Текст книги "Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона"

Разыгранные неуклюжесть и смущение возымели эффект: у служанки разгладились поджатые губы, в глазах промелькнула тень сочувствия, словно она хотела помочь, подать руку, но не сделала этого.

Не помогла, хотя и хотела… Значит, пока я для нее не друг, зато уж точно не враг, что уже хорошо. Для этой женщины я была пришлая, от которой неизвестно чего ждать. И все же мимолетный жест, когда рука прислужницы на миг метнулась мне навстречу, сказал о многом: жалость не чужда моей провожатой. Следовательно, я буду давить на сочувствие, как соковыжималка на лимонную цедру, выдаивая досуха.

– Прости, – жутко хотелось добавить «те» той, что старше меня, но я понимала: госпожа не должна выкать служанке. К тому же какое «вы»? Мне нужно стать к ней как можно ближе, так сказать, расположить к себе информатора за шестьдесят секунд. Поэтому – фамильярность мне в помощь! Я продолжила: – Право, неловко, что напугала, но дорога была долгой и опасной…

Я нарочно недоговорила. Хотела пошатнуться еще раз, но потом прикинула, что грохнуться в обморок гораздо эффективнее.

Прицелилась, развернувшись здоровым боком, и полетела лицом вперед. Провожатая оказалась сердобольной, правда, где-то глубоко в душе. Головой о ступеньки я все же тюкнулась, но удостоилась причитаний. Ничего не значащие фразы «ну как же так!» и «что скажет владыка» перемежались с более интригующими «сейчас же вся в синяках будет… как же завтра ее на алтаре кнесс перед всеми… снимет с молодой жены золототканое покрывало и увидит, что Ульма не уберегла!».

На миг мне и вправду захотелось потерять сознание от безумной усталости, но я волевым усилием отогнала эту мысль.

– Все в порядке, – слабый голос даже не пришлось изображать.

– Напугалась же я, госпожа. – В словах служанки сквозил упрек с оттенком облегчения. – Уже скоро дойдем, совсем немного осталось.

Она и правда не солгала. Несколько витков лестницы, что я преодолела, опираясь на ее руку, – и мы оказались на верхнем этаже, практически под крышей башни. Темный коридор едва ли мог похвастать десятком дверей. Стены в отметинах сажи от чадящих факелов – это все, что я успела заметить, прежде чем оказалась внутри своей опочивальни. Или все же тюрьмы? Толстые стены, надежные двери и прочные решетки определенно служили одной цели – безопасности. Вот только моей или от меня?

Служанка тут же начала хлопотать: нашла в недрах сундука чистую одежду, расправила кровать. Когда я заикнулась о «помыться», Ульма тихонько вздохнула и сообщила, что скоро все принесет.

Ее «принесет» слегка озадачило. По наивности полагала, что меня отведут куда-то вниз, где есть бочки с теплой водой.

Я осталась одна. На миг силы покинули меня, и я буквально упала на край расстеленной кровати. Он нее пахло затхлостью и плесенью, балдахин явно претендовал на звание «почетный пылесборник года», но тем не менее перина была мягкой, а постельное белье – чистым.

За окном послышался волчий вой, протяжный и обреченный. Сребророгий, только-только народившийся месяц заглянул в стрельчатое окно. Его свет, чуть приглушенный пламенем трех свечей, неровными узорами лег сквозь решетку на пол.

От созерцания ажура, что соткал на полу месяц, меня оторвал звук ударившей о стену тяжелой двери. На пороге появились сразу несколько служанок. Две несли ведра с водой, от которых шел пар, Ульма же держала в руках корыто. Последнее было торжественно поставлено на пол посередине комнаты. В него тут же выплеснули ведро воды.

Я озадачилась способом помывки, но все оказалось просто: нужно было встать ногами в это самое корыто, затем присесть, намылиться, смыть с себя пену и окатиться вторым ведром воды. Вот такая вот походная ванна. Единственное «но»: мне не дали это сделать в одиночестве. Не то чтобы я сильно смущалась. В старых общежитиях (а пока я училась, комнату пришлось менять раза три) не было отдельных душевых, но все же…

Едва сняла платье, как удостоилась слаженных охов: распухшая лодыжка меркла по сравнению с синюшным плечом, кучей синяков и ссадин, разбросанных по всему телу. Зря Ульма так переживала насчет отметин после обморока – на общем фоне они явно терялись.

