Текст книги "Откровение"

Приглашение Леонида Квинихидзе. Танцы с Азарием Плисецким. Как опустить голос на октаву?

Итак, после двойного предательства со стороны Максима я по-прежнему нахожусь у Леи, не сплю и не ем – так как после клятвы Максима я с ним все же не уехала. Раздается звонок в 03:30 утра. Лея снимает трубку и с огромным удивлением говорит: «Наташа, тебе звонит Леонид Квинихидзе». Леонид Квинихидзе тоже жил на Кутузовском проспекте.

Леня говорит:

– Наташа, ты можешь ко мне срочно приехать?

А съемки идут уже ровно неделю.

Я отвечаю:

– Ленечка, ты понимаешь, который сейчас час?

– А ты что, в постели уже?

– Нет, я сижу на кухне.

– Так в чем дело? Приезжай.

– Сейчас буду.

Я еду к Квинихидзе. Приезжаю, он сажает меня на диван и говорит: «Ты прости меня, ради Бога, я не знаю, как такое могло случиться. Мы друзья. Мы с тобой вместе: ты мне и пела, и танцевала, и мы дружим по-настоящему, но я никак не мог понять и увидеть, что именно ты и есть Мэри Поппинс. Я прошу тебя, сыграй Мэри Поппинс».

Вы знаете, с одной стороны, это был шок. С другой стороны, это было для меня совершенно нормально. Я знала об этом внутри себя. Как я уже говорила, у меня всегда была удивительная связь со Вселенной. И я понимаю, что Вселенная всегда исполняет волю человека. Но для этого необходимо не только мечтать, а верить в это на 100 % и рассматривать это уже как случившееся событие, и когда подключается намерение (мечта в действии), то происходит исполнение желаний.

Я знала, как надо ставить танцы, я видела эту роль, я создавала ее в голове, там все уже случилось, я каждый день об этом думала и мечтала! Вы можете себе представить, семь дней подряд идут съемки фильма с актрисой Анастасией Вертинской, а я в это время продолжаю фантазировать, как это спеть, сыграть, и точно знаю, как это станцевать…

И я говорю: «Да, Ленечка, конечно, я сыграю Мэри Поппинс». Дальше было одно чудо за другим. Раздается звонок в дверь в районе полпятого или пяти утра. Леня открывает дверь. В коридоре Максим Дунаевский. Мы с Максимом не общаемся, несмотря на то что он сказал, что ничего не было и поклялся жизнью Мити. Леня знал об этом и сказал ему очень просто: «Познакомься, Максим Исаакович, это наша новая Мэри Поппинс». Максим облокотился на косяк входной двери. И у меня создалось впечатление, что он начал по нему съезжать вниз. Для него это был самый большой шок.

Леня рассказал мне, что Настя отказалась танцевать. Она сказала, что это бред сивой кобылы. И ко всему прочему, она была непоющей актрисой, но фонограмма-то была записана под нее. Взяли певицу, которая озвучила мои песни, которые я пела с Максимом за роялем ночами. И это была самая большая проблема, которую необходимо было решить в ту же символическую ночь.

Я сказала: «Вы хотите, чтобы я играла Мэри Поппинс? Но вы же понимаете, что я поющая актриса. И ты знаешь, Максим, что я часто исполняла различные песни в твоих мюзиклах и фильмах. Как же мы поступим в этом случае?»

Леня дал мне послушать фонограмму… Я плакала. А затем сказала: «Все, конечно, гениально. Но у вашей певицы высокий голос, а у меня – низкий». Они оба сидели и долго думали. Я прервала это молчание: «У меня есть предложение. Первое: никто и никогда не узнает о том, что на роль была утверждена актриса Анастасия Вертинская, это нехорошо по отношению к ней. Второе: никто и никогда не узнает, что пела не я». Мы закрепляем наше согласие пожатием рук. «А я, со своей стороны, обещаю вам, что я подниму высоту своего голоса на октаву и буду говорить высоким голосом». Максим сказал, что это невозможно и не удавалось никому. «Хорошо, Максим Исаакович, мы посмотрим, может быть, никому и не удавалось, а Андрейченко это сделает». И я сделала. Я изменила свой голос, я говорила в фильме практически не своим голосом, зато он так незаметно перетекал в фонограмму, что никто и не догадался (у нас не было времени переписывать фонограмму, в противном случае киностудия «Мосфильм» просто закрыла бы проект). Несмотря на наше рукопожатие, мужчины не сдержали своего обещания.

