Текст книги "Смена климата"

Даниэла, немолодая, дьявольски красивая, очень талантливая, была, в отличие от своего ратуна, жесткой, как кремень и безжалостной, как естественный отбор. Безжалостной, в том числе и к себе самой. Как большинство вампиров, сохранивших после смерти способность творить, Даниэла считала себя не мертвой, а именно бессмертной. И полагала, что ее талант так дорого не стоил. Не насчитывая еще и тридцати лет от афата, она продолжала думать, что получила бессмертие за песню2222
  Buy for a song – идиома, означающая получение чего-либо за бесценок.


[Закрыть], и в буквальном смысле, и в идиоматическом, а значит, должна сделать все, чтобы заслужить его по-настоящему.

Она и делала. По всему тийру искала музыкантов, «нераскрытых», так она их называла. Записывала их на своей студии, и раскручивала. За тридцать лет ни разу не промахнулась. Трудно промахнуться, если по поводу каждой находки спрашивать совета у Алаа. Тот охотно предсказывал, кто из музыкантов добьется успеха, а Даниэла решительно вычеркивала из списка всех, кому это было не суждено.

– Талантливый человек, если ему помочь, добьется известности, – так она рассуждала. – А талантливый человек, который, несмотря на помощь, не сможет стать известным – это наркоман, алкоголик или лентяй. Или и то, и другое, и третье. Лучше я вместо него найду кого-нибудь, кому будет от меня польза.

Будучи наркоманом, алкоголиком и гением, Заноза полностью разделял ее подход к делу. Нафиг известность до тех пор, пока можно не отказывать себе в первом и втором? А третье как раз для того и нужно, чтоб вообще ни в чем себе не отказывать.

И вот, пожалуйста, две недели назад Даниэла уехала и не вернулась. Алаа знал, где она – в миссии Бакед, давно оставленной людьми и, как следствие, вампирами – но не знал, как убедить ее приехать обратно. Они созванивались каждую ночь, они переписывались, и никакие уговоры ратуна на Даниэлу не действовали. Можно было просто приказать – най не ослушается, никто из най на такое не способен. Но это же Алаа, сибарит, ставший тийрмастером по недоразумению и неведомо чьему попустительству, кому он мог приказывать? Уж точно не любимой доченьке.

Можно было, кстати, просто не звонить Даниэле и не отвечать на ее звонки и письма. Она без ратуна долго не протянет – примчится обратно под крылышко через пару ночей. И приказывать никому ничего не надо. Вообще никакого насилия.

– Ее кровь сменит цвет, – печально сообщил Алаа, – я сказал ей, когда она уезжала, что ее кровь может сменить цвет, а она говорит, кровь всегда красная, о чем ты? И уехала.

Вообще-то, Даниэла своего ратуна понимала. Обычно… Как она умудрилась не понять его в этот раз?

– Она уже знает, что будет пить кровь другого вампира? – спросил Заноза, – или пока просто нашла его и влюбилась или что там с ней произошло, что она не хочет вернуться?

– Нашла его, смотрит как бегают бешеные звери, не бегает с ними, но продержится недолго.

– Так она нашла источник заражения?

– Источник спасения. Исцеление. Она нашла «белого» вампира, чья кровь очищает души. Тебе не понять нашего желания очиститься, просто поверь, что мы все этого хотим. Но настоящие «белые» не такие. Настоящих давно не осталось.

Их и не было никогда. Заноза в сказки о «белых» вампирах, вампирах, не пьющих крови, не верил. Если ты не пьешь кровь, ты не вампир. Ты какой-нибудь другой мертвец, мало ли их, всяких? В сказках рассказывали еще и о вампирах, добровольно отказавшихся от крови. Это больше походило на правду. Кто-то мог оказаться настолько силен духом, чтобы справиться с голодом, не сойти с ума и… ага, ослабеть до мертвого паралича. Вот так и не осталось «настоящих белых вампиров». Духовный подвиг, не вопрос, нельзя не уважать тех мертвецов и за личную силу, и за легенды, которые они по себе оставили, но каким образом из того, что им удалось замучить себя голодом до полной мумификации, следовало, что они умели снимать проклятие с других?

