Текст книги "Подвижницы. Святые женщины нашего времени"

Вера

Сошествие во ад. Иисус Христос выводит Адама и Еву из ада. Фреска в монастыре Хора.

В эпоху гонений на церковь в СССР, занявшую почти весь двадцатый век, многие христианки решались на отважный шаг: принять монашество. Это было подобие самоубийства. Ведь монашество – тоже самоубийство, но в Боге. Отказ от человеческого – семья, карьера, собственность, – ради божественного: спасение. Что такое спасение, человеку неверующему не объяснить в двух словах. Подвижницам постарше, которые уже в начале гонений были монахинями, было немного проще. Они еще до революции вкусили божественной сладости монашества и уже знали, за что платят, отказавшись от уюта и покоя обывательской жизни. Но как быть девушке, выросшей уже в советском обществе, хотя и рожденной в христианской семье? Для того чтобы такая душа, порвав мирские сети, убежала ко Христу, нужны чистая душа и сильная воля.

У монахини Ермогены все это было.

Родилась Вера Сергеевна Заломова в 1905 году. Мать сразу же увидела, как Верочка отличается от сестер. Бывает – проснется на темнозорьке, и копошится, и лепечет что-то тихо-тихо. Родители очень беспокоились: вдруг болит что у ребенка или она в не в своем уме? Разные болезни предполагали. Однажды мать подсмотрела: Верочка встала, вскинула ручки… а потом села и стала играть, что-то перебирать, то смеясь, то всхлипывая.

– Какая интересная растет! – с тревожным чувством вздыхала мать. – Как бы узнать, что из нее выйдет…

Когда подросла, родители с удивлением обнаружили, что Верочка – вовсе не тихоня, а страстная и очень самостоятельная девочка с сильной волей. Страсти тянули в свою сторону, воля – в свою. Верочка, сообразив, что гибнет от желания, принималась рыдать, почти себя ненавидя. Каждый проступок она переживала очень сильно. Рыдала Верочка подолгу и, кажется, плакать любила. Так душевные сосуды освобождались от тяжести греховных впечатлений и желаний. Чистота возвращалась, в душе воцарялся мир.

К. Е. Маковский. В мастерской художника. 1881. Москва. Государственная Третьяковская галерея.

Однажды, семи лет, Вере захотелось сладостей. Увидела их в старом буфете. Можно было бы спросить у мамы, но та не разрешила бы, а велела подождать до ужина. Однако сладостей хотелось сейчас, немедленно. И вот Вера взобралась на стул, открыла дверцу буфета… и вдруг изо всей силы ударила себя правой рукой по левой. Так сильно, что чуть со стула не упала. Вера снова ударила непослушную руку, словно та была во всем виновата, еще раз, потом закрыла дверцу (рука раскраснелась от удара), слезла со стула, поставила его на место. И вроде бы – ничего не было. Но недовольство собой осталось. Остался и постыдный привкус несъеденных сладостей. Боль от удара победила желание и отвела грех. – Да что ж я все делаю, чтобы плохо было… В записках, оставленных уже пожилой монахиней, есть интересное упоминание: память у Веры была слабая. Запоминать учебный материал ей было трудно. Но учиться девочка очень хотела, просила Бога, чтобы помог ей успевать по всем предметам в школе. И без помощи Божией не оставалась. Поначалу успехи Веры шли не от способностей, а от усидчивости и умения трудиться, к которым в большой семье приучишься даже нехотя. Вера подрастала, а дел становилось все больше.

Одним из домашних послушаний Веры было таскать мешки с яблоками и огурцами на продажу. Торговля эта была незаконной, но без нее семья не сводила бы концов с концами. Так что приходилось рисковать. Милиция во все времена одна, им делов-то – напугать и поживиться. А если торговцы – дети, напугать их нетрудно. Приходят милиционеры на рынок, пугают, отбирают, разгоняют. Вера дрожит от тревоги: мешок огромный, надо и товар сохранить, и успеть сбежать от милиционера. Случалось, что и плакала. Плакала и молилась – Господь, видя обстоятельства, без помощи не оставлял. Но как горько было сознавать и эти незаконные яблоки с огурцами, и свою худость, и неограниченную власть милиционера. Просто ад на земле. Неужели нет другой жизни? В церкви говорят, что есть. И Вера ходила в церковь. Молилась, просила Христа о помощи и наставлении. Ей вообще нравилось в церкви: там красиво пели певчие, перед иконами горели свечи и царил тихо-торжественный дух. Там был мир, свет, радость – вот так просто: мир, свет, радость… И домой унести хочется, но как? Вера считала, что у Бога можно выпросить все.

