Текст книги "Смена климата"

ГЛАВА 2

Беглец беглецу,

мертвец мертвецу,

и дело за малым,

и дело к концу —

и жить не дает страх.

Так было всегда:

убегала вода,

убежать не могла никуда,

никогда.

Иди ко мне, останься со мной

умри – всё равно,

живи – всё равно,

иди ко мне,

сюда.

Аше Гарридо

К безлюдности Бакеда Даниэла за десять ночей успела привыкнуть. В тийре хватало таких городишек – полсотни домов, расположенных вдали от оживленных дорог, вообще вдали от любой жизни. Ими даже сквоттеры брезговали, так сильна была аура безжизненности, безнадежности и бессмысленности, окружающая эти места.

Бакед безжизненным только казался – сейчас в городе обитало почти сто Слуг, и каждый день можно было ожидать прибытия новых. А еще Бакед был полон надежды и смысла для всех не-мертвых. Не все пока знали о нем, однако слухи расходились, и чем больше вампиров приезжало сюда, чтобы причаститься крови Онезима, тем больше вампиров узнавало о возможности получить причастие. Избавиться от проклятия. Стать живым бессмертным.

Онезим называл их взыскующими, и Даниэла научилась называть так же.

Они приезжали, в одиночку или со Слугами, они шли к Онезиму и возвращались исцеленными. Уезжали. А Слуги оставались. Очищенная кровь их хозяев не давала больше ни силы, ни бессмертия, но кровь самого Онезима, чистейшая из чистых, несла в себе волшебство и для мертвых, и для живых. Те из Слуг, кто хотел сохранить свое могущество, свое отличие от обычных людей, селились в Бакеде. Те, кто предпочитал снова стать человеком… они, наверное, уезжали бы, но ни одного такого пока не нашлось.

Никто не захотел отказаться от бессмертия в обмен на свободу.

Даниэла старалась относиться к выбору Слуг с пониманием, но ее кровь все еще не была чиста, она все еще оставалась обычным вампиром, поэтому просто не могла – это казалось противоестественным – думать о Слугах, как о тех, кого можно или нужно понимать. Она вообще не могла думать о них больше, чем думают о мебели, автомобилях или водопроводе. Они есть. Они нужны. Ими удобно пользоваться.

Это все.

У самой Даниэлы Слуг не было никогда. Идея рабства в любом виде, особенно рабства добровольного, претила ей.

Отец тоже обходился без Слуг. Говорил, что это жестоко – обрекать кого-то всегда быть рядом с ним. А Даниэла хотела бы никогда от него не уезжать, она была бы рада оставаться рядом вечно, и она очень соскучилась за две недели. Но в Бакеде она нашла свое истинное призвание, и не могла уехать, пока Онезим не очистил ее кровь. А отец просил – каждую ночь повторял – чтобы она не спешила принять причастие. Даниэла не знала, чего ждать, но ждала. Отец и так огорчен разлукой, ни к чему расстраивать его еще и непослушанием.

Как только ее кровь станет чистой, она вернется домой, понесет благую весть по всему тийру, а потом и дальше – по другим штатам, другим странам, другим континентам. Станет примером того, что очищение возможно. А до тех пор уезжать не было смысла. Кому и что она докажет, оставаясь зависимой от Голода? К тому же, дел хватало и в Бакеде. Онезим был рад переложить на нее организацию жизни Слуг и доверил встречать взыскующих. Кто-то должен был рассказывать им о правилах существования в Бакеде, о том, как вести себя при встрече с Онезимом, о самом Онезиме, в конце концов. Кто мог сделать это, кроме Даниэлы, равной взыскующим во всем? Не Слуги же! И не Онезим, один вид которого вызывал оторопь и желание тут же забыть увиденное.

Душа его была прекрасна, кровь чиста, но тело изуродовано так страшно, что в нем не осталось ни малейшего сходства с человеком.

Испытание для взыскующих, не для Онезима. Те, кто искал причастия, должны были сначала научиться верить сердцу, а не глазам. Онезим же был равнодушен к своему телу, как истинный святой.

Теперь, когда Даниэла встречала вновь прибывших и объясняла, что они увидят и как нужно отнестись к увиденному, рассказывала о внутренней красоте Онезима, о чудотворной крови, их страх проходил почти сразу. Она ведь еще и фотографии показывала. Готовила к встрече настолько, насколько это было возможно.