На следующий день я была на киностудии. И самое удивительное в том, что не надо было переделывать ни один костюм. Платье моего любимого кобальтового цвета село на фигуру миллиметр в миллиметр. Шляпы были моего размера. Перчатки подошли, а это дело очень тонкое, они или отвратительно висят, или элегантно обтягивают и облегают руку. Такое чувство, что и костюмы шились для меня… Я сразу оказалась в сказке, которую я создала в своей фантазии и воображении. Я понимала, что я на месте, что я дома. И сразу же начались съемки.

Также нужны были репетиции по танцам, и я сказала Леониду Квинихидзе: «Я имею балетное образование, но я – джазовая танцовщица, нам нужен большой зал, мы будем ставить танцы». Репетиции проходили в Большом театре, а хореографом фильма стал Азарий Плисецкий.

Азарий Плисецкий – брат Майи Плисецкой, удивительный человек. Он работал с Морисом Бежаром в Марселе, но приехал в Москву именно для этой постановки. У нас с ним случился красивый и творческий роман (несмотря на его увлечения мужчинами). А я чувствовала себя свободной после предательства Максима. У Азария был желтый мерседес, который обожал мой сын, именно на нем мы забирали Митю из Снегирей и катали по городу. Кстати, эта машина была использована в качестве такси в фильме «Мэри Поппинс», именно на ней приезжает миссис Эндрю.

Каждый день балетная разминка длилась один час. Мы работали над номером «Леди Мэри» минимум неделю. Леня Квинихидзе безумно злился и говорил: «Будем снимать как есть». И конечно, мы чуть не повздорили, потому что я ответила: «Сам будешь снимать как есть, а я буду снимать как надо».

Прошла неделя. Мы с Азарием работали, работали и работали, но я понимала, что мы не можем схватить характер героини. Я объясняла Азарию: «Пойми, мой золотой, характер не прослеживается… Она ведь удивительная: она и элегантная, она и резкая, она и с юмором, она и хулиганка. Она – разноплановая. А мы с тобой занимаемся балетом, и Мэри Поппинс у нас летает, как бабочка. Ты мне выстраиваешь эти красивые па, и я их исполняю, имея балетное образование. Но ты пойми, что наша героиня другая». И я начинаю ему показывать. Я становлюсь в джазовые позы, я начинаю открывать руки совсем не так, как ставил Азарий. И, о чудо, как же я люблю, когда люди меня слышат… Господи, благослови Азария… Он не стал со мной ругаться и спорить, он дал мне свободу, и поэтому я начала танцевать сама, как я это чувствую. И именно благодаря этой свободе получилось то, что увидели и полюбили зрители.

Сцена на мостике «Мосфильма» и дарящий надежду ветер перемен

Во время наших репетиций я сильно повредила себе связку в паху (практически порвала). В это время проходил Московский международный кинофестиваль. На киностудию «Мосфильм» приехало несколько тысяч людей и корреспондентов со всех стран мира. Они со своими фотокамерами облепили нашу съемочную площадку, где с высоченного крана мы должны были снимать танец «Леди Совершенство». Врач сказал мне очень серьезным тоном: «Вам не только танцевать, вам ходить запрещено. Это очень опасно, связка может не срастись». Я не просто хромала, я еле-еле ходила, но продолжала сниматься в фильме и исполняла танец «Леди Совершенство» с абсолютно разорванной связкой.

