Текст книги "Природа зверя"

– Стоять! – крикнул Курт, перекрывая какофонию, когда рыцарь рванулся вперед, явно порываясь бросить свой щит на пол, и на сей раз тот подчинился, застыв на месте.

Фон Зайденберг не успел бы – это он понял еще до того, как зверь, распрямившись и сбросив с себя остатки досок, сгреб обожженного человека в охапку, точно домохозяйка грязное белье, несомое к кадушке с водой, и крик оборвался, когда на пол шлепнулось смятое и изорванное когтями тело. Замерший у баррикады зверь взрыкнул, когда горячие брызги угодили на его спину, и бросился вперед, перескочив баррикаду стремительным прыжком, кажется, даже не видя за яростью и болью выброшенного навстречу утыканного железом щита в руках Бруно. Помощник, покачнувшись, отступил, попытавшись выбросить руки вперед, но, не удержавшись на ногах, упал на спину, придавленный исполинской тушей. Справа мелькнула бурая тень, и зверь, до сих пор в нерешительности мявшийся по ту сторону двери, кинулся следом за сородичем, налетев на подставленный рыцарем щит. Огромное тело забилось, пытаясь содрать себя с железных штырей и лезвий, и фон Зайденберг, рыкнув едва ли не громче раненой твари, одним сильным рывком вздернул свой щит, притиснув оборотня к каменной стене трактира и навалившись на него плечом.

Курт метнулся к лежащему на полу Бруно, отбросив не слишком годящуюся для боя в такой тесноте самодельную пику и выхватив меч, но удара нанести не успел – ошпаренный водой оборотень, в один скачок покрыв расстояние до баррикады, перемахнул ее, оттолкнувшись от перевернутой столешницы, и оказался по другую ее сторону. Отшатнулся от меча Ван Алена, увернувшись и отпрыгнув назад и в сторону, и очутившийся прямо перед чудищем Карл Штефан застыл на месте, глядя на зверя расширившимися глазами.

Курт рванулся вперед; достать он мог лишь до открывшейся ему спины, и для того, чтобы стальной клинок нанес сколь-нибудь ощутимое повреждение, бить надо было наверняка и со всей силой, на какую был способен. Лезвие вошло в спину у самого хребта, он дернул вниз, скрипя клинком о кость, и подался вперед, вгоняя меч глубже, в утробу. Оборотень с ревом выгнулся, взмахнув лапами, и Карл отлетел назад, ударившись о стойку; что-то на его одежде пунцовело кровавым пятном, но сейчас не было времени разбираться, ранен ли он или же это чужая кровь. Зверь развернулся, едва не выдернув рукоять из ладоней Курта; из рваной сквозной раны лилась алая жижа, перемешанная с содержимым нутра, и глаза, полные ярости, вряд ли видели что-то перед собой, затуманенные исступленным бешенством и болью. Ван Ален возник словно из-под пола, косым ударом снизу вверх вспоров твари плечо, и Курт, поднырнув под когтистую лапу, со всей мочи саданул по горлу, взрезав глотку и почти перерубив позвоночник.

Не глядя на содрогающееся тело, он развернулся, снова бросившись к помощнику, и остановился, внезапно осознав, что уже несколько мгновений слышит только тишину, нарушаемую лишь свистом ветра и тихими причитаниями Карла Штефана.

Бруно с ободранным лицом сидел на полу, прижимая к груди правую руку, а оборотень, испещренный зияющими в темной шерсти ранами, лежал в стороне, наполовину сползший с перевернутого щита. В горле зверя засела заточенная этим вечером кочерга, глазницу пропорол кусок железа, чье былое назначение угадывалось уже с трудом, и Хагнер, дыша тяжело, словно после долгого бега, стоял над ним с арбалетным болтом Ван Алена в руке, залитой кровью по запястье. Фон Зайденберг, все еще припирая к стене нанизанное на щит существо, смотрел в помутившиеся мертвые глаза прямо перед собою пристально и напряженно, явно ожидая внезапного рывка и не решаясь отступить и сбросить оборотня на пол.

– О, Господи, – сумел, наконец, разобрать Курт и медленно повернулся на голос, глядя на Карла Штефана, лежащего у стойки. – Господи, он меня порвал… О, Господи…

– Альфред, – тихо, через силу выговорил Хагнер, и он обернулся к трактирщику.

