Текст книги "Последнее небо"

– Кто там? – спросила биолог, забираясь в кабину грузовика.

– Пилот, – поморщился Тихий. – Немец.

– Правда?

– Правда.

Он пробежался по показателям топлива, проверил бортовое вооружение. Кто-то очень скромный назвал Ми-40 грузовиком. Эта летающая крепость в одиночку могла брать некрупные города, походя снося зенитные комплексы. Неповоротлива? Ну это как летать. Хотя, конечно, Ка-190 «Мурена», сдержанно именуемая в документах «разведчиком», куда более маневренна. На ней при желании можно любые фигуры высшего пилотажа выполнять.

Огромные лопасти завертелись, набирая обороты, и махина вертолета снялась с места легко, как бабочка.

– Надеюсь, – пробормотал Пижон, застегивая ремни, – летающих монстров здесь не водится.

– Водятся, – спокойно сообщила Ула. – Во всяком случае, должны водиться.

– Зачем бы еще, по-твоему, я потащил тебя с собой? – поинтересовался Тихий.

– Для компании, – огрызнулся Пижон.

* * *

Сверху джунгли, как им и положено, казались сплошным упругим зеленым полем. Просеки вроде той, на которую упал складской модуль, если и были, то с воздуха не отслеживались. Тихий, как по ниточке, вел машину по указанным Кингом координатам. Пижон таращился вокруг, с неудовольствием отмечая далеко на горизонте висящие в небе точки. При рассматривании их сквозь прицел выяснилось, что точки эти – довольно крупные, с размахом крыльев метров по пятнадцать ящеры. Они походили на птеродактилей, только Азат, убей бог, не мог припомнить, были ли на Земле птеродактили таких размеров, и вообще, позволено ли этаким тварям летать?

Велик был соблазн выцелить хотя бы одну зверюгу и проверить ее на прочность ракетой, но Тихий приказа стрелять не отдавал, а самовольные действия могли привести к последствиям весьма плачевным. Пижон был из тех, кто учится на чужих ошибках, и ошибка Фюрера послужила ему хорошим уроком.

– Здесь, – буркнул Тихий.

Вертолет завис над черным пятном, не особо заметным на фоне темной буйной зелени джунглей, однако при внимательном рассмотрении все же выделяющимся.

– Пижон, сейчас мы зальем здесь все кислотой, и, когда зелень сдохнет, ты спустишься вниз. Подстрахуешь майора и поможешь ему забраться в машину.

– А может, напалмом? Давненько не пробовал я жареных пилотов, – мечтательно пробормотал Пижон.

– Отставить напалм. – Тихий включил рацию: – Майор, как слышите?

– Слышу вас хорошо, – тут же отозвался немец. – Ну и ревет же ваша махина.

– Приготовