Текст книги "Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона"

Глава 5, она же вопрос пятый:
– Вы часто лжете?

Оборотень замешкался.

– Лекса, – по тону стало понятно: просить шкура не привык, – хоть охранок я и не чую, но все же не стоит рисковать. Если селяне поймут, что я оборотень, нас всех поднимут на вилы…

Я прикинула: смогу ли дотащить Брока одна? Увы, останавливать коня на скаку и совершать подобные героические вещи – не мой профиль. Я не настолько сильная. Но кто сказал, что ум не позволит мне править скачущими лошадьми? В смысле, запудрить мозги?

– А если бы мы оставили Брока в лесу и я одна пошла к селянам договариваться? – решила расставить все точки над «ё».

– Да, – тут же согласился оборотень.

– Спасибо, конечно, за столь высокое мнение о моем таланте убеждать, но боюсь, что лестью ты не отделаешься. Понесли. А если почуешь охранки – кладешь носилки и драпаешь со всех ног. Главное – не лап. Договорились?

– А ты и Брок…

– За нас не переживай, я выкручусь.

– Да я уже понял, что лгать ты не любитель. Лгать ты профессионал! – Йон не удержался от подколки. – Главное, когда будешь оправдываться, не пытайся врать по мелочам, все равно собьешься на крупный обман.

– Ну должна же я в чем-то быть мастером?

После такого дружеского обмена любезностями мы двинулись к селению.

Лиса на меня недобро глянула, фыркнула, развернулась, махнула на прощанье рыжим облезлым хвостом и скрылась в кустах. Судя по всему, не хотела идти в деревню. Может, у нее, как и у оборотня, с обитателями балки были свои счеты, причем не в ее пользу? Кто знает…

Йон вздохнул с облегчением. Видимо, обрадовался, что «фанатка» от него отстала. Как по мне, шкура был в этом вопросе наивный. Влюбленные женщины, пусть и с лисьим хвостом, так просто не сдаются. Однако перевертыш сей простой истины не ведал. Не знал, но, судя по лисьему настрою, еще постигнет.

Мы дошли до околицы. Детвора при виде нас замерла, а потом горохом покатилась по дворам – прятаться за свои калитки и заборы. Две бабы у колодца, оставив ведра, хоть и не пустились бежать, но смотрели внимательно и настороженно.

Я уже приготовилась просить помощи, когда откуда-то с крыльца одного из домов степенно вышел мужик. Окладистая белая борода, очелье, вышитая красной нитью рубаха беленого льна – все это выдавало в нем не последнего по здешним меркам человека.

Крост – как выяснилось чуть позже, именно так звали старосту – зыркнул на нас из-под своих белых кустистых бровей. Убедившись, что в деревню вошел не военный отряд, перед которым надобно лебезить (а иначе воины без спроса могут взять, что пожелают), будто выдохнул про себя. С мирными путниками, да еще и с раненым на носилках, спину можно не гнуть. Потому староста сварливо осведомился:

– Чего надыть-то, пришлые?

Краем глаза я заметила: Йон сглотнул, вцепившись взглядом в бирюльку, что висела на шее Кроста. Тело оборотня напряглось, и стало понятно, что перевертыш сейчас не лучшая кандидатура в дипломаты.

– Доброго вечера и здравия, – вспомнила азы этикета. Понятия не имела, как здесь принято здороваться, но решила, что нести разумное, доброе и вечное, а точнее – чушь, стоит все же вежливо. – Надо помощи и ночлега.

– С больным? Ночлега? Мы вас пустим, а вы хворь по всей балке разнесете, – бранчливо выдал староста.

Йон уже готов был оскалиться и показать всем желающим кошмар коммерческого стоматолога – ряд ровных белых зубов без пульпита (с такими клиентами ни копейки за лечение не слупишь и пойдешь по миру), когда я уловила в тоне Кроста знакомые ноты. Эти звуки не поддаются никакому анализу. Их может пропустить слух самого виртуозного музыканта, но никогда не проигнорирует ухо потомственного торгаша или ребенка улиц. Это ноты торга. С них начинается увертюра любой продажи, любого договора.