В семнадцать лет, в 1922 году, Вера закончила школу с отличными отметками. Ей очень хотелось получить высшее образование. Хотелось рассказывать людям о Боге не от себя, а в качестве преподавателя, обладающего систематическими знаниями. В те годы у многих было чувство открывшейся катастрофы. Ровесники Веры уходили из Церкви – разуверялись. Власть поддерживала и насаждала атеистические настроения. Вера намеревалась противостоять власти словом. Но «по социальному положению» путь в высшую школу Вере был закрыт. Пришлось поступить на завод, чернорабочей на паяльную фабрику, чтобы получить от завода путевку в вуз.

От дома до работы – пять километров. Их надо преодолеть, желательно бегом. Вера вставала на темнозорьке, спешила к ранней обедне, с половины уходила – не опоздать бы на работу! Наступал обеденный перерыв, Вера снова бежала в храм – на вторую половину уже поздней обедни. И так – каждый день. А еще домашние дела, мытье-готовка, помощь домашним… Что для Веры значили это разорванные во времени обедни, в полусонной голове соединявшиеся в одну, как две половины, можно только догадываться.

Вскоре Веру постигло сильнейшее испытание: от чахотки умерла горячо любимая мать. Умирающая благословила дочку образком Казанской Пресвятой Богородицы. После кончины мама стала Вере как будто намного ближе. Будто – страшно сказать – до кончины была мертва, а тут ожила. Похоронили маму. Вера, невзирая на стужу, каждый день бегала на кладбище к могилке и там молилась. Разговаривала с усопшей как с живою. Бежит на кладбище, а сама думает: только бы поскорей добежать до могилки. Там было радостно, и домой Вера возвращалась радостная. То был период, когда на девушке держался весь дом: пожилой отец, братья, сестры и хозяйство.

Патриарх Ермоген Московский. Икона. Рубеж XIX–XX вв.

Отец Петр, духовник Веры, трижды был арестован. Но Бог миловал – трижды возвращался. Однако вскоре смутное предчувствие окончательно оформилось: отцу Петру грозил новый и, по-видимому, последний арест, что Вера тоже почувствовала. В глубокой духовной тоске, будто уже зная о предстоящем расставании, Вера пришла к отцу Петру и на коленях попросила дать ей в напутствие и благословение икону. И – чудо! – отец Петр вынес старый образ святителя Ермогена. Вера с изумлением стала рассматривать потемневшее изображение. О жизни патриарха-мученика она знала совсем немного и удивлялась, что отец Петр именно этой иконой ее благословил.

Впоследствии Вера, уже ставшая монахиней Ермогеной, запишет, что видела много милостей от святителя и действительно ощущает его духовное покровительство. Вскоре отец Петр был снова арестован и уже не вернулся. То свидание, при котором батюшка благословил Веру образом святителя Ермогена, было последним.

Настал 1941 год, в июне началась война. Вере пришлось переехать в Подмосковье, к младшей сестре. «Работала как каторжная», – запишет она о том времени. И еще – «душа томилась, как в аду».

Монахиня Ермогена не стала описывать, какие именно «непередаваемые испытания» прошла она в войну. Зато написала, что ходила в храм Божий и причащалась Святых Таин. Это очень важно. Ее духовная жизнь не прерывалась, а наоборот – развивалась, стремилась к новым высотам. Хотя самой Вере так не казалось, да и не стоит той Вере говорить об этом. Она, приунывшая под гнетом скорбей, сочла бы такие слова насмешкой. Но, так или иначе, желание найти духовного руководителя оформилось. Вера теперь точно знала, что ей нужно. Она стала молиться, искать молитвой духовного отца, как в темноте с помощью фонарика ищут тропинку к дому. Поиски ее были долгими и сопровождались новыми испытаниями.

