Текст книги "Петербург. Застывшие мгновения. История города в фотографиях Карла Буллы и его современников"

А у нас в столице – «гас»

…Трещало и плевалось брызгами масло в уличных фонарях, и столичным обывателям казалось, что так и жить им вечно при тусклом свете. Но однажды прошел слух, что некие «ученые частные люди», г-да Соболевский и Горрер, придумали и применили прибор для добывания «светильного гаса». Произошло это, по разным источникам, в 1811-м или 1812 году.

В дом Соболевского, как писала потом «Северная пчела» (не указав адреса), началось паломничество любопытствующих петербуржцев. Все были восхищены тем, что в необыкновенных «термолампах» огонь, будучи зажжен однажды, продолжает гореть, доколе в запасе есть газ, и не производит искр, а значит, не грозит пожаром…

Упомянутые «ученые частные люди», конечно, не были первооткрывателями нового способа освещения: в Европе опыты со светильным газом шли уже давно, но секрет его получения тщательно оберегался. Соболевский же с соратником из своего изобретения тайны не делали. Они даже опубликовали в «Северной пчеле» «все подробности о своем способе получения газа – в надежде найти средства «на перевод опытов в практику». Но нет пророков в своем отечестве…

Для устройства газового освещения в Петербург позвали иностранцев. Однако раньше, чем на петербургских улицах, появилось оно в других местах. В 1817 году, по словам «Северной пчелы», осветили газом Александровскую мануфактуру, почти одновременно Петергофскую бумажную фабрику. А 16 февраля 1821 года газовые лампы загорелись в первых двенадцати комнатах в здании Главного штаба. Английский мастер Гриффит обещал, что в скором времени газовые лампы будут гореть во всех помещениях Штаба… Следом заменили свечи на газ некоторые модные магазины на Невском.

«Сообщаем известие, – писала та же «Северная пчела» в сентябре 1836 года, – о закладке здания для гасопроизводителя, происходившей 19-го числа текущего месяца… На берегу Мойки, близ дворцового Экзерциргауза и одним фасом к зданию Министерства иностранных дел ровно в полдень положен краеугольный камень…» Газета обещала читателям, что «в будущем году вся первая Адмиралтейская часть… на пространстве от Полицейского моста до Вознесенского, также Невский проспект до Императорской Публичной библиотеки… заблестят и осветятся яркими огнями, а там и другие части города, постепенно, одна за другою, обольются чистым светом горящего гаса».

Только по какой-то причине Общество по устройству освещения газом, затеявшее упомянутое строительство, планы свои переменило и решило строить «гасометр» – газовый завод – не на Мойке, а на Обводном канале.

Его здание характерного силуэта сохранилось и до сей поры – на этом, еще довоенном, снимке оно легко узнается. И даже теперь старожилы зовут его газовым заводом, хотя кто только не занимал его в последние годы.

Так что ждать нового света петербуржцам пришлось дольше, нежели было обещано. Он зажегся в столице только в 1839 году.

«С сего дня 30-го августа, – это опять информация из «Северной пчелы», – начнутся опыты освещения улиц посредством гаса в тех местах, где находятся устроенные для того фонари. Опыты сии имеют целию необходимое приспособление всего механизма заведения к практическому действию».

На «приспособление механизма» ушло больше трех недель. Лишь 22 сентября, после того как в Комитете министров был рассмотрен акт, подтверждающий удовлетворительное устройство предприятия, Николай I высочайше повелеть соизволил «разрешить гасовое освещение в Петербурге».

На Дворцовой площади, на обеих Морских, Миллионной и Михайловской улицах, на Невском от Адмиралтейства до Литейного и частично на Садовой и Гороховой вместо 215 масляных фонарей установили 204 газовых.

Восторгам не было конца. «Когда проезжаешь вечером, душе как-то весело, все представляется в очаровательном виде, потоки света образуют в воздухе светлую атмосферу в роде северного сияния». «Гас весело и красиво горит бриллиантовым огнем».

