Текст книги "Полынный мой путь (сборник)"
Автор книги: Мурад Аджи
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Повторюсь: конфликт веры и власти был заложен в недрах Руси, и он созрел к середине XII века… В нем и есть особенность России, которую вполне можно понять умом, вопреки мнению поэта.
Суздальский епископ Феодор осадил зарвавшегося князя Андрея: он запер во Владимире храмы и отлучил город от веры. На этом князь «боголюбский» и кончился… Не вдаваясь в детали, лишь отмечу – за дерзость он поплатился. Бог покарал: его задушили в ночь на 30 июня 1174 года. «Хотя самовластьцем быти» сказали современники.
…Бог сберег веру и во времена монгольского правления в Дешт-и-Кипчаке, названном Ордой. Правда, монголы и не стремились что-то подчинить или разрушить – тенгрианство было близко им по духу. Хан Батый, придя к власти, строил храмы, он пожелал принять христианство, его сын Сартах стал священнослужителем, дослужился до дьякона.
Монголы сделали много полезного для Руси. Они освободили русское духовенство от дани и податей. Взяли храмы и монастыри под свою защиту от русских князей, которые запускали руки в казну, как в свои карманы. «Золотой Век православия в России совпал с монгольским владычеством, – отмечает профессор Ричард Пайпс. – “Яса Чингисхана” предоставляла Православной церкви защиту и освобождение от дани и податей в обмен на обещание молиться за хана и его семейство… Больше всего выиграли от монгольских милостей монастыри».
В XIV веке на Руси построили столько же новых монастырей, сколько их уже было в стране, – стало почти двести!
В этой связи бросается в глаза и другое: монголы не тронули власть на Руси!
Ни одного их правителя на русские княжества посажено не было. Тогда в чем заключалось пресловутое «татаро-монгольское иго»? Или оно тоже придумано?
Уплата дани? Вовсе нет, ее платили все зависимые страны. Византия и Рим доказали, что дань не вечна.
Для Руси, не имевшей ни собственных денег, ни торговли, дань была благом, с ее помощью страна обрела защиту от врагов и экономическую свободу. Именно дань помогла русским встать на ноги. Но говорить с соседями как равная Москва, олицетворявшая Русь, не могла – она была зависима от Степи. Общая вера связывала их. Вера не позволяла московским князьям вести угодную им политику.
Вот здесь и открывается, наверное, самое темное место российской истории. Настоящая черная дыра. И история России с этого мгновения становится понятной и ясной, как незамутненное стеклышко.
Почему возникло Московское княжество? Откуда взялось оно? Городишко Москов, как известно, был в составе Владимирского княжества, он не имел ни денег, ни власти, ни армии, чтобы называться городом. Таких городишек было с сотню. Были и посильнее. И вдруг – олицетворение «всея Руси», город, самостоятельное княжество. Какие же силы свершили это чудо великое?
Говорят, все тайное становится явным. Лишь ответив на этот вопрос, поймешь российскую историю. Иначе она так и будет туманным облаком.
Признаюсь, я не встретил ответа ни в одной книге. Даже намека. А он на поверхности.
Избегая деталей (о них скажу позже), замечу, что в XII веке в историю вошел Чингисхан. Он, желая объединить тюрков, составил свод законов, «Ясу Чингисхана». «Яса» возвращала порядок, бывший на Древнем Алтае. «Жить по традициям предков» – такова ее мысль.
Людей принуждали следовать традициям предков… Не всем это пришлось по душе. Кипчаки западных каганатов не подчинились. Началась война, ее повел хан Батый. Воевал он не против других народов, а против своей («степной») аристократии. Начал настоящую охоту. Такого Степь еще не знала.
Аристократам надо было спасаться. И они ушли за границу. На Кавказ, в Европу.