Несмотря на важный и степенный вид, Крост в душе был отъявленным евреем с украинскими корнями и вкраплениями дальней кавказской родни. В смысле: не только умел использовать выгодные обстоятельства, как всякий умный человек, но и, как опытный аксакал торгов, мог сам создавать благоприятное для него положение вещей.

– Не с больным, – начала я ожидаемо, – а с ожогом. Или раны уже стали передаваться как моровое поветрие? – И, чтобы закрепить успех, осторожно начала опускать носилки.

Йон, пусть не сразу, но сообразил, что от него требуется.

Едва дракон оказался на земле, я подошла поближе к старосте. Заодно загородила от Кроста оборотня.

Бургомистр местного розлива огладил бороду, подбоченился и всем видом показал, что таки вступил в торг.

– Смотря где. На войне, что недавно отгремела, это была самая заразная болезнь. А ваш-то увечный как сумел спины лишиться? – внимательно разглядывая Брока, вопросил Крост.

– Он не увечный, – почти прорычал Йон, но дружеский тычок острым локтем заставил перевертыша стать умнее хотя бы визуально и замолчать.

– Мой друг прав. – От последнего слова шкура чуть не поперхнулся: в кои-то веки я с ним согласилась! – Наш побратим… – с моей легкой руки дракон обзавелся еще и названой сестрой! – не увечный. Его тяжело ранило, когда он бился с драконом. Посмотрите на ожоги. Разве такие может оставить факел? Нет, только драконье пламя! Если бы не отвага Брока, вашу деревеньку сейчас поливал бы огнем крылатый ящер.

От моей пламенной речи селяне впечатлились. Но Крост, сморчок старый, на то и был главой деревни, чтобы извлечь максимальную выгоду и для себя, и для всей балки. У нас беда, но мы ведь пришлые, не свои.

– Что могло случиться, да не произошло – про то нам неведомо. Мож ентот ваш дракон и вовсе мимо прошел бы, не тронув балку. Поэтому, ежели побратим ваш бока обжег – так это лишь его собственная вина, и благодарностей не ждите. А вот если бы обгоревший драконоборец ведьмаком оказался да согласился нам упыря упокоить, шо в лесу честному люду ступить не дает, – тогда бы другой коленкор пошел…

Все, намек понятен. Берем не деньгами, а борзыми щенками. Йон, который уже и без акинака готовился с голыми руками приступить к своему любимому способу ведения переговоров, оттеснив меня, шагнул вперед, но я, руководствуясь принципом «была не была», радостно сообщила:

– Так у нас и ведьмак есть! Вот он, – и с гордостью указала на оборотня жестом менеджера, представляющего хит продаж.

Йон закашлялся. Похоже, ему еще ни разу не доводилось представляться тем, кто, собственно, с ним и должен был бороться. Я же решила закрепить успех, а случись что – и обеспечить перевертышу путь к отступлению:

– Он у нас очень опытный… кхм… борец с нечистью, а главное – за дело радеет. Если учует какого гуля или упыря – сразу несется его истреблять. Иногда – прямо с места.

– С сеновала, что ли? – уточнил кто-то языкастый из незаметно собравшейся толпы.

Судя по всему, жители решили: раз уж староста беседу ведет, значит, и остальным селянам бояться не след. Вот, подзуживаемые любопытством, подтянулись и ребятня, и старики, и бабье с мужиками.

– Что-то мне лицо этого борца с нечистью чересчур знакомо… Был тут у нас один такой – пять лет назад на Ночь Сейринк столько девок перепортил… Его потом наше мужичье дубинами грозилось отходить по хребту, чтоб этот шустрый встать не мог, а он, собака, утек.

– Действительно собака, – согласилась я. – Да еще какая.

Сама «собака» больше не порывалась придушить старосту, а скромно стояла рядом.

– Но это точно не он. Знаменитый ведьмак Йонок Неустрашимый. – Я, подобно опытному пластическому хирургу, нарастила оборотню имя и добавила почти натуральное прозвище. – Пять лет назад постигал азы усекновения упырей и оборотней высоко в горах у отшельника… – сочиняла я хоть и на ходу, но вдохновенно.