Буквально через день Квинихидзе назначает съемку, когда Мэри Поппинс с семьей Бэнксов и детьми в танце выскакивают из дома на улицу. И там я должна была лететь на шпагате, а у меня одна нога падала вниз. Я не могу вам передать, через какую боль создавалось это великое произведение…

Но, несмотря ни на что, мы закончили наши съемки триумфально. И когда мы сняли финал фильма, сцену на карусели, и все разъехались по домам, я осталась на съемочной площадке одна. Был рассвет. Я сидела одна-одинешенька на киностудии «Мосфильм» на мостике, который был построен на нашем пруду для нашего фильма. Лучи восходящего солнца нежно ласкали мое лицо… Я сидела и плакала, плакала, плакала…

13. «Зачем ты отправил меня в монастырь?»

Сложный выбор между фильмами, которого у меня не оказалось

После «Сибириады», «Торговки и поэта», «Военно-полевого романа» и «Мэри Поппинс» мой мраморный кухонный подоконник в Дегтярном переулке всегда был завален сценариями, лучшими сценариями, которые мне присылали мэтры советского кино. Многие писались конкретно под меня, актрису Наталью Андрейченко.

Так было и в 1983 году. Мой любимый драматург, Владимир Иванович Валуцкий, автор сценария «Мэри Поппинс», написал для меня сценарий к фильму «Зимняя вишня». Я влюбилась в этот сценарий, знала, что это моя роль. Но самое интересное, что Валуцкий сам считал, что никто другой главную роль играть не может. Я, конечно, была ему очень благодарна, я осознавала свою необходимость и значимость в этом проекте, но чтобы вот так ко мне относились…

И вот я в абсолютном восторге, безумно хочу играть, я в это все верю, я это чувствую и понимаю… Фильм находился в предподготовительном периоде. И вдруг появляется на горизонте американский режиссер Лоуренс Шиллер. Встречается со мной и говорит о том, что он делает такой уникальный, первый американский проект в нашей стране. Проект, который стоит сумасшедших денег. Страшно даже представить, что такое в 1983 году 35 миллионов долларов, это просто нереально (я точно помню, что все соболя в картине были настоящими, как у Марлен Дитрих в фильме, где она играет русскую императрицу Екатерину Великую).

Здесь надо сказать большое спасибо Андрею Сергеевичу Кончаловскому. Он замолвил за меня словечко, так как считал, что это настоящий выход в большой американский кинематограф. Я думаю даже, что он конкретно порекомендовал американскому режиссеру и продюсеру телекомпании NBC взять меня в фильм «Петр Великий» на роль царицы, первой жены Петра Великого Евдокии Лопухиной, которая в этом десятисерийном сериале представлена с 16,5 по 65 лет. Трагическая, настрадавшаяся историческая личность, чуть ли не святая после всех мытарств и унижений, через которые ее провел собственный муж. Как символично. О боже, как похоже на мою собственную судьбу, которую я в дальнейшем проживала с Максимилианом Шеллом!

Но, естественно, в фильме герои говорят по-английски. Поэтому и Шиллер, и Кончаловский поставили передо мной главную задачу-учить английский язык. В Россию были отправлены коучи, две англичанки, и я постоянно должна была приезжать и заниматься уроками. Текст роли уже был готов. И они вдалбливали в меня не только язык, но еще готовили меня для того, чтобы я хорошо, без акцента, произносила большие серьезные речи в готовом сценарии. Я занималась, но, честно говоря, без особого энтузиазма, так как очень хотела играть в «Зимней вишне», начало съемок которой было запланировано на июль – август и начало сентября. И это чуть-чуть совпадало со съемками «Петра Великого» в Суздале (лишь в сентябре).

Кроме того, мой муж, Максим Дунаевский, был категорически против американского фильма. Боже мой, его просто переколбашивало, когда мы говорили об этом. Я занималась через день, т. е. каждый второй день по 2–3 часа учила язык и готовилась к роли. Потом я, честно говоря, забросила это все в задницу и перестала ездить на уроки.