Тот сидел кривобоко, прислонясь спиной к накренившейся баррикаде, ловя воздух посиневшими губами, и лицо его было цвета цементной пыли.

– Сердце… – прошептал Велле чуть слышно. – Отпустит, ничего… Отдышаться только…

– Брось его уже, – повелел рыцарю Ван Ален и, перешагнув труп оборотня, приблизился к Карлу. – Первый бой за нами.

Глава 16

– Надо убрать доски и бревно от двери, – все так же с трудом складывая слова, произнес Хагнер. – Надо закрыть ее, майстер инквизитор.

– Нельзя, – возразил он, кивнув помощнику: – Как ты?

– Нормально, – отозвался Бруно, медленно и неловко поднимаясь. – Просто ушиб сустав и оцарапал щеку.

– Нельзя трогать дверь, – продолжил Курт, подойдя к трактирщику. – Сейчас ему плохо различимо, что происходит здесь, но если он увидит, что мы спокойно разгребаем завалы, тотчас поймет, что стая перебита. И нападет… Альфред? Точно в порядке?

– Да, – отозвался тот, встав на ноги, и покачнулся, побледнев еще больше. – Переведу дух и…

– …и уйдешь на кухню к жене, – докончил за него Ван Ален, сидящий на корточках перед раненым. – И этот тоже. Помощи от вас теперь никакой, так хотя бы не будете мешать. Нападет он в любом случае, и вполне возможно, что уже примеривается, как бы поудачнее вскочить в дверь; этот гад не чета своим подручным, он и сноровистей, и прытче. Посему – не тянем время; встали и пошли.

– Я умру? – плачуще спросил Карл Штефан, зажимая обеими ладонями кровоточащий бок, и, когда охотник отвел его руки в сторону, вскрикнул, болезненно зажмурясь. – Господи, я умру… Я не могу сейчас умереть, я не хочу, я не готов…

Курт подступил ближе, заглянув через плечо Ван Алена. На ребрах неудачливого возлюбленного и еще менее удачливого вояки пролегли две рваные полосы, явно была задета кость, а чуть ниже, едва коснувшись мышцы, краснел еще один порез.

– Есть еще время подготовиться, – не дав охотнику пренебрежительно отозваться о его боевых трофеях, серьезно сказал Курт. – Все умирают когда-нибудь, Карл, и готовым к этому надо быть в любую минуту. Или ты надеялся жить вечно?

– О, Господи, – простонал тот, снова прижав ладони к ребрам, – я не могу сейчас! Не сейчас, только не сегодня! Господи, я больше не буду, я исправлюсь, честное слово, только не дай мне умереть, не сегодня!

– Либо душа нашего кликуши переселилась, либо молитвословие заразно, – буркнул Ван Ален; Курт пожал плечами:

– В его случае это нелишне. Как знать, Карл, быть может, случится чудо, и тебе дадут еще время.

– И пару пенделей, – докончил охотник, довольно бесцеремонно вздернув раненого на ноги, и кивнул трактирщику: – Уведи его на кухню, напоите серебряной водой, промойте ею и затяните чем-нибудь эти… до чрезвычайности опасные смертельные раны. Когда мы разберемся с вожаком, я его заштопаю.

– А если не разберетесь? – уточнил Велле тихо, и Ван Ален усмехнулся, подтолкнув его в спину:

– Ну, тогда и суетиться будет ни к чему… Шагай резвее.

– Макс, ты тоже, – подал голос Бруно, когда кухонная дверь уже закрылась за уходящими. – Нечего тебе делать здесь.

– Я останусь, – твердо возразил парнишка; охотник кивнул:

– Разумеется, останешься. А ты, помощник инквизитора, подумай о том, что, не окажись парень рядом, эта тварь раздавила б тебя, как лягушку. Решает, само собой, Молот Ведьм, мальчишка под его покровительством, но я б советовал его не гнать.