До ее появления в Бакеде привыкание проходило сложнее.

Даниэла была уверена, что Онезима не задевают чужой страх, недоверие и брезгливость. Он действительно был святым. Но ее – задевали. И она жалела – совсем немного – жалела его. Точнее… ей было жаль, что внутренняя красота не видна снаружи. С другой стороны, стань Онезим так же прекрасен телом, как душой, и кто смог бы, увидев его, не ослепнуть? Это ведь было бы то же самое, что смотреть на ангела.

В город вела только одна дорога. Все другие подходы Слуги давно перекрыли баррикадами из разобранных домов, затянули верх баррикад колючей проволокой, расставили мины. Проехать через завалы было нельзя, пройти – можно, хоть и с риском подорваться на мине. Но и те, кто сумел бы пройти в Бакед без разрешения, недолго оставались бы незамеченными. Две улицы и полсотни переулков предоставляли слишком мало возможностей спрятаться от патрулей и сторожевых собак.

Печально, что Онезим нуждался в охране, но так всегда было заведено на Земле, с самого начала – святых убивали с немыслимой жестокостью, а потом раскаяние в содеянном спасало души убийц.

Этот святой спасал и души, и тела, будучи живым. То есть, нет, конечно же, не-мертвым, но не это важно, а то, что он был спасением, только пока оставался здесь и мог дарить свою кровь. Не станет Онезима, не станет его крови, не останется и надежды. Охранять его, правда, следовало не от убийц, а от тех, кто стремился получить его в свое распоряжение, увезти из Бакеда, ставить на нем опыты или использовать волшебную кровь в ритуалах или…, да кто знает? Его следовало охранять от тех, кто хотел присвоить спасение и надежду.

Увы, желающих хватало. Некоторые вампиры просто не способны были понять, что чудеса творятся для всех, что никто не может владеть чудом единолично.

За те десять дней, что она провела здесь, Даниэла успела увидеть одну попытку штурма, и была готова к другим. Надеялась, что готова. Вспоминать о ночном бое было страшно до сих пор, а еще страшнее – думать о том, что штурмовать могут и днем, когда она будет слишком слаба, чтобы защищать своего святого.

От нее и ночью-то было немного пользы. Она совсем не умела драться. Афат не подарил ей ни одного боевого дайна, и раньше Даниэла считала, что это хорошо. В Бакеде начала задумываться о том, что стоит научиться хотя бы стрелять. Вроде бы, это было несложно – обзавестись пистолетом, патронами, потренироваться в стрельбе по мишеням. С оружием проблем не возникло, это же Бакед, тут все есть: и пистолеты, и автоматические винтовки, и даже огнеметы с гранатометами. И боеприпасов хватает. Заминка была за инструктором. Учиться у кого-нибудь из Слуг Даниэла не могла, а взыскующие не задерживались в миссии настолько долго, чтобы дать ей хотя бы несколько уроков. Причастившись крови Онезима, они забывали об оружии, они так менялись, что у Даниэлы не хватало духу насильно возвращать их в реальность. Достаточно того, что мир за пределами Бакеда сам напомнит о себе.

Когда ей доложили о том, что в миссию приехали Заноза и мистер Намик-Карасар, Даниэла сначала обрадовалась. Заноза точно не искал крови Онезима, а стрелял он как Сатана, и невозможно было представить лучшего учителя…

Нет. Все было не совсем так. Даниэла действительно сначала обрадовалась. На секунду или даже меньше. Потому что Заноза явился не за причастием, и умел стрелять, и мог научить… Но что она услышала по рации? Что сказал командир поста в докладе? Он сказал:

– Здесь Турок и его бешеный пес. Как нам быть, госпожа Даниэла?

Кто в тийре не знал о них двоих?

Для Даниэлы они были Заноза и мистер Намик-Карасар, а для остальных – Турком и Бешеным Псом, чужаками, за зиму приведшими под руку ее отца шесть миссий, и не собирающимися останавливаться на достигнутом.

– Зачем тебе власть? – спрашивала Даниэла, – зачем тебе настоящая власть, ответственность за миссии, за вампиров и людей, которые теперь от тебя зависят? Разве не лучше жить как раньше – тихо и спокойно, и предоставить прелатов самим себе?

