Текст книги "Откровение"

Начался большой скандал. Дело дошло до нашего «Совкино». Оттуда приехал босс разговаривать с Максом. После этого буквально через неделю детей легально пригласили в гостиницу, дали великолепный номер, оплатили его. Дети остались на целую неделю и каждый день ходили на съемки, и смотрели, как происходит создание этого уникального исторического сериала, самого дорогого после «Клеопатры» с Элизабет Тейлор.

Трагедия Евдокии Лопухиной

Так случилось, что в конце октября – начале ноября у нас был небольшой перерыв в съемках. Я была так счастлива, я вам не могу передать, я выбралась на свои величайшие репетиции с Анатолием Васильевым для спектакля «Серсо». Это абсолютно шедевральный исторический спектакль.

Максимилиану разрешали посещать репетиции. Для него это было постижением чего-то невероятного. Всегда, когда у него была возможность, он находился в нашем малюсеньком зале всего лишь на 80 зрителей. А когда пошли спектакли, он присутствовал на спектаклях. Он учился. Он понимал, что режиссерский разбор Васильева совершенно иной, что наши актеры не играют, они проживают жизнь своих персонажей… И даже глубже – создается впечатление, что зритель случайно оказывается внутри чьей-то жизни. Я объясняла ему, что этот спектакль мы репетировали три года подряд, что каждое утро мне нужно было вставать и идти на разминку, на урок джазового танца – 1,5 часа каждый день. Мы работали в Театре на Таганке, и Васильев отпускал нас по домам прямо перед закрытием метро, в 00:50, ночью. Мы еле успевали забежать в последний поезд – и за нами все закрывалось.

Макс понимал, что происходит что-то гениальное. В дальнейшем он оказал огромную помощь нашему спектаклю… Итак, нас приглашают на фестиваль в Штутгарт, и наш спектакль признают лучшим спектаклем декады всей Европы!

И после этого начались невероятные, ошеломляющие гастроли по всем странам мира: Париж, Лондон на лучших сценах, Голландия, Италия – было «Ф-Ф-Ф-СЁ все через букву „Ф“», как я люблю говорить.

Но сейчас речь не о спектакле. Сейчас я бы хотела рассказать об одной из последних сцен появления моей героини в фильме «Петр Великий». Это была сцена после того, как Петр отправил свою жену в монастырь, ей тогда было 65 лет. И вот они стоят друг перед другом, и Евдокия обвиняет его в жестокости – эта сцена была написана поистине гениально, она показывала весь спектр страданий женщины, матери, царицы, у которой забрали трон, у которой отняли и убили сына, не пустили на похороны собственного ребенка, избивали и издевались над ней и обещали отдать стрельцам на утеху до их казни, После смерти Петра к ней пришли в монастырь и предложили корону, но она сказала: «Стара я уже для этого». Вот так судьба, Вот так женщина!.. Даже поверить невозможно в силу ее духа.

Дегтярный переулок. Моя любовь к красному цвету. Это еще не весь коридор, по которому я убегала от Максимилиана и кричала слова: Нет! Нет! Нет!

Каннский кинофестиваль, 1979-й год

Каннский кинофестиваль, 1979-й год. Это триумф! Мы были удостоены гран-при!

Каннский кинофестиваль. Платье в долг, сумка из бриллиантов за три копейки. Все газеты об этом писали. И серебряные туфельки, которые мне помогла купить все та же женщина с платьем от Андрея Кончаловского

Вот такой я была, когда познакомилась с Максимилианом. Суздаль

Первая роль. Мне 17 лет. Фильм «Степанова памятка» по рассказам Бажова «Хозяйка медной горы» и «Малахитовая шкатулка», в котором я исполняю главную роль Танюши

В этой сцене Евдокия Лопухина была благороднее и сильнее своего выпендривающегося мужа. Так было написано. Я, как умная девочка, сразу же принесла эту сцену Анатолию Александровичу Васильеву, у которого я училась режиссуре в течение трех лет, пока мы репетировали спектакль «Серсо». У него я научилась главному, тому, чем мало кто владеет в нашей стране, – режиссерскому разбору и разбору роли. Потому что актеры Васильева никогда не играли текст – он шел на автомате. Мы всегда были внутри, для истины и для смысла. И когда Васильев разобрал мне эту сцену, я, дурочка, наивная, чистая девочка, рассказала Максу, как гениально это будет сыграно и какая гениальная сцена есть у нас с ним в руках. О, это был мой первый урок, динь-динь-динь, звоночек, кто такой Максимилиан Шелл на самом деле.