На севере участок границы проходил по Москве-реке. Тюркская знать поселилась здесь, в захолустном Москове, который стоял на другом берегу реки. С этих кипчаков началось дворянство, новый класс на Руси, который с годами и взрастил собой Московское княжество. Вот кому – тюркам! – Москва обязана своим рождением…
Неожиданно? Но в моих словах нет ничего нового. Отторгнутая тюркская аристократия точно так показала себя в Индии, основав там Солнечную династию и взяв власть в свои руки. И знаменитая иранская династия Аршакидов была из тюрков Алтая. О римских и византийских императорах-тюрках я уже говорил… Мог бы рассказать еще и о правителях Халифата…
Тюрки-изгои вновь создали страну. Еще одну! Назвав ее «Московским княжеством», а себя – «славянами». Становиться «другим» народом тоже в их традиции, помните: «среди лягушек сам стань лягушкой»…
Как видим, не без причин Москва возненавидела тюркскую Степь и все тюркское. Явно не без причин.
На разрыв со Степью Москву подбивала Византия. Греки, подписав в 1439 году Флорентийскую унию, признали главенство папы римского и стали слугами его политики. Руками молодых и неискушенных московских правителей они должны были задушить тенгрианство, которое еще оставалось в Степи и на Руси. Там был последний оплот чистой веры в Бога Небесного.
Делали это греки, как обычно, – хитро. Не сразу и поймешь. Издалека начинали.
В 1393 году их патриарх написал в Москву Василию I письмо, что, по слухам, на Руси есть Церковь, но нет царя: «Невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь. Царство и Церковь имеют между собой тесное единение и общение, и невозможно отделить одно от другого». Он прекрасно знал, как становятся царями! Знал и то, что Москва не имела на это права, не дано было московскому князю называться царем.
Запад через греков будоражил московских правителей, льстил им, подыгрывал, желая видеть в их лице свое подобие. И он получил желаемое. Москва поддалась на уговоры и в 1589 году учредила свою патриархию, оставаясь пока «степной», тенгрианской страной.
В XVI–XVII веках Русь стремительно разрасталась. Смута не останавливала, а усиливала рост: она подливала масла в огонь, и тот сильнее горел. Обескровленная, обезлюдевшая Степь, наоборот, переживала бесславные времена, вызванные страшными последствиями монгольского правления. Не воспользоваться слабостью соседа Москва не могла. Все-таки и там, и там жили тюрки. Они-то знали друг друга.
Так, если при Иване Грозном Московская Русь на юге ограничивалась рекой Окой (южной ее точкой была Коломна, а далее шла Степь), то за время его царствования границы изменились.
Захват Казани и новых земель на Волге, в Сибири стал политикой Москвы, это не могло не вызвать реакцию духовенства. Она проявилась в борьбе митрополита Филиппа и московского князя Ивана IV. В том конфликте слышалась прелюдия к 1666 году. Без одного не было бы другого!
Митрополит Филипп, кипчак из благородного рода Федора Кобылы, конечно, не мог равнодушно смотреть на бессмысленное уничтожение тюркского народа, и он потребовал, чтобы «великий князь оставил опришнину». Ведь под личиной опричнины Москва проводила и завоевательную политику, и этническую чистку русского общества, и усиление своей власти!
Все было связано в единый политический клубок.
Об этническом единстве на Руси не шло и речи: русы, тюрки, венеды, финны, угры составляли ее население. Разнородная толпа. Все зависело от того, кто, стоящий у власти, скрывался под абстрактным словом «русский». Русы? Венеды? Кипчаки? Финны? Немцы? Евреи? Все стали «русскими».
Когда я обратился к родословной книге российского дворянства – по шутке Салтыкова-Щедрина, «Урус-Кугуш-Кильдыбаевых», – то даже ахнул: более половины дворян – выходцы из Степи. Они – тюрки-кипчаки и не скрывали этого. Другая их часть маскировалась, выдавая себя за выходцев из Польши, Швеции или еще откуда-то… Как будто там не было кипчаков!
Опричниной и хотел «уравнять» страну московский князь Иван IV.
А опричнина лишь истощала Русь, а не лечила ее. Между русским боярством и кипчакским дворянством завязалась борьба за влияние при дворе. Борьба, которая только придавала работы опричникам. Таинственные смерти, казни, измены превратились в будни московской жизни. К ним привыкли.
Требование митрополита Филиппа об отмене опричнины князь оставил без внимания.