– Два года назад они могли спасти всех погибших, – вот что ответил отец, – если бы они были здесь, не случилось бы беспорядков. Сама судьба сказала нам тогда: хватит думать, что вы пребываете в мире. Сказала: тийру нужны защитники. И они нашлись.

Даниэла сожалела о тихой и спокойной жизни, но признавала, что к весне тишины и спокойствия в Алаатире стало больше, чем когда-либо раньше. Просто это были тишина и спокойствие для всех, кроме ее отца. Власть накладывает обязательства. Хальк Алаа оказался к ним готов, а Даниэла – не очень. Хотя, от нее-то как раз ничего и не требовалось. Первый опыт командования, управления, принятия решений не только за себя, она получила здесь, в Бакеде.

Работу с музыкантами, поиск талантов, устройство их судеб нельзя было считать даже разминкой по сравнению с тем, чем Даниэла занималась теперь.

И, если быть честной с самой собой, ответственность и власть оказались захватывающим переживанием. Теперь она, наверное, лучше понимала отца.

Правда, все равно была рада, что сейчас решение принимать не ей.

– Не впускайте их, пока я не поговорю с Онезимом, – приказала она, – не вступайте в диалог, и ни в коем случае на них не смотрите.

Может быть, было уже поздно. Поздно не смотреть. Узнали же постовые Занозу, значит увидели, значит могли оказаться под чарами. Но нет, нет-нет, Заноза никого не чарует без необходимости, и пока ему не сказали, что въезд в миссию запрещен, не станет применять дайны. А скажут ему об этом через мегафон, и смотреть на него больше не будут, значит, и зачаровать никого у него не получится. Да и незачем. Ведь не совсем же их в Бакед не пускают, а только пока Онезим не решит, как лучше поступить. Ему самому должно быть интересно. Таких как Заноза он мог и не встречать.

… – Почему ты считаешь, что они не взыскующие? – спросил Онезим. – Мне кажется, ты думаешь, что они могут быть опасны для меня.

Даниэла так не думала… Нет, именно так она и думала. Но для этих мыслей не было никаких оснований. Что бы ни рассказывали о Турке и его Псе, они всегда старались решать проблемы миром, старались договориться, и убивали только если договориться не получалось.

Вот только, как такое может быть, чтобы Заноза и не смог кого-то убедить? А если такого не может быть, то кого же и зачем они убивали?

Раз убивали, значит так было нужно. Убитые, наверняка, заслужили окончательную смерть, а чем именно – мистеру Намик-Карасару виднее. Он лишен жалости, но не справедливости. Увидев Онезима, узнав его хоть немного – даже просто выслушав, что расскажет о нем Даниэла – они полюбят его так же, как любила она.

Даниэла попыталась представить мистера Намик-Карасара, проникшегося обаянием Онезима, и помотала головой. Некоторые вещи невозможны. Ни в этой вселенной, ни в какой другой. Мистер Намик-Карасар не любил никого, кроме Занозы. Да и Занозу – только из-за того, что все время был под чарами. А вот сам Заноза, он поймет Онезима, увидит его красоту. Когда они вернутся в город, он расскажет о том, что видел, и отец позволит Даниэле принять причастие.

Все складывалось хорошо. Совершенно нечего было бояться.

– Им не нужно причастие потому, что у Занозы нет тела, – объяснила она то, что ей осенью объяснял отец. – Проклятие не-мертвых ложится на наши тела, а не на души, а у Занозы есть только душа.

У отца объяснять получалось куда лучше. Даниэла-то его тогда поняла. А сама сейчас, похоже, только сбила Онезима с толку.

– Я догадываюсь, что он не бесплотен, – Онезим улыбнулся, – ты выражаешься метафорически.

– Н-не совсем…

Лучше не стало.

– Тело есть, но оно… не считается. Как если бы его не было. Остается душа, а Заноза, – Даниэла развела руками, – ему восемнадцать лет, он просто не успел ничего сделать такого, чтобы испачкать душу.

– Большинству людей не удается сделать ничего такого за всю свою жизнь, – мягко сказал Онезим. – Для того и дана нам совесть, чтобы души оставались чистыми. Так чего они хотят, если не причастия и не моей смерти?