Разумеется, нашлись скептики и брюзги. Мол, и фонарей стало по числу меньше, да и не так уж они ярки, как ожидалось. Скептикам возражали, что называется, на живых примерах. «Силу гасового света можно видеть на Полицейском мосту: самый мост освещен четырьмя фонарями, да подъезды к нему тоже четырьмя; от восьми фонарей на этом пространстве светло, как в гостиной…» «Удаляясь от гасового фонаря, считайте шаги и, вынув из кармана письмо или печатный листок, попробуйте читать его; повторите тот же опыт при обыкновенном фонаре, и вы узнаете настоящую силу света фонаря гасового…»

Но уж в чем были правы противники «гаса», так это в том, что новый фонарь обходился впятеро дороже масляного. Видимо поэтому широкого распространения в столице уличное газовое освещение еще долго не имело: так, в 1845 году было только 400 газовых фонарей. Зато вовсю начали освещаться газом магазины, лавки, учреждения и квартиры.

С появлением еще одного занявшегося этим делом общества количество газовых фонарей в городе постепенно стало увеличиваться. Но даже и в 1905-м Дума обсуждала вопрос о том, где взять денег на освещение газом многих и многих улиц Петербургской и Выборгской стороны…

Ночь, улица, фонарь…

Одна позабытая теперь писательница М.М. Марьина, вспоминая Петербург еще 1860-х годов, с восторгом писала о столице начала века XX – с ее «усовершенствованными автомобилями, ярким электрическим освещением улиц, домов и магазинов, непрерывно быстро движущимся трамваем» и даже «автоматическими ресторанами»…

Но вот снимок как раз из этих замечательных времен технического прогресса. Столичные задворки: узкая улица с низенькими серенькими домами, на одном из них вывеска «Трактиръ». «Маршрутное такси» того времени – извозчичьи сани с табличкой на задке «ОХТА-ПОРОХОВЫЕ. № 3» (а на разбитой булыжной мостовой и снега-то не осталось)! Фонарь с указателем «Остановка вагоновъ» – конка все-таки туда добралась…

Фонарь, между прочим, керосиновый. Их на 1 января 1914 года в столичном Санкт-Петербурге насчитывалось 3731. Этой цифре можно смело доверять, подсчет делал техник отдела по освещению столицы Г.Л. Семенович.

Опыты по освещению городских улиц «минеральным маслом», то есть керосином, начались у нас в середине XIX века. Занимались ими сразу четыре конкурента: Общество минерального масла, американец Шандор, купец Берман и Торговый дом «Нобель». Они и установили в декабре 1862 года первые керосиновые фонари – по десять от каждой фирмы, для испытания. Именно в ходе тех испытаний и родилась всем нам знакомая бытовая «единица» света – за нее была принята четвериковая стеариновая свеча, изготовлявшаяся на Невском заводе (как объясняет ее название В.И. Даль в своем словаре, таких свечей шло четыре на фунт веса).

Самый большой керосиновый фонарь светил, как 10,5 стеариновых свечей, вдвое сильнее спиртового, не говоря уж о масляном. Естественно, что он прижился в столице, может, даже и слишком: перед первой мировой войной керосиновых фонарей на улицах было больше, чем электрических.

В январе 1914 года «Петербургская газета» писала: «На многих улицах столицы, несмотря на интенсивное трамвайное движение, мерцают газовые и керосиновые ночники… Явилось предположение устроить на таких улицах электрическое освещение и совершенно упразднить газ и керосин».

Дума даже ассигновала 4000 рублей на соответствующий проект. Впрочем, осуществление его задержала война. Так что главным столичным «осветителем» в те времена по-прежнему оставался фонарщик, переходивший от фонаря к фонарю и в нужный час его зажигавший или гасивший. Вот так он выглядел – специально был запечатлен когда-то для серии «Петербургские типы»! А отчет о деятельности комиссии по надзору за освещением за 1910 год сохранил для нас любопытную информацию. Только за зажигание и тушение керосиновых фонарей в том году фонарщикам было уплачено 16 242 рубля 95 копеек, да на спички они получили 451 рубль 01 копейку – эта статья расхода так и называлась: «спичечные». А самого керосина ушло на 122 868 рублей 27 копеек. Отмечено, что трата эта для не очень богатого городского бюджета значительная!

Кстати, осветительный сезон и в старину длился столько же, сколько и нынче: всего-то и перерыву – с середины мая до середины июля…

В свете «бальной люстры»

Была на дворе весна всего-навсего 1848 года, когда «Литературная газета» объявила читателям: «Слух носится, что на зиму Петербург осветится электрическими фонарями». Слух этот так и остался слухом, но через полтора года некоторым петербуржцам все-таки довелось увидеть замечательный «солнцеобразный» свет… В последний день 1849 года, за час до полуночи, на башне Адмиралтейства зажегся электрический фонарь.