Даже шкура слушал, приоткрыв рот. Правда, во время моего спича нервно дергал глазом и сжимал кулаки. Но наверняка он просто сильно впечатлился. И все же, когда я закончила свою рекламную кампанию, первым подал голос Йон. Хриплые звуки, вырвавшиеся из его горла, слегка напомнили рычание, но, как ни странно, толпа этого не заметила.

– Вроде в вашей балке должен быть маг? Отчего же он упыря не усмирит? Что вы вместо того, чтобы помочь, пришлых людей пытаете? – вопросил оборотень.

Я чуть не взвыла! Все переговоры псу под хвост. Правдоруб блохастый!

Староста насупился, но вовсе не оттого, что его устыдили в попрании обычаев гостеприимства и оказании помощи ближнему, а оттого, что попался столь упертый ведьмак.

Я, наступив пяткой на ногу Йона, на ультразвуке, так, чтобы лишь шкура услышал, зашипела:

– Слушай, не мешай старику думать, что он отхватит свой гешефт. Мы сейчас по-быстренькому обманем друг друга и будем считать сие выгодной сделкой. Брок же получит все, что нужно, а не протекающую крышу в сарае.

Оборотень, сцепив клыки, замолчал. Его выразительный взгляд, полный гнева и раздражения, был красноречивее всяких слов: договаривайся сама. Староста, видевший наш обмен любезностями, но не услышавший ни слова, понял, что торг нужно вести со мной. Потому, отвечая на вопрос Йона, старательно глазел на одну рыжую.

– Должен. А нетуть! – выразительно развел руками Крост. – Наш маг, упокой, Многоликий, его душу, преставился аккурат на праздник Пуляла-Козопаса, когда скотину по весне со двора первый раз на выпас выводят, и некому нас от нечисти защитить…

– Значит, если мы упокоим вашего упыря, то… – Я выразительно замолчала.

– То у нас и ночлег хороший есть. Изба большая, печь теплая, да и для драконоборца вашего, в бою неравном раны получившего, все, что надо, сыщется, – подхватил староста, тут же переименовав «увечного» в «героя».

– Деньги, в смысле, все перечисленное, вперед. Нам помощь срочно нужна, а не опосля. – Вот сейчас, когда Крост уже возрадовался удачной сделке, можно и свои условия поставить. А то этот хитрец наверняка не одну золотую монету на почти дармовом «ведьмаке» сэкономил.

– Хорошо, – слегка недовольно протянул староста и добавил: – А госпожа колдовка не обманет?

Я нахмурилась, да так выразительно, что Крост, почуяв, что сказал что-то не то, поспешил пояснить:

– Ну вы же, госпожа, ведьма? Не поверю иному. Драконоборцы и ведьмаки, всяко известно, для своих подвигов ведьминой помощью заручаются. А тут сразу двое… Вот я и решил. Опять же волос рыжий, язык острый.

– Вы правильно решили. Лекса – сущая ведьма, – хлопнув меня по плечу, припечатал шкура.

– Так не обманете? – гнул свое староста.

– Честное ведьминское, – заверила я его, памятуя о клятвенных словах в этом мире. – Не обману. Зуб даю, – и закончила, мстительно указав на оборотня. – Его правый нижний клык.

Крост понял, что клясться и светиться я не намерена, недовольно хмыкнул и повел нас за собой.

Дом, в который нашу компанию отрядили на постой, и вправду оказался чистым, просторным, светлым. А хозяйка Бажена – женщиной простой, незлобивой, но уж дюже любопытной. Но ее последний маленький недостаток перекрывал целую тьму достоинств.

Она трещала без умолку, перемежая вопросы с рассказами о жизни балки и щедро разбавляя последние сплетнями и пересудами. Меня как адепта второй древнейшей профессии на земле это лишь немного раздражало, не сильнее клаксонов в час пик. А вот Йон старательно стачивал зубы, сжимая челюсти. Если бы он открыл пасть, чую, сорвался бы на звериный рык. Но хозяйка избы – к слову, молодая вдовица – об этом не подозревала и знай стреляла плутоватым взглядом в «ведьмака».