Чтобы не пить кровь, нужно выпить крови «белого» вампира. Отличный план. Простой. В нем ведь всего два пункта.

И один исключает другой.

А так все зашибись.

Сначала Даниэла нашла другого вампира, Белтрана, прелата Ментиры, не «белого», но белеющего, судя по слухам, прямо на глазах. Слухи начали ходить среди его стада, потому что он перестал есть. Для стада это выглядело не диетой, а целибатом, и не вызвало ни малейшего энтузиазма. То есть, буквально никто из живых за Белтрана не порадовался и духовного подвига не оценил.

Девушка, из-за которой Даниэла поехала в Ментиру, была одной из стада. Вся их группа была. Музыкальный коллектив, блин. Завтрак, обед и ужин. И все они остались без внимания прелата. К приезду Даниэлы, лишенные любви хозяина уже больше двух недель, ребятки были готовы на что угодно, лишь бы их кто-нибудь ел, и отдали все права на всю свою музыку, прошлую и будущую, за один «поцелуй». Повезло им, что Даниэла – идейная. Хваткая, но честная.

В чем им не повезло, так это в зависимости от «поцелуев», с которой можно было бы соскочить, если потерпеть еще недели три. А с другой стороны, кому плохо от этой зависимости, если хозяин нормальный? Даниэла нормальная, она свое стадо не обижает.

Не обижала. Если не вернется, они точно обидятся.

Белтран рассказал о других прелатах, избавленных от голода. Еще о пятерых, кроме себя. Даниэла послала новоприобретенных музыкантов к Алаа, попросила о них позаботиться, и отправилась посмотреть на эту пятерку. Послушать, что говорят и, вообще, сориентироваться. Нет бы, вернуться домой и спросить совета у ратуна.

Это Алаа так рассуждал, что Даниэле следовало вернуться и посоветоваться с ним, а не совершать вояж по миссиям, подчиненным ему чисто номинально. Но миссий, подчиненных ему де факто, а не де юре, в тийре просто не было, а Даниэла все равно постоянно моталась по окрестностям, не уставая выискивать интересных людей, так зачем бы она стала возвращаться и спрашивать совета в деле, о котором уже знала больше, чем отец?

То есть… чем ратун.

Стоило пообщаться с Алаа чуть подольше, и Заноза забывал о том, что Даниэла тийрмастеру не родная дочь, вообще не дочь. Хотя, скажи кто-нибудь, будто между этими двумя есть хоть что-то похожее на нормальную связь ратуна и най, он бы тому сплетнику первый глотку вырвал.

Без глотки болтать неудобно.

Домой Даниэла так и не вернулась. Она поверила рассказам об избавлении от голода, она нашла «белого» вампира – он не особо и прятался, плохой из него был бы миссионер и мессия, если б он, как нормальные мертвяки, скрывался и от мертвых, и от живых – но все еще не решилась взять его кровь.

Она выяснила, где его убежище, встретилась с ним и теперь Алаа знал его имя. Онезим2323
  От древнегреческого Онезимос, полезный, благодетельный.


[Закрыть]. Слишком уж подходит к имиджу, чтобы быть настоящим, но кто сейчас пользуется настоящими именами?

Хм. А кто не пользуется? Из четверых вампиров, в данный момент присутствующих в резиденции тийрмастера, имя после смерти сменил только один. И этот один – парень со странностями. Так что, может, мистера Онезима и правда так звали.

Да какая разница?

Ни Белтран, ни другие пятеро прелатов не утверждали, что избавлены от голода «белым» вампиром. Существо, которое они описывали, вообще не походило на гуманоида. Алаа, однако, был уверен, что это вампир, и отнюдь не «белый», а черный как сажа и злой как черт. Тийрмастеру Заноза верил больше, чем малограмотным прелатам, и ни малейшего желания познакомиться с таинственной тварью поближе не испытывал.