– Узнать вас. Я ведь рассказывала об отце, он предубежден, но прислушивается ко мне. Наверняка, это он попросил их приехать.

– А им самим, этому… Занозе, было бы не интересно? Без просьбы твоего отца?

– Не знаю. Думаю, они не поверили в вас, даже когда он рассказал. До мозга костей материалисты и прагматики, никаких сказок, тем более, никаких чудес.

– Материалист, отрицающий существование своего тела? – Онезим рассмеялся. – Даниэла, ты запуталась сама и запутала меня, могу вообразить, что же ты рассказываешь обо мне отцу, и сколько он способен понять из твоих слов. Я просто обязан встретиться с этими господами. Не предупреждай их о том, как я выгляжу. Иди домой, я тебя позову, когда мы познакомимся.

…Когда дверь за Даниэлой закрылась, Онезим негромко произнес:

– Франсуа, свяжись с блок-постом. Прикажи уничтожить обоих.

* * *

– Дипломатия – это умение вести себя вежливо даже под прицелом, – скучно сказал Хасан.

Заноза удивился:

– Под прицелом себя обычно вежливо и ведут. Для того ведь и целятся.

Ответом ему был взгляд. Нет – ВЗГЛЯД. Хасан как бы молча сказал: «да ну?», и в этом молчании Заноза услышал больше скепсиса, чем если б Турок говорил вслух.

– Вот что сразу? – ему казалось, что он вообще всегда ведет себя вежливо, пока не становится ясно, что перестрелки не избежать. – Я же ничего не делаю. А если б не ты, между прочим, я бы и не знал, что у них тут гранатометы с огнеметами, сидел бы себе спокойно и ждал, пока пропустят.

– Скорострельные пушки на обеих вышках.

– Спасибо, я помню.

Прежде чем ехать в Бакед, они тщательно изучили снимки миссии, сделанные со спутника. Прошлой ночью пришли сюда пешком, оставив машину подальше от любопытных взглядов, и провели рекогносцировку на местности, выбрав несколько точек для экстренного входа. Или выхода. Зависело от того, с какой стороны смотреть. На полосе отчуждения полно было растяжек, ветер посвистывал в спирали Бруно, а Хасан, будто этого мало, сказал, что он бы для верности еще и заминировал подходы и снаружи, и изнутри.

– От слишком прыгучих гостей, которым заграждения – не помеха.

Мины – это было плохо. Гранаты – тоже не подарок. Еще баррикады простреливались из соседних домов, откуда велось круглосуточное наблюдение.

– Я их чую, – признался Заноза.

– Мины?

– Ага.

– Мне нужно как-нибудь привязать тебя к стулу, выдать перо и блокнот, и не отпускать, пока ты не составишь список всего, что умеешь. Что значит «чуешь»? Можешь найти по запаху?

– Ну, да.

Хасан только головой покачал.

– Я-то думал, тебя обзывают собакой потому, что характер скверный.

– Бешеной собакой, – уточнил Заноза. – По-любому, из-за характера. Но нюх у меня тоже собачий.

В общем, входы в Бакед и выходы из него они присмотрели еще прошлой ночью. Но попасть в миссию на законном основании и покинуть ее, ни с кем не поссорившись, было предпочтительней, чем под обстрелом обходить мины и растяжки. Разминировать же подступы заранее – дело слишком рискованное. Слуги, стерегущие полосу отчуждения, наверняка умели видеть сквозь «туман». Их тут было около сотни, при таком количестве они просто обязаны были обладать всем набором дайнов, включая ясновидение.

Если б кто-то заметил на баррикадах двух чужаков и поднял тревогу, о мирном визите в Бакед точно пришлось бы забыть. А врываться сюда с саблей наголо, не зная, где Даниэла, не представляя возможностей Онезима, бессмысленно. Даниэлу не увезешь, перекинув через седло, она против будет, да и Алаа такой цели перед ними не ставил. Онезима найти и убить, конечно, можно, но тут уж против был сам Заноза. Не хотелось ему убивать неизвестно кого неизвестно за что.

Вот и сидели в машине перед двумя скорострельными пушками, под прицелами гранатометов и огнеметов. Вели себя дипломатически. Пока, наконец, искаженный мегафоном голос не проревел на всю округу:

– О’кей, парни, вы можете проехать. Добро пожаловать в Бакед.