Вера работала в Москве – и в храм ходила в Москве. Жила в Подмосковье, в деревянном доме, стены которого начал подтачивать жучок. Надо бы заказать молебен с водосвятием, окропить стены. На батюшку, служившего молебен, Вера поначалу внимания не обратила – какой-то новый. В следующий раз снова пришла в этот же храм, по наитию свыше, и снова увидела того же батюшку. А он спросил: «Как у вас с домом?» И… дал практический совет, что сделать, чтобы червь не точил сухой брус. И странно – не о небесном ведь говорил, о самом что ни на есть земном, – но почему-то вдруг кольнуло сердце. Вера почувствовала, что это указание от Бога, – именно этот священник будет ее духовным отцом. Посмотрела: нет же, эти помыслы от лукавого! Этот батюшка молодой, красивый, интеллигентный. Нет лукавым помыслам! Вера испугалась.

На исповеди внезапно открылось, что отец Василий знает о Вере так много, что ей и рассказывать не надо. Почему? Как знает? Это было страшно: незнакомый человек, пусть даже священник, так много знает о жизни человека, которого видит третий раз в жизни. А отец Василий задавал вопросы, делал замечания. И Вера поняла, что ему открыты не только события ее жизни, а даже ее мысли и помыслы! Какой необычный священник! Господи, вразуми: может быть, именно он и дан как духовный отец?

А тем временем жена брата со своей матерью задумали Веру убить. Те несколько дней Вера жила в как в кино. Со стороны – может, и будоражит чувства, а самой быть внутри сюжета – не хочется. Вера три дня просидела взаперти, а на третий день ей все же удалось сбежать в Москву. Сбежать-то сбежала, а как дальше-то быть – не знает. Господи, помоги! Едет в метро – а линии еще новые, – и молится.

– Господи, верно за мой дурной характер такое мне послано искушение. Достойна такого искушения, Господи, потому что много у меня грехов!

Но как же страшно, как же больно!

И вдруг – батюшка. В метро, навстречу! Подошел, сам поздоровался. Тот самый батюшка, который молебен с водосвятием служил, отец Василий.

– Чем вы так расстроены?

– Расстроена? Да ведь они убить хотят!

Вера рассказала все отцу Василию и про брата, и про его жену с ее матерью – как трудно ей с ними жить. Отец Василий выслушал внимательно, затем сказал:

– Возвращайтесь сейчас домой и завтра приведите мне свою молодую невестку в церковь причаститься.

Чудо, но у Веры даже сомнений в том, что все так и будет, не возникло. И вот как на крыльях – на новых крыльях! – Вера вернулась домой. Ощущение чуда не покидало. Как будто видит рассвет. Как будто солнце восходит.

Невестка в доме одна, сидит на кухне. Строгая Вера вдруг стала ласковой, нежной. Подошла первая, приветливо заговорила с молодой женщиной, поплакала малость, и невестка всплакнула.

– Поехали, причастимся. Ты хоть раз причащалась? Знаешь, как это?

– Нет.

Подумав, невестка согласилась:

– Поехали!

Утром, с рассветом, обе женщины скорее-скорее собрались в храм. Вот уже влажная от росы электричка везет их в Москву. По дороге обе дочитывают правило. Отец Василий в золотом облачении у аналоя. Встретил обеих – как будто сто лет знал. Пригласил невестку Веры. А та вдруг начала рыдать – просто как гроза летом, на весь храм; дрожит, кается, винится.

Причастившись, невестка успокоилась. А Вера поняла, что стала свидетельницей чуда, что сама избежала смертной опасности и возле нее спаслась человеческая душа. Конечно, не своими силами избежала, а помощью Божией и молитвами отца Василия.

С тех пор Вера утвердилась в мнении, что именно отец Василий – ее настоящий духовный отец. Снова отросли подрезанные было крылья. И Вера уже точно знала, к чему дальше стремиться – к жизни по заповедям Христовым. А это уже жизнь монашеская. Однако путь был достаточно долгим. С моменты обретения духовного отца до пострига прошло более 10 лет. Монашество – ближе к Истине. Говорят – истина в счастье. Да, Вера теперь была счастлива, хотя руководство отца Василия показалось ей строгим и тяжелым. Но ведь счастье – в истине, а истина – Христос.

Дивеевские сестры

Серафимо-Дивеевский монастырь. Автор снимка А. Одегов.