Однажды в Успенский собор Кремля, где митрополит вел службу, ворвался разъяренный князь Иван Грозный «со всем своим воиньством, вооружен весь, наго оружие неся», то есть с обнаженным оружием вошел в храм. Это было высшим преступлением. В ответ на обличительные слова митрополита он в ярости ударил посохом и завопил: «Я был слишком мягок к тебе, митрополит, к твоим сообщникам и моей стране, но теперь вы у меня взвоете!»
Малюта Скуратов поставил в их диалоге точку – он задушил митрополита. И князь Иван Грозный назвал себя «царем», думая, что он подчинил Церковь. Но нет…
Кремлевский правитель закрепил за собой слово «царь» незаконно! Этим высшим титулом по традиции Степи величали того правителя, у которого жил патриарх. Там был духовный центр тюркского народа. При монголах титул «царь» носил Великий хан Золотой Орды, потому что ставка патриарха была в Сарае-Берке с 1261 года.
А до этого царем Дешт-и-Кипчака и всея Руси был один из каганов, у которого жил патриарх. Может быть, царь Солтан или кто-то другой.
По воле греков назвав себя царем, Иван IV погрузился в иллюзию свободы. Он ходил гоголем, щедро наградил иереев и монастыри, поддержавшие его в борьбе с удушенным митрополитом. Но самозванец просчитался, забыв, что он смертный человек, а Бог взыщет за невинную кровь. И действительно, варяжская династия в Москве вскоре оборвалась. Последнего наследника, царевича Дмитрия, зарезали те, кому он мешал, а они жили далеко от Москвы.
…Тенгрианство и на этот раз оказалось сильнее светского самодурства. Оно крепилось, как при ударе, по-прежнему оставаясь общим для славянской Руси и для тюркской Степи. Единство сохранялось. Оно-то и не устраивало Рим.
Католики сами вмешались в события уже при Иване Грозном, маскироваться дальше не имело смысла. Не сумев одолеть Москву силой, они обманом посадили на московский престол своего человека, сына русского патриарха, род которого прежде носил фамилию Захарьин. И вдруг стал Романовым…
Почему «Романовым»? Потому что это означает «римский», ставленник Рима.
С его приходом все в Москве началось по-другому. Там быстро поняли, что физическая сила в духовных спорах плохой союзник. «Тишайший» московский правитель Алексей Михайлович имел тайный план действий, чтобы без крови и удушений добиться желаемого.
Он считал себя поклонником Ивана Грозного, но повторять его ошибок не пожелал. Даже публично осудил своего любимого предшественника. И на могиле убиенного митрополита Филиппа он попросил у Бога прощения за злоупотребления монархии. Замолив грех, хитрец начал превращать Москву в центр «москальства» – каких только контор-приказов не появилось тогда: Земский, Посольский, Монастырский и другие. Десятки. Не хватало лишь одного – Духовного приказа. Лишь Церковь не подчинялась царю.
Возможно, идею Духовного приказа подсказал англичанин Самюэль, придворный лекарь, или другой вхожий в Кремль европеец, в те годы они зачастили в Москву. Стали ее хозяевами. А сам Алексей Михайлович, после пребывания в Польше, считал себя уже европейцем. Хотел даже принять католичество. Но его с трудом отговорили.
Дух Европы проникал теперь во все поры Кремля! Он врывался в каждую дверь, в каждую щель. Конечно, никто и никогда в деталях не установит, как все протекало в то смутное время, но разве не наводит на мысли свершившееся?
Чтобы создать Духовный приказ, нужен Церковный собор – разрушительный. Такой и созвали в 1666 году. Вести его пригласили греческих патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского. Пригласили, прекрасно зная, что эти деятели за симпатию к Риму низложены и не имеют права решать церковные дела. Они были чужими!
Два тайных иезуита, два явных мошенника и решили судьбу тенгрианства. Волей Собора и руками Собора преступники раскололи духовный союз Степи и Руси… Видно, и вправду звезда над Римом светила ярче.
С той поры в Москве появился первый законный царь, прежде титул трепали самозванно.