Стальные створки ворот раздвинулись гладко, почти беззвучно. Хороший механизм, и следят за ним хорошо. Следовало ожидать, что и за оружием местные обитатели ухаживают столь же старательно.

Заноза не знал, что радует его меньше, ухоженные огнеметы, ухоженные гранатометы или ухоженные пушки. Что хуже? Да все хуже!

* * *

По ним начали стрелять сразу, едва закрылись ворота.

Рухни небо на землю, и то не было бы такого грохота, огня и взрывов. Хасан машинально фиксировал очереди из обеих пушек, гранатометные залпы, непрерывный пулеметный огонь. Из окна вертящегося, мечущегося, перепрыгивающего с колеса на колесо автомобиля, целиться было неудобно, но он снял стрелка на одной из вышек.

Машина словно взбесилась, казалось, она по собственной воле, повинуясь собственному инстинкту выживания, уворачивается от выстрелов. Заноза касался руля самыми кончиками пальцев, рукоятка переключения передач под правой рукой плясала бешеный танец, они делали невероятные вещи – этот упыреныш и автомобиль, вдвоем – совершали фигуры высшего пилотажа, не отрываясь от земли. Хасан обезвредил вторую пушку, а их так и не достал ни один снаряд, ни одна граната. Пулеметные очереди дважды прошили машину насквозь, но пули почти не зацепили их двоих. Живые были бы уже мертвы, а они и так…

Давно умерли.

Деваться было некуда. Улица упиралась в баррикаду, в минное поле.

– Я скажу, когда… – Занозу было почти не слышно, даже в гарнитуре, но Хасан понял.

Автомобиль в очередной раз пошел юзом, развернулся носом к воротам…

– Сейчас!

Хасан выдернул Занозу из-за руля и спиной вперед вывалился в дверь, уповая на то, что если их и видно сквозь «туман», то не видно в темноте, сквозь завесу дыма и пыли. Они скатились на обочину, машина по инерции завершила полный разворот и ее понесло вперед. На мины. Под гранатометные залпы. Мгновение спустя прогремел взрыв, и Хасан прижал Занозу к земле, не столько прикрывая от осколков, сколько не позволяя видеть рыжий огонь в черных дымных клубах.

Им нужно было туда. В самое пекло. Пройти сквозь огонь, чтобы укрыться в доме-баррикаде. Мины, растяжки – шайтан с ними, под таким прикрытием их можно обойти.

– Не смотри! – приказал Хасан.

– Не смотрю, – Заноза жмурился, цеплялся за него обеими руками, – шайзе… давай, идем, а то я сейчас пойму, куда нам надо, и сбегу прямо под пули.

– Allahın cezası…2424
  Наказание божье (тур.).


[Закрыть] – Хасан перекинул его через плечо, другой рукой подхватил винтовку, и бросился в огонь, пережигая кровь в дайны, чтоб двигаться как можно быстрее.

…Сложнее всего было загораживать от Занозы огонь. Обломки машины разбросало взрывом по всей улице, пламенем занялся один из домов и остатки палисадника, огораживающего другой. Хасан стоял в дверном проеме назначенной убежищем руины, отделенный от стрелков лишь пылающей завесой, и чувствовал себя мишенью. А еще – растопкой.

Он тоже не любил огня. Никто из мертвых не любит.

Но он не впадал при виде пламени в панику. А Заноза боялся настолько, что даже не мог делать вид, будто ему не страшно.

И, к счастью, ему хватало ума не оглядываться. Он медленно бродил по дому – по тому, что осталось от дома – принюхивался, машинально перешагивая растяжки.

– Здесь… – присел и, не касаясь, провел рукой над заваленным мусором участком пола. – Мы не будем их трогать, да? Как будто нас тут и не было.

– Не будем. Есть еще?

– Да. Еще… не меньше трех. Сейчас покажу где.

Говорил он так же медленно как двигался. Будто в трансе. Все-таки, обоняние у него не собачье – у собак всегда тонкое чутье, а Занозе нужно принюхиваться, сосредоточиваться на выбранных запахах. Хотя, кто знает? Собаки ведь тоже принюхиваются. И у них не спросишь, всегда они чуют одинаково хорошо, или только когда прилагают к тому усилия.