На следующее утро он встал раньше всех, сделал так, чтобы его загримировали чуть ли не в 3–4 часа утра, И до начала съемок он уже был на съемочной площадке вместе со своим лучшим другом, оператором фильма Витторио Стораро. Они подготовили сцену совершенно по-другому, Максимилиан отрежиссировал ее, используя весь свой международно признанный режиссерский талант. («Эх ты, Максимилиан! – талант дается человеку, чтобы его использовали в правильном направлении».) Они проложили рельсы, поставили на них камеру и всю эту сцену любви, обиды, неимоверных страданий – все то, что должна была Евдокия высказать своему мужу, – срежиссировали совершенно иначе,

По замыслу Максимилиана, мы оказались в церкви, вокруг стояли толпы восторженных бояр, поэтому никакого скандала быть не могло – он торжественно держал меня за руку, его рука, как мыс корабля, вела нас вперед, и всю эту великолепную сцену, весь этот неимоверный текст мы проговаривали практически вполголоса, Да, Макс великий режиссер. А я что? Я даже «сорваться» не имела права. И вот мы надеваем «маски» и снимаем – и все это ни о чем, Он лишил сцену исторического смысла, глубины и трагедии. Он лишил меня сцены, он лишил меня возможности проявиться, и он лишил меня возможности поставить потрясающе гениальную завершающую точку в моей роли русской царицы Евдокии Лопухиной.

Колокольчик прозвенел. Мне было так обидно. Я ушла. Я долго плакала. Я не хотела его видеть. Это было жестоко. Я уже встречалась с профессиональной ревностью, но с такой… Это была ревность-страх. Макс понимал, видя меня в спектакле Васильева, что я не простая девочка. Он понимал, что школа у меня совершенно другая, и она истинная, потому что школа Константина Сергеевича Станиславского (не будем забывать нашего великого педагога) и вся система Станиславского – лучшая на планете. И многие говорят, что американские артисты потрясающие, но не будем забывать, что Страсберг[5]5
  Ли Страсберг (17 ноября 1901 – 17 февраля 1982) – великий американский актер, театральный и кинорежиссер, тренер по актерскому мастерству и учитель драмы.


[Закрыть], у которого учились Мэрилин Монро, Марлон Брандо, Аль Пачино, Де Ниро и практически все американские звезды, которых мы знаем, всегда повторял одно и то же: «Я просто адаптировал систему Станиславского».

Станиславский постоянно сравнивал две школы: школу переживания и школу представления. Можно идти с холодным красивым видом, в соболях, представлять себя кем-то и не произвести ни малейшего впечатления. А можно стать своим героем, совершенно другим человеком и переживать с ним свою судьбу.

Школа переживания по силе эмоций – это совершенно другая школа, и наша сцена была написана именно для школы переживания. А Максимилиан – мастер другой школы, и он устроил из этого эпизода представление. Но правда в том, что только свита играет короля… Очень-очень грустно. Первый колокольчик с Максимилианом.

Интересно: по закону притяжения или нет, но в моей жизни так все и произошло. После нашего расставания я оказалась в 18-летнем целибате[6]6
  Целибат – обязательное безбрачие духовенства в католичестве и монашества в православии.


[Закрыть]. Но это будет позже. А пока.

14. Как Макс меня изнасиловал

Моя операция и ночь в отеле. Халат и Красная площадь

Приближалась середина декабря. Все до единого были отпущены – естественно, католическое Рождество отмечается в ночь с 24-го на 25-е, потом Новый год и каникулы. Поэтому никого из съемочной группы с 15 декабря не было в Москве. У всех в контрактах была прописана возможность сесть в самолет и улететь к себе домой в Америку, чтобы провести этот месяц со своей семьей. Это касалось всех творческих участников съемочной группы и даже моих любимых «маленьких» ассистентов. Только на больших голливудских продакшенах есть такое поклонение и уважение к актеру, что главный персонаж никогда не надевает и не снимает свои костюмы сам, не зашнуровывает ботинки. Боже мой, сколько слез и стыда для меня стоило протянуть мою красивую стопу маленькой женщине, которая занималась моими костюмами и каждое утро натягивала и зашнуровывала на моей ноге маленький царский шелковый сапожок. Я думаю, что это совершенно замечательно. Макс тоже улетел в Мюнхен, к себе домой. Я не знала, как смогу пережить этот месяц одна, потому что влюбленность моя в него была очень сильной.

В это время мне необходимо было заняться своим женским здоровьем. Мой замечательный врач, Степан Грачикович Карапетян, который помог мне с первой беременностью, обнаружил у меня какую-то небольшую эрозию, которую необходимо было убрать заморозкой. Этот процесс происходил, насколько я помню, 14 января. Итак, 14 января, заморозив все, что можно и нельзя, Степан Грачикович сказал мне, что никаких близких отношений с Максимом Исааковичем я иметь не могу аж прямо-таки в течение двух или трех недель. Ну что же, я сказала: «Да, конечно», и пошла к себе домой.

Но 15 января в страну влетел Макс. И естественно, он немедленно позвонил мне и умолял, чтобы я к нему приехала, он меня ждал.

Дело в том, что в отеле «Космос» все было подготовлено, и все, кто относился к съемочной группе, имели специальные пропуска для входа в отель.

Я вхожу в этот красивый отель. И как интересно, кого же я встречаю? Я встречаю господина Р. – известного музыканта, композитора, который был мужем очень мною любимой великой артистки, известной всему миру под именем М. Я обожала и боготворила ее семью и маму и работала с ее братом в фильме «Мэри Поппинс, до свидания».

Отдельная история, как господин Р. уничтожил, обанкротил нашу семью. Но рассказ об этом будет чуть позже. А тогда он, конечно, хотел мне добра: «Девочка, если вы хотите, чтобы в вашей жизни в этой стране все было хорошо, никогда не ходите по таким гостиницам и особенно не давайте свой паспорт, чтобы его кто-то куда-то записывал». Я его услышала. Только потом я узнала, что он тоже приходил к Максимилиану. Видимо, он выходил в то время, когда я входила.

В гостинице меня провели на третий этаж, и как только открылась дверь (я даже не успела рассмотреть этот огромный номер) – о чудо! или не чудо? – но дальше я очень мало что помню… Максимилиан схватил меня за руку и потащил через все комнаты с такой скоростью, что я даже не успела очухаться, – и бросил на постель. Я не знала, как реагировать на эту ситуацию, потому что это было в моем характере с мужчинами – это я брала за руку и всех тащила. А в этой ситуации все случилось наоборот. Я даже не успела ему объяснить, что у меня была небольшая операция, что мне нельзя… а все уже происходило со страшной силой и страстью! И, конечно, Макс ничего не понял. Он сказал, что такой божественно-сексуальной женщины у него в жизни никогда не было – моя разморозка оттаяла и выходила вода со льдом. И Макс подумал, что я настолько искусна и что я такая великосексуальная любовница, что вся наша постель оказалась абсолютно мокрой.

А я подумала: «Ну и ладно, не первый и не последний раз я в жизни так рискую…»

Боже мой, как мне было страшно выйти с Максимилианом из отеля «Националь» и идти по Красной площади! Он шел смело: в тапочках на босу ногу и бархатном халате до пола, изображая из себя Петра Первого. Когда было совсем холодно, он надевал на голову норковую шапку. Я вам клянусь, люди смотрели на нас так. Особенно милиционеры. Ведь тогда меня знала каждая бездомная собака! И вот он в образе то ли Петра Великого, то ли Максимилиана ебн*того гулял по Красной площади в халате.

Итак, 15 января 1984 года у нас начались близкие отношения.

Что здесь важно отметить. Не имеет значения, в каком политическом режиме ты находишься, если ты идешь искренним честным путем, путем сердца, никого при этом не доставая и не унижая, если ты делаешь большое дело, если ты честно отдаешь энергию, силу и любовь стране и людям, все сложится. Никаких проблем с властями не будет – это я о своей ситуации.

Ну конечно, за мной следили. Как это мне вдруг выдали визы в три страны на пять лет? Это же просто невероятно! Поэтому следить следили… Ну и правильно, что следили. У каждого своя работа. У меня – в кино сниматься. Правильно? Любовь людям дарить. У них – следить. Но смысл в том, что со всеми этими следопытами у меня сложились потрясающие отношения. Как они за нами гонялись, вы себе представить не можете. В мотоциклетках, на машинах, куда бы мы с Максом ни шли – мы все время обменивались с ними добрыми понимающими взглядами.

Я помню, как один раз мы вышли гулять, пошли к памятнику напротив гостиницы «Космос», и я уже знала этих замечательных ребят. Одному было 37 лет, другому 38, Виталик и Иван. Вот они всегда тусовались рядом с нами. Это, конечно, раздражало. Например, сидим мы с Максом на скамеечке, эти двое проходят мимо. Я им говорю: «Привет, Виталий, привет, Иван». Они улыбаются. Мы встаем – и они встают, идут за нами. Вот такие были отношения.

Другое дело-ихначальники. Они должны были выполнять совсем другие обязательства и, естественно, пугали очень страшно. Меня вызывали в очень большие кабинеты, часто сразу же при выходе из гостиницы «Космос», где мы встречались с Максом. Однажды меня вызвали ночью, когда я уходила от Максимилиана. Время действительно было позднее, и эти «определенные» люди сказали мне: «Наталья Эдуардовна, что вы себе позволяете? – обратите внимание, дальше гениальная фраза: – В стране, где вас знает каждая бездомная собака, вы позволяете себе в три ночи выходить из гостиницы, где живут иностранцы, будучи замужем за великим человеком!» Это как в фильме «Мэри Поппинс»: «Какой вы пример подаете племянникам?»

В другой раз я оказалась в серьезном офисе, где со мной разговаривали весьма уважительно, но до жути пугающе. Мне все объяснили предельно просто: «Вы, пожалуйста, прекратите этот бардак немедленно. Немедленно остановите ваши отношения. Мы знаем про вас все, и, если понадобится, мы найдем в вашей сумочке такое, чего у вас там никогда в жизни не лежало». – Это значит наркотики и валюту. «Мы гарантируем вам Сибирь лет на 15. Поразмышляйте об этом, Наталья Эдуардовна. У вас замечательная карьера, вас любит страна, подумайте. Идите». Вот это, конечно, было тревожное предупреждение.

Словом, трудностей было много, но в конечном счете все они удивительным образом оказались преодолены – и в этом я вижу великий промысел Божий.

15. Запах родной

Удивительный день рождения и предложение руки. Депрессия Максимилиана и нарушение клятвы

Первое безумие Макса я помню отстраненным образом. Это был конец 1985 года. На съемках «Петра Великого» у него начались огромные психологические сложности. А потому что нефиг было выпендриваться и режиссировать Берлинскую оперу, пока тебя ждет «NBC продакшен»! Все актеры ждали, я ждала, а он так и не появился – сказал, что у него был инфаркт. Я про себя подумала: какой еще инфаркт, если мы так по-сумасшедшему занимались любовью…

Вдруг Макс тайно приезжает из Берлина навестить меня на мой день рождения, 3 мая, только на одну ночь. Он убежал и от постановки оперы на 36 часов с учетом перелетов. Компания NBC об этом ничего не знала.

Макс знакомится с моим сыном. Митеньке тогда был ровно 1 год и 8 месяцев. Макс приглашает моих родителей к себе, в огромный номер в гостинице «Космос», встает перед ними на колени, вы можете себе такое представить, и начинает просить руки их дочери, Он по-настоящему просил их разрешения, чтобы мы поженились. Я была совершенно потрясена и являлась, ко всему прочему, переводчиком происходящего.

А потом – его никто об этом не просил – он пообещал моим родителям, что их дочь никогда и ни в чем не будет нуждаться. Говорил, у меня столько-то десятков миллионов долларов на счету, какие-то сумасшедшие деньги… Кто его тянул за язык? Кто его просил это говорить? Мой папа заплакал, мама, как всегда жесткая, понимала, что Максимилиан – безумно красивый мужчина ее возраста. Она с ним все время чуть-чуть флиртовала. В общем, ситуация завершилась благоразумно, все нашли общий язык и за пару часов в мой день рождения договорились, что «дочка будет под защитой».

Выполнил ли Макс свое обещание? Нет, нет и близко нет. Что он натворил. об этом позже. Это такая трагедия, такая боль, такая жестокость, это так несправедливо, что я вам передать не могу. Но начиналось все так – очень-очень красиво, ярко и романтично.