Схимонахиня Маргарита (Лахтионова). 1899–1997
Блаженная Анна (Бобкова-Морозова). † 1984

Село Дивеево радовалось в этот вечер тихому теплому ветерку. Невысокая, сухонькая, пожилая уже женщина в ватничке легко внесла в сенцы два полных ведра воды, поставила их на скошенную, потемневшую от времени лавочку. Женщину в селе ласково называли Фрося. Это была монахиня Евфросиния.

Женщина перекрестилась на иконку, смотревшую из угла над окном, и нечаянно взглянула в окно. Там видна была дорога в разрушенную обитель. Кажется, в окне различимы знакомые черты строений.

– А вот Троицкий не видно. Далеко он.

Вдруг на дорожке, на которую смотрела Фрося, показалась странная фигура: женщина в телогрейке. Шла она прямо к дому Фроси, медленно, как бы из последних сил.

Что за гостью привел Господь, да еще перед самой вечерней? Фрося вышла на крыльцо встретить женщину. А та устало пустилась на ступеньку и сказала:

– Встречай меня. Я тут жить буду. Я деткам мамка.

Это была блаженная странница Анна.

История монахини Евфросинии, схимонахини Маргариты – Фроси Дивеевской – история удивительная. Фросе суждено было увидеть трагическое закрытие обители, но она же увидела время, когда обитель снова была открыта.

В годы гонений многие мирянки избирали строгую жизнь, похожую на монашескую, и многие монахини трудились, как обычные женщины, скрывая свое монашество. Но и мирянку, и монахиню объединяла любовь ко Христу и любовь к ближним во Христе. Фрося Дивеевская (монахиня Евфросиния) долгие годы была хранительницей святынь – личных вещей преподобного Серафима Саровского, любимого Батюшки. Рядом с ней жила блаженная Анна, о которой Фрося заботилась. Так под одной крышей жили две подвижницы: монахиня и Христа ради юродивая.

Незадолго до своей блаженной кончины в 1831 году преподобный Серафим немного приоткрыл сестрам будущее их обители. С тех пор предание о том, что обитель будет закрыта, но что потом ее откроют, тщательно хранилось.

Наконец настал 1927 год. Завершалась вторая пятилетка великого Октября. Одна за другой разворачивались антицерковные кампании, тяготил раскол внутри Церкви. В Дивеево пришел отряд красноармейцев. Они стали забирать все, даже богослужебные сосуды. Многих сестер избили, некоторых арестовали. Монахиня Евфросиния от ужаса происходящего потеряла сознание – и после несколько дней находилась в болезни, так как ее память как бы отказывалась запечатлеть в себе такое прошлое.

Часть сестер оказалась в ссылке, часть выслана была на поселение, часть скрывалась. Фрося некоторое время жила в Москве, у знакомых, в комнатке на Садовом кольце. Фрося была легкой гость ей: ее, кажется, не было ни видно и ни слышно. Однако унылые стены общей квартиры озарялись ее теплым молитвенным присутствием.

Монахиня Евфросиния еще долгие годы жила вдали от любимой обители, но знала тайну спрятанных святынь преподобного Серафима. Это были крест, рукавички, свеча, чугунок, поручи, вериги и другие вещи Батюшки.

После войны, в конце сороковых, когда политика государства по отношению к верующим стала несколько мягче, матушке Евфросинии удалось вернуться в Дивеево. Она смогла даже купить небольшой дом на улице Лесной, там прожила сорок лет, и ей суждено было увидеть открытие Дивеевской обители.

Преподобный Серафим Саровский. Икона. Начало XX в. Санкт-Петербург. Государственный музей истории религии.

Не успела Фрося обосноваться на новом «старом» месте, как в ее дом пришла немолодая женщина, по виду безумная. И сказала:

– Я буду тут жить. Я детям мамка.

Эта странная фраза обозначала, что блаженная Духом Святым знает о Фросе, что та – дивеевская монахиня. А еще – что в этом доме находятся вещи великого старца и дом этот является как бы частичкой прежней обители.

«В монастырь пришла, не иначе», – подумала Фрося и блаженную приняла.