Сейчас Хагнер никуда не пойдет и слушать никого не станет; чтобы понять это ясно и четко, не надо было иметь в своем арсенале макаритскую выучку и почти шесть лет инквизиторской службы – в лице парня была решимость, а в глазах упоение своей первой победой и упрямство, переломить которое можно было разве что силой. Приказным тоном повелеть сейчас исполнить указание, услышать в ответ отказ и не суметь ничего этому противопоставить, кроме рукоприкладства… В сложившейся ситуации это одно способно уронить авторитет майстера инквизитора ниже пола.

– Как чувствуешь себя? – помедлив, осведомился Курт, и Хагнер криво усмехнулся, приподняв окровавленную руку с железным штырем в ней:

– Как никогда хорошо.

– Оставайся, – согласился он. – Ты впрямь себя отлично показал.

– На его месте я уже напал бы, – заметил фон Зайденберг, отпустивший, наконец, ощетиненный железом щит, и сделал шаг к середине зала, пытаясь выглянуть в темноту за дверью. – Чего он ждет? И какой неожиданности ждать нам?

– Вы целы? – уточнил Курт и, когда рыцарь равнодушно отмахнулся, кивнул: – И в самом деле. Что-то затишье слишком затянулось; я полагал, что у нас будет меньше полуминуты на то, чтобы вздохнуть. Ян?

– А что сразу Ян? – огрызнулся охотник. – Я понятия не имею, что там происходит. Может быть, он, наконец, перетрусил, плюнул на все и свалил – заделать другого звереныша на поверку выходит дешевле.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – угрюмо выговорил Хагнер; Курт, нахмурившись, покосился в его сторону, однако придержал наставления о незлобии, готовые уже сорваться с языка. – Повторю свое предложение: быть может, мне все же стоило бы выйти наружу и показаться ему?

– Нет необходимости, – возразил Ван Ален и, когда к нему обратились вопрошающие взгляды, кивнул за дверь: – Он не ушел.

Курт, помедлив, неспешно сделал несколько шагов к центру зала, встав против порога; в открытую дверь сквозь полупрозрачную пелену затихающей метели был виден силуэт в отдалении – человек в длинном одеянии стоял подле купы близких деревьев, стоял, не двигаясь, не подходя и не удаляясь. Во всеобщем молчании и неподвижности протекли два мгновения, и, когда позади послышался шорох, Ван Ален вздрогнул, развернувшись и вскинув меч, а Бруно отпрыгнул от внезапного шевеления у себя под ногами.

– Тьфу ты, чтоб вас, – выговорил охотник зло, брезгливо отойдя от убитого оборотня, чье остывшее тело начало содрогаться в посмертных метаморфозах, отступил в сторону, убрал клинок в ножны и, наложив стрелу, нацелился на дверь, не натягивая тетивы до конца. – Не знаю, что он задумал, но – люпус, давай назад и без нужды не лезь.

– Почему он в таком виде? – непонимающе пробормотал фон Зайденберг. – Я полагал, нам следует ждать зверя, ждать нападения, ждать… Для чего он принял человеческий облик?

– Он идет сюда, – напряженно констатировал Хагнер. – Почему он не боится, что мы убьем его прямо на пороге?

Курт переглянулся с охотником, и тот тяжело вздохнул, покривив губы в понимающей усмешке.

Разумеется, сейчас, с каждым шагом этого человека, приближался все более благоприятный момент, когда избавиться от угрозы можно будет легко и просто – всего-то Ван Алену надо спустить с тетивы стрелу, а Курту подобрать с пола свой арбалет и всадить все четыре болта разом. Все, что останется сделать после – это добить раненого, останется ли он человеком или, сумев выскочить прочь, обратится зверем. Но брошенная минуту назад фраза Хагнера ясно давала понять, что парню такой оборот дела не понравится. Тот, кто уверенно шел к их двери, явно осознавал то, что понимал и сам Курт: рискуя напороться на очередной подвох, все ближе подступающего противника все же придется пустить на порог, ибо стоящий за их спинами мальчишка, чью злость и нетерпение он сейчас ощущал затылком, хочет этого. Хочет увидеть того, кого не видел почти пятнадцать лет, и сказать ему все то, что наверняка говорил уже не раз – в мыслях, которых за последние пару дней уж точно было немало…

– Не стреляй, – попросил Курт тихо, и охотник вздохнул снова.

– Да я уж понял, – согласился Ван Ален, приподняв лук выше.