Шкура, поначалу решивший, что кукиш местным, а не «усекновенная» голова упыря, от такой трескотни уже сам готов был бежать в лес и голыми руками откручивать предмет сговора со старостой, лишь бы не слышать стрекота Бажены.

Лучше всего было Броку, старательно изображавшему постоянного клиента реаниматолога. Дракон, добротно спеленатый повязками, пропитанными вонючей мазью, спал крепким сном. Время от времени я смачивала тряпицу и цедила влагу в его приоткрытый рот. Брок стонал, облизывал губы, но так и не просыпался.

Под вечер Йон разве что на стену не лез.

Мне хотелось хохотать в голос, поскольку у Бажены на лбу крупными буквами было написано: отдастся в хорошие руки, барышня молодая, почти юная, почти симпатичная; чувство юмора и страсть к скандалам в наличии. К тому же, судя по объемам хозяйки (а была она круглая, как кадушка, и пышная, словно сдоба), этой особе вполне по плечу завалить сумоиста, перепить верблюда, перекричать Джигурду, а в ее способности переговорить Тину Канделаки убедилась даже я.

Оборотень же, красивый лицом и не обделенный сильным телом, молчаливый, помимо прочего еще и ведьмак, приглянулся молодой вдовушке… Бажена, судя по всему, нацелилась второй раз примерить наряд невесты. Йон сии намерения печенкой чуял, и, похоже, они ему крайне не нравились.

Посему, когда начало вечереть и пришел староста, взявший в качестве моральной поддержки семерых здоровенных мужиков с дрынами, оборотень обрадовался им как родным.

Крост, едва переступив порог, завел речь, что пора бы идти на промысел – убивать упыря. На резонное замечание, что меч Йон оплавил в драконьей пасти (и ведь ни словом не соврал!), хитрый староста заверил, что де в доме помершего колдуна есть все, что нужно для ответственного дела добывания башки нежити. Крост даже лично отвел нас к этой покосившейся избушке.

Когда мы с Йоном оказались в доме, больше похожем на сарай, я присвистнула. А потом, выразительно зыркнув на «группу моральной поддержки» во главе с ее «капитаном», туманно заявила, что не след смотреть, как ведьмовка в своей вотчине хозяйничает.

На подозрительное «чавой-та не смотреть?» нагло заявила, что излишние знания могут ослепить, а для наглядности взяла со стола успевшую покрыться слоем пыли книгу и дунула Кросту в лицо. Староста ожидаемо закашлялся и сказал, что подождет снаружи. Бугаи утопали следом.

Мы с Йоном огляделись. Инструмент для усекновения упыриных голов был проржавевшей орясиной, неподъемной даже на вид, и квартировал в углу рядом с печкой.

Оборотень задумчиво посмотрел на это орудие ближнего боя и, почесав затылок, изрек:

– Ну хотя бы стало понятно, почему охранки не сработали: со смертью мага их сила развеялась.

– Зато теперь на нас спихнули его должностные обязанности, – парировала я.

Йон со мной молчаливо согласился. Похоже, от ночной прогулки не отвертеться.

– Что делать будем? – задала извечный вопрос классиков.

– Я возьму меч, ты метлу и пойдем ночевать в лес.

– Да я не про это. С башкой упыря что будем делать? Если мы ее не принесем, местные могут отвинтить наши!

Вообще-то я не рассчитывала, что староста так шустро подсуетится, думала, что удастся протянуть пару дней, а потом быстренько благородно отступить, то бишь смыться под покровом ночи.

– Не переживай. На жальнике могилу посвежее найдем, разроем да и оттяпаем башку. Я даже шерсти своей могу дать. Приклеим смолой к щекам, чтобы не распознали сразу, и все…

Я прикинула, что кроме метлы мне нужно взять еще и лопату. План Йона мог сработать, поскольку такого наглого обмана от благородного ведьмака Йонока Неустрашимого не ждали. Кстати, свое новое имя оборотень мне припомнил:

– Слушай, я все понимаю, и то, что стал ведьмаком, хотя члены данной колдовской братии мне не раз шкуру портили, но Йоноком-то за что?

– Для солидности. Если ерунду обозвать длинно и вычурно, то это уже не ерунда, а ценность, раритет и эксклюзив. Это такой маркетинговый прием.