О чем только не начнешь думать, чтобы не думать о пламени за спиной!

Мин нашлось шесть. Четыре на первом этаже, две – в подвале, под окнами. Сами окна были забиты досками, утыканными гвоздями снаружи и изнутри. Нелепая предосторожность, если боишься нападения вампиров. Что им те гвозди? Не хочешь, чтобы в твоем подвале затаился упырь, так застекли окна и мой их почаще, или оставь оконные проемы пустыми.

– Тебе надо будет поспать, – Заноза закончил кружить по подвалу, заглянул под лестницу, – отсюда мы их увидим раньше, чем они нас. Если что. А еще раньше я их услышу и разбужу тебя. Как обычно, короче, как в отеле, только не в отеле.

Он снял плащ и постелил его на пол:

– Вот. Лучше, чем в пылище спать. Много крови потратил?

– Завтра найдем кого-нибудь. Заодно выясним, где Онезим и что он такое.

Сейчас из Бакеда можно было уйти. Если кто и заподозрил, что они уцелели во взрыве, их все равно не станут искать в доме, к которому нужно идти через огонь. Хасан и сам не стал бы прятаться здесь, не рискнул бы прорываться сквозь пламя, если б не помнил, что Заноза умеет чуять взрывчатку. Укрываться в любом из домов-баррикад имело смысл лишь при этом условии. А на то, чтобы отыскать мины, нужно время и относительно спокойная обстановка, вот и выходило, что дом, скрытый огнем и дымом – лучший выбор.

Чтобы укрыться от выстрелов. Пройти его насквозь. И покинуть миссию до рассвета. Времени на то, чтобы найти убежище от солнца, было еще достаточно.

Они это даже не обсуждали.

Онезим или кто-то из Слуг Онезима решил уничтожить их. Однажды спустишь такое с рук, и кто-нибудь непременно захочет повторить. А пока в Бакеде оставалась Даниэла, миссию нельзя было просто стереть с лица земли. Да даже и без Даниэлы, руины на месте города, пусть и полузабытого, кому-то да бросятся в глаза. Начнутся пересуды. Пересуды бывают полезны, но не в таких обстоятельствах.

А ведь еще в ноябре Хасан и представить не мог, что будет мыслить категориями уничтожения городов, а не отдельных боевых единиц, в крайнем случае – небольших подразделений. То ли общение с Занозой его испортило, то ли открыло новые горизонты, так сразу и не скажешь.

Рассвет приближался. Хасан сидел на расстеленном плаще, прислонившись спиной к стене, и лопатками чувствовал движение солнца сквозь бетон и слои грязной штукатурки. Заноза сидел рядом, тихий и задумчивый. Он, вообще, становился тем спокойнее, чем меньше было для этого поводов. Особенность характера, естественная для тех, кто опасней любой опасности. Хасан и за своими Слугами ее замечал. И за собой.

– Почему они начали стрелять, как думаешь? – Заноза слегка толкнул его плечом.

– Они не просто начали стрелять, нас заманили под перекрестный огонь. Сразу собирались уничтожить, а в город не впускали, чтобы подготовиться, занять позиции.

– Откуда ты знаешь?

– Сам так же сделал бы.

– Но зачем?

– Кто-то нас узнал. Может быть, Даниэла.

– Она не стала бы… а, понял.

Хасан кивнул.

Даниэла, разумеется, не собиралась их убивать, но в тийре хватало желающих сделать это. И среди вампиров, и среди Слуг, и даже среди живых. Так что Даниэле достаточно было проболтаться о том, кто они, чтобы спровоцировать нездоровое оживление и ложные надежды, за которыми последовала не вполне обоснованная агрессия.

…Солнце поднялось над горизонтом. Сон навалился тяжелый, густой, темный как могила. Сквозь эту темноту Хасан смутно ощутил, как Заноза укладывает его головой себе на колени. Это Заноза-то, декларирующий, что мертвые могут спать хоть на гвоздях. Стоило бы сказать что-нибудь язвительное, но сейчас сил уже не было, а пробуждение не обещало оставить время на разговоры.