Так вот, умные американцы из NBC наняли дублера, и весь 10-серийный фильм был снят практически без участия Максимилиана – дублер стоял в три четверти, его нечасто показывали на экране. А потом, когда Макс наконец вернулся к съемкам, его поставили раком, унизили и заставили озвучивать дублера – все сцены, которые Максимилиан пропустил. Как же он кричал. Как же ему было тяжело. Я его, конечно, понимаю. Но, извини, пожалуйста, подписал контракт – так иди и работай. Это как раз происходило из-за развития его заболевания, его безумия, которое он уже практически не мог контролировать. Максимилиан творил все что хотел.

Когда он уехал в Мюнхен, случилось то, о чем он меня предупреждал, – у него началась депрессия. Страшнейшая. Она продолжалась шесть месяцев. Что это значит? Во всем доме были закрыты жалюзи (огромные, металлические, на все окно). Дом погрузился во мрак. Внутрь войти никто не мог – только домработница фрау Хорн (которая была его верной служительницей 35 лет подряд) должна была тихо, как привидение, просачиваться через сад рано утром и оставлять еду: теплые булочки, несколько кусочков сыра, колбаски. Дело в том, что в таком состоянии он к тому же ничего не ел. Телефон он не снимал. На двери особняка висела страшная надпись АЛОГО ЦВЕТА, сворованная из отеля «Ритц Карлтон»: Don't disturb («Не беспокоить»). Все ее боялись. И это безумие продолжалось полгода.

Таким образом, Максимилиан Шелл практически исчез от меня. Представьте себе, я в СССР, у меня сложная ситуация, за мной следят, у меня съемки, а он пропал – ни ответа ни привета. Я, ничего не понимающая в депрессиях, светлая, всегда счастливая, радостная, чистая душа Наташа, просто сходила с ума. Господи, почему же я не обратилась к психоаналитику? Нужно было изучить ситуацию, разобраться, что же такое шизофрения, маниакальная депрессия, биполярное расстройство (это скачки настроения вверх-вниз)… Нет, я ничего не изучила. Я сидела и ждала звонков. И, как ни странно, Макс собирал все силы и все-таки периодически мне звонил. Его голос звучал безумно грустно, с ним было очень сложно разговаривать. Он был тяжелый, медленный, он постоянно повторял, что ему трудно говорить. Мы вспоминали наши записочки на салфетках, которые рисовали в ресторане города Суздаля, когда я не могла говорить на английском. Вспоминали наши первые встречи. И он все время говорил: «Я посылаю тебе свою любовь через луну. Выйди на улицу. Сегодня полная луна. Посмотри – и ты почувствуешь мою любовь». Вот так, мои дорогие господа, мы и тусовались практически полгода.

И вот он наконец приезжает навестить меня из Мюнхена. Я думаю, что за эти полгода он отвык от общения и так разволновался, что побоялся приезжать один. Поэтому он пригласил с собой младшую сестру Имми. Она сама была в вечной депрессии, сложный и завистливый человек. Она была неудачной актрисой, поэтому висела на обеспечении своей семьи – великого брата и великой сестры – и поэтому никогда ни в чем не нуждалась.

И вот они приехали вдвоем. Помню, что они просиживали каждую ночь (то бишь каждый спектакль) у нас в театре Васильева, а потом еще и приходили на репетиции. То есть этот их аристократизм и понимание наивысшей точки искусства, присущие их семье, не давали им покоя. В общем, пять дней они прожили в параллельном мире – в моем театре в качестве зрителей.

И лишь перед самым отъездом Максимилиан набрался сил и мужества, чтобы все-таки сказать мне, что он думал и чувствовал все эти шесть месяцев. Он понял, что не сможет совершить отважный поступок и жениться, что он неправильный муж для меня и что если бы он был на моем месте, он бы никогда не заключил брак с человеком с такими сложными психическими отклонениями… Я, к сожалению, как нормальный здоровый человек, этого не понимала. Я ему сказала тотчас: «А ты постоишь в очереди за колбасой у нас здесь – и никакой депрессии у тебя не будет». Но он, как самый желанный холостяк планеты, поведал мне о своих правилах: 1) никогда не жениться вообще; 2) никогда не жениться на актрисе; 3) никогда не жениться на женщине с ребенком.

Можете себе представить? Сначала никто его об этом не просит, он встает на колени и просит руки у моих родителей, а после этого говорит, что он не может этого сделать. Это заболевание в прогрессии. Понимаете? Но я-то тогда не считывала эти моменты. И это было совершенно невероятно.