Звали блаженную Анна. На подвиг юродства ее благословил саровский старец Анатолий. Анна была матерью взрослых уже детей и вдовой председателя совхоза, по фамилии Бобков-Морозов. Родилась блаженная Анна в селе Силево. Жизнь ее была тяжелой, как у всех деревенских тружениц, но после смерти мужа душа ее переродилась, и в обычной женщине проснулась строгая подвижница. Анна дала обет больше никогда не видеть своих детей.

– Странствуй по Дивееву, – благословил Анну старец Анатолий, сообщая Божью волю. И Анна стала странницей Христа ради.

В келье Фроси был большой образ преподобного Серафима Саровского. Анна довольно часто подходила к нему и беседовала с преподобным.

– Куда? – спрашивала Анна. Преподобный отвечал блаженной, и та кивала:

– А, поняла.

Слов преподобного никто не слышал, да и сама блаженная слышала их духовно.

Получив такое указание, Анна шла именно туда, где нужна была ее помощь. И никогда не ошибалась. Молитвой или трудом, она помогала страждущим.

Случалось, что странница надолго пропадала. Было известно, что Анна бродит по лесам и дорогам возле Дивеева и Сарова, по одним ей ведомым тропам. Тогда она ночевала под открытым небом и долго не принимала пищи. Однако замечено было, что во время своего отсутствия блаженная является во сне тем, кому нужна помощь или над кем нависла туча скорбей. Случалось, что к дому Фроси приходили жители соседних областей, которым явилась блаженная, и благодарили за помощь.

Анна была уже довольно пожилой женщиной. Летом и зимой она ходила в телогрейке. Внешне Анна казалась немощной – часто ложилась, порой на землю, и могла заснуть. Иногда спала прямо на крыльце или у порога.

Скончалась блаженная Анна в начале мая 1984 года, в день празднования иконы Божией Матери «Нечаянная радость». О кончине своей блаженная узнала заранее. Фрося рассказывала, что ей очень захотелось услышать «Херувимскую песнь», и она сообщила об этом Анне. Случилось так, что во время отпевания блаженной запели Херувимскую, и Фрося со слезами слушала это пение.

В конце восьмидесятых Фросе было видение Царицы Небесной, предсказавшей скорое открытие Дивеевской обители:

– Эта келья и местность поднимут всю вселенную.

Примерно с этого времени начался широкий поток паломников, любивших преподобного Серафима и ждущих его помощи. Будто какое радио сообщало верующим умирающего Советского Союза, где находятся вещи преподобного Серафима. Фрося, сохранившая долгие годы в себе дух старой обители, показывала паломникам и канавку, освященную стопочками Божией Матери, и место, где был храм, и другие места, связанные с преподобным Серафимом, и дорогие могилы строителей Дивеева. Она встречала паломников, как Ангел встречает души у райских врат.

Казанская церковь Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря. Автор снимка Shesmax.

В 1989 году была освящена новая постройка – деревянная церковь в честь Казанской иконы Божией Матери. Чин освящения совершил архиепископ Горьковский и Арзамасский Николай.

Поток паломников все рос, автобусы приходили за автобусами. Матушка Евфросиния принимала всех, как приветливая хозяйка, и стала для многих душ проводником в Царство Небесное. В 1992 году Фрося приняла схиму с именем Маргарита. Ей суждено было увидеть исполнение пророчества преподобного:

– Со временем на окраине Дивеева построится деревянная церковь, а каменная отойдет монастырю.

Что и случилось в октябре 1989 года.

Служанушка Господня

Юлиус фон Карольсфельд. Иисус Христос в доме Марфы.

Мальчик проснулся и сразу накуксился: в окна грозно смотрела темнота. В этой темноте высоко пели невидимые мальчику электрические провода. По полу тянуло осенним сквозняком. Однако откуда-то шел теплый неяркий свет. Конечно, это же бабушкина лампадка в виде голубка, она всегда ее перед сном поправляет, будто и спать не собирается. Мальчик, его звали Володя, вылез из постели и зашлепал туда, откуда шел свет.

Лампадка весело сияла, озаряя иконы, а перед иконами стояла его бабушка. Поначалу мальчику показалось, что бабушка закуталась в новую светлую шаль, которую он раньше не видел. Потом привиделось, что бабушка светится. Как огромная птица, вся сияет. А бабушка будто и не заметила своего внука. Она стояла неподвижно и что-то говорила. Негромко, особенным теплым голосом:

– Вначале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово…

Володя наконец увидел, что бабушка не в новой шали и не светится. Она читает Евангелие, но про Евангелие мальчик еще не очень понимал.