В этот момент появился Лери Шиллер. Он постоянно приезжал в СССР, жил в гостинице «Националь», ездил на большом лимузине. Он был очень занятой человек, времени у него вообще не было, поэтому наш разговор состоялся в этом лимузине, пока он ехал в аэропорт Шереметьево. (Я в первый раз в своей жизни каталась на лимузине, да еще и в Советском Союзе!) Шиллер вставил мне больших пи***лей, потому что ему сообщили, что я не учу язык. Тот час, пока мы ехали до Шереметьева, он говорил, что я обязана это делать, потому что у него в картине будут сниматься такие звезды, о которых я просто не слышала, а на них молится весь мир.

Я выслушала его внимательно и сказала, как всегда, свою знаменитую фразу: «А на хрена мне всем этим заниматься и учить твой глупый язык? Мне это никогда не понадобится, потому что фильма ты своего у нас в Советском Союзе никогда не снимешь, ты просто это не пробьешь. „Совкино“ тебя не допустит». Я была абсолютно уверена, что никто ему никогда не даст снимать американскую картину в нашей стране. Шиллер, бедный, не знал, что делать. Вмешался, естественно, Андрей Сергеевич Кончаловский, которому тот нажаловался. Но, кроме того, было еще кое-что…

Как интересно Господнее провидение. Как интересны повороты судьбы!..

В это же время у кого-то в гостях я встречаюсь с Натальей Вишневской, хорошей и очень красивой женщиной, прекрасной актрисой, которая работала в Театре имени Пушкина и жила в СССР, но была замужем за французом. Это был французский журналист. Так вот, узнав о моих метаниях, она быстро увела меня в другую комнату, взяла за руки, посмотрела мне в глаза и сказала: «Девочка (она была старше), ты сумасшедшая или как к этому относиться? Какие мысли могут быть по этому поводу? Какие сомнения могут быть? Тебя приглашают в фильм, где снимается Максимилиан Шелл, сэр Лоуренс Оливье, Ванесса Редгрейв, Омар Шариф, Хельмут Грим, Лилли Палмер, звезда на звезде сидит и звездой погоняет, Это даже невозможно себе представить – собрать таких актеров в одну картину, У тебя одна из главных ролей, это твоя возможность, это твой выход в другой мир. И ты говоришь о какой-то смятой вишне?» А про Максима она сказала: «Да он просто ревнует, это абсолютно нормально. Любой бы мужик ревновал, когда бы жене вот так с неба падали такие возможности».

Я услышала Наталью Вишневскую. Я услышала моего дорого мэтра Андрея Сергеевича Кончаловского, которого безумно люблю, уважаю, обожаю с ним работать. Но… Я все равно хотела сниматься в «Зимней вишне». И вот здесь происходит нечто потрясающее. Американская компания выходит на связь с киностудией «Ленфильм», чтобы поговорить с Игорем Федоровичем Масленниковым, режиссером фильма «Зимняя вишня». И предлагают вариант совмещения съемок: в августе я вообще свободна, а в сентябре у меня будет всего лишь несколько сцен в Суздале. Они готовы снять это, предположим, за три съемочных дня (могли даже в субботу и воскресенье), чтобы я могла спокойно сниматься на «Ленфильме». Это вызывало уважение! Молодцы ребята-америкашки! Они могли бы сделать все что угодно.

Но режиссер Игорь Масленников был секретарем партийной организации киностудии «Ленфильм». И на партийном собрании он произнес следующую речь (мне дословно передали его слова): «Я не позволю, чтобы наша великая киностудия и мой замечательный фильм лизали ж*пу какому-то американскому империализму». То есть мне отказали в роли, которая была написана исключительно для меня – это было условием автора сценария для производства этого кинофильма! И получается, что у меня выбора никакого не оказалось, кроме как остаться с фильмом «Петр Великий».

«Мой режиссер» П. Тодоровский и «Интердевочка»

Через восемь лет история с выбором повторилась. И вообще, это не один раз происходило в моей жизни, когда в одну секунду приходится принимать решение. И судьба иногда ведет другим путем, и не случается то, что, казалось бы, должно было случиться (а по сути, не должно было). Здесь я хочу рассказать о моем любимом Петре Ефимовиче Тодоровском, который точно так же, как и Валуцкий, написал для меня сценарий. Петр Ефимович был «моим» режиссером. Я обожаю этого человека, эту истинно гениальную душу искусства. Кроме того, он был и божественной красоты мужчина. У него было все…

Сценарий «Интердевочки» был написан исключительно для Натальи Андрейченко. И случилась такая же непонятная история. Петр Ефимович, зная мой ум, мою ответственность, максимализм и перфекционизм, зная, как я работаю и пашу как лошадь, насколько я образованный человек, очень боялся показать мне неготовый вариант или не самое лучшее («Мы будем делать только самое лучшее» – это был наш уговор, наше решение), поэтому он оттягивал время. Он корректировал сценарий под меня ровно три раза, прежде чем передать его мне.

Его опередил звонок Олега Янковского (разница была в 20 минут): «Наташенька, дорогая, случился очень большой момент в твоей жизни. Я передаю трубку моему самому большому другу и еще хочу сказать тебе, что я очень-очень ревную, пожалуйста, поговори – это Роман Балаян». Блин, известнейший режиссер, обалденнейший человек, я обожаю его работы. Оказалось, что он написал для меня сценарий «Леди Макбет Мценского уезда». Я вообще не знала, к сожалению, что готовятся съемки этого фильма.

В свое время, когда мне было 23–24 года и когда я уже была звезда-звезда-звездища, я сама ходила к Филиппу Тимофеевичу Ермашу, министру кинематографии, буквально стояла на коленях, чтобы для меня поставили фильм «Леди Макбет Мценского уезда» (я как раз была в правильном возрасте: в книге Лескова ей сначала 18 лет, а когда развиваются события, героине 23–24 года). А теперь, когда мне роль принесли, мне 32 года. Балаян сказал, что знает, как я мечтала об этом. Я, помню, заплакала от счастья и сказала: «Да, конечно, да, да, да, только есть маленькая ситуация, наверное, нам надо будет об этом поговорить, Я буду сниматься». Но «ситуацию» про свою беременность в данном разговоре я объяснять не стала.

Не проходит и 10 минут – звонок по телефону. Тодоровский Петр Ефимович. «Наташенька, я не хотел отправлять тебе не самую лучшую версию. Я знаю твой дотошный характер, что ты обязательно докопаешься до каких-либо ошибок. Вот здесь все без ошибок. Я написал для тебя сценарий. Это „Интердевочка“. Я думаю, что тебе понравится. Я отправляю тебе сценарий с курьером. Жду ответа».

Я заплакала. «Петр Ефимович, помогите мне, пожалуйста. Я вас умоляю. Я хочу работать только с вами. Я вас люблю, вы это знаете, у нас с вами тандем. Мы уже все отработали, мы знаем, как работать вместе, я вам доверяю. Петр Ефимович, 10 минут назад я согласилась сниматься в картине Романа Балаяна „Леди Макбет Мценского уезда“».

Пауза. Петр Ефимович говорит: «Наташа, Роман Балаян – очень большой художник. Он очень хороший режиссер. Это потрясающее гениальное произведение Лескова. И, насколько я помню, ты мне говорила о том, что мечтала сыграть Екатерину Измайлову, а министр Ермаш тебя обидел и сказал, что это секс на бытовой основе, и чуть ли не стал к тебе приставать сразу же в кабинете – только потому, что ты принесла ему историю „Леди Макбет Мценского уезда“. Так или не так?» – «Так, Петр Ефимович». (Я плачу.) Он говорит: «Поэтому ты будешь сниматься у Балаяна. Не отказывайся». Так я начала сниматься у Балаяна.

Мужчина на коне. Единственная реплика по-английски. Бунт с детьми А. Тарковского

Но вернемся в 1984 год. Я никогда не забуду нашу первую встречу с Максимилианом Шеллом в фильме «Петр Великий». 3 сентября 1984 года меня на роскошной «Волге» привезли в Суздаль. Эти потрясающие старинные монастыри, эти замечательные церкви, этот великолепный колокольный звон! Это была такая магия!.. А посередине Суздаля возвышалось огромнейшее строение. Алексей Попов, величайший декоратор всех времен и народов (он, кстати, сделал и ресторан «Пушкин», и «Турандот», и много ресторанов с ресторатором Андреем Деллосом, а в то время был просто художником-декоратором) построил в Суздале Кремль – декорацию в настоящую величину с Успенским собором, с Красной площадью, где мы и готовились сниматься. Вы можете себе представить, что эта декорация в 1984 году стоила 5 миллионов долларов…

Меня поселили в потрясающую гостиницу «Интурист», где были все американские, английские и немецкие суперзвезды и актеры. Здесь же жили члены группы, величайший Витторио Стораро, оператор всех времен и народов, который получил три «Оскара», снимал все фильмы Бертолуччи и работал с самыми великими режиссерами на планете…

Меня привели в довольно большой холл этой гостиницы с великолепной парадной лестницей. На самом верху и ровно посередине этой лестницы стоял мужчина невероятной красоты и просто невероятной харизмы. Это была такая личность, яркая, бросающаяся в глаза, с длинными волосами, с горящими, как уголь, черными глазами, вокруг него было огромное количество женщин, и он им что-то очень страстно рассказывал. Я обомлела, остановилась и спросила: «А кто это вообще?» Женщина, ассистентка режиссера, улыбнулась очень странной улыбкой и сказала: «Интересно, как можно не знать, кто такой Максимилиан Шелл? Это оскароносный актер, режиссер, известный всему миру. Кстати, – сказала она с ухмылкой, – он мужа вашего играет, Петра Великого».

Я стояла, обомлевшая, и не могла сдвинуться с места. И такие странные мысли мне приходили в голову. Я почему-то видела его просвечивающееся ЭГО. Боже, с какой энергией он что-то доказывал, чувствуя себя королем! Макс такой удивительный актер, думаю, что он уже в тот момент играл Петра Великого в этом антураже и что-то пытался доказывать окружающим именно с царской точки зрения. Мне это очень не понравилось, и где-то внутри появилась крайне эгоистичная мысль: «Ах вот ты какой, Ну ладно, подождем и посмотрим, как быстро ты потеряешь эту браваду, когда влюбишься в настоящую русскую женщину,» Клянусь, такая странная мысль посетила меня, а Вселенная ее быстро схватила, и закон притяжения Вселенной начал свою работу.

В этот день нас не познакомили. Я готовилась к роли, занималась костюмами и прочим аж до 17 сентября. А 17 сентября произошла замена режиссера, потому что Лери Шиллер снимал в Вене с сэром Лоренсом Оливье сцены из фильма по 17 дублей. NBC не могло ему этого простить, и поэтому на площадке вдруг появляется режиссер Марвин Чомски. Кстати, три притопа, два прихлопа, несколько слов на русском языке, как и Шиллер. При этом у Шиллера семья еврейская, их эвакуировали из Киева перед приходом фашистов. А Марвин Чомски был родом из СССР. У всех, короче говоря, были наши корни. Это было очень смешно.

17 сентября был очень особенный день – всех актеров собрали, чтобы представить друг другу. Был такой потрясающий день, теплый-претеплый, бабье лето неимоверный красоты в Суздале. Встреча проходила на огромном поле, заросшем травой. Боже мой, там было такое количество свободы!.. Здорово, что выбрали именно это роскошное поле для нашей встречи. Обстановка была свободно-неофициальная. Актеры медленно собирались, их подвозили ассистенты. А вдалеке на огромной белой лошади сидел безумной красоты человек. Когда я подошла ближе, я поняла, что этот человек и есть актер, играющий Петра Великого. Я тогда еще удивилась, что я не знаю его. Ведь у нас во ВГИКе, когда я училась, был обязательный просмотр классики международного кинематографа. Проблема состояла в том, что это была первая лекция – начало было в 9:15 утра. Я уверена, что, когда показывали «Нюрнбергский процесс», за который Максимилиан получил «Оскара», я просто была на съемках или не смогла проснуться так рано – поэтому фильма не видела.