«Адмиралтейская площадь, – сообщала «Северная пчела», – более нежели до половины освещена электрическим светом… по всему фасу Адмиралтейства». Правда, лучи его не достигали ни Невского проспекта, ни Гороховой, и увидели новое освещение только те из жителей столицы, которые оказались поблизости. То была проба. И понадобились годы, чтобы электричество начало свое постепенное, не очень скорое вхождение в жизнь северной столицы.

«Вчера, 17 января, в средней комнате магазина белья Жюля Флорана на Б. Морской происходило первое практическое применение изобретенного г. Лодыгиным способа…» – писал в 1875 году «Голос».

Три лодыгинских лампы соревновались там с восемнадцатью газовыми рожками и победили, так что потом по примеру Жюля Флорана многие петербургские модные магазины и лавки стали заводить у себя электрическое освещение.

В журнале «Домовладелец», правда, писали, что такой свет только молодых заряжает энергией, а людям старым вреден, даже уменьшает их умственные способности. Тем не менее электричеством стали тогда же освещаться и некоторые учреждения и предприятия города.

На столичные же улицы электрический свет пришел несколько позже, в 1879 году. К этому времени в Петербурге образовалось Товарищество электрического освещения, возглавляемое еще одним русским ученым, и называлось оно «П.Н. Яблочков-изобретатель и компания». 14 апреля 1879 года товарищество продемонстрировало свой первый опыт, осветив электрическими фонарями площадь у памятника Екатерине II. В том же году входивший в «компанию» энергичный военный инженер В. Чиколев добился через Думу освещения новым способом только что выстроенного постоянного Литейного моста и старого наплавного Дворцового.

А в феврале 1882 года Дума разрешает Чиколеву, уже главе нового товарищества, именуемого «Электротехник», заняться электрическим освещением части Невского проспекта – от Адмиралтейства до Аничкова дворца.

Считается, что впервые электрические фонари на Невском проспекте зажглись 30 декабря 1883-го.

Но обратимся к свидетельствам тех времен. «С лишком год стояли на Невском проспекте высокие столбы с фонарями, оставшиеся от безвременно погибшего товарищества „Электротехник“ с г. Чиколевым во главе, – сообщала «Петербургская газета» в конце декабря 1883 года. – Наконец-то и этим столбам нашлось применение, когда они поступили в распоряжение г. Сименса и 21-го декабря в 4 часа утра была произведена проба электрического освещения Невского проспекта 32 фонарями…» Увы, «проба» продлилась едва час: фонари стали «угасать».

Эксперимент повторили через три дня, о чем сказано в другой столичной газете, «Петербургском листке»: «24 и 25 декабря электрические фонари по вечерам разливали массу света, преобразившего вечер и часть ночи в день. К сожалению, электрические фонари все еще действуют не вполне исправно. 25 декабря уже, около 8 ч. вечера, они потухли по всей правой стороне Невского».

Сообщений о попытках включить фонари 30 декабря в тогдашних газетах не обнаружилось.

Зато в очерке уже упоминавшегося Г.Л. Семеновича об истории уличного освещения в столице сказано следующее: «…освещение Невского проспекта начато в августе 1884 года». Не верить этому автору, специалисту в данном вопросе, кажется, нет оснований.

…Вскоре после Невского электрическими фонарями оснастили и Большую Морскую. «Электричество и газ – это то же, что блестящая бальная люстра и нагоревшая сальная свеча в фонаре деревенского ночного сторожа», – восторгались по этому поводу газеты.

С 1896 года число электрифицированных улиц стало понемногу увеличиваться.

Этот снимок сделан на Выборгской стороне в 1910-е годы. Вдоль мостовой, покрытой непролазной грязью, уже установлены столбы для проводов, кажется, посетителям пивной лавки «Садомъ» А. Никитина недолго оставалось блуждать в потемках.

Однако даже к 1917 году не все столичные окраины дождались своей очереди украситься электрическими фонарями.