– Почему? – нахмурился рыцарь. – Что вы задумали, майстер инквизитор?

– Ничего, – ответил вместо него Бруно. – Просто так надо.

– Только держи себя в руках, люпус, – строго велел охотник. – Не наделай глупостей.

Хагнер не ответил, лишь медленно, с напряжением переведя дыхание.

Человек по ту сторону на миг приостановился и снова двинулся вперед, войдя в полосу света, падающего из двери на окрашенный кровью снег. Он был бос, и никакой иной одежды, кроме длинной овчинной шубы, на нем не имелось; в волосах запутался снег, похожий на седину, кожа покраснела от мороза, однако не было похоже на то, что его одолевает что-то серьезней озноба. За несколько шагов до двери он замер снова и, помедлив, решительно ступил вперед.

– Застынь, – потребовал Курт, и тот остановился на пороге, переведя взгляд ему за спину, где все так же молча стоял Хагнер. – Ни шагу больше.

– Курт Гессе, – отметил тот. – Знаменитый Молот Ведьм.

Он не ответил, рассматривая человека напротив внимательно и придирчиво.

Максимилиан-старший занимал собою дверной проем почти совершенно, однако вовсе не из-за толстой шубы, и внутрь он вошел, пригнувшись под притолокой. Что-то общее в этом лице и лице Хагнера, несомненно, было – и острые скулы, и прямой нос, и тяжелый подбородок, хотя пришелец все же не был повзрослевшей копией мальчишки. Однако было что-то, кроме родственной схожести, что-то неуловимое, что объединяло этих двоих между собой и отличало от прочего рода людского, но что – этого Курт определить не мог. Три года назад ему случилось свести знакомство со следователем, необъяснимым чутьем умевшим выделить из толпы вот таких, отличных от других людей и зачастую оказывающихся вовсе не людьми, но и тот не умел разъяснить, как и по каким приметам узнавал это. Просто было – что-то. Что-то не то…

– И сам Ян Ван Ален, – продолжил оборотень. – Надо же.

– Вижу, я среди вашего брата личность известная, – хмуро отозвался охотник, приподняв лук еще чуть выше. – Что тебе нужно?

– Поговорить.

– Полагаешь, есть о чем?

– Не с вами, – возразил тот, кивнув на Хагнера. – Мне с моим сыном.

– Думаешь? – мстительно усмехнулся Ван Ален. – Посмотри на него. У него в руке железный штырь, которым он пару минут назад уложил одну из твоих тварей. Ты в самом деле считаешь, что он кинется тебе на шею?

– Просто эта глупая девчонка вместе с вами заморочила ему голову, – уверенно произнес оборотень. – Пройдет время, и он уразумеет, что к чему.

– Эта девчонка моя мать, – заговорил Хагнер, явно позабыв все наставления, данные ему майстером инквизитором и иже с ним – голос дрожал от злости. – Следи за словами. Довольно того, что ты убил ее.

– Ты не такой, как она, – оборвал его пришелец. – Не такой, как все они; ты такой, как я. Моя плоть и кровь, и я знаю, что ты всегда нутром это чуял. И я когда-то это познал на себе.

– Я – не такой, как ты.

– Да полно тебе. Ты же всегда знал, что ты другой, и сейчас это знаешь. Боишься просто, потому что меня не было рядом, и никто тебе не мог рассказать, что за жизнь тебе определена. Просто не знаешь еще, кто ты такой.

– Я человек, – коротко ответил Хагнер, и тот покривился:

– Все это пустые слова. И люди тоже держатся своих – крестьяне живут в обществе крестьян, солдаты знаются с солдатами, монахи с монахами, а твоя жизнь рядом с тебе подобными. Со мной. И эти – они не сумеют тебя удержать, если только ты сам захочешь уйти. Я положил ради тебя столько сил, потерял всех, но жалеть об этом не стану, если ты выбросишь эту дурь из головы и уйдешь со мной. Ты просто еще дитя и не понимаешь всего, лишь повторяешь то, чего наслушался от других, а они просто хотят поломать тебя, подчинить; посмотри на себя – что они с тобой сделали? Нацепили ошейник, точно на ручную собачонку!.. Образумься, Максимилиан. Не знаю, что забил тебе в мозги этот инквизитор, но против крови не пойдешь, а кровь в тебе моя.

