобиль взял влево.

– Прямо! – крикнул дон Луис. – По Трокадеро.

Шофер выровнял автомобиль, но тот в это время сделал несколько скачков, на полном ходу вскочил на тротуар, налетел на дерево и перевернулся. В несколько секунд собрался народ. Разбили окно и открыли дверцу. Первым выскочил дон Луис, потом вытащили Мазеру, получившего несколько ушибов, но не серьезных. Шофер лежал без движения с окровавленной головой. Его перенесли в аптеку, где он через десять минут скончался. Когда Мазеру, сопровождавший несчастную жертву до аптеки, вернулся на место катастрофы, двое полицейских производили дознание, опрашивали свидетелей, но дона Луиса уже не было.

Дон Луис вскочил в проезжавшее мимо такси и велел как можно скорее везти себя домой. Бегом пробежав двор, он бросился к комнате мадемуазель Девассер. И, постучав, вошел, не ожидая ответа.

На пороге появилась Флоранс.

Дон Луис оттеснил ее в гостиную и возмущенным голосом крикнул:

– Дело сделано. Несчастный случай произошел. И никто из старых слуг не мог его подготовить, так как их уже не было. Я выезжал днем в автомобиле. Следовательно, только между шестью и девятью часами вечера кто-то мог, забравшись в гараж, испортить коробку передач.

– Я не понимаю, не понимаю, – пролепетала она, испугавшись.

– Вы прекрасно понимаете, что никто из новых слуг не мог быть сообщником бандитов и что замысел не мог не удастся. Есть жертва, которая расплатилась вместо меня.

– Да в чем дело, месье? Вы пугаете меня. Что случилось?

– Автомобиль перевернулся. Шофер убит.

– О! Какой ужас! – воскликнула она. – И вы думаете, что я могла, я… Несчастный человек! – Голос ее оборвался. Бледная она закрыла глаза и зашаталась. Перенна подхватил ее. Она сделала слабое движение, чтобы освободиться, но силы окончательно изменили ей. Он опустил ее в кресло. Она продолжала повторять, как в бреду:

– Несчастный человек… несчастный человек!

Поддерживая одной рукой ее голову, он другой платком вытирал ей лицо, по которому катились слезы. Она, должно быть, совсем потеряла сознание, потому что не протестовала. А он, не шевелясь, смотрел, на нее, снова со страхом рассматривал рот с такими алыми губами, сейчас побледневшими.

Осторожно, ловким, но настойчивым движением пальцев он раздвинул губы, как лепестки розы, и обнажил два ряда зубов. Они были прелестны, чудесной формы, белые, пожалуй, несколько меньше зубов мадам Фовиль и расположенные более широким овалом. Но, почем знать, не оставляет ли их укус одинаковый след? Предположение маловероятное, конечно. Но обстоятельства складываются против этой девушки, изобличают в ней преступницу, самую дерзкую, самую жестокую и беспощадную преступницу.

Она стала дышать ровнее. Как ароматом цветка опьяненный, он невольно склонялся все ближе и ближе, пока не закружилась голова. Сделав над собой громадное усилие, он опустил голову девушки на спинку кресла и отвел глаза от прекрасного лица с полуоткрытыми губами.