* * *

Франсуа пристально всматривался в мельтешение на мониторе, нелогично жалея о том, что у него, как у любого из Слуг, хорошее зрение. Было бы плохое, он надел бы очки, и стал видеть лучше. Камеры наблюдения, установленные повсюду в Бакеде, были отличного качества – Франсуа считал, что за безопасность не жаль заплатить – но разобрать, что происходит на видеозаписи удавалось с трудом.

И никакие очки тут помочь не могли.

Будь запись чуть менее качественной, на ней вообще ничего не видно было бы, кроме дыма со светлыми огненными проблесками. На этой же Франсуа удалось различить человеческий силуэт. Кто-то выбросился из потерявшего управление автомобиля, припал ненадолго к земле, пережидая взрыв машины и словно закрывая что-то собой, а потом решительно бросился в бушующее пламя.

Не похоже на вампира. Вампир не рискнет так близко подойти к огню, а о том, чтобы пройти сквозь огонь не может быть и речи. Но в машине были вампиры. И об одном из них и Франсуа, и Онезим, его господин и друг, знали достаточно, чтобы счесть его приезд в Бакед очень плохим знаком. Смертельным предзнаменованием.

Каждый вампир или Слуга, родившийся в Старом Свете, слышал о Посредниках. А самые старые, самые умные и осторожные, слышали об этом, конкретном Посреднике. О Хасане Намик-Карасаре, Убийце вампиров, получившем от духов карт-бланш на уничтожение любого, кто ему не понравится, будь то фея, вампир, человек или любая другая тварь. Несмотря на широкие полномочия и жуткое прозвище, убивал Намик-Карасар редко, и до недавнего времени слыл Посредником абсолютно безжалостным, но абсолютно справедливым. Пока не решил, что умение договариваться с духами дает ему право изменить status quo и не выступил против тийрмастеров Великобритании.

Он изменился или что-то изменило его – слухи друг другу противоречили, а достоверными сведениями ни Франсуа, ни Онезим не располагали. Да они и не пытались узнать, что произошло с Убийцей вампиров. Вполне достаточно было того, что Посредник, угрожающий безопасности тийров Старого Света, обитал теперь в Америке.

Намик-Карасар прибыл в Алаатир осенью, а сейчас, в начале весны, о нем уже говорили во всех миссиях тийра. Рассказывали, что он никогда и никуда не приходит просто так – посмотреть, поговорить, познакомиться. Он убивал, убийства были единственной его целью, а жертв он выбирал из соображений, доступных только духам. Рассказывали, что шестьдесят лет он убивал в Старом Свете, а теперь явился в Новый и убийства продолжились здесь.

Чему верил Онезим?

Франсуа хотел бы думать, что его господин принял за правду здешние россказни, но понимал, увы, что такого не может быть. Онезим был мудр, и уж он-то многое знал и о духах, и о Посредниках, и о Намик-Карасаре. Знал правду в той мере, в какой ее, вообще, можно знать. И считал, что заслужил смерть от руки Убийцы вампиров.

При мысли об этом у Франсуа сжималось давно закостеневшее сердце. Господин его и друг был прав, но сама эта правота, уверенность в том, что Намик-Карасар без раздумий убьет его, говорила о том, что чистая и справедливая душа, осознающая все содеянное зло, раскаивающаяся в преступлениях, еще жива в безнадежно искаженном теле.

Даниэла рассказывала что-то о бестелесном спутнике Намик-Карасара. Онезиму не было дела до призраков, но он сделал вид, будто заинтересовался. У него доброе сердце, и он не хотел, чтобы Даниэла решила, будто ее друзья погибли из-за того, что она помогла опознать одного из них. Пусть думает, что Онезим искренне хотел встретиться с бестелесным вампиром, что это Намик-Карасар повел себя агрессивно и вынудил открыть огонь.

Пусть.

После причастия Даниэлу ждет столько горя, что хотя бы сейчас нужно избавить ее от того, что может причинить боль. Боль потери друзей не сравнить с чувством вины, и Онезим позаботился о том, чтобы Даниэла не чувствовала себя виноватой.

Франсуа вытащил кассету из проигрывателя и включил дегауссер2525
  Устройство для уничтожения данных на магнитных носителях.


[Закрыть].

Когда рассвело он вызвал к себе Хиндсаклера, командира гарнизона Бакеда. Тот рассчитывал на благодарность за хорошо проделанную работу, и никак не ждал холодного приема.