– Мар-ке-тин-го-вый? – по слогам повторил оборотень новое для себя слово. – То есть, по-твоему, Йон – бесполезная хрень, а Йонок – уже кошель с золотыми?

– Заметь, я этого не говорила. Зато ты – умный, талантливый и сообразительный.

– Точно ведьма, – сплюнул Йон.

– Журналистка, – поправила я.

– Буду знать, что самые вредные ведьмы – журналистки.

Так, то ли беседуя, то ли кроя друг друга цензурными словами с нецензурным подтекстом, мы и вышли из избы мага. Я – с метлой и лопатой наперевес. Йон – с мечом, который закинул на плечи на манер коромысла.

При нашем появлении мужики повставали со своих мест: кто с завалинки, кто с колоды, на которой, судя по отметинам топора, рубили дрова, а кто просто перестал подпирать плечом бревенчатую стену.

Староста, глянув на нас, крякнул и с подозрением уточнил:

– Госпожа ведьма, а зачем вам заступ-то?

– Как зачем? – почти искренне удивилась я. – Этой отличной лопатой голову упыря удобнее всего отсекать. Мечом-то сколько пилить придется, а тут хрясь – и готово.

Сказать по правде, своему инвентарю я изрядно польстила. Из «отличного» в лопате имелась ржа, которая основательно подзакусила железом, а древоточцы продегустировали черенок.

Зато я так натурально изобразила жест кочегара-стахановца, что один из мужиков, стоявших рядом, поспешно отступил. Или, может, он столь резво рванул от меня, потому что край лопаты, щедро усыпанный рыжим крапом окиси, чуть не проредил его густую бороду.

Однако моя фееричная демонстрация головоотсекательных способностей лопаты и ее преимуществ по сравнению с иззубренным до состояния пилы мечом имела несомненный успех. Рота «почетного караула» держалась от нас с оборотнем на изрядном расстоянии все то время, пока шли до опушки.

Но только мы оказались в лесу, как староста, переминаясь с ноги на ногу, изрек:

– Ну дальше вы сами, господин ведьмак и госпожа ведьма… А мы люди маленькие, с нечистью нам не совладать…

Он замялся, не зная, что еще добавить. Впрочем, и разворачиваться не собирался. Видимо, ждал, пока мы, подобно легендарным героям, пойдем на ратный подвиг, а нас будут провожать взглядами.

Все бы ничего, но красиво идти в закат мешали лопата и метла. Они цеплялись за ветки, натирали плечо, да и весили изрядно.

Когда мы отошли на расстояние, с которого еще были видны, но уже не слышны в редком березняке, я, сопя, осведомилась:

– Вот скажи, на кой мне еще и метла? Лопата – я поняла, но этот веник на ручке? Зачем он мне сдался?

От такого вопроса Йон сбился с шага. Будто я спросила, зачем дышать, или попросила показать, откуда у оборотня растет хвост. В общем, ляпнула что-то до жути очевидное и оттого для разумного человека неприличное.

– Как – зачем? Да все дети знают, что на таких метлах летают колдуны. Без них человеческие маги не смогли бы одержать победу в битве Штормовых облаков. С земли пульсарами не больно-то поплюешься… На метлах. Исключительно на боевых метлах, которые гораздо маневреннее драконов, чародеями и были выиграны многие сражения.

В том, что отлично можно победить с земли, не поднимаясь в небо, я могла бы убедить Йона. Но, как говорится, если девушка без комплексов… без зенитно-ракетных комплексов, то на одних голых словах процесс убеждения может слегка затянуться. Поэтому я решила: пусть оборотень почувствует себя умнее, осведомленнее, да и круче всех (жаль, что из этих «всех» рядом наличествовала одна я). Польстила мужскому самолюбию, так сказать. Блохастый тут же задрал нос и напустил на себя вид умника. В общем, по сути, выглядел дураком.

Мое затянувшееся молчание, которое должно было изобразить глубокую работу скудной мысли одной рыжей особы, стало ответом назидательному тону перевертыша. Шкура, привыкший к тому, что я за словом в карман не лезу, через минуту подозрительно уточнил:

– И?