Зато мыли меня осторожно. А потом, когда две девушки унесли корыто с водой, я смогла исполнить и вторую свою мечту: поесть. Ужин, что появился сразу после «ванны», оказался сытным и простым: кусок пирога, вяленое мясо и кружка сбитня.

Служанки, поклонившись, ушли, в комнате осталась только Ульма. Она мазала меня заживляющим кремом. Пах он отвратно, зато приятно холодил кожу. А еще у крема был один неоспоримый плюс: втирался он долго, поэтому за лечебным процессом удалось разговорить служанку.

Начала я издалека, посетовала на войну и идущие рука об руку с ней голод и разруху. Ульма вздохнула и поведала весьма интересную вещь. Оказывается, голод и мор грозили жителям Верхнего предела еще до начала войны: с гор, что подпирали облака, начал спускаться ледник. Его жадные языки съедали поля и пашни, обрекая на голодные зимы, которые становились год от года все более лютыми.

А соседи, что жили чуть ниже, в долине, граничившей с горянами, не желали потесниться. Так было при старом кнессе. Но он умер, и на его место пришел Энпарс. Молодой владыка получил свой уряд разрушенным и озлобленным. И тут грянула война с драконами – тварями, что огненными камнями падали с небес, выжигая все окрест.

Лишь кнесс Верхнего предела сумел отстоять свой уряд, спасти жителей. Видя такое, под знамена Энпарса потянулись соседи, до этого гордые и заносчивые. А за ними – и те, кто не граничил напрямую с Верхним пределом.

Равнинники потеснились, и обитатели предгорий смогли спуститься в долины, распахать тучные поля, засеять их зерном. Сейчас Верхний предел – самый большой уряд, и его границы все продолжают шириться. Разрастаются владения Энпарса без междоусобных войн.

– Вот и после вашей свадьбы к уряду кнесса прибудет, – неспешно текла речь Ульмы, пока она втирала крем в мою ногу.

Служанка сама, кажется, не заметила, как рассказала мне о многом. Но на то я и была журналистка, чтобы уметь выразительно слушать. Диктофон, который я под видом амулета, охраняющего от злых духов, вновь надела на шею после омовения, усердно работал, записывая каждое слово.

В моей голове все крутились слова чернокнижника про оружие, которым были побеждены драконы. «Самое честное, благородное и исключительно кнесское. Только одноразовое», – так заявил мой несостоявшийся убийца, прежде чем исчезнуть. А что может быть самым кнесским, если не…

– Сколько побед одержал Энпарс над драконами? – перебила я Ульму, вещавшую о том, какой их кнесс замечательный и как хорошо живется при нем горянам.

– Восемь. – Кажется, служанка обиделась. Причем вовсе не из-за того, что я ее перебила, а потому, что не знала известного всем.

– А сколько кнессов отдали ему свои печати? – вновь спросила я.

– Семь, – уже чуть медленнее протянула Ульма, словно сомневаясь в моем уме.

Меня так и подмывало задать главный вопрос: а можно ли с помощью печати убить дракона? Но, если озвучу его сейчас, готова биться об заклад, что об этих моих вопросах служанка обязательно доложит Энпарсу.

Ульма уже заплетала мне косы, когда я незаметно выключила диктофон, нащупав кнопку под нательной рубахой. Мне надо было хорошо все обдумать.

А еще без оружия я чувствовала себя неуютно. Хоть что-то самое завалящее… Но у меня отняли даже кинжал. Хотя… попытка не пытка.

– Могут ли мне вернуть кинжал, который забрали стражи? Он – единственная память об отце! – Я состроила самое жалостливое выражение лица.

Ульма поджала губы, но все же обронила: «Если владыка позволит», – и удалилась.