Они боялись – вся сотня Слуг, потерявших своих господ, предавших своих господ, боялись Франсуа. И это не был страх перед Онезимом, распространявшийся на самое близкое к нему существо. Это был страх волчат перед старым волком. Не основанный ни на чем, кроме инстинктов, животный, бессмысленный.

Франсуа и презирал остальных Слуг, и досадовал на них за инстинкты, лишающие способности к критическому мышлению. Да, он был старше их всех, на столетия старше самого старого из них, но отнюдь не был сильнее. Не владея ни одним из боевых дайнов, Франсуа мог противопоставить Хиндсаклеру или кому-нибудь из его бойцов только разум и волю. Видимо, он был достаточно умен, чтобы наводить трепет на всю сотню.

Хотя, вряд ли хоть кто-то в этой сотне способен был по-настоящему ценить интеллект, даже те, кто знал такое слово.

– Он сбежал, Хиндсаклер, – Франсуа кивнул на выключенный монитор, – я просмотрел записи. Намик-Карасар сбежал из города и скрывается сейчас где-то снаружи. Второй раз вы его под выстрелы не заманите. Завтра ночью он вернется, вернется невидимый, и ты знаешь, что тогда с вами будет.

Хиндсаклер знал. Но он командовал обстрелом машины Намик-Карасара, он своими глазами видел взрыв и охватившие несколько домов пожары.

– Там был огонь, мистер Энбренне, сэр, – заметил он осторожно, пытаясь одновременно и уверить Франсуа в своей готовности выполнить любой приказ, и в том, что приказ об уничтожении незваных гостей, все же, был выполнен, – вампиры боятся огня. Даже если Турок уцелел при взрыве, бежать ему было некуда, только обратно под пули. А у нас есть ребята, которые видят сквозь «туман».

– Не все вампиры боятся огня, – мимолетного взгляда в сторону покоев Онезима оказалось достаточно, чтобы Хиндсаклер сглотнул, моргнул и коротко дернул головой:

– Так точно, мистер Энбренне, сэр!

– Но сейчас уже рассвело, – Франсуа заговорил мягче, – все вампиры спят днем, если их не будить. Постарайтесь найти Турка, не разбудив его, и вы справитесь с ним. Обыщите окрестности, заглядывайте в каждую щель, под каждый камень, найдите его до заката или следующую ночь твоя сотня не переживет. Можешь взять всех, – добавил он, изобразив легкое сомнение. И тут же подтвердил, словно бы убеждая себя, а не Хиндсаклера: – да, бери всех, чем больше вас будет, тем вернее вы его найдете.

Тяжело это было. Франсуа никогда не умел хорошо притворяться, и за четыреста лет так и не смог научиться врать и лицедействовать. Он старался, видит Бог, и что-то, наверное, получалось, иначе они с Онезимом не протянули бы так долго…

Нет. Не стоит выдавать желаемое за действительное. Они двое существовали до сих пор отнюдь не благодаря ему или так и не освоенной науке лицемерия.

– Так точно, мистер Энбренне, сэр! – рявкнул Хиндсаклер.

Перед ним поставили новую задачу, на него больше не гневались, и ему, как хорошо дрессированной собаке, этого было достаточно, чтобы с энтузиазмом устремиться к новой цели.

– Иди, – разрешил Франсуа. – Принеси господину голову Турка.

Миссия опустела в течение получаса. Хиндсаклер и его солдаты умом не блистали, но были отлично дисциплинированы, мобильны и весьма эффективны, вне зависимости от времени суток. Они не боялись солнечного света и огня, не спали днем, не спали и по ночам, наделенные, помимо других сверхчеловеческих свойств, сверхчеловеческой выносливостью. Четырнадцать из них – пятнадцать, если считать вместе с Хиндсаклером – могли потягаться с пятидесятилетним вампиром и легко давали фору вампирскому молодняку. Франсуа не пожелал бы Намик-Карасару встретиться с ними. В других обстоятельствах даже сотня таких как Хиндсаклер не стала бы для Убийцы вампиров препятствием на пути к Онезиму, но сейчас, без собственных Слуг, без транспорта, без оружия, в сопровождении одного-единственного призрака, он не имел шансов не только победить, но и просто выжить.