– И ничего. – Я была сама невинность.

То ли оборотень уже понял, что мой покладистый тон – плохой признак, то ли сработала его животная чуйка, но он, будто размышляя вслух, выдал:

– Знаешь, я неожиданно понял: в твоем случае скромность укрощает.

– Ты хотел сказать – украшает?

– Я что хотел, то и сказал, – выдохнул Йон и пояснил: – Когда ты становишься такой кроткой, я сразу начинаю ждать подвоха и невольно веду себя гораздо осторожнее.

Я посмотрела на эту волчью шкуру. Не то комплимент сделал, не то поддел.

Мы решили уйти чуть подальше и дождаться полуночи. А потом вернуться в обход и выйти к жальнику, который, по заверениям Йона, находился с другой стороны балки. Там-то и добудем голову упыря. На мой вопрос, а знает ли оборотень, как должен выглядеть местный кровосос, блохастый заверил, что не важно как, главное – пострашнее. У деревенских не только болезни были трех категорий (душевный недуг, то бишь запой, ломота и лихоманка), но и вся нежить делилась на три вида. И хотя классификация нечисти находилась далеко от научных канонов: упырь – что-то с клыками и может сожрать; привидения – сожрать не могут, но напугать до домовины – запросто; и тещи (причем умершие или живые, Йон не уточнил) – местных жителей подобная ненаучность ничуть не смущала.

– Слушай, получается, по этой их системе нежитеведения оборотень тоже… упырь? – Я старалась мыслить логически.

– Выходит, что так, – нехотя согласился шкура.

Да… Мой мир никогда уже не будет прежним. Я и помыслить не могла, что по систематике жителей Барсучьей балки Йон и граф Дракула чуть ли не родные братья.

Луна все чаще пряталась за тучи (а может, это были плывущие в вышине твердыни), когда мы с оборотнем вышли на небольшую поляну. Березняк давно сменился густым ельником. Я уже обрадовалась: место тихое и спокойное. Самое то, чтобы переждать пару часов до полуночи.

Встретить предмет нашего промысла не боялась: лес большой, разминуться – сущая ерунда. Осторожно пройдем задами-огородами, откопаем голову пострашнее и придумаем байку о личном знакомстве с кровососом. Почему-то угрызений совести из-за обмана местных я не испытывала. Йон – и подавно. Может, потому, что нас буквально вынудили заняться охотой, а нет работы более нежеланной, чем та, которую всучили насильно.

Облюбовав место под одной из елок-шатров, я уже было двинулась к своему «шалашу», спустившему пушистые мохнатые ветви до земли, когда оборотень отчаянно гаркнул:

– Беги!

Вслед за коротким криком блохастого донесся треск. Я задрала голову и на фоне ночного неба увидела силуэт.

Здоровенная тварь с нетопыриными крыльями, до этого неподвижно восседавшая на величавой, видимо, пережившей уже не одну сотню лет ели, оскалила морду и издала утробный рык. Если это и был упырь, то весьма откормленный на человечьих харчах. И сейчас он вновь возжелал закусить, только никак не мог определиться: начать ему с сочного бифштекса, отдающего псиной, или сразу приступить к десерту.

Не дожидаясь, пока «гурман» выберет, «десерт» рванул с места. Но, увы, лопата и метла сыграли со мной злую шутку. Не пробежав и десяти шагов, я споткнулась и полетела носом вперед. Тварь же, оттолкнувшись от дерева, растопырила крылья. То, что она планирует прямо на меня, я заметила краем глаза. Сердце замерло и пропустило удар. Зато другие мышцы моего тела вполне себе активно сокращались, что позволило перекатиться.

«Охотничий инвентарь» я по дури так и не выпустила из рук, и во время переворота моя юбка зацепилась за прутья метлы. Связь сукна с хворостинами оказалась крепка. Я бы даже сказала, незыблема. Судорожным движением руки я попыталась выдрать ткань, но лишь расцарапала до крови кожу. А потом тело словно пронзил разряд. Змеюка на шее шевельнулась, а черенок метелки дрогнул, изобразив норовистого жеребца.