Прикончить – да. Это запросто. Но нельзя же убивать кого-то, будь он какого угодно цвета и злобности, на основании отзыва папаши, расстроенного побегом дочери. Живые папаши в таких обстоятельствах берут дробовик, садятся в «додж-рам» и едут вправлять мозги дочери и вышибать – соблазнителю. Будучи папашей мертвым и, хотя бы в силу долголетия, более умным, Алаа в качестве дробовика придумал использовать Занозу.

На этом отличия от живых отцов заканчивались.

Тийрмастер явно был предвзят, и его отзывы о «белом» вампире стоило просеивать через очень мелкое сито.

Пересказывать беседы с Алаа дословно Занозе запретили. Давно. Три месяца, две недели и четыре дня назад. Запретил Хасан, а Стив его поддержал. Тогда они еще не сработались так, как сейчас, Хасан на Стива еще косился из-за привычки хватать руками тех, кого трогать нельзя, но в том, что касалось тийрмастера, проявили удивительное единодушие.

– Избавь меня от этого, – сказал Хасан.

– Даже слышать не хочу! – заявил Стив.

Нет, ну ладно Турок, он иногда как кирпич, такой же понимающий и перпендикулярный. Но Стив-то с Алаа четырнадцать лет бок о бок.

– Я с ним четырнадцать лет страдаю, – объяснил Лерой, и изобразил страдание всем своим видом, – а тебе с ним хорошо. Вот и общайся. А для нас с мистером Намик-Карасаром, – он поклонился Хасану, тот кивнул в ответ, – изволь переводить.

С тех пор Заноза сразу начинал с перевода, несмотря на риск упустить нюансы. Стив, знавший Алаа лучше него, мог бы при дословном пересказе услышать что-нибудь важное. Но раз уж он отказывался слушать, приходилось полагаться только на себя.

– Значит, Хальк хочет, чтобы мы убили Онезима, а ты хочешь выяснить, надо ли его убивать? – подытожил Стив, когда выслушал перевод.

– Тийрмастер больше озабочен судьбой своей най, чем убийством мистера Онезима, – уточнил Хасан, и был абсолютно прав.

– Я вот это «мы» не понял, – Заноза уставился на Стива со всей наглостью, уж в чем, в чем, а в наглости он недостатка никогда не испытывал, – ты что, с нами туда поедешь?

– Это было бы интерес…

– Нет, – сказали Хасан и Заноза одновременно.

Блин. Ладно, они нередко вместе думали, в смысле, думали об одном и том же в один момент времени, но до этого как-то умудрялись не палиться. Хорошо, что Стив – не Алаа, если чего и решил, то вслух не скажет.

– О вас, господа, начали ходить разговоры, – вслух сказал Стив. – Кроме тех, что уже ходят. Если вы меня понимаете. И раз уж мы затронули этот деликатный вопрос, давайте уточним, поддерживать мне слухи или опровергать?

– Слухи? – переспросил Хасан.

Он и правда не понял. Заноза его еще и за это любил, между прочим.

– Опровергать, – сказал он сам. – Ты офигел, что ли, чувак, о чем тут думать-то?

Хренассе, вообще… как Стиву в голову пришло, что эти сплетни стоит поддерживать?

Занозу слухи не задевали, он их одним своим видом провоцировал, что уж там, но Турка ничего такого не должно было касаться даже близко.

Как быть с тем, что из всех созданий, живых и мертвых, именно он, одним своим видом провоцирующий распространение слухов, был к Турку ближе всего, еще предстояло решить. Прямо сейчас в голову ничего не приходило. А мог бы догадаться, что начнутся разговоры. В Рейвентире о них начали бы болтать после первой же совместной охоты. В Алаатире нравы попроще, но и здесь до публики стало доходить, что как-то оно… нетрадиционно. В смысле, за рамками традиций.

– Ах, это, – Хасан чуть приподнял бровь, – здесь это имеет значение?

– Да ты издеваешься, – не выдержал Заноза. – Это имеет значение где угодно! Или не имеет! Какая разница, где?

– Разница в том, что есть тийры, где за это убивают. Например, моя родина. Мне казалось, что в Калифорнии другие нравы.

– Полная безнравственность, – Стив даже вздохнул для убедительности. – Так опровергать? – он посмотрел на Занозу, – или поддерживать? – он взглянул на Хасана.

– Убивать, блин! – рыкнул Заноза. – Мочить нахрен.

– Уилл против безнравственности, – Хасан был по-прежнему невозмутим. – Викторианец – это навсегда. Видимо, придется убивать. Не беспокойтесь, мсье Лерой, и с этим, и с мистером Онезимом, мы разберемся сами.

– Вы за четыре месяца убили больше вампиров, чем мои бойцы за двадцать лет. Разберетесь, не сомневаюсь, но тогда в тийре и миссиях вообще ни одного мертвого не останется.

– Мы воюем не на уничтожение, а на взаимопонимание, – благожелательно возразил Хасан. – Неужели вы не видите разницы?

Стив моргнул. Набрал воздуха, чтобы ответить… и молча выдохнул. Потом медленно перевел взгляд на Занозу.

«Он это серьезно?» вопрошал взгляд.

– Абсолютно, – сказал Заноза вслух.

– Ладно, – Стив потер виски кончиками пальцев, – хорошо. Ладно… Так или иначе, мы все уже мертвы, и пока мы живы, это не моя забота.

– В отпуск тебе надо, – посочувствовал Заноза. – Подальше от Алаа.

– Я не могу оставить Халька на вас. Здесь стык тектонических плит, вы разнесете весь город и половину штата, стоит мне отвернуться. Но, господа, – заметным усилием воли, Стив вернул себе серьезность, – Онезим – это не прелаты и не вампиры-сплетники, мы понятия не имеем, что это. Я не навязываю свое присутствие, однако чем вам помешает боевая группа? Вы же отправили своих Слуг в Европу.

На Балканы, вообще-то. В Югославию. Там третий год правоверные воевали с православными, и, в конце концов, дошло до просьбы о вмешательстве «Турецкой крепости». Хасан не отказал, но «Крепость» временно осталась почти без охраны, а взять с собой в рейд было просто некого.

– Если бы мистер Алаа хотел решить эту проблему с помощью ваших бойцов, он не обращался бы к нам, – Хасан тоже посерьезнел. Заноза полагал, что Стив уже научился отличать одну его серьезность от другой, научился видеть, как в черных глазах гаснет улыбка, – встреча с Онезимом – большой соблазн для любого вампира. И нет никакой гарантии, что ваши люди сохранят верность тийру. Мы уже знаем, что желание очиститься оказалось сильнее связи между ратуном и най, что же говорить об обычной присяге тийрмастеру и комесу?

– Тогда Хальк должен был бы отправить туда одного Занозу.

– Он бы и отправил, будь это возможно.

Ага. Сейчас! Не то место и не те обстоятельства, чтобы ехать куда-то в одиночку. Заноза не боялся ни за себя, ни за Хасана, пока они были вместе. Лучшего напарника и пожелать было нельзя, и чем дальше, тем больше начинало казаться, что вдвоем они вообще непобедимы. Турок с его дайнами, Заноза с его пистолетами… а ведь были еще и чары, бесполезные в бою, но здорово выручающие, пока не дошло до стрельбы. Но это вдвоем.

А по отдельности они становились просто вампирами. Турок с его дайнами, Заноза с его пистолетами. И чары, да. Но стрелять, зная, что каждый твой выстрел посылает в противника не три, а шесть пуль; драться, зная, что сабли Турка никому не позволят тебя достать; чаровать, помня, что он, невидимый и неслышный, стоит за твоим плечом – это и делает непобедимым.