– Бабушка, а бабушка, ты кто? – спросил мальчик, потянув за юбку.

Бабушка обернулась и обняла внука.

– Служанушка я.

Схимонахиня Любовь всю свою бурную жизнь так и называла себя: служанушка Господня. Она прожила 96 лет, скончалась в 1997 году. Будучи необразованной, по воспитанию и привычкам – крестьянкой, она обладала почти совершенным знанием Священного Писания и подлинно христианской любовью к людям, укрепившейся за годы двух войн и последующих гонений за веру.

– Это гений христианства, – отозвался о ней один из ученых-богословов.

Родилась Пелагея Верейкина на Украине, в Харьковской губернии, в самом начале двадцатого века. Родителей своих она не помнила, считалась сиротой. Девочка была удивительно красива. Но при этом была богобоязненна и слишком строга для обычной крестьянской жизни. Ее красота и строгость вызывали и восхищение, и зависть ровесников и ровесниц. Прозвали Пелагею уважительно: Поля Красивая. В крестьянской среде девочки рано выходили замуж. Пелагея вышла замуж в шестнадцать лет.

Мартын Верейкин был человеком зажиточным и завидным женихом. Он решился взять за себя сироту и батрачку Полю, хотя считалось, что она ему не ровня. У Мартына были золотые руки, он делал мебель. Мебель нужна всем и всегда, а Мартын был особенным мебельщиком – краснодеревщиком.

Венчание Пелагеи и Мартына было омрачено приступом внезапной болезни невесты, который случился в церкви. Однако таинство было совершено священником по полному чину, молодая пара причастилась. Этот внезапный приступ болезни схимонахиня Любовь по-народному называла «порча». Духи злобы порой имеют свойство причинять человеку боль, превращаться в болезнь. Вскоре Пелагея поправилась.

В лихие годы гражданской войны Мартыну пришлось скрываться от красноармейцев. Пелагею, как жену кулака и пособника белогвардейцев, взяли под стражу, посадили в общую камеру. У молодой женщины был на руках грудной ребенок. В камере Пелагея взмолилась ко Господу: как ей кормить дитя на виду у всех? Как она сможет справлять обычную нужду, если рядом мужчины? Молитва молодой матери была услышана. Господь послал ей и ее ребенку спасительный сон. Дитя спало на руках матери почти сутки, и она сама подремывала. А через сутки Пелагею отпустили.

Много пришлось пережить Пелагее. Часто приходилось скрываться, так как ее с детьми могли арестовать. То в подполе с детьми полдня просидит, то, бросив вещи, уедет с насиженного места. Долгое время подвижница жила в городе Сочи, работала и немного юродствовала, чтобы ее считали умалишенной и не задавали лишних вопросов.

В 1937 году Пелагее было явление святителя Николая, которого та очень почитала. В те дни вся семья страдала от болезни. Пелагея и дети лежали с высокой температурой. Святитель Николай исцелил Пелагею и ее детей, коснувшись всех поочередно. Затем святитель предсказал, что будет война. Он даже назвал даты: война начнется в 1941 году, а закончится в 1945.

Муж Пелагеи Мартын держал в подвале два профессиональных станка для изготовления мебели. Пелагея работала продавщицей в магазине. Она многим рассказала, что будет война и что ей о том поведал святитель Николай. На Пелагею донесли. Ее арестовали, привезли в Москву на Лубянку, допрашивали. Подвижница держалась стойко, иногда юродствовала. Известно, что на одном из допросов Господь утешил ее, сказав, что через год она выйдет на свободу. Она так и сказала следователю: «Через год меня освободят». Следователь в ответ рассмеялся. Тогда Пелагея встала из-за стола, смело осенила следователя крестным знамением и сказала громким, как бы не своим, «рыкающим» голосом:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Следователь был напуган и прекратил допрос, однако вызвал доктора. Пелагею осмотрели, поставили диагноз «шизофрения». С этим диагнозом подвижницу определили в тюремную больницу. Там начались новые испытания. Среди больных было много протестантов, католиков и других верующих. Пелагея была одна православного вероисповедования. Порой возникали горячие споры о верах. Господь помогал Пелагее верно отвечать на коварные вопросы и свидетельствовать истину православия. Едва умеющая читать женщина победила начетчиков.