В тот самый миг, когда пикировавший упырь с раскрытой пастью и расщеперенными когтями готовился приступить к первому пункту трапезы – поймать ужин, – метелка решила, что роль зубочистки ей не по статусу, и изо всех сил сиганула на бреющем полете. Я шла довеском к этому шустрому летному средству.

Лопата пала на землю бойцом, который погибнет сам, но спасет товарища.

В последнюю долю секунды настигший нас с метелкой монстр сжал челюсти и ухватил-таки конец прутьев. Я с испугу поступила в лучших традициях футболистов: от души зарядила. Правда, не по мячу, а по морде. В общем, сделала что могла, с тем, что имела в том положении, в котором оказалась.

Зато, судя по всему, привыкшая нападать до этого исключительно с высоты и со спины тварь первый раз в жизни получила пяткой по наглой хищной роже. И от кого? От собственного, уже почти приготовленного по всем правилам упыриной охоты, ужина. С перепугу челюсти нежити лязгнули, а клык, не выдержавший надругательства варварской кроссовки, сломался.

Поляну огласил леденящий душу вой. Мы с метлой рванули прочь.

Правда, подозреваю, что все же маги восседали на своем летательном аппарате слегка иначе. Ну хотя бы не вниз башкой, скрестив ноги на черенке, как обезьяна на ветке. Руками я также крепко держалась за отполированное древко.

Мои волосы касались травы, ноги оголились по самое не балуйся, а я изображала лемура, которому всадили десять кубиков адреналина за раз: глаза не просто выпучены, а того и гляди вылетят из орбит, мышцы тела – напряжены, а руки так крепко схватили черенок, что фиг разожмешь.

Позади слышались весьма недвусмысленные звуки. В них сквозило столько обещаний… Преимущественно – моей кончины. Так могла стенать только незаслуженно обиженная в лучших гастрономических и стоматологических чувствах нежить.

Я запрокинула голову, чтобы посмотреть – что там впереди. Вовремя. Поляна закончилась. По курсу маячил кряжистый дуб. Мне, в отличие от поляны, кончаться не хотелось.

Чудом извернувшись, я все же оседлала метлу. Сидеть стало удобнее. И страшнее. Теперь я отчетливо видела, что по курсу. Инстинктивно задрала черенок метлы вверх. Я понятия не имела о специфике управления транспортным средством типа «метла колдовская обыкновенная». Зато, кажется, этому венику с ручкой на наличие водительского удостоверения было наплевать.

Метелка свечкой сиганула вверх. За спиной еще раз завыло и защелкало зубами, а потом и вовсе захлопало крыльями.

Я вихрем понеслась над макушками деревьев. Растрепанные волосы, разорванный подол юбки, зацепившейся-таки за сучок дуба. Деревня показалась как-то неожиданно. Соломенные крыши, обмазанные глиной, дым из печных труб, огоньки то ли свечей, то ли лучин в окнах, еще не закрытых ставнями.

И надо всем этим – я на метле. За мной, хлопая крыльями, летит хищная нежить. Но тут последняя издала странный клекот. Я обернулась. Вовремя. Из пасти твари вылетел сгусток кромешной тьмы. Задрала черенок метлы еще выше. Начался стремительный полет почти вертикально вверх. Нечисть, вереща и усиленно работая крыльями, поспешила следом. Я смотрела назад, ожидая еще одного нападения и напрочь забыв, что здешние небеса отнюдь не бесплотны.

Парящая меж облаков твердыня выросла внезапно и неожиданно близко. Я наклонила черенок метлы, но на бешеной скорости маневр удался лишь отчасти. Меня здорово приложило о край скалы. Я бы и вовсе упала, если бы не успела ухватиться за каменный уступ.

Метелка, выпавшая из рук, чудом зацепилась за выступ чуть ниже. Тварь, видя, что жертва уже никуда не убежит, поскольку висит, как рыбешка на леске, чуть сбавила ход.

Я задрала голову. Выше – твердыня и драконы, которые наверняка убьют наглую человечку. Внизу – тварь, с особым цинизмом желающая мной подзакусить.

Вот так, болтая ногами на высоте трехсот метров над землей, я могла констатировать: наш с Йоном план по фальсификации умертвления нежити рухнул. И я решила последовать примеру рухнувшего плана: разжала руки и полетела вниз.