– К сожалению, – согласился Хагнер. – Но кто тебе сказал, что ты можешь выбирать за меня мою жизнь?

– А кто ж тогда? – покривился в улыбке оборотень, кивнув на людей вокруг. – Они? У тебя нет с ними ничего общего. Ты другой, ты не из их рода, не из их бытия. Они тебе никто.

– Как и ты.

– Я твой отец.

– А я все ждал, повернется ли у тебя язык это произнести, – с ожесточенным презрением усмехнулся Хагнер. – Отец – это тот, кто рядом, когда он нужен, кто заботится, защищает, тревожится о тебе и радуется за тебя. А где ты был пятнадцать лет? Когда меня мешали с грязью, потому что ты решил исчезнуть – где ты был? Когда нам пришлось бросить все и уйти в никуда? Где ты был, когда мать не спала ночами, оберегая меня? Когда мы оба горбатились, как ломовые лошади, чтобы не сдохнуть с голоду – где ты был? Там же, где и был бы до сих пор, если бы я не перенял от тебя твоей звериной сути, и не смей говорить мне о крови, потому что – да, с ней не поспоришь, и на тебе, сукин сын, кровь моей матери.

– Эта…

– Не смей, – осадил Хагнер недобро. – Не смей продолжать. Ты и без того сказал слишком много. Ты все еще здесь? Все еще ждешь чего-то? Ждешь от меня ответа? Ты его получишь. Я покажу тебе кое-что, – кивнул он, наклонившись к полу, а когда распрямился, на человека у порога уставились четыре стрелы, вложенные в заряженный арбалет, до сих пор лежащий у покосившейся баррикады. – Как тебе такой ответ?

– Макс, – остерегающе произнес Курт, и парнишка, зло стиснув зубы, сжал палец на спуске.

Как ладить со сложной механикой столь необычного оружия, Хагнеру было неведомо, и стрела сорвалась лишь одна; стальной снаряд с расстояния в четыре шага, пропоров толстую овчину, просто исчез в теле, со звучным чмоком войдя в живот. Человек на пороге покачнулся, схватившись ладонью за косяк, глядя на все еще смотрящее в его сторону оружие оторопело и неверяще.

– Вот черт… – пробормотал Ван Ален во внезапной тишине и, словно очнувшись, рывком вскинул лук.

Стрела ушла в пустоту, со свистом вылетев в открытую дверь.

Неизвестно, мог ли ждать подобной выходки Максимилиан-старший, был ли готов к такому развитию событий, однако его оторопь длилась меньше, чем растерянность его противников, чем ошеломление самого Хагнера. Уже когда тетива лишь только срывалась с пальцев, стало ясно, что охотник промахнется: раненый человек у двери одним движением стряхнул с себя свое немудреное одеяние, и человека не стало.

Это было лишь чуть похоже на то, что довелось видеть минувшей ночью в отдаленной маленькой комнате; все было так же и не так. Он словно взорвался изнутри, точно бы и впрямь вывернувшись наизнанку, и оттого почудилось на миг, что зверь на пороге просто явился ниоткуда. Курт выхватил арбалет из пальцев Хагнера и, вскинув руку, спустил оставшиеся три стрелы разом, не надеясь попасть и не слишком разочаровавшись, когда и они тоже, прошив воздух, исчезли в снежной темноте. Засевший в теле стальной снаряд выскользнул прочь, загремев по обломкам досок, и возникший в нескольких шагах впереди волк уже знакомым сильным толчком взвился в воздух, покрыв одним прыжком половину трапезного зала.

Ван Ален отшвырнул лук, выдернув клинок, и Курт, бросив арбалет на пол, тоже обнажил меч, пытаясь угадать следующее движение оборотня: не остановившись, тот прыгнул снова – прыгнул, не нападая, оказавшись за их спинами, на лестнице ко второму этажу, и спустя долю мгновения темная туша исчезла и оттуда, мелькнув где-то слева. Стремительность вожака и впрямь не шла ни в какое сравнение с неуклюжими, нескорыми движениями его собратьев, и теперь, не скованный прежде мешавшими ему сугробами, он словно летал по тесному залу. С каждым новым прыжком взгляд все хуже поспевал следом, все хуже улавливал эти движения, и когда оборотень оказался позади фон Зайденберга, тот не сумел развернуться вовремя, успев лишь отпрянуть в сторону. Бруно, стоящий в двух шагах от рыцаря, метнулся вперед; от удара его широкого тесака волк увернулся, снова взвившись в воздух, оттолкнулся от стойки и прыгнул снова, приземлившись между Куртом и Хагнером.

Проверять, насколько верны его догадки, намерен ли продолжить Максимилиан-старший свои попытки образумить отпрыска или предпочтет избавиться от него, Курт не желал, и через недочеловеческие кости оборотня на полу он перемахнул прыжком едва ли менее изрядным, чем зверь, оказавшись перед самой пастью. Удар в голову прошел мимо, и кромка лезвия лишь срезала клочок жесткой шерсти на загривке, когда тот отпрыгнул снова, уклонившись от выброшенного навстречу тесака и походя успев хватануть Бруно за руку. Помощник отпрянул, поскользнувшись на полуразложившихся останках под ногами; широкий клинок, выбитый из ладони, отлетел на стойку, с грохотом проехавшись по оттертому дереву и оставшись лежать у дальнего края. Охотник невозможно вывернулся, едва не споткнувшись о Бруно, и ударил просто, наотмашь, прочертив острием клинка короткую полосу поперек мохнатого плеча.

Волк сбился с движения лишь на миг, даже не обернувшись и не издав ни звука, и продолжил прыжок, упав всей тяжестью огромного тела на рыцаря. Фон Зайденберг опрокинулся на спину, выронив меч и с оглушительным хрустом ударившись головой о перила лестницы; Курт бросился вперед, перепрыгнув через помощника, однако охотник успел первым – железное лезвие его клинка вошло в загривок. Удар хорошо отточенного железа погасила жесткая, словно проволока, спутавшаяся мокрая шерсть и толстая шкура, и все же длинная полоса пролегла поперек, тут же разведясь широкой алой улыбкой.

Зверь зарычал, рывком обернувшись, и Ван Ален едва успел отскочить назад, оставив в его зубах хороший клок свитера. Зажатый между стойкой, съехавшей на сторону баррикадой и деревянным щитом с прилипшей к нему невнятной осклизлой грудой костей, Курт ударил, насколько сумела достать рука – выпадом; острие чиркнуло по морде, брызнув кровью в темно-коричневый глаз, и волк свирепо рявкнул, рванувшись в сторону. Отпрыгнув на стойку, оборотень взвился в воздух снова, немыслимо оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от каменной стены, и, снова сбив на пол едва поднявшегося на ноги Бруно, скакнул обратно, миновав меч охотника и мимоходом задев Курта лапой. В грудь словно врезалось конское копыто – мир перед глазами на мгновение подернулся темнотой, дыхание остановилось, а собственное тело вдруг перестало ощущаться, словно все оно, кроме ушибленной грудины, внезапно исчезло.

Тело вернулось не сразу и привело с собою дикую боль в правой ноге. Сквозь затопившую взгляд мглу виделась темная туша волка где-то в стороне, сапоги охотника и неподвижный фон Зайденберг, и лишь поэтому стало понятно, что и сам он лежит на полу, рядом со смрадным месивом, некогда бывшим живым существом. Вбитый в дерево щита железный обломок пропорол кожу сапога, застряв в ней, выкрутив щиколотку в сторону, и зажатая меж двумя соседними штырями нога сейчас представляла собою нечто похожее на переломленную ветку.

Темнота в глазах не расступилась всецело, и тело еще не подчинялось, как должно было бы; швы на лбу пронзило острой болью, а тьма взорвалась цветными звездами, когда Курт развернулся, сдернув ногу со щита и приподняв себя на одно колено. Помощник лежал в шаге чуть в стороне, держась раненой рукой за кровоточащее плечо, рыцарь по-прежнему не двигался, пребывая в мире ином временно или уже навеки, и лишь Ван Ален оставался на ногах, прижавшись спиною к перилам и держа меч перед собою. Оборотень замер напротив него, припав к полу, больше похожий сейчас на изготовившегося к прыжку кота.