– Соблазн очиститься сильнее связи между ратуном и най, – напомнил Стив.

– Есть связи более сильные, – Хасан пожал плечами. – При всех своих странностях, мистер Алаа учел этот факт.

* * *

– Иногда я Алаа понимаю лучше, чем вас со Стивом, – заявил Заноза по пути обратно.

До этого он просился за руль, Хасан не пустил, следующие минут десять Заноза ныл и терзался по поводу несправедливости мира, так что заявление о непонимании прозвучало жалобно, а не сердито. Хотя подразумевалась, похоже, именно злость.

– Неудивительно, – отозвался Хасан, – вы с мистером Алаа не в себе, а мы с месье Лероем – нормальные. Чего ты не понял? Почему тебе можно встречаться с мистером Онезимом?

– Почему я не хочу очиститься?

– А ты хочешь?

– Нет.

По мнению Хасана, на этом тема себя исчерпала. Но Заноза редко считался с его мнением.

– Почему другие хотят? – он заерзал на сиденье, вытаскивая сигареты из заднего кармана джинсов. Непростая задача, в таком-то плаще. – От чего, Хасан? Кровь – чистая. Кровь – это жизнь, что плохого в том, что мы ее пьем?

– Плохо то, что мы мертвые. В нас нет своей жизни, и мы вынуждены красть капли чужой. Очищение означает бессмертие. Ты получаешь нечто, делающее тебя живым, сохраняя все преимущества не-жизни.

– Читерство!

– Что?

– Нечестная игра.

– Мальчик, – Хасан отвлекся от дороги, чтобы взглянуть на него, – это вообще не игра. Настоящие «белые» вампиры не пьют крови с момента афата. Их очищение занимает вечность, они чувствуют голод, но способны бороться с ним и побеждать, и они не слабеют, не погружаются в мертвый паралич, остаются живыми, бесконечно голодными, бесконечно сильными… живыми. Людьми.

– Так не бывает.

– Разумеется.

Так не бывало. «Белые» вампиры – просто сказка, и Хасану она никогда не нравилась. Гниловатая у нее была мораль. Сказка говорила, что «белые» вампиры дают свою кровь любому, кто хочет стать как они. И отменяла, таким образом, саму суть очищения. Нечестная игра? Ну, да. Не надо забывать, что для англичанина это означает не игру, как таковую, а нечто некрасивое. Неприемлемое.

Для идеального англичанина. Эталонного.

– Что смешного? – Заноза вспомнил, что он, вообще-то, обижается. Все еще.

Хасан покачал головой.

– А ты хочешь? – Заноза сидел с сигаретой в руках, набираясь смелости, чтобы прикурить.

– Очиститься? Нет. Не в качестве подарка. Разве что его сделал бы ты или Омар. Но у Онезима есть что-то еще, кроме волшебной крови. Возможно дайны власти. Четверо прелатов поддались ему, убедившись в очищении Белтрана из Ментиры. Но как как он убедил самого Белтрана?

– Да уж. Надо ополоуметь, чтоб «поцеловать» мертвяка и не убить после этого, – Заноза передернул плечами. – Шайзе… я даже представить не могу, а я, вроде как, псих высшей пробы. Образцовый. Да, блин, что опять смешного?

– Эталонный, – Хасан не смеялся, во всяком случае, старался не смеяться. – И псих, и англичанин, и вампир.

– Любишь меня?

– Куда от тебя денешься?

Щелкнула зажигалка, салон наполнился запахом табачного дыма, и, не открывая глаз, Заноза буднично произнес:

– Я нашел нам дом. Хочешь посмотреть? Пусти меня за руль, и до рассвета мы как раз успеем туда съездить и вернуться. Если захотим возвращаться.

…Заросшие хвойным лесом горы с двух сторон стиснули каньон, склоны возносились так высоко, что из автомобиля было не разглядеть их вершины, узкий шумный ручей несся по камням. Дикая местность не просто не выглядела населенной, она выглядела полностью непригодной для жизни. Если говорить о людях, а не о медведях и диких кошках. Этим тут было самое место.