Новизна подхода царя Алексея состояла в том, что он вместо свободной Церкви создал Церковный приказ. И кандидатуру для «воеводы» присмотрел подходящую: в 1652 году русским патриархом стал Никон, человек своевольный, мечтавший о власти, а главное – не имевший образования[11]11
Обращает на себя внимание, что со времен Никона невежество в русском духовенстве насаждалось самими властями. Неприглядная картина, но именно она запечатлена в записках иноземцев, отмечена и в отечественной литературе XIX века (Л. Рущинский, С. Трегубов, Н. Лесков и др.). В один голос, не сговариваясь, все авторы указывали на «невероятное невежество» духовенства XVIII века, ведь духовные пастыри для народа в подавляющем своем большин– стве набирались из простолюдинов, из самых низших слоев. Обособленная каста варилась в своем сером мирке, но на государственной кухне! Приняв на себя оплату духовенства, со времен Петра государство старательно «заботилось» и о других делах Церкви. Меру его забот показывает «Духовный регламент», налагавший запрет на вступление дворян (именно дворян!) в духовное сословие. Даже их браки «с поповнами» не поощрялись.
Разве не показательно, что только в 60-е годы XIX века (то есть чуть более ста лет назад!) в России – этой богоугодной стране! – впервые опубликовали полный текст Библии?! О чем еще говорить? Прежде его не издавали за ненадобностью. Среди духовенства встречались, конечно, люди высочайшего интеллекта, но далеко не они определяли лицо Русской церкви.
[Закрыть].
Никон не был кипчаком, поэтому духовные идеалы степняков он не принял изначально: они были чужды и непонятны ему. До патриаршества динамичный свой характер этот деятель показал сполна. Власть и только власть заботила его. Он, выходец из крестьян, едва знающий грамоту, кулаками добивался своего. Едва ступив на патриаршую кафедру, принялся все менять на греческий лад. В русской Церкви ввел греческую одежду. Даже в кухне завел греческую еду. На Русь с той поры зачастили его гости – греки.
Они расчетливо принялись готовить русских к войне с турками-мусульманами. Наговаривали страшные ужасы. А Никон по своему невежеству думал, что его готовят на роль главы православного мира. Даже видел себя на троне в Константинополе.
Русскую церковь захлестнула грекофилия: всё стали выводить от греческих корней!
И греки не оставались в долгу. Чего только не делали, чтобы сыграть на тонких струнах русского самолюбия. В 1650 году, например, публично сожгли у себя на Афоне старинные церковные книги, написанные на тюркском языке, глаголицей. (А ведь по этим книгам вели службу на Руси.) Так пожелали Руси новых книг, написанных по-русски. Или по-гречески… Какая же тонкая и гадкая вещь эта политика.
Никона готовили именно к расколу веры, а он не знал, радовался своим мечтам, как деревенский простачок. Через два года после его избрания царь велел объявить о церковной реформе, о тайных пружинах которой патриарх и не догадывался. Ему велено было исправить церковные книги, ввести новые чины и обряды. Иначе говоря, создать новую Церковь.
А невежественный Никон думал, что проводит реформу старой!
Шесть нововведений приказал ввести царь. Конечно, шесть это не шестьдесят, как у католиков. Но в духовной жизни хватит и одного-единственного, чтобы все разрушить.
Москве нужна была новая Церковь – христианская, как у греков. Вот в чем был тайный смысл реформаторства Никона. Чтобы от Христа начиналась она и подчинялась, пусть неявно, папе римскому.
Всего шесть нововведений! И каких… Иначе стали креститься. Почему? Чтобы отличаться от тенгриан. Греческий патриарх сказал Никону: «Кто изображает на себе крестное знамение двумя пальцами, тот подражает еретикам и проклинается». Никон тут же объявил об этом на всю Русь. Также запрещалось писать имя «Исус», велено писать «Иисус» – тоже на европейский манер… Мелочи? Нет, конечно.
С этими «мелочами» менялась идеология веры на Руси. Вера теряла себя, теряла прошлое, становясь и процарской, и прозападной!
Вот в чем был политический смысл церковного раскола!
Москва, мечтавшая о лаврах «третьего Рима» (о собственной империи), получила свободу действий. И в Восточной Европе началась совсем другая история, связанная, как сказал Ключевский, с «колонизацией других земель и других народов».
Никого не смущало, что новая «московская» Церковь как выразитель морали не имела смысла, ибо сказано: «Без свободы пастыря не свободна и паства». Пастырь-то и стал первым несвободным. Ни в одной стране духовенство не было столь униженным, как в России.
К римскому папе, например, не всегда допускались короли, а московский «духовник», как любой приказной воевода, назначался и изгонялся капризом царя. Русские церковнослужители стали обычными государственными служащими, получали зарплату, они обязаны были доносить властям тайны исповеди прихожан. За недоносительство их и казнить могли, и сана лишить.
Такого не было ни в одной стране, это чисто московское изобретение.
Конечно, благочестивый русский народ, воспитанный все-таки на старинных традициях, никогда бы не принял новаций, провозглашенных Никоном, не имей «новатор» в руках царской дубинки. Но недолго он пользовался ею, сам угодил под горячую руку царя.
Лихо закрутив «реформы», патриарх забыл о том, кто посадил его воеводой Духовного приказа.
Сочтя патриарха слишком опасным, царь Алексей выгнал вон своего выдвиженца. А Духовный приказ уже действовал и день и ночь, маховики его раскрутились: там орудовали люди Рима. Никон был больше не нужен. Пришельцы правили тюркские богослужебные книги, держа перед глазами греческие, отпечатанные в типографиях Венеции! Руководил исправлением грек Арсений, католик. На свою беду он плохо знал русский язык, поэтому в новых книгах было немало ошибок. Их тотчас заметили. Начался настоящий бунт.
А как известно, нет ничего беспощаднее и бессмысленнее русского бунта. Тех, кто отвергал «московские» обряды, царские солдаты загоняли в избы и сжигали живьем. Тысячи и тысячи людей сгорели безо всякой вины. Полыхали целые деревни…
На их кострищах вставала новая Церковь. И новая культура. Русь вырастала в Россию!
Первыми мучениками за старую веру были протопопы Иоанн Неронов, Логгин, Даниил, Аввакум и епископ Павел Коломенский, который бросил Никону прямо в лицо: «Мы новой веры не примем». Никон ответил ему, старцу, побоями тут же, в храме, правда, освященном уже по-новому. Дальше – ссылка, многолетние истязания и пытки… Услышав последнее «нет», новоявленные московские христиане в 1682 году сожгли великомучеников.
Старые священнослужители были не нужны. Русская церковь прислушивалась к другим голосам: царь пригласил в Москву братьев Иоанникия и Софрония Лихудов, воспитанников иезуитских коллегий Венеции и Падуи. Они и оформили новую христианскую Церковь – Греко-российскую! Так назвали ее.
Один из братьев с 1687 года возглавлял Духовную академию, там готовил государственные кадры для новой России… Создали братья Лихуды и сеть греко-латинских школ.
Западное мировоззрение они умудрились внедрить даже в светских школах, где греческий язык и латынь стали едва ли не главными предметами, где мировая история начиналась и заканчивалась Средиземноморьем и где слово «тюрк» вообще не произносили. Вульгарное, оказывается, это слово!
…Неудержимо менялась страна, следуя в западном фарватере, она забывала старое, свои корни и себя. Дорога вероотступничества, как известно, извилиста и непредсказуема. Предав один раз, изменишь не единожды. Так в стране рождались ложь и лживость.
Чтобы заставить русский народ подчиниться, чтобы вложить власть в руки прозападных правителей, Собор 1666 года постановил: «Подвергать ослушников Соборных определений тягчайшим казням: заточать их в тюрьмы, ссылать, бить говяжьими жилами, отрезать носы и уши, вырезать языки, отсекать руки».
Объявившие себя мудрецами безумствовали. А кровь полилась на землю Московского княжества еще до Собора: Собор лишь узаконил ее. В 1664 году царь перешел к крутым действиям. Военная экспедиция князя Прозоровского доблестно показала себя против «лесных старцев», укрывшихся в лесах к востоку и северу от Москвы. Вязниковские леса прочесывал полковник Лопухин со своими головорезами, они жгли на пути все живое. Тысячи домов, землянок, часовен, храмов были сожжены и разгромлены вместе с их мирными обитателями.