Я набралась смелости, которой мне, как всегда, не хватало, подошла к его лошади, подняла голову, поймала его взгляд и произнесла очень серьезным тоном: «I'm very angry with you» («Я очень зла на тебя»). Мужчина был введен в состояние шока и медленно спустился с лошади. Он сделал несколько шагов ко мне и спросил: «Why?» («Почему?») Я ответила: «Why did you send me to the monastery?» («А почему ты отправил меня в монастырь?») Если бы я не сказала эту фразу, я бы никогда не обратила на себя его внимание. Но произнесла я ее по необходимости, ибо по-английски больше ничего не знала. Эта была реплика из роли 60-летней Евдокии Лопухиной, когда Петр сослал ее в монастырь.

Он, конечно, не понял, что это единственное, что я могла сказать… Но он крайне заинтересовался этой странной русской. И как потом определил, «Наташа была единственной из русских, которая всегда улыбалась и всегда была счастлива». Вот такое у нас было интересное знакомство.

И отношения стали развиваться довольно быстро, хотя встречались мы практически только на съемочной площадке. Дело в том, что съемки у нас были очень ранние, около 5 утра (иногда даже в 4) – почти каждый день уже надо было сидеть на гриме. Грим серьезный, исторический, парик долго клеится, старинные костюмы занимают огромное количество времени. Мне часто накладывали страшный грим для соблюдения возраста. Мне обмазывали все лицо клеем, потом сушили его феном, а затем заставляли делать различные гримасы, чтобы на лице появлялись настоящие, въевшиеся в кожу морщины. Это было так больно, я вам передать не могу! Когда я играла молодую Евдокию Лопухину (в возрасте 16,5 года), мне делали подтяжку на лице. Это было еще страшнее и больнее – лейкопластырем натягивали кожу лица и прятали его под париком. Я всегда ненавидела гримироваться. Я всегда ненавидела что-либо на своем лице, наверное, оттого, что меня гримировали с 17 лет. Так вот, хочу сказать: как же соответствует действительности английское выражение to wear a makeup («носить грим»). Именно «носить»!

Макс приходил на грим в районе шести, потому что он звезда и мог поспать подольше. А вот таких, никому не известных чупимуриков, как я, вызывали часто к 4 утра. То есть гримировали сначала чупимуриков, а потом уже шли звезды. Съемка начиналась железно – в 8 утра.

Макс начал меня приглашать на ужины в маленький, безумно уютный ресторан, куда было разрешено ходить только иностранным подданным. Ресторан располагался в старинном монастыре, и идти к нему надо было минут 20. Нам не разрешено было общаться с иностранцами – только на съемочной площадке в рабочей атмосфере. Это было очень сложно. Когда ты, предположим, играешь одну из главных ролей, тебе иногда хочется порепетировать или что-то обсудить… А как? Эта задача, конечно, была не из легких. Мы могли пойти пообщаться, но только в присутствии переводчика. Когда Макс меня неожиданно приглашал на какие-то ужины, я искренне искала переводчика, но часто не могла найти, и мы отправлялись в это путешествие вдвоем (смелая я женщина, конечно, отважная)…

В ресторанчике была замечательная кухня, подавали какое-то удивительное мясо с картошкой в горшочках. Макс был просто в восторге, он говорил, что нигде на Западе ничего более вкусного и прекрасного не ел. Специально для иностранцев стелили роскошные накрахмаленные белые салфетки. И поскольку под рукой не было ничего другого, то именно на этих салфетках мы рисовали друг другу рисунки для того, чтобы каким-то образом объяснить, чего мы хотим, о чем мы говорим, как-то подсветить наши чувства. Как жалко, что я не сохранила эти божественные рисунки.