Заноза находил дорогу, не иначе, как шестым чувством. Он видел в темноте, и он был здесь не в первый раз, но для взгляда Хасана узкая полоса асфальта терялась за пределом света фар, и казалось, она разматывается из-под колес машины и исчезает позади.

– Днем не лучше, – сказал Заноза. – Темно, ни неба, ни солнца, одни елки кругом.

– Сосны.

– Ну. И поворота с шоссе не видно, если специально не искать. А по ту сторону холма – взлетная полоса с ангаром. Я подумал, нам не помешает. Традиции, опять же. Земля наша, начиная с поворота… – затянутая в перчатку рука очертила нечто округлое, – короче, я покажу на карте. Места хватает.

– Наша?

– Ага… – Заноза заткнулся, прибавив скорость и сосредоточившись на дороге.

Очень хорошо, что заткнулся и сосредоточился, потому что так носиться по узкому серпантину было перебором даже для него. Хотя, Хасан считал перебором все, что Заноза делал за рулем. Всякий, кто не лишен инстинкта самосохранения, согласился бы с ним.

Нет, лучше было думать не об этом, а об оставшемся без ответа вопросе. Как минимум, речь шла о горе, которую Заноза пренебрежительно назвал «холмом», раз уж по эту сторону шла «их» дорога, а по ту – была проложена «их» взлетная полоса. А на самой горе…

Стоял дом.

Хасан вспомнил черную громаду замка Доуз, заслонившую небо над залитым дождем парком. Здание, выступающее из срезанной горной вершины, казалось таким же огромным. Обманчивое впечатление, оптическая иллюзия, достигнутая за счет того, что дом вырастал над горным склоном, но не так уж он и уступал Доузу в размерах.

Машина промчалась последние пару сотен метров, остановилась так мягко и аккуратно, словно Аллах забыл о ней, когда создавал инерцию.

– Вот как-то так, – пробормотал Заноза. – Это Февральская луна.

Он дотянулся до брошенного на заднее сиденье лэптопа, открыл его, что-то нажал, и темное бесформенное строение озарилось изнутри.

Февральская луна оказалась белой, белоснежной, с холодным голубым отсветом, который Хасан списал на особенности освещения. Казалось, она парит над вершиной, выше самых высоких сосен, едва касаясь тверди. Но в действительности первый этаж до половины утопал в земле, выступая из склона плавным полукругом, а второй, просвечивающий насквозь огромными окнами, располагался не настолько высоко, чтобы не быть скрытым деревьями. Получалось, что увидеть дом можно было только отсюда, с аллеи, ведущей прямо к крыльцу.

И еще сверху.

– Крыша закамуфлирована. Если соблюдать светомаскировку, то дом вообще не найти, – тут же уведомил Заноза. – Я не нарушаю магию момента, нет?

– Вон из моей головы!

– Пойдем, – в ответ на отповедь Хасан получил лишь сияющую улыбку, – посмотришь на нее поближе.

Это был большой дом. Действительно, большой. И очень красивый. Даже без обстановки. Пустой холл, просторный, как теннисный корт, широкие лестницы, громадные залы с высоченными потолками. Мозаика паркета и резное дерево стен перемежались матовой белизной мрамора, гладкостью шелковой обивки, шершавой теплотой гобеленов, потом камень и ткань снова уступали место дереву.

– Не многовато окон для замка Дракулы? – спросил Хасан, чтобы рассеять впечатление. Дом зачаровывал не хуже самого Занозы.

– Они закрываются щитами, если надо. В каждом зале есть пульт управления. Вручную тоже можно, – добавил Заноза невинно, – некоторые просто не созданы для пультов, да? Но, так-то, внешняя часть – для живых, а для мертвых – все, что под горой. Там тоже дофига места. И тоннель из гаража до взлетной полосы.

– Я хотел запереть тебя в сейфе, – голос отдавался эхом в гулком мраморном просторе, – и ты согласился. Мальчик мой, да ты бы там рехнулся, у тебя же клаустрофобия в острой форме.

– Последние сорок восемь лет я обитал в склепе. Правда, это был большой склеп. Трехэтажный и… кхм… с тоннелем.

– Тоннели ты любишь, это я еще в Англии понял.

– Я осторожный.

– О, да.

– Тебе может понадобиться разместить здесь тридцать человек. Поэтому столько места. Мы еще хрен знает сколько времени будем в состоянии войны со всеми, мало ли, как сложатся обстоятельства.

– Ты не купил этот дом, – сказал Хасан. – Ты его построил. Надеюсь хотя бы не замуровал строителей где-нибудь здесь же, в подвалах, как дополнительную защиту от землетрясений?

– Это не в английской традиции. Они просто помнят, что строили другой дом в другом месте. По закупкам, перевозкам, оплате счетов и расходам нас тоже не найти. Прятать все это я умею почти так же хорошо, как стрелять. Или даже без почти.

– Что привело нас к ключевому вопросу.

– А его обязательно задавать?

– Не обязательно. Можешь сразу ответить.

Заноза смотрел снизу-вверх, глаза под белыми ресницами казались не синими, а голубыми. Непривычно. Странно.

– Ты никогда не спрашивал, сколько у меня денег. Даже не интересовался, есть ли они. Поставил на довольствие сразу, как только решил спасти, и с тех пор обеспечиваешь всем необходимым.

– «С тех пор» мы вместе выполняли контракты мистера Алаа, и свое обеспечение ты заработал.

– Да я не спорю. А ты не будешь спорить с тем, что не спрашивал. Хасан, там одиннадцать цифр без запятых. Я просто… за сто два года не придумал занятия интереснее, чем делать деньги. То есть, я люблю движуху, не вопрос, пострелять, подраться, убить кого-нибудь или вообще всех. Но это не так весело, как придумывать… разное.

– Придумывать разное на миллиарды… чего? У тебя еще есть шанс сказать, что речь идет о какой-нибудь экзотической валюте, вроде цветных раковин…

– Или белорусских рублей. Помечтай! Я предпочитаю фунты стерлингов. Это английская традиция. И ты получил меня целиком, Хасан Намик-Карасар, вместе с моими проблемами и моими деньгами. Надеюсь, второе компенсирует первое. Только не надо думать, что я приобретение сомнительной ценности. Меня, между прочим, мечтает заполучить множество тварей мертвых, живых, и не живых, и не мертвых.

– Ума не приложу, зачем ты можешь кому-то понадобиться.

– Вот поэтому я с тобой, – сейчас Заноза выглядел чистым ангелом. – Тебе не нужны ни моя кровь, ни мои дайны, ни мои деньги. Я бесполезный подарок, зато самый лучший.

Полностью бесполезный, а потому – бесценный. Только этого не хватало!

– Ты уже взял все, – если б не улыбка, могло показаться, что Заноза ему сочувствует, – так же, как я взял тебя. Просто ты до сегодняшней ночи не проводил инвентаризации.

Им нужен был дом, но Хасан считал, что он уже есть. Для «Турецкой крепости» довольно быстро нашлось подходящее здание, в подвалах которого по лондонскому образцу были оборудованы две дневки со всем необходимым. Обитали они с Занозой не там, обстоятельства не позволяли пользоваться одним-единственным убежищем, поэтому дневки приходилось менять еженощно и бессистемно, заметая следы с помощью Слуг. Но обстоятельства однажды должны были измениться.

И Хасан полагал, что когда обстановка станет менее опасной, они поселятся в «Крепости». Много ли надо вампиру, чтобы переждать день?

Заноза считал, что много.

Очень.

Единственными помещениями в Февральской луне, которые он хоть как-то обставил, были подземные апартаменты. Две смежные спальни, два рабочих кабинета, минимум мебели, зато, разумеется, компьютер, телевизор, еще какая-то электроника. Выглядело это как черновик – если бывает черновик дома – но здесь уже можно было жить.