Пелагея пострижена была в монашество в так называемой Катакомбной Церкви. Это была Церковь, не признавшая декларации митрополита Сергия (Страгородского), так как считалось, что митрополит подчинился безбожной власти. Однако в Катакомбной Церкви было много исповедников и мучеников, любивших Христа и отдавших за Него свою жизнь. В постриге Пелагее было дано имя Мария. Когда и кем монахиня Мария была пострижена в схиму с именем Любовь, неизвестно. Но с момента пострига подвижница жила строгой монашеской жизнью.

Пелагея стала замечать, что без всякого напряжения помнит всю Псалтирь и Евангелие. Евреи говорят: Тору надо читать ради самой Торы, потому что она сладка. Пелагея познала, что Священное Писание сладко и читать его надо ради самого Священного Писания. Так она впервые стала служить Господу и с тех пор называла себя служанушкой Господней. Ей было сорок лет.

Однако женщина не оставляла своих семейных обязанностей, которые теперь заключались для нее в воспитании детей.

А тем временем к Пелагее потянулись люди. Было замечено, что Пелагея (о том, что она монахиня, многие не знали) верно видит суть вещей. Она порой двумя словами могла подсказать, что и как надо делать, а также верно указывала причины житейских бед и разных недугов. Порой люди просили ее молитв об исцелении от болезней и действительно исцелялись. Подвижница любила людей, и люди любили ее.

Когда эпоха гонений закончилась и стали открывать храмы, подвижнице было около 90 лет. Начались трудности нового времени: административные и бюрократические. Матушка Любовь не любила бумажную канитель, без которой открыть храм и получить пожертвование стало невозможно. Она говорила, что чем меньше условностей, тем больше Бог дает Духа Своего. В то время подвижница жила в Москве, в районе Измайлова. Ее опекал священник, отец Дмитрий Шпанько.

Святитель Николай Чудотворец. Новгородская икона. Середина XIII в. Санкт-Петербург. Государственный Русский музей.

Священники ценили духовные дары подвижницы и ее горячую любовь к Богу. Особенные отношения сложились у матушки Любови с отцом Дмитрием Дудко. Она доверила ему один из своих духовных секретов, который хранила много лет. Это была камилавка и четки Петра, митрополита Крутицкого, мученика. Отец Дмитрий изумился, так как эти камилавка и четки – великая святыня. А оказались они у простой малограмотной женщины.

Вот как пришла к ней эта святыня. Пелагея жила с семьей в Сочи. Однажды в двери ее дома постучался человек. Оказалось – это монах, которому велено было найти «служанку». Как уже известно, Пелагея называла себя служанкой Господней. Монах передал ей сверток, сказав, что ему так велели. В свертке находилась святыня. При воспоминании о том дне матушка говорила, что «волосы дыбом поднимаются». Камилавка была в крови, и четки в крови. На камилавке виднелись даже следы от пуль.

Скончалась подвижница 11 мая 1997 года. О ее блаженной кончине рассказывает отец Дмитрий Шпанько:

– Как матушку Любовь причастил, у нее ноги начали холодеть. И через сорок минут после причастия она мирно отошла ко Господу. Тихо, тихо, тихо. Как свеча догорает, раз – и все. И мы вызвали врача местного, она пришла, освидетельствовала, констатировала смерть матушки.

Перед отцом Дмитрием лежали раскрытые ученические тетради, исписанные мелким почерком. Это было описание жизни подвижницы – схимонахини Любови. В них были моменты, записанные с точки зрения народной – яркие, порой страшные, где-то нелепые. Но в целом все было свидетельством подвига во Христе и любви ко Господу, что он и сам наблюдал долгие годы.

Отцу Дмитрию вспомнилось, как матушка сказала ему, показав эти тетради:

– Сожги их. Батюшка, сожги. Господь мне сказал, что и без меня хватит на земле слез, еще твои добавятся. Сожги все.

«Нет, – подумал отец Дмитрий, – о такой праведнице нужно знать всем людям».