А потом были длинные вечера с Максимилианом Шеллом при свечах. Он обожал свечи. На столе всегда стояло минимум пять красных свечей безумной красоты в подсвечниках. Это было уютно, это было замечательно. Мы сидели друг напротив друга, а между нами на столе лежал Оксфордский словарь. И когда мы общались, практически каждое слово приходилось искать в словаре.

Часто вечерами величайший оператор и друг Максимилиана Витторио Стораро готовил для своих друзей и помощников (а операторская группа была большая) настоящие итальянские спагетти. Позже, приезжая к нам в Лос-Анджелес, он тоже угощал нас этим вкуснейшим блюдом собственного приготовления. Кроме ужина, Стораро обязательно устраивал показ фильмов. Мы смотрели работы самых больших режиссеров планеты: американские фильмы, всю итальянскую и французскую классику… особенно все любили фильмы Андрея Тарковского.

Я училась каждое мгновение, сравнивала, как работают в моей стране и как работали американцы, с какой точностью, как у них все организовано тик-так, по секундам. У них жесточайший и потрясающий график, учитывающий все твое время, даже если ты не занят на съемочной площадке. Кстати, все американские кинокомпании являются страшными собственниками: ты принадлежишь им с того момента, как с тобой подписан контракт. Ты просто автоматически являешься их собственностью. Поэтому выехать из Суздаля у меня не было абсолютно никакой возможности, даже если совсем не было съемок. Я очень скучала по своей семье, безумно скучала по Митюше, много снималась, а потом сидела и ждала.

Но с Максом мы встречались постоянно, роман наш разгорался, сердце трепетало. Близких отношений у нас не было, мы каким-то образом это довольно долго оттягивали. И мне это очень-очень нравилось. Изучение английского языка, другой профессии, вернее другого посыла, подхода к актерской игре, происходило очень быстрыми темпами. И, конечно же, мне это было безумно-безумно интересно.

Компания NBC предоставила киностудии специальных поваров, нас кормили на площадке. NBC, конечно, обладала потрясающими возможностями, и было все: витамины, салаты, ягоды посреди зимы в Суздале. Это было просто невероятно! Но несмотря на великолепнейшую еду, которой нас заваливали, мы с Максом вечерами все-таки вырывались в наш любимый-любимый старинный суздальский ресторанчик, где были счастливы. Мы держали друг друга за руки и разговаривали, разговаривали, разговаривали, стараясь лучше узнать друг друга.

Но человек раскрывается в поступках больше, чем в словах. Однажды Макс предстал настоящим мятежником, бунтарем, борющимся за права человека. К нам на съемки повидаться с Максимилианом приехали дети Андрея Тарковского, который на тот момент уже уехал и жил в Италии. (После отъезда Максимилиан очень поддерживал его семью, в том числе и финансово, он верил в этого человека и режиссера.) И вот обо всем договорились. Дети приезжают. Поздняя ночь. И вдруг их не пускают в отель. Просто было дано такое указание, что детей эмигрантов нельзя селить. Их не пустили, и все. Макс не знал, что делать. Ему не разрешили забрать их к себе в номер, большой, трехкомнатный. Да в этой гостинице вообще было много свободных номеров, потому что компания арендовала весь отель, чужих людей не было, внутри жила только съемочная группа, огромные звезды и обслуживающий персонал картины.

Макс вышел с детьми на улицу и сказал, что в отель он не вернется, пока мы их не устроим. Мы вместе блуждали по городку-деревне, стучались в дома, я пыталась найти комнату, чтобы дети каким-то образом разместились. Но было очень поздно, и никто не отвечал. Совершенно невероятным образом мы нашли какую-то машину, полугрузовик. Макс заплатил какие-то сумасшедшие деньги водителю, посадил детей и сказал: «Хотя бы отвезите их на трассу». Дал им деньги, чтобы они могли доехать домой…

На следующий день был такой скандал, что директор с русской стороны испугался безумно. Макс сказал, что он отказывается сниматься в стране, где детей величайшего режиссера всех времен и народов Андрея Тарковского ночью выгоняют из гостиницы (а дети были подростками в это время). Назвал это позором и настоящим террором.