Представая в выгодном свете

30 мая 1858 года в Петербурге состоялось торжество освящения грандиозного Исаакиевского собора. Как говорилось в одном из посвященных ему сочинений, 1908 года издания, «история Исаакиевского собора, строившегося два века с половиною и пережившего немало государственных перемен, отражает в себе характеры всех эпох и всех венценосных руководителей постройкой».

Впрочем, эта история рождения знаменитого храма достаточно подробно описана во многих и научных, и популярных книгах, так что нет нужды повторяться. Лучше обратимся к истории освещения собора.

…Надо сказать, огромное помещение Исаакия практически лишено дневного света. Даже большие окна в корпусе не пропускают его – мешают колонны.

Как известно, для украшения интерьера храма были приглашены знаменитые в России художники, мозаичисты, скульпторы. Карл Брюллов, Василий Шебуев, Федор Бруни, Николай Пименов, Петр Клодт – лишь несколько фамилий из длинного списка авторов работ… Увы, рассмотреть в деталях многие их творения, особенно находящиеся высоко под куполом, петербуржцы не имели возможности. Уже в отчете о торжестве освящения «Сын Отечества» замечал: «…в тени свода высоко встал иконостас»; «…великолепная картина, утонувшая под сводом в глубокой тени»; «…малахитовые колонны в нефе в тени» (и т. д.).

Для освещения собора предназначались семь люстр на 140 свечей каждая и 14 подсвечников перед образами. Одновременно могли гореть самое большее около двух тысяч свечей, как подсчитал однажды журнал «Неделя строителя», а надо было бы – тридцать пять тысяч… Но и те, что имелись в люстрах, зажигали не все, даже во время торжественных богослужений: и без того молящиеся, у которых в руках были еще и свои свечки, задыхались от жары, а стены собора «плакали» от испарений и покрывались копотью. Кстати, чуть ли не с первых дней начавшийся ремонт собора неизменно включал в себя очищение живописи и скульптуры от копоти.

Было ясно, что систему освещения требовалось менять. Первую попытку предприняли в 1875 году: начальство собора задумало конкурс на проект освещения собора газом. Но план тот так планом и остался. А в 1883-м, готовясь к 25-летию храма и производя очередную чистку стен и украшений, вспомнили о входящем в моду электричестве. «Петербургский листок» об этой идее инспектора собора, архитектора И.В. Штрома, поначалу сообщил под рубрикой «В области вестей, слухов и предположений». Но 25 мая во время всенощной действительно была произведена «проба освещения Исаакиевского собора электролампочками». Опыт планировали повторить уже в самый день торжества, 30 мая, но, видимо, что-то сорвалось, так как газеты в отчетах о юбилее эту тему не затронули.

Но «пробу» все-таки произвели еще раз, через два дня, в 10 часов вечера, теперь уже в присутствии разного рода специалистов.

По информации «Недели строителя», работы осуществляла компания «Сименс и Гальске»; оборудование «ссудили» Охтинский пороховой завод и фирма «Яблочков и К^о»; лампы же, по требованию священства, пришлось размещать «не там, где лучше и нужнее для дела», а за наружными (!) стенами здания. («В заграничных церквах уже есть опыт электрического освещения и нет запрета на применение ламп внутри».)

Даже этот «временный, наскоро сделанный» опыт имел необыкновенный эффект: роскошное убранство Исаакия представало в буквальном смысле «в выгодном свете». Теперь оставалось собраться с духом и раз навсегда заменить стеариновые свечи на «электрические». «Церковный вестник» сообщил, что пасхальные службы 1898 года пройдут в Исаакии при электричестве. Но 5 апреля пришла Пасха, а об «осветительной революции» в соборе газеты и словом не обмолвились…

Новое упоминание о планах электрифицировать Исаакий появилось через три года. По словам той же «Недели строителя», приняться за дело положили «после установки мозаичных образов евангелистов в парусах и окончательной чистки стен собора». Однако установка образов началась лишь в 1914 году, не закончилась и в 1917-м…

При свечах старый храм жил еще и в начале 20-х годов прошлого века. По крайней мере, именно так надо понимать коротенькую информацию из вечернего выпуска «Красной газеты» за 26 июня 1926 года: «Главнаука приступила к работам по электрификации Исаакиевского собора, переведенного ныне на музейное положение».