Выпроводив служанку, я легла. Но в горизонтальном положении мозги растекались, а сон, наоборот, активизировался. Так дело не пойдет! Откинув одеяло, встала. Потом моя нежно любимая и обожаемая паранойя нашептала, что кто-то может следить за мной в замочную скважину. Я решила задобрить свою шизу и свернулась на постели, изобразив подобие спящей. Потом снова встала.

Чувство тревоги не покидало. Я знала, что лучше всего успокоит не таблетка и даже не жидкость для снятия стресса, что плещется в бутылках с маркировкой сорок градусов. Нет. Вернейшее средство для умиротворения – кинжал, который отобрали на входе. Только клинок дарил мне – успокоение, а моим врагам – возможность упокоения.

Пока же я кончиками пальцев нервно выстукивала дробь по подоконнику. А если женщина на нервах, даже жнецам смерти лучше отойти в сторонку и не заслонять собой ее цель. Моей задачей стало вернуть кинжал. За этим я и пошла. На цыпочках подкралась к двери, налегла на нее. Та хоть и с неохотой, но подалась и заскрипела бы, если бы я не успела ее остановить.

Вышла из спальни, тихонько двинулась вниз. Я так увлеклась, прислушиваясь к шорохам и шепоткам уснувшего замка, что спустилась на этаж ниже, в подземелья, где царили сырость и спертый воздух. Уже хотела уйти, даже развернулась, когда услышала разговор. Невнятный. Ведомая журналистским чутьем, направилась на звук. Не зря.

– Оставьте нас, – приказал властный женский голос.

– Владыка не велел от него отлучаться, – нехотя возразил бас.

– Ты. Перечишь. Мне? Советнице кнесса? – Она говорила, словно клеймо выжигала: четко и точно припечатывая каждое слово, как раскаленное тавро.

– Так сегодня вы, госпожа, советница, а завтра после свадьбы еще неизвестно, как обернется… – В мужском голосе звучало сомнение.

За его уважительным «советница» я без труда разобрала иной статус – «любовница». Марна? К этому разговору явно стоило прислушаться. Рука рефлекторно сжала диктофон, нащупала кнопку.

– Есть вещи неизменные. Например, мудрый совет. Молодая жена, говорят, слаба здоровьем. А горы не терпят слабаков. Долго ли проживет эта пришлая? Подумай. Я же никуда не денусь…

– Хорошо, но только недолго, – с облегчением сдался охранник.

Лязгнул засов и послышались приближающиеся шаги. Вжалась в стену, а потом рука нащупала нишу, в которую я и шагнула, сливаясь с сумраком.

Охранник прошел мимо. Его сапоги загромыхали по коридору, по ступеням.

Я же кошачьим шагом двинулась вперед.

– Ты пришел сюда ради меня? – Сейчас голос Марны был нежным и чарующим.

Я высунула нос из-за угла. Красавица стояла посреди камеры, Брок сидел на охапке соломы. Ничем не скованный, спокойный и даже расслабленный. Его меч лежал рядом с ним. Значит, дракона и вправду оставили здесь лишь на ночь перед поединком.

– Как ты тут оказалась? – вместо ответа спросил Брок, внимательно глядя на свою бывшую невесту.

– Я стала бескрылой.

Марна присела рядом на грязную прелую солому, не побоявшись испачкать бархатное платье. Взяла его руку в свои ладони. Дракон не отдернул. Они молча смотрели друг на друга, а я кусала губы, считая секунды. На седьмой она заговорила:

– В день свадьбы я поняла, какую ошибку совершила. Я всегда любила тебя, но мой отец… Ему нужен был наследник, сильный дракон, что поделится своим даром с сердцем моего оплота, позволив тому парить, а не спускаться год от года все ниже к земле.

Она заплакала. Не навзрыд, до красных опухших глаз и и шмыгающего носа, а красиво, когда по щеке катится одинокая слеза. Марна все правильно рассчитала. От такой женской влаги мужчины не бегут, а наоборот, прижимают к своей груди, чтобы утешить. Хотя и этого драконица дожидаться не стала – прильнула к Броку сама.

Обняла его шею, доверчиво заглянула в глаза.

Ее голос звучал горным ручьем, а история в лучших традициях вирусной рекламы вызывала живой отклик и сочувствие.

Со слов Марны выходило, что ее отец повелел ей выйти замуж за энга оплота Огня Небес, потому как он – сильнейший из ныне живущих драконов и точно не откажет в просьбе, какую традиционно во время свадьбы озвучивает жениху молодая невеста. А прошение-то малое: поделиться своей силой с сердцем оплота Звездных Ветров – родиной Марны. Но в первом совместном полете, когда новоиспеченные супруги летели крылом к крылу, драконица узнала: на самом деле не Вьельм отдал часть себя сердцу своей парящей твердыни, а его брат Брок.

– Надо мне было слушать не отца, а свои чувства, – как по нотам говорила Марна.

Но самое противное было даже не это, а то, что Брок ей, кажется, верил.

– И вот тогда я от отчаяния спустилась слишком низко. А потом, – она все же всхлипнула, – на меня обрушилось заклинание такой силы, о которой я и не подозревала. Тело охватил огонь. Я не смогла его сбить и камнем рухнула вниз. Мне повезло: горная река, что текла по порожистым уступам, оказалась хоть и холодной, но глубокой. Она-то и приняла меня в свои воды, правда, уже в человеческом облике. Я была без сознания, когда кто-то из крестьян выловил мое тело из потока. В полубреду слышала, как меня куда-то везли на телеге. Я мало что тогда запомнила. Лишь ясное небо, искрившееся синевой над моей головой. И как его окрасил во все цвета пламени Вьельм. Он выжег несколько деревень и один выселок. Словно обезумев, спалил все вокруг. А потом прилетели другие драконы. Их огонь сжег моих спасителей. Пламя убило бы и меня, если бы я не была драконом. Но хуже всего то, что безумие Вьельма отняло жизнь у того, кому я оказалась должна. Теперь я не в состоянии вернуть долг, мой дракон, придавленный тяжестью невозвращенного скульда, не может взлететь в небо.

– Почему же ты не направила вестника? Не дала понять моему брату, что жива? – Брок не упрекал, просто спрашивал, а сам гладил ее волосы.

– Когда я оправилась после падения, уже шла война, гибли драконы. Меня душила жажда мести. Мои сородичи умирали по вине Энпарса. А я не какая-то слабая человечка, которая прогибается под любого, кто сильнее, и забывает, что значат род и долг, едва переступит чужой порог. И пусть все, и кнесс в том числе, думают, верят, считают меня человеком, но в душе я все еще крылата! – Она сжала кулачок и запрокинула голову, глядя в глаза Брока. – Владыка Верхнего предела нашел оружие, что способно пробивать наши шкуры, словно стрела – листы пергамента. И я поклялась себе, что узнаю секрет кнесса и уничтожу его во что бы то ни стало. Задуманное мне удалось.

Дракон затаил дыхание, а я, кажется, уже знала, что услышу дальше.

– Это печати.

– Печати? – неверяще переспросил Брок. – Их же нельзя использовать как оружие. Само существо артефакта противится этому. Печать – залог не только силы правящего, но и мира, стабильности. Когда Энпарс впаял свою печать в ворота, чтобы оградить город от проникновения драконов – это одно. Дар Многоликого способен защищать. Но боги заповедали не использовать их творение как оружие.

– Это если ты не обратился к чернокнижию, – шмыгнула носом Марна. – Правда, когда печать используют в темных ритуалах, она сгорает. Вот почему Энпарс заставлял соседей склониться перед ним и принимал вассальные клятвы. Вместе с присягой на верность правитель Верхнего предела требовал отдать ему и символ кнесской власти. Оттого каждая победа в битве – это чья-то сгоревшая печать.

И как у нее получалось быть красивой даже в слезах?

– Зачем он на это пошел? Сила печати спасает от неурожая и засухи, с ее помощью можно остановить мор и заставить склонить горячие головы тех, кто решит затеять бунт, – казалось, Брок не мог поверить очевидному.