Арбалет валялся в трех шагах, до бешенства близко, но недоступно, собственный клинок отлетел далеко прочь, из разбросанного под ногами железного лома ничего, что способно было бы стать мало-мальски годным метательным оружием, не имелось, и лишь теперь, лишь в этот момент пришла мысль о том, что победы, скорее всего, ждать не стоит. В одиночку охотник не справится с этим реликтумом незапамятных времен, чьи предки, в точности такие же, как он, наверняка сталкивались с противниками и посерьезней, нежели слабый человек без когтей и клыков, вооруженный лишь куском металла. На то, чтобы одолеть его, у зверя уйдет не более нескольких секунд, а уж на то, чтобы покончить с остальными, и того меньше. И, как это, судя по всему, всегда бывало прежде, не останется в живых никого, кто мог бы рассказать о том, что же произошло в одиноком трактире у дороги…

Когда оборотень прыгнул, навстречу ему выбросилось острие железного меча; тот извернулся в воздухе, пропустив удар мимо, и ударил сам – как-то совершенно не по-звериному, как мог бы ударить человек, лапой по запястью. На светлое дерево перил брызнула рубиновая россыпь, и отлетевший клинок, с глухим звоном ударившись о стену, отлетел в сторону, приземлившись в шаге от Курта. Волк развернулся к Ван Алену, схватив зубами воздух – охотник, опершись о перила, подпрыгнул, перемахнув через деревянный брус и перебросив себя на лестницу. Зверь бросился следом, в один невероятный прыжок преодолев преграду и повалив человека на ступени.

Тот рванулся, упершись ногой в перекладину перил, однако подняться не успел; широкая лапа вперилась в плечо, и тяжелая бурая туша навалилась сверху, не давая шевельнуться. Разверстая пасть, источающая вязкую слюну, нависла над самым лицом, и зубы сомкнулись опять, снова поймав пустоту – Ван Ален, ухватившись обеими руками за косматое горло, стиснул пальцы, пытаясь зажать в кулаках кадык. Густая шерсть собралась в комок, мешая добраться до горла, и напрягшиеся руки дрогнули, когда зверь напружинился, пытаясь переломить последнее бессмысленное сопротивление обреченного человека…

Я верил в человека, а не в ничтожную безответную тварь…

Это было даже не мыслью, не намерением – просто бесчувственное, холодное сопоставление фактов. Меч в шаге – рядом. Сломана нога; но ведь не отрублена?..

Я не знаю, где пределы человеческим возможностям…

Это было слышано не раз в далеком альпийском лагере от наставника, убедившего его однажды, навсегда и неоспоримо в том, что человек мерило всех вещей. Что человек может все.

«Debes, ergo potest»[37]37
  Должен, следовательно, можешь (лат.).


[Закрыть]…

Девиз, врезанный в камень над входом. Прочтенный, осмысленный и переосмысленный не одну сотню раз. Человек может все. Если сейчас удастся заставить себя забыть о том, что он – единственное и последнее спасение для всех, что времени на сосредоточение нет, забыть о боли в сломанной кости.

Боль – чушь, майстер инквизитор…

Вдох.

Цель впереди, и больше ничего.

Ничего нет. Никого нет.

Все, как всегда.

Вдох. Выдох.

Боль, пронзившая тело до самой поясницы, дошла до сознания, словно письмо от давней любовницы, живущей в отдаленном городе на другом конце страны – с долгим, невообразимым запозданием. До клинка, лежащего в шаге от него, Курт почти допрыгнул – одним коротким рывком, не заметив, как ступил и куда, оперся ли о сломанную ногу или просто перебросил себя, как мешок с зерном…

Когда рука сама собою, без участия разума, не тратя времени на раздумья и расчеты, метнула железный клинок вперед, уже вдогонку, запоздало, вспыхнула мысль – «а если»… А если промах…

«Господин рыцарь фон Вайденхорст»…

Та самая рыцарская выучка, над которой так любит потешаться майстер инквизитор Гессе…

О том, что именно эта выучка и подразумевает умение метать всё, что только может называться словом «оружие» или хотя бы способно сойти за таковое, он знал, слышал, но никогда не придавал этому значения. До этого момента…

«Повезло»…

Ничему иному, кроме как везению или столь лелеемой помощником Господней милости, нельзя было приписать то, что брошенный неумелой рукой клинок не пропорол голову Ван Алена, а вошел четко, точно, словно нож в масло, в шею оборотня.