Заноза сказал бы «обитать».

И, несмотря на крайнюю скудость обстановки, здесь хотелось остаться.

– Потому что задолбали отели, – Заноза осматривался, как будто сам впервые оказался в этих подвалах, – даже самые лучшие. Я не заморачивался с мебелью и всяким там… меня только пусти, из любого дома сделаю мебельный склад. Викторианец же, – он весело оскалился, – это навсегда. Сраное клеймо на психике. Ты видел, как обставляли дома в мое время? Трындец, вообще, но меня самого все время тянет туда же. А тебя – в конец тридцатых. Куда лучше викторианства, как по мне. Если тебе тут нравится, я знаю, кто сможет сделать все в твоем вкусе. И я знаю, что тебе тут нравится. Давай останемся на день? Давай, ок?

– Детей бы всех бросать в большую яму, – произнес Хасан с чувством.

– Это турецкая пословица?

– Нет. Это наболевшее.

…Вампиров, которые умеют не впадать в дневную спячку, принято убивать. Из осторожности. Основанной на оправданном недоверии. В ноябре, когда бежали из Рейвентира, Хасан считал, что никто в мире, кроме него и Лероя не рискнул бы на трансатлантический перелет в компании Занозы. И с огорчением признавал, что не видит ничего опасного в том, чтоб заснуть в присутствии бодрствующего Занозы, под охраной Слуг, которым нечего противопоставить вампиру с настолько старой кровью. Инстинкты давали сбой с ночи рейда в Мюррей-мэнор. И сбоить они начали до того, как он добровольно позволил себя зачаровать. Сам факт того, что он это позволил, доказывал, что от инстинктов ничего не осталось.

За четыре прошедших месяца Хасан ни разу не был на дневке один. Пока большая часть отряда не отбыла в Югославию, их с Занозой охраняли Слуги, а с тех пор их безопасность днем обеспечивал только Заноза.

Справлялся ли он с охраной дневки лучше Слуг? Трудно сравнивать. Но они двое до сих пор не были убиты, да и срываться с места среди дня, отступать, срочно меняя место дислокации, пришлось всего трижды. Их умудрился тогда выследить мертвяк, умеющий управлять животными.

Ну, а они выследили того мертвяка…

За четыре прошедших месяца Хасан привык засыпать с готовностью проснуться в любой момент, независимо от положения солнца на небосводе. Знал, что Заноза разбудит его до того, как станет по-настоящему опасно, даст время прийти в себя, прикроет отступление.

Полностью полагался на не-спящего вампира.

Инстинкты? Да откуда у мертвых инстинкты?

Сегодня он впервые заснул на рассвете, уверенный, что просыпаться днем не придется. Чувствуя себя в полной безопасности в глубине лесистого холма, под тоннами камня и стали. Занозы не было рядом, он ушел в комнату с компьютером – у неугомонного бритта днем дел было даже больше, чем ночью, но хоть Хасан и привык, засыпая, слышать тихое щелканье клавиш лэптопа, чувствовать запах табака, сейчас и здесь в этом не было необходимости.

В Февральской луне Занозе не нужно было защищать его днем. А ему не нужно было защищать Занозу ночью.

Это место может стать домом?

Слишком большое. Слишком дорогое. Слишком красивое. Подходящее обиталище для графа Доуза, но не для Хасана из Карасара.

И все же, именно здесь Заноза сказал, что Хасан получил его целиком. Вместе с проблемами, вместе с деньгами, но не в этом суть. Суть в том, что Заноза говорил не только о деньгах и проблемах, он говорил о себе. Мальчик, считающий, что его нет. Он не признал свою реальность, он ее, может быть, никогда и не признает. Но он подошел к этому ближе, чем Хасан когда-нибудь надеялся увидеть. Заноза признал, что реален для него.

А от таких подарков не отказываются.