– Энпарс тщеславен, – пропела Марна. – А сейчас он сжег последнюю печать – кольцо тритона, что отдали ему болотники. Владыке понадобилась очередная. Только отец Рааны не пожелал стать простым вассалом, а захотел быть равным и просватал свою дочь за Энпарса. Но я верю, что завтра ты одержишь победу…

– Подожди. А как же та печать, что впаяна над воротами в крепость? Я сам видел, как два месяца назад перед заключением мира она не дала войти в цитадель Рейнху и располовинила его.

– Это еще один секрет Энпарса, как и фальшивый полоз на его шее, он лишь выглядит амулетом, а на деле – простой кусок металла. Так вот… Над воротами нет никакой печати. Это обман. У кнесса есть слуга – талантливый некромант. Все те драконы, что в облике людей якобы входили в ворота, были уже мертвы. Их ловили и показательно доставляли к воротам, чтобы люди видели, как охраняют крепость кнесс и сила его печати. Стадо верило своему пастуху и буквально боготворило его.

Марна позволила себе мимолетную презрительную улыбку.

– Но почему ты сама не убила Энпарса, когда узнала обо всем? – подозрительно спросил Брок, и драконица отпрянула с видом оскорбленной невинности.

– Когда кнесс приблизил меня к себе, он потребовал дать клятву, что я не причиню ему вреда. Моя рука не может подняться против Энпарса.

Марна продолжала играть роль несчастной, но не сломленной мстительницы, я же узнала и увидела достаточно. А смотреть, как шуршащая ткань сползает с ее плеча, оголяя нежную кожу… Увольте меня от созерцания последнего женского довода. Я не была наивной, чтобы не понять: сейчас Марна предложит Броку себя и ее тело щедро расплатится в этой сделке.

Зато я, кажется, все поняла, ребус оказался разгадан.

Выключила диктофон. Тихо, крадучись, растворилась в тени. По лестнице поднималась привидением, но, когда оказалась у себя в комнате, с шумом бухнулась на постель. Подтянула колени к подбородку, обняла подушку, уперлась лопатками в спинку кровати и просидела так до утра. Встретила рассвет с абсолютно сухими глазами.

Я выживу. Не сломаюсь, чего бы мне это ни стоило. И пусть я всего лишь пешка, но и пешка, знающая расклад, способна победить королеву.

Вот только партия, как показали события, начала разыгрываться задолго до моего появления в этом мире.

Первый ход судьбы, которая играет белыми фигурами. И сразу ферзем.

С гор начал спускаться ледник, и молодому кнессу, едва-едва получившему власть и печать, грозило полное разорение его маленького уряда. На соседей войной не пойдешь: они сильнее и будут стоять за свои земли до конца.

Ответный ход черным конем Энпарса.

В голову кнесса приходит гениальный план: ослабить приграничных соседей войной, но не с собой, а с драконами. Решение дерзкое, и владыка ставит на карту все, что имеет: собственную власть. Он обращается к чернокнижникам (а иначе почему мой несостоявшийся черноглазый убийца в курсе, что можно обернуть силу печати в смертельное заклятие?), и его печать становится оружием.

Энпарс нападает на дракона, который спускается слишком низко к земле. Причем делает это не на территории собственного уряда. Владыка Верхнего предела убивает драконицу на глазах крылатого соплеменника. Возможно, повод для войны был бы недостаточным, если бы этой убитой не оказалась юная жена энга парящей твердыни – Вьельма.

Молодой вдовец в ярости от потери любимой и заливает все огнем. Ему отвечают человеческие маги, еще не знающие, что послужило причиной гнева дракона. Начинается война.

Еще один ход судьбы.

Фортуна, играя белыми, уходит в оборону и отнимает у Энпарса его печать в первой же серьезной битве с драконами. Ящеры не разбирают, кто из людей виновен, и жгут всех подряд. Но кнессу удается главное – полностью отбить атаку и сохранить свои земли, в то время как у соседей сгорают целые города. Вот только правителю Верхнего предела для сохранения достигнутого нужна новая печать.

Ответный ход черных. Ладья.