Волк замер, точно статуя, поперхнувшись вдохом, и Ван Ален, уставившись на рукоять, торчащую из тела оборотня, словно окаменел, все еще стискивая мощную шею. Из полураскрытой пасти, наполнившейся кровью, на его лицо соскользнула тягучая крупная капля, и охотник, опомнившись, напрягся, оттолкнув от себя зверя и вырвавшись из-под оседающего на него тяжелого тела. Через перила он перевалился, как мешок, с трудом воздвигнув себя на ноги, и бросился к стойке, не с первой попытки подобрав валяющийся на ней тесак Бруно. Оборотень обвалился на ступени, выгибаясь и хрипя, и в мутных глазах мелькнуло что-то похожее на удивление и испуг. Ван Ален споткнулся уже у самой лестницы и, не пытаясь подняться на ноги, ударил снизу, явно вложив в этот удар все оставшиеся силы.

Лезвие вонзилось под нижнюю челюсть, со скрежетом упершись в череп и пойдя в сторону, и после мгновенной заминки пробилось наружу сквозь затылок, вытолкнув с собою ошметки кости и мозга. Охотник рванул клинок на себя, отпрянув от плеснувшей сверху крови, и отполз назад, не отрывая взгляда от содрогающегося зверя на лестнице. Твердые, как камень, когти скрежетнули по доскам, лапы напряглись, пытаясь поднять тело; волк, со свистом выдохнув, упал, проехавшись по ступеням вниз, и остался лежать, глядя потускневшими глазами в потолок.

В наступившей тишине неподвижность царила еще долго; Ван Ален все так же сидел на полу, глядя на замершее тело у подножия лестницы, Бруно смотрел на стойку, где еще несколько секунд назад лежал его тесак. Курт с усилием повернулся, пытаясь отыскать взглядом Хагнера; тот обнаружился у стены, бледный, словно оледеневший, и такой же безгласный, как и все вокруг.

– Черт… – пробормотал охотник, и словно кто-то отдернул занавесь, что прежде глушила звуки окружающего мира – стал снова слышен свист ветра, тяжелое дыхание людей рядом и стук поредевшего снега в оконные стекла.

– Мертв? – уточнил помощник хрипло, и Ван Ален резко обернулся, вскочив на ноги и глядя на Курта ошалелым взглядом.

– Вот ведь черт… – повторил он тихо, вяло махнув рукой в сторону клинка, застрявшего в теле оборотня. – Ты ж и меня мог…

– Он убит? – повторил Курт, и охотник раздраженно отозвался:

– Да, черт тебя дери! Твою мать! Ты ж мне чуть уши не пообрубал!

– Бывает. – Курт, поморщившись, подтянул к себе ногу, постаравшись усесться так, чтобы кромка сломанной кости не упиралась в мышцу. – Ян… Ты и в самом деле думаешь, что сейчас твои непострадавшие уши – это самый важный вопрос?.. Ты в относительно лучшем состоянии, нежели мы, посему взгляни, что с господином рыцарем. Макс, – позвал он и, не услышав отклика, повысил голос: – Макс!

Парнишка вздрогнул, переведя на него взгляд медленно, словно во сне, и вытолкнул сквозь плохо шевелящиеся губы:

– Я в порядке.

– Этот тоже, – сообщил охотник от лестницы, склонившись над фон Зайденбергом. – Может, мутить будет, когда очувствуется, но помирать он уж точно не собирается.

– Бруно?

– Я не буду говорить, что я в полном порядке, – покривился помощник, осторожно поднимаясь с пола. – У меня едва не выхватили хороший клок мяса из руки и порвано плечо. Неплохо было б сделать что-нибудь, чтоб я не истек кровью.

– Простите, – снова заговорил Хагнер, переведя взгляд на убитого оборотня. – Я ничем вам не помог.

– Хорошо, – отозвался Ван Ален мрачно. – Еще не хватало твоим будущим наставникам возиться с задвигами вроде как у царя Эдипа.

– При чем тут царь Эдип? – возразил Курт, и охотник передернул плечами: