Текст книги "Тонкая нить (сборник)"

Лето 2005

Витьке пришло приглашенье из Америки. Прямо сейчас – ехать в колледж вместе с матерью. Сопровождала их в посольство. Сказали там правду – что я ихняя соседка и бывшая Витькина учительница. Про киборга договорились молчать. А то решат – психбольной вундеркинд. Я крутилась, рассказывала о сломе дома, о переезде. Выторговала вот что. Витька будет пока здесь учиться в колледже при посольстве, получать именную стипендию. Его будут отвозить-привозить. У них один мальчик в Серебряном бору живет. Зинаида Кеворшевна станет ездить с сыном, учить язык, работать там в столовой на раздаче, питаться и получать зарплату. Это на год или на два. Идучи домой, мы смеялись: до тех пор Витька успеет сконструировать противоартемную защиту из космоса. До тех пор либо ишак помрет, либо эмир помрет, либо Насреддин помрет.

А мне так больше нравится. Что я там, в Америке, забыла. Может, еще и ехать не придется. Но только как Евгения Леонидовна обещала, так и сбывается. Хорошо, у меня уж было куплено праздничное платье.

Ага, это я ее подвигла, не то явилась бы моя голубка на пир в непраздничных одеждах. Пошли в магазин «Пышка» на Большой Никитской. Мерили драгоценные немецкие льняные костюмы на низенькую ширококостную фигуру. Она ко льну неравнодушна. Взяла платье с длинным жилетом. Несла покупку на вытянутой руке, испуганно глядя голубыми льняными глазами. Так шарахалась от машин, будто это уже Нью-Йорк. И вдруг у меня родилась дерзкая мысль: никакого гениального отца у Витьки не было. Довольно и того, что у него гениальная родина.

Уезжать в это лето не приходится – сорок девятый дом на осадном положенье. Осторожные тени призывников Антона и Вовки бродят ночами по моей квартире. Шлепают по линолеуму босыми пятками, помнящими речной песок. Записка Антона цела в компьютере. Однажды рядом с ней выскочило на миг: здесь хорошо. Кому и где? теням в моем жилище? или душам в запредельном мире? Я свято верю в хладнокровное исчадье ада – Артема Балабанова, античный профиль коего иной раз появляется у меня на мониторе. Верю в темноокого ангела смерти Руслана Золоева. Его нежное лицо на моем дисплее постоянно. Верю в магическую силу серебряного браслета и резных четок, защищающих от вредного воздействия сорок седьмого дома… Так говорят Георгий Алексеич и Женя, которые никогда не лгут. В нашем дворе прошло лишь немного лет с сотворения мира. Полчища демонов и херувимские рати катятся волнами через него. Трубы трубят: Серебряный бор! Мы с Женей там пропадаем. Идем мимо толстой сосны у входа – лиловый с развилкою ствол. Не сосна, целый дуб, и Женя дриада этого дерева – дереву так хорошо. По тропке в низину, с обеих сторон боярышник. Легче листьев ладонь этой женщины. Листья не дрогнут, глядя, как падают лепестки. Теперь по мосту над длинным заливом Бездонки. Он отразит многоцветную юбку, что от шагов расплескалась, как флаг на ветру. Дальше к поляне, вглубь леса, ко старому пню. Кругом – молодая поросль кленов. Здесь птица сто раз повторит то, что хочет сказать. Солнце идет с одного конца поляны к другому. Время летит, ничего не отъемля от жизни.

Женя любит Глеба, Глеб любит Женю. Я любим ими обоими. На мой холодный дом больше не подует западный ветер, вызывающий дурное настроенье. За драгоценное время до слома дома мы успеем узнать привычки и мненья друг друга до мелочей. Витька больше не работает в «мастерской». Занят разработкой компьютера четвертого поколенья. Ему пишут, Женя отвечает по-английски. Показывала письмо от Билла Гейтса. У ней новый план – отыскать настоящего разработчика нашей программы. Во-первых, пусть поработает в хорошей компании. Во-вторых, пусть поможет достать Артема. Клин клином вышибают. Тася подружилась с Наташей. Та всего на год старше, это не в счет. От Руслана осталось одинаковое во всех наших компьютерах изображенье – с браслетом в правой руке и четками в левой. От Антона и Вовки – обширная иконография.

Про кого забыли? про меня забыли. Ни один волос на вашей голове не уцелеет без соизволенья Артема Балабанова. Надеюсь, мое изображенье с гантелями вы тоже растиражировали в своей довольно разветвленной и неплохо от меня защищенной локальной сети. Смотрите и трепещите – грядут новые потрясенья, в буквальном и переносом смысле.

Наш дом шатается. Особливо по утрам. Глеб просыпается от звона металлических тибетских висюлек под моей люстрой. Это Артем делает зарядку, его злая энергия сотрясает воздух. Гляжу: а что, потолок еще не лопнул? Хоть бы и лопнул – мера моего счастья исполнилась.

Конец августа, через несколько дней в колледж. Надо действовать, пока киборг дом не обрушил. Я проследил за ним на рабочем месте. Вышел на парня по кличке Димыч, фамилия Околелов. Он, больше некому. От слежки через мобильник Артема переключаюсь на номер Димыча, 8 (926) 216-35-11. Проводил до дому, узнал электронный адрес. Послал сообщенье: «Ко мне, похоже, попала твоя интеллектуальная собственность. Пришли для контроля пароль программы, которая может следить за человеком через мобильник». Ответил верно, спросил, как ко мне ехать. Мать засуетилась. Что есть в печи – то на стол мечи. А Димыч с порога за пульт. Два часа программу до ума доводили. Сколько кому лет, разбирались потом. Ему двадцать два. Самое оно. Показал ему письмо Билла Гейтса и пригласил сотрудничать. Больше у нас люстры дрожать не будут.

Осень 2005

Я привез вещички в шестьдесят пятую квартиру сразу как получил ордер. Врезал замок, установил компьютер и умотал в отпуск. Вернулся в сентябре, решил с ходу посмотреть электронную почту. На дисплее – тот чеченец, с серебряным браслетом в одной руке и резными четками в другой. Убрал чеченца. За весь месяц мне на сайт пришло единственное сообщенье: сволочь. Хотел смонтировать материал, отснятый в Испании. Поставил диск – пошла запись штурма этой квартирки. Сменил пластинку. Репортаж об освящении свинарника, сделан мной перед отъездом. Вместо него какие-то зеленые горы и мальчишки с гранатометами. Плюнул, выключил, лег спать. Проснулся среди ночи. Заунывный мужской голос завел какую-то мусульманскую тягомотину. Полтергейст… только этого не хватало… Утром встал с тяжелой головой, вышел на балкон. Желтый лист ткнулся мне в полу халата. На соседнем балконе молодая девчонка демонстративно играет серебряным браслетом и резными четками. Сбежал в комнату, включил компьютер. Увидел вчерашнего чеченца и взвыл.

Скис, тряпка ты эдакая? Да ты квартиру только потому получил, что я тебя, слабака, на мониторе в шестьдесят пятое окно перетащил. Думал, вы там на телевиденье все прожженные. Нафиг мне нужна такая пятая колонна.

Зима 2005–2006

У Георгия Алексеича пошла писаться большая вещь, так что штаб теперь у нас с Глебом. Под нами Тася. Димыч поначалу занял удобную позицию на ее балконе, чтоб в порядке разминки наезжать на Марата. Ради того переконструировал пульт дистанционного управленья, прилагаемый к цифровому телевизору. Пакостя клиенту, увлекся. Спустя порядочное время оборотился в комнату – неверную деву ласкал армянин, по имени Рубен. Будучи оскорблен в лучших чувствах, Димыч сменил сорок восьмую квартиру на семнадцатую. Там сейчас по старой памяти живет Наташа. К счастью, наезд с карманного пульта уж отработан, и покой Марату только снится.

Рубен – это я. Работаю в угрозыске. Живу на Живописной. Если думаете, что я одобряю всю эту мусульманскую свистопляску – ошибаетесь. Евгении Щебетовой неплохо бы пришить срок за соучастие. Эти одиннадцать взрывов я на нее еще повешу. Сказки о киборге пусть расскажет суду.

Чего они колготятся. Ну посадили чеченца, эка беда. Поделом вору и мука, не разбойничай. Моя забота – Витьке в колледже лишнюю котлету подложить, и то он с тарелки скидывает. А негр с ним за столом сидит – тот съедает. Что негр, что чеченец.

У меня пошла писаться большая вещь. Чем бы еще смог занять свою старость – страшно даже подумать. После периода бурного общенья вернулся к затворничеству. Научился слышать голоса друзей на расстоянье.

Ну да, мы с Димычем ему транслируем через городскую телефонную сеть. При обеих трубках, лежащих на рычагах. Мать печет пирог с творогом. Я веду прием снизу, от Таси. Там Рубен сердито ворочает мозгами, замышляя против Евгении Леонидовны. Насчитал откуда-то одиннадцать взрывов. Семь рюмочек по гривенничку – рубь семь гривен. А что, Димыч меня научил. Сейчас выведу его на фиг из сорок восьмого окна. Хотел перекинуть в шестьдесят девятую квартиру к Светлане. Но Околелов сразу воткнул. Схватил меня за руку – ты что… там сейчас такой возникнет блок… такая образуется горючая смесь… сотрудник угрозыска с ментом… не расхлебаешься… И мы его в корзину. Понадобится – вернем.

Родители Таси покатили на меня баллон. Девчонке уже восемнадцать, слом дома на носу. Расписывайся, прописывайся… Говорю им – расписывают и в шестнадцать, и раньше. Смотря по обстоятельствам. Какие тебе еще обстоятельства… Я зажмурил глаза, хорошенько потряс головой и вытряс из нее Тасю. Но доказательства соучастия Евгении Щебетовой в террактах продолжаю собирать по крупицам. Пока оснований для предъявления обвиненья нет. Тася, когда проболталась, тут же от своих слов отказалась. У нас, дескать, была такая игра, будто можно с пульта управлять взрывным устройством. Я, говорит, записала на видео репортаж о штурме шестьдесят пятой квартиры. Где запись? один парень заиграл. Только остался сам чеченец на дисплее. Браслет и четки – вот они. Засняли их и упражнялись в компьютерном монтаже. Хорошая легенда, неглупая девчонка. Набралась от этой банды интеллигентов.

Я же предупреждал – с Рубеном поосторожней. Даже из корзины продолжает возникать. Мы с Витькой прочесали окна сорок седьмого дома. В частности, обнаружили старую тетку, которая все это придумывает. Но главное – откопали в девятой квартире молодую армянку с канареечным именем Кнарик, которое моя программа перевела как Лира. Витька поймал Рубена по его мобильному и перетащил в клетку к канарейке. А той внушил, чтоб запретила мужику раз и навсегда заниматься расследованием, вертящимся вокруг нечаянных признаний красивой Таси. Вопрос исчерпан.

Весна 2006

Мы с Тасей, оказывается, учимся обе в институте связи на Народном Ополчении. Она сейчас на втором, я на третьем. Сталкиваемся лбами в облупленных коридорах, где толкаются боками парни-приколисты. У того серобуромалиновые шерстяные косицы вплетены в длинные волосы, у другого на переносице золоченый декоративный зажим – по бокам фальшивые бриллианты. Где-то после обеда Тася звонит мне по мобильному: ты где? В туалете на четвертом этаже! Солнышко на березах под окном. Ну что, пошли? Ага, хватит учиться! Бежим, оступаемся со снежных бугров в весенние лужи. Пока все не страшно. Кому это нужен обязательно Димыч или вынь да положь Рубен? на кой? Евгения Леонидовна все усложняет. Недолгое преподаванье ее испортило. Из квартиры Глеба Андреича не гонит, но велит убираться у Георгия Алексеича. Говорит, в порядке послушанья. И Тася со мной ходит. Куда иголка, туда и нитка. Родители ее задолбали.

Явились обе-две. Тряпки в лапки, согнули спины, показав остатки летнего загара – и пошли по моей тесной квартирке. Замотали головами, светлой и темной. Свет шел от Тасиной светлой головки. Гонец, скачи во весь опор через леса, поля, пока прибудешь ты во двор Дункана-короля. Спроси в конюшне у людей, кого король-отец из двух прекрасных дочерей готовит под венец. Коль черный локон под фатой, домой скорей лети, а если локон золотой, не торопись в пути. В канатной лавке раздобудь веревку для меня и поезжай в обратный путь не горяча коня. Витька говорит, что Тася похожа на принцессу. Согласен со своим юным другом.

Я, киборг, устал глядеть в окна мятежного сорок девятого дома. Глазастая Женя нашла себе если не старика, то около того. Золотоволосая Тася тусуется с кем ни попадя. Держать в узде… не позволять им быть счастливыми по своему усмотренью…

В Америку уеду не насовсем. Лет на пять, не больше. Вернусь двадцатилетним, Димычу будет двадцать восемь. Идем по длинному мосту из Строгина. Навещали Димычевых родителей. У нас так мало времени, столько нужно обсудить. Под мостом тянется песчаная коса почти до Серебряного бора. Раньше ходил паром, теперь – не знаю. Ивняк в пуху, апрель. Мы все будем один другого счастливей. Застрелись, Артем.

Лето 2006

Вот так и живем. Мы с Глебом в пятьдесят второй квартире, Димыч с Наташей в семнадцатой. Собрались нас переселять. Витька исхитрился поставить виртуальный занавес между домами. Создал видимость обычной жизни. Киборг, сползающий в безумье, не догнал. Да и волынка тянулась недолго. Марат уж дорвался до распределенья жилья. Марату и Раздолбаичу – в элитном доме. Остальным следом за блатными – подъезд в стандартном современном. Все заспешили переезжать, пока начальство не передумало. Наша теневая семья разорила государство на две двухкомнатных квартиры. Мне – мое, Глебу – Глебово. Только так. Димыч ответственно проверил с пульта Витькиного ноутбука, полностью ли осуществился исход. Тася с Наташей для верности обошли подъезды и подвалы. Собрали две корзинки ничейных кошек. Мы стали под окном у Артема, подперев спинами стену. Витька поставил на колено открытый ноутбук и снял защиту с покинутого гнезда.

Верно. Я снял с нашего любимого дома компьютерный щит. В тот же миг его рвануло к такой-то матери. На дисплее у меня полыхнуло, компьютер взвыл сиреной. Я сложил ядерный чемоданчик. Мы пошли прогулочным шагом к автобусной остановке.

Вот именно. К той самой троллейбусной остановке, на которую Артем не велел мне ходить два с половиной года назад, когда был не совсем еще киборгом. Димыч протестировал каким-то приборчиком провода над нами и констатировал: тока нет. Мы поплелись дворами на проспект Жукова, как я в то утро, от которого пошел отсчет времени. Шли, а народ метался, словно атомная война началась. Сигнализация в машинах надрывалась. Пожарные авто мелькали то и дело промеж домов.

Нас встретил запах знаменитого материного сливового пирога. Мужчины поцеловали распаренную руку Зинаиды Кирилловны, как без спросу переименовал ее Георгий Алексеич. Мама при нас позвонила директору колледжа и дала отмашку заказывать билеты на самолет. Сели к столу есть вкуснющий холодец с хреном. Где это мать так выучилась готовить – хрен ее знает. Глеб Андреич откупорил бутылку кагора, и он мне тоже зверски понравился. Мы показали матери видеозапись взрыва. Она замолкла до конца вечера.

Запах валерьянки от Зинаиды Кирилловны слышала только я, плетя сказки о Витькином будущем. Почему они обратились в пророчество – поди знай. Сейчас она отрастила длинные волосы, темно-русые с проседью. Глаза – голубые цветы на скуластом лице. Глеб написал с нее портрет и назвал «компьютерная мадонна».

И я туда же, написал о ней повесть. Писалось трудно. Простушка с бездонным взглядом, не она ли та Россия, которой мы взыскуем? не добрый ли знак происшедшая с ней перемена? Пусть не отрекутся от них обеих гениальные сыновья, не падут на их головы новые униженья. Мы проводили Витьку с матерью в аэропорт. Компьютерная мадонна всплакнула на Женином плече.

Компьютерная мадонна плакала на моем плече. Вдруг встрепенулась: ключи! Достала из сумки, сунула мне в карман. Квартира отдана нам с Глебом в распоряженье. Мы туда вселили Тасю с кошками. Витька из Америки прислал им привет по халявной электронной почте.

Осень 2006

Я уничтожил их… упрямую Евгению Щебетову, седого графомана… архитектора горбатых мостов… безобразного подростка с алкашкой-матерью… падкую до армян блондиночку… пошли вослед чеченцу и обритым наскоро новобранцам… подружка забритых парней отправилась на свиданье с ними… и любитель йогуртов – ас Околелов…

Ты, маньяк компьютерный, даже не заметил, как я ходил перед взрывом с бегунком – увольнялся. Скажи, на работе висел мой портрет в траурной рамке? нет? то-то. Еще до Витькиного отъезда я получил лабораторию в фирме «Моторола». Здесь, в Москве. Буду ждать к себе Витьку. Ты мне без надобности. Сползай дальше в психболезнь. Я не при шлю тебе на сайт новых фоток всех наших. Вот они – у меня в компьютере. Витька в аудитории Принстонского университета. Зинаида Кирилловна с собакой Авкой. Наташка с Тасей на роликах. Женя с Глебом в Питере возле крытого моста с движущимся полотном – построено по проекту Глеба. Георгий Алексеич на книжной ярмарке, подписывает читателям свою книгу. Я в фирме на фоне еще не серийной компьютерной техники. Живи, не знай о нас, не садись снова нам на хвост.

Не вышло по Димычу. Человек предполагает, а Бог располагает. Вчера столкнулась с Артемом носом к носу. Несся колбасой к выходу из продуктового магазина на углу Жукова и Глаголева. Я как на грех входила, по пути из церкви на обрыве. Глеб жалеет: построенный два-три года назад дом ее скрыл. Ну вот, встретилась с киборгом глазами, невольно улыбнулась. Как там – в сени прямо побежала и царевну повстречала… тут ее тоска взяла, и царица умерла. Снаружи грохнул взрыв, стекла вылетели. Я как выскочила, глаза выпучила, но киборга было нигде не видать. Аннигилировался вчистую.

Теперь-то на моей бывшей работе и впрямь висел портрет в траурной рамке. Останки нашего лучшего друга все же нашли и идентифицировали. Витька написал рок-оду на смерть киборга и прислал мне на сайт вместе с музыкой. Нотную грамоту освоил там, в Америке. Запрашиваю его согласья убить злую программу. Ответ пришел – no problem. Будем надеяться, что такой монстр больше не родится. Мы собрались потусоваться у Жени с Глебом. Я исполнил импровизированный танец в память компьютерного сатаниста. Потом разошелся и почтил галантным поклоном Женин портрет, написанный Глебом. Клево намалевано. Глеб сказал – какой пластичный парень. Мог бы еще добавить, что у меня нерядовое чувство ритма. Сплясал им жигу, чтоб не сомневались.

А мы и не сомневались. Я всегда Глебу говорила (всегда – это чуть больше года), что Димычу надо в ансамбль «Оранжевая Ирландия». Рыжий, как апельсин. Мой портрет и правда клевый. Глазами похож на брата моего Руслана. Глеб согласен. Когда писал – мысль о нем витала в воздухе.

Дух чеченца переселился ко мне в новую квартиру. Прошел сквозь стены и витает в воздухе. Вздыхает по ночам, гнусавит молитвы. Я приволок из Останкина сверхчувствительную пленку. Явственно обозначилось – сидит в углу на корточках. Поначалу я дергался, потом привык. Моя локарнская нищенка. Пусть находится.

Зима 2006–2007

Ребяты в Америке чумовые – в каждой школе полисмен. Пришли к Витьке на день рожденья и давай тортами кидаться. Девка негритянка, зараза здоровенная – обеими ногами на пружинный матрац, и давай сигать, как в цирке. Дом несерьезный, пол ходуном ходит. Оба этажа наши. Того гляди от себя к себе же провалимся. Зимы как следует нет, а так – ни два ни полтора. Во сне снег вижу. Лошадь на центральной усадьбе у магазина стоит, в санки запряжена. Мужик ящики с водкой сгружает. Я рюкзак с хлебом на спину одела, а лыжи одевать не спешу. Корочку в кармане припасла. Губы у Каурки теплые, глаза слезятся. Глажу ей челку, пока дядя Ефрем не заругался.

Мать по-английски так и стрекочет. Я ей на компьютере немножко показал – пошло впрок. Делать сердешной тут нечего, работы нету. Сидит, играется. Евгении Леонидовне английскими буквами письма пишет. Шибко грамотная. Собаку на свалке подобрала, вымыла собачьим шампунем – целуется. Будто я ей вниманья не уделяю. Не собаке, а матери. Пусть не врет, что я к матери как к собаке отношусь.

Это я сама от лени разбаловалась. Витьке учиться не даю. Не вытерпел, устроил меня по старой памяти в столовую на раздачу. Весь университет на ноги поставил. У меня, говорит, мать тоскует. А то я тоски не видала. Я ее, сынок, столько видела, что не приведи Господь. Еда здесь вся ненастоящая. Гамбургеры как из опилок спрессованы. Витька ест, ему только подавай. Собака – та отказывается. Ее небось не проведешь.

Я бы вообще не пил не ел, а только учился. Хлебом не корми. Принстон – это для принцев. Каждая лужайка – принцам в мяч играть. Каждый гамбургер можно на серебряном блюде под серебряной крышкой подавать. Ладно, заврался. Кругом сплошная демократия. Всем годятся одноразовые тарелки. Поел – выбросил. Только факт, что кругом одни гении. Куда меня занесло – аж страшно.

На месте покойного сорок девятого дома строят такую махину – аж страшно. Программу свою я стер, и сорок седьмой дом им пришлось рушить самим. Обычным способом, техника вроде леонардовской осадной машины. Обнесли забором, чтоб ничего не растащили. Сложили чугунные батареи в один уголок, газовые плиты составили в другой. И давай – тюк да тюк. А замок пани Евгении взлетел на воздух со всеми легендами и привиденьями. Нет, не со всеми. Не знаю, является ли Руслан Марату – у нас бывает. Как соберемся вместе… вот вчера у Георгия Алексеича… поставили диск с классической музыкой… а там его голос. Я абрека в живых не застал, но так Женя говорит… Ей ли не знать – они друг в друге души не чаяли.

Свадеб у нас не будет. Мы с Глебом к бумажкам равнодушны, Димыч с Наташей тоже по-современному. Тася тасует свою колоду и притом цветет тонкой благородной красотой. Георгий Алексеич зовет ее Златовлаской. Дает абсолютную гарантию, что к ней ничто грубое не пристанет.

У меня перед глазами золотые волосы. Соскочил не то на одно, не то на два поколенья вниз. Разложить нашу компанию по полочкам не удается. Гожусь в деды Витьке, Димычу и двум девушкам. Глебу с Женей – в отцы. Зинаиде Кирилловне никак не довожусь. Разве что сыном, если она и есть Россия, к чему все более склоняюсь. Собаке Авке прихожусь терпеливым собратом. Выпал из своего возраста, выполз из старой кожи. Вписался в мир компьютеров, мобильников и заокеанских рейсов. Зеленые горы, золотые волосы, оранжевая Ирландия. Мои цветные сны. Мои девять жизней.