Энпарс убеждает сопредельников, что сможет защитить их, но требует подчиниться, встать под его знамена и в качестве гаранта верности – отдать печать. Те нехотя, но подчиняются. Владыка медленно, но верно расширяет свои земли. Его Предел процветает, в то время как не желающие подчиниться уряды полыхают в огне.

Энпарс становится героем, сумевшим не только объединить разрозненные уряды, но и положить конец кровопролитной войне.

Белой королеве шах и мат.

Хитрая комбинация была разыграна кнессом вовсе не из-за тщеславия, как утверждала Марна. Нет. Владыка пытался спасти свой народ. За счет смерти других? Ну, не он первый, не он последний. А что до того, что его забота о жителях собственного уряда оплачена кровью соседей, – в политике не бывает всеобщего блага.

Я могла понять и Марну, которая продала себя в жены сильнейшему из драконов ради того, чтобы ее оплот и дальше мог парить в небесах. Наверняка она изначально планировала использовать Брока и через него подобраться к Вьельму, считая энга сильнейшим. Что же, прогадала. Но какая, по сути, мне разница?

Скорее уж мне есть дело до мачехи Рааны, Вайнес, которая приказала меня убить. Полагаю, она просто не желала лишаться всего, что имеет жена кнесса. Ведь едва я передам печать Энпарсу, не будет больше уряда равнинников. Будет вотчина владыки Верхнего предела. А чтобы удержать собственную местечковую власть, все средства хороши.

Я усмехнулась. Отличная могла бы получиться статья из всего этого. Но главное слово здесь – могла бы.

Передо мной, далекой от всей этой политики, цель стояла весьма прозаичная – просто передать печать кнессу и после этого убраться побыстрее и подальше. А раз без свадьбы этот процесс невозможен, то…

Я закусила губу: свадьба состоится, если кнесс останется живым после поединка с Броком. Душа разрывалась на части, но внешне я была спокойна. И когда поутру Ульма со служанками зашли ко мне в комнату, я уже сидела на кровати живой каменно-невозмутимой статуей.

Прислужницы внесли тончайшую, белую, расшитую золотой нитью нательную сорочку с длинным рукавом и покрывало. Свадебный наряд, как пояснили они.

По словам Ульмы, дланник сочетает нас браком сразу же после боя. То, что в поединке победит кнесс, ни у кого не вызывало сомнений. Так и должно быть: народ верит в абсолютную силу своего вождя, и никак иначе.

Я скалилась пластиковой улыбкой, пока на моей голове сооружали венец из кос, одевали, прятали лицо и тело под покрывалом, концы которого волочились по земле. Все это время я изображала подобие радости. Лишь когда ткань совсем меня скрыла, маска слетела. Из прежних вещей на мне остался лишь диктофон, висевший на шнурке на шее – защитный амулет, как я гордо отрекомендовала его служанкам.

Скрипнула дверь, впуская в комнату кнесса. Служанки тут же исчезли. Я стояла посреди спальни столбом.

– По обычаю, я должен тебя спросить во время свадьбы, но предпочту сделать это не на виду у всей толпы, поскольку молодые девы не всегда благоразумны в своих просьбах. Твое желание?

– Что? – не поняла я.

– Каково твое желание невесты?

Мне вспомнилось, как о чем-то подобном вчера в подземелье упоминала Марна. Что же мне попросить у будущего супруга? До одури захотелось крикнуть: «Забери печать безо всякой свадьбы и отпусти меня живой». Но, увы, эта моя прихоть была из разряда несбыточных.

– Пусть вернут мне кинжал, что отобрали вчера. Это память об отце, и я хотела бы ее сохранить.

– Что ж, у моей будущей супруги весьма разумное и умеренное желание, – усмехнулся Энпарс. – Если и дальше станешь меня так радовать, я буду милостив.

Не сказав больше ни слова, кнесс развернулся и вышел.

Через несколько минут мне принесли кинжал, с которым я не пожелала расставаться. Выпроводив всех служанок, привязала его к запястью. Похоже, в этом мире единственная моя опора – это я сама.

Мне было больно. Не телу, душе. Она звенела тысячью осколков, и я шла по ним босая. Но это в мыслях, а наяву – спустилась по лестнице, пересекла зал и очутилась на улице, где шумела толпа. Ткань, сквозь которую проникал свет, отчасти позволяла видеть происходящее.

Площадь. Еще вчера здесь была деревянная мостовая, застеленная досками, а сегодня… Зачищенный до земли круг, в котором босиком переминался с ноги на ногу кнесс и неподвижно стоял Брок.

«Чтобы судили земля и небо», – пронесся по толпе шепоток.

На бой пришли поглазеть все, от мала до велика. Как же! Сам кнесс скрестит меч с пришлым оборванцем, что посмел бросить вызов древних.

Меня обшаривали тысячи взглядов, ведь под свадебным покрывалом скрывалась причина этого вызова. Вот только эти тысячи ошибались. Брок бился – за своих сородичей, Энпарс – за власть. И оба, сами того не подозревая, за Марну. А я… Я была лишь поводом, ширмой.

Мой взгляд упал на драконицу. Та гордо стояла на возвышении рядом с помостом, украшенным цветами. Прямая спина, откинутые назад золотистые волосы, которые целовал ветер, – настоящая кнесса, полная величия и уверенности.

Народ толкался на площади, лузгал орехи, жевал пряники и переваривал новости, перетирая их на языках который раз подряд. И тут раздался удар колокола. До этого шумная площадь затихла, и старческий голос с первых слов набрал небывалую силу.

Это был не дланник, что сидел вчера по левую руку от кнесса. Сегодня вещал старец с окладистой густой бородой и высохшим лицом. Его лысый череп обтягивала пергаментная кожа. Глубокие морщины на лбу старика, выцветшие до белесого радужки глаз – все это заставляло невольно уважать того, кто, по ощущениям, был даже не ровесником века, а старшим братом пары столетий.

– Право на поединок за свою нареченную столь же древнее, как и сам род людской. И если двое мужей хотят получить одну и ту же деву, то должны сразиться за нее перед очами Многоликого, на голой земле, она приглядит за честным судом, не даст свершиться кривде и подлогу.

Старец говорил долго, с расстановкой, чтобы все и каждый услышали. Не только народ на площади, но и Многоликий, чье царство на небесах, и Мать-земля, и Хозяин вод, и Владыка огня – для них, а не только для людей, вещал дланник.

– Каждый из вас еще может отступиться от девы, – увещевал сребробородый. – Если так, пусть тот, кто отдает свое право, выйдет из круга.

Энпарс упрямо мотнул головой, а потом посмотрел на меня. Хотя я и стояла, укрытая с макушки до пят покрывалом, но все равно от его взгляда будто плетью хлестнуло. Брок даже головы в мою сторону не повернул, лишь перехватил меч поудобнее.

– Что ж, раз так, пусть победит сильнейший!

Едва отзвучали последние слова дланника, как камни круга налились светом и жаром, заставив самых любопытных зрителей, которые подошли вплотную, отпрянуть.

Секунда оглушительной тишины – и зазвенела сталь.

Энпарс атаковал первым, не рубящим верхним, а боковым ударом. Он не стал красоваться, здраво решив, что глупость пришлого оборванца, посмевшего перейти ему, владыке, дорогу, должна быть наказана. Кнесс мастерски владел мечом, в каждом его ударе чувствовались и опыт, и немалая сила. И все же он с трудом оборонялся, поскольку Брок оказался и гибок, и ловок, несмотря на его обманчивую внешность неуклюжего угрюмца. Дракон постоянно менял тактику, наплевав на все мыслимые правила боя, отводя удары и словно бы играя со смертью.

Они оба были сильны, и их бой напоминал диковинный танец под жуткую, но в то же время прекрасную песнь стали. Эту первобытную музыку, от которой в жилах стыла кровь, слушали все и каждый, порой забывая дышать.

Выпад Энпарса. Узкое лезвие его меча змеей скользнуло рядом с лицом дракона, едва не оставив на скуле кровавый росчерк. Брок отпрянул, но не от испуга, а чтобы нанести свой удар. Рубящий, сильный настолько, что принявшая его сталь клинка владыки заискрила. В какой-то миг я подумала, что одно из лезвий не выдюжит и переломится.