Наш разговор состоялся перед выездом в аэропорт Шереметьево. Как я это выдержала, я не знаю. Как я не пустила ни одной слезинки? Вот это мужество, эта стойкость, самоотверженность – откуда во мне все эти качества? (Я думаю, за это надо поблагодарить мою маму и ее жестокое воспитание.) Господи, я же была еще совсем молодой женщиной!

И мы едем в Шереметьево на машине. Никогда не забуду этой дороги. Мы прошли в ВИП-зону (и меня как Наталью Андрейченко в эту ВИП-зону пропустили без билета). И когда Максимилиан с Имми уходили на паспортный контроль, я долго стояла и махала им рукой, как будто бы все хорошо, до самой последней секунды, пока они не исчезли на горизонте…

И вот повторяется история один в один, как это было с Максимом Дунаевским. Это удивительно. Почему у меня в жизни такая цикличность? Видимо, Вселенная учила меня считывать знаки судьбы, учила принимать решения, а я, поэтому все и повторялось.

Я возвращаюсь почему-то в квартиру подруги Юли, сажусь на ее роскошный бордовый кожаный диван, Я не поднимаюсь с него трое суток. Помню, я сварила для себя два яичка всмятку. Помню, что одно яичко я немного поковыряла, у меня даже есть такая фотография, а вся остальная еда стояла на тарелке, пока, простите, не сгнила – трое суток! Я сидела в одной позе. Я даже не ложилась. Не помню, спала я или нет. Слезы лились градом, но я была просто в оцепенении,

После этого все решения были приняты. Я дала Юльке слово, что больше подобного никогда не повторится. Что наши с Максимилианом отношения закончены.

Я перестала снимать трубку телефона. В те времена в Советском Союзе, в 1985 году, звонок по внутренней линии и по международной отличался (международная линия звонила без остановки и перерывов), и я сразу могла понять, откуда мне звонят. То есть по работе, друзья или Максимилиан. Если звонил он, я не поднимала трубку. А телефон звонил так, что жить мне не давал, И вдруг стали происходить какие-то удивительные вещи. Сначала оживилась Мария Шелл, сестра Максимилиана, потом мне начала звонить его переводчица Андрея. Вот она звонит мне и говорит: «Я вам от Марии Шелл везу подарок (какой-то видеорекордер). Я очень прошу, давайте договоримся, что вы откроете мне дверь, потому что я вам хочу его передать, он тяжелый». Я и подумала, что если это Андрея и Мария Шелл, то все не так опасно. Месяц прошел.

Мы с Юлькой находились в моей большой квартире в Дегтярном переулке, она что-то готовила, нарезала салаты. Важный момент, в моей квартире две входных двери: одна железная, другая деревянная, красная, очень красивая, толстая-толстая дверь. Посмотреть в глазок у меня не было никакой возможности. Я была замурована. И вот звонок в дверь. Я очень аккуратно подхожу и начинаю разговаривать издалека, мол, кто это. Слышу голос Андреи, которую я знаю после многих месяцев совместной работы. Она переводила Максимилиану многие наши скандалы, она переводила детали нашей совместной жизни. Макс очень хорошо знал мою квартиру, двери в ней и подготовился великолепнейшим образом. И вот я открываю первую дверь, открываю вторую дверь…

И передо мной стоит Макс, огромный в своем дутом черном пальто в пол, в своей норковой шапке-ушанке с опущенными ушами.

Я испугалась так, что скрестила руки перед своим лицом и медленно стала идти назад, повторяя только одно слово: «No. No. No» («Нет. Нет. Нет»). Я отступала назад, в сторону кухни, по огромному длиннющему коридору – минимум семь метров, может быть, даже больше. А он шел на меня, огромный, и прибавлял скорость с каждой секундой. Я, испуганная, уже почти бегом, практически падая, добираюсь до кухни, поворачиваюсь. и вижу Юльку, которая в полнейшем оцепенении стоит с огромным ножом в руке, готовая Макса просто убить.

И в этот момент я ослабеваю. Руки мои просто падают, как плети. Макс со своей мощной энергией подходит ближе, хватает меня. Я сдаюсь. И он меня целует.

Слезы льются по моему лицу, идет огромная долгая пауза. Молчание.

Мне стыдно… Я обманула Юльку. Я обманула себя… Я не сдержала слова. Я не знала, что ей сказать.

Я подняла на Юльку свои заплаканные глаза и произнесла: «Запах родной.»