Всего доля секунды полета. Попытка ухватиться за злополучный черенок. Смогла. Успела. Дальше мы падали уже вместе. Я и метла. Вот только паршивка никак не хотела вновь оживать. Земля приближалась слишком быстро.

«Ну же!» – промелькнуло у меня в мозгу. Я намертво вцепилась в деревянный черенок. До земли оставалось десятка полтора метров. Я уже успела разглядеть гладь болота, что отражала луну и звезды, когда метла дрогнула.

Не знаю, что чувствует всадник, когда поднимает коня на дыбы, но вся гамма моих ощущений сводилась даже не к одному слову, а к одному знаку пунктуации. Восклицательному.

Болото! Я летела по крутой дуге и замочила ноги едва не до колена, зато вовремя взмыла вверх: из болота что-то недовольно рыкнуло.

Преследователю по причине его внушительных габаритов мой трюк оказался не по силам (или не по крыльям?). В результате тварь, не успевшая замедлить ход, со всей дури сиганула в топь.

Упырь вынырнул, отфыркиваясь, и только хотел взобраться на кочку, как та предательски утопилась. Жижа плотоядно зачмокала и стала засасывать нежить. Я сбавила ход, а потом и вовсе зависла.

Битва трясины (а я-то думала – невинное болотце!) и нежити была недолгой, но отчаянной. Увы. Победил упырь. Правда, изрядно пожеванный топью и уставший от полета, он выглядел уже не столь устрашающе. Я, притаившись за кроной дерева, наблюдала, как нежить еле-еле взлетела, надсадно хлопая крыльями.

Тварь завертела башкой, словно пыталась сориентироваться, и наткнулась взглядом на меня.

Я же сочла за лучшее дать деру. Но вот метла… Эта паршивка явно имела характер. Причем исключительно стервозный. Мерзавка пошла на таран, не слушая моих понуканий. Я отчаянно завопила. Пришибленная обстоятельствами в моем лице нежить завыла.

Я выставила ноги вперед, как если бы ехала на санках с горки. Тварь мотнула башкой, словно не веря, что я осмелилась ее атаковать, и с усилием захлопала крыльями…

Клыки разминулись с лодыжкой на пару сантиметров, стопа смачно впечаталась в башку нежити чуть выше уха. Раздался хруст. Разобрать, чьи кости ломаются – мои или упыриные – я сразу не смогла. Но, судя по тому, что ногу словно засунули в кипящее масло, дробился все же мой голеностоп. Вот только отчего монстр вдруг обмяк и кулем полетел вниз?

Рухнула тварь на землю глухо и тяжело, по пути напоровшись еще на что-то. Я осталась висеть в воздухе. Минута. Две. Пять. Упырь не двигался. Я едва не теряла сознание от боли.

Где-то заухала сова. Заквакало болото, которое не совсем и болото. Тогда решилась снизиться. Осторожно, кругами. Подлетела. Хотя патологоанатомом я ни разу не была, но, судя по всему, упыристая зараза все же сдохла. Это стало понятно по тому, что жизнь и здоровье сочетаются с размозженной башкой так же, как бриллиантовое колье с поношенными калошами бабы Нюры из Хацапетовки: теоретически возможно, но на практике – явление столь же редкое, как солнечное затмение.

Зависла в метре над сдохшей тварью. В ноге растекалась боль. Но меня снедало еще одно чувство – жадность. Башка упыря – хорошо. Вот только как ее отсечь от цельной туши? Лопата осталась на поляне, которая, по моим подозрениям, была далеко позади.

Интересно, метла сможет унести меня и эту тварь? Если да, то чем ее связывать? Глянула на многострадальную юбку. Что же, упокой, Юдашкин, ее домотканую душу.

Рвалось сукно на удивление плохо, зато веревка вышла хорошая, крепкая. Шипя и матерясь, я связала лапы твари, продела черенок под веревки и осторожно села на метелку.

В какой-то момент мне показалось, что черен сейчас переломится. Но нет. Метелка с натугой полетела в метре над землей. Так мы и двинулись: кто – лётом, кто – полуволоком.