…Больше полутора веков стоит в Петербурге мощный красавец Исаакий и светят его роскошные бронзовые люстры. Но о том, что в них когда-то были свечи, напоминает только форма маленьких лампочек.

Под звон колокольчиков

Ломовые, легковые, лихачи

Знаете ли вы, с чего начинался в Петербурге городской общественный транспорт? С появления извозчиков. Но как яблоки бывают разных сортов, так и извозчики различались одни от других. Те, что нанимались для перевозки тяжелых грузов, звались так же, как и их лошади, – ломовыми. Пассажиры ездили на легковых извозчиках.

А кто же такой «лихач»? Возница, который везет седока «с ветерком»? На самом деле, лихачи среди извозчиков были особым разрядом. По поводу них городскими властями была затеяна даже дискуссия, по обыкновению длившаяся несколько лет.

«Лихачи ничего общего с легковыми извозчиками не имеют, так как предназначаются только для г.г. любителей», – было записано в протоколах заседаний городской думы. Они не могут быть отнесены к «предмету насущной необходимости», а скорее «к предметам роскоши». И еще более сурово: «…лихачи удовлетворяют потребностям лишь меньшинства столичного населения и притом преимущественно наименее серьезной и солидной его части».

Спрос на дорогие «закладки» – резвого коня и легкую нарядную коляску – среди несолидной публики был велик. В 1906 году, как записано в «Известиях Санкт-Петербургской Городской думы», в столице насчитывался сто один лихач, и стоянки их располагались именно там, где могли понадобиться не жалеющему денег клиенту. Например, у Европейской гостиницы; против Мариинского театра; на углу Невского и Садовой – напротив Публички и Гостиного; сразу три стоянки на Морской улице, на которой и гостиница «Франция», и ресторан «Кюба»…

Однако градоуправители решили заняться лихачами неспроста.

Весной 1902 года, после долгих прений и подготовок, в Петербурге была введена такса для езды на извозчичьих экипажах. (Извозчиков можно считать первыми у нас таксистами!) Пассажиру теперь надлежало прежде всего обращать внимание на таблицу, которую извозчик обязан был вывесить на козлах текстом к седоку. На таблице обозначалась такса, исчисляемая по времени, затраченному на поездку. Желающие могли также ознакомиться с «Таксомерным планом города С.-Петербурга для извощиков», если, конечно, таковой у «извощика» имелся. Так что предусмотрительный ездок мог взвесить свои возможности…

Но именно с лихачами вышел при введении таксы казус. Они стали протестовать против нее еще в 1898 году, когда в Думе и Управе только приступили к обсуждению проблемы. Вопрос со стороны «предметов роскоши» был поставлен так: либо будем ездить без таксы, либо не станем платить городу за аренду мест стоянок, а это ни много, ни мало, 4200 рублей в городской бюджет.

Когда такса наконец была введена, обязали ее соблюдать и лихачей, а мест постоянных стоянок лишили, чем как бы разрешилась и проблема платы за них. Но через два года Управа вдруг сделала горестное открытие: эти стоянки по-прежнему существуют, а в городскую казну никто ничего за них не платит! Что и породило очередную дискуссию, закончившуюся только в 1906 году, когда лихачей освободили от таксы и заставили снова платить за аренду стоянок.

На снимке вы видите, однако, вовсе не лихачей, а извозчиков ломовых и легковых. Понаехали они к одному из столичных рынков и ждут седоков, грузов. А стоять долго вообще-то им не положено. На этот счет неоднократно давались распоряжения петербургскими градоначальниками. В одном из них, опубликованном в сентябре 1907 года, объяснялось, что скопление экипажей «вносит беспорядок и замешательство в движение» и может послужить «основанием для несчастных случаев». А посему градоначальник, генерал-майор Драчевский «приглашает население столицы уплачивать извозчикам заблаговременно, по пути следования».

…Пока не проложили по столичным улицам конку, пока не пошел по ним трамвай, а потом и автобус и даже такси, были извозчики истинными монополистами в области пассажирского транспорта. Но и технический прогресс еще долго не мог победить их – извозчики встречались и на предвоенных ленинградских улицах. А в «Ленинградской правде» за 16 сентября 1927 года нашлась информация о введении обязательной формы для «водителей кобылы», говоря словами знаменитой утесовской песенки…