«Третий Рим» («благочестивейшее христианское царство») освобождал себе плацдарм. Но карательные экспедиции не принесли успеха, народ-упрямец «иезуитской» веры не принимал. Противился до последнего. Тогда началось физическое уничтожение старого духовенства.
Убивали за то, что человек складывал два перста! Безумствовали в угоду Европе. Перемены коснулись всего: церковную музыку переписали на итальянский манер. И все равно, даже искаженная, она производит глубочайшее впечатление, показывая то небесное великолепие, которое было в ней и которого она лишилась.
Переписывали и иконы… Даже в Устав новой Церкви греки протащили формулировки, выгодные только им. Один этот факт уже говорит о творившемся безобразии на Руси. Тогда и появились желанные Москве слова: «Никто же не имеет толику свободы противиться царскому велению – закон бо есть…»
Свершилось! Явился батюшка-царь, первый законный царь на Руси, «тишайший» человек, трепетавший при виде крови и удушений.
Теория «третьего Рима» рухнула как карточный домик. Создав на крови новую Церковь, Россия стала не хранительницей традиций, а, наоборот, их разрушительницей… «Предвестник грядущего Царства Святого Духа на земле превратился просто в одну из монархий – простое государство, хотя с новыми имперскими претензиями» – так писали о тех событиях историки.
Три века выкорчевывали старую (тюркскую) веру, три века огнем и мечом выжигали в своем народе память о Тенгри – Боге Небесном. Но даже смертельно израненная вера не умирала: люди уходили в леса, болота, прятались, шли в Сибирь, терпели голод и холод, однако образ Бога, обряды почитания Его передавали детям… Староверы, низкий им поклон.
Особенно ненавидел старую веру Петр I, это он в припадке безумия изъял даже само слово «Церковь», лишив патриарха власти. И совсем не случайно, что свои завоевательные походы этот «реформатор» направил именно в Степь, на земли кипчаков, где вера в Бога жила с прежней силой, а государственность была ослаблена.
Азовские походы – это не колонизация Степи, это удар по религии, взрастившей Русь. С них начал великий завоеватель и реформатор, садист и фальсификатор, поставивший жирную точку в теме раскола.
При Петре о кипчаках, этих носителях чистейшей веры, заговорили как о пьяной братии, о беглых уголовниках, о сброде. Назвали «казаками». С тех пор и пошло, будто казаки из беглых. Их превратили в слепую силу, вернее, в пушечное мясо России, но никак не в оплот веры, носителями которой они были прежде.
И всегда унижали своих «казаков». Как могли, унижали. Даже печать Войску Донскому Петр выбрал такую, чтобы посмеяться: на винной бочке сидит голый мужик. Все пропил.
В старые добрые времена символом Дона был не пьяница, а олень – «Небесный елень», который появился у кипчаков еще на Алтае… О нем ныне и не вспоминают.
Были, конечно, люди на Дону, Яике, Волге, которым не по нутру пришлись перемены московские. Были. Ведь и Разин, и Булавин, и Болотников, и Пугачев желали не свержения царя, они желали сохранить свою веру. Об этом просили Москву. Но их не слушали, а уничтожали. Станицы тогда горели живьем. Особенно усердствовали солдаты князя Долгорукого.
Вот что писал о тех страшнейших событиях знаменитый русский историк С. М. Соловьев: «4-го ноября Долгорукий явился и сюда; воры вышли на бой, но не выдержали натиска царских войск и обратились назад в городок; победители ворвались и туда по пятам, выбили казаков из городка, гнали до Дона, рубя без милосердия; 3000 человек пало трупом, многие потонули, иных на плаву пристреливали, а которым и удалось переплыть, то померзли… Решетова станица запылала, но то был уже последний пожар. Дон стихнул».
Красноречиво признание русского историка XIX века М. П. Погодина, который писал, что, не будь в России запрета на выход из православия (это считалось уголовным преступлением), половина населения перешла бы в старую веру, а другая половина – в католичество.
Собственно, так и случилось в 1917 году. Государство ослабило власть, и Русская церковь рухнула сама, оставив на произвол судьбы тысячи храмов и общин, быстро пришедших в запустение.
Но «народ-богоносец» не перешел в старую веру, он громил церкви, жег иконы, к этому его звала сверхновая – коммунистическая вера.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?