Но Энпарс держал удар. На его шее вздулись вены, на висках выступил пот, мышцы застыли буграми. Два зверя в людских шкурах, которые решили поговорить на языке мечей, вели сейчас свой диалог. Взгляды, оскалы, рычание.

Владыке удалось отвести удар, и уже в следующий миг он взвился в прыжке. Бил с разворота.

Брок отступил на шаг. Его тело – уставшее, с ссадинами и кровоподтеками, старыми белесыми шрамами – было почти обнажено. Лишь набедренная повязка, как и у Энпарса, которая мало что скрывала: обычаи в этом мире соблюдались вплоть до мелочей, таких, как одежда. Все, как заповедано богами и далекими предками.

Кнесс радовал девичьи взгляды литыми мышцами, поджарым телом, на котором война тоже успела оставить свои метки.

Я неотрывно смотрела на этих двоих, то сжимая кулаки, то кусая до крови губы. Мое сердце пропустило удар, а потом забилось быстро, заполошно и часто, когда Энпарс, словно решив, что игр достаточно, коротко замахнулся, целя в бок противника. Брок в последний момент принял удар на лезвие меча, и в тот миг, когда кнесс распрямился, дракон ловко ушел вниз, выскользнув из-под его руки. Потом быстрым точным ударом, словно не мечом, копьем, достал Энпарса.

Сталь вошла в грудь владыки ровно наполовину. Последнее, что я запомнила, это удивленный стекленеющий взгляд кнесса. Он так и не успел понять, что проиграл.

Тишину, воцарившуюся на площади, можно было резать ножом. Вязкая, давящая, предгрозовая. Ее рассек голос, показавшийся мне раскатом грома:

– Небо изъявило свою волю.

Еще раз вспыхнули ярким светом камни. Старец шагнул в круг, склонился над телом, а потом протянул руку к здоровенной металлической змее, что украшала шею Энпарса. И в этот миг его лицо посерело, словно дланник узрел то, что страшнее собственной кончины.

– Кнесс мертв и… его печать тоже. – Голос седобородого казался потерянным. – Она недвижима… пожелала умереть вместе с хозяином.

«Ее и не было. Это просто кусок железа, который кнесс носил для отвода глаз», – мысленно заорала я, уже готовясь к тому, что меня начнет душить неисполненная клятва. Кнесс мертв, и банально некому вручать мою змеевну!

На лицах зрителей проступали растерянность и испуг. Лишиться кнесса – это беда, но все когда-то рождаются и потом умирают. Но потерять печать!

И тут Марна крикнула. Звонко, отчетливо:

– Кнесс умер, но по закону древних тот, кто бросил правителю вызов и сумел победить, сам становится вожаком. А что до печати… На пришлой невесте она есть, вполне живая…

Все взоры обратились на золотоволосую деву. Ту, что дала надежду. Марна сейчас была подобна богине, которая улыбалась и словно сияла изнутри теплом. А я поняла: она все рассчитала. Заранее и хладнокровно.

Над толпою тем временем неслось:

– Кнесс!

– Кнесс!

– Кнесс!

Все склоняли головы перед тем, кто убил их правителя: ведь только Броку теперь по воле Многоликого дозволялось взять в жены ту, которая носила на шее печать. А это значило, что лишь победитель может стать не только кнессом, но и владетелем артефакта, дарящего плодородие и процветание всему народу.

Жар, что начал сдавливать грудь, отступил.

Меня буквально вытолкнули к Броку. Иди, мол, выходи замуж.

Дракон, не глядя, взял меня за руку и повел. Как я чуть позже сообразила, к тому самому помосту, украшенному цветами. На струганых досках в центре находился белый камень, покрытый белой же простыней.

Меня словно перемкнуло. В голове отчетливо зазвучали слова дракона: «А ваши кнессы и вовсе не знают, что такое стыд: берут своих жен первый раз на глазах всей толпы, едва отзвучат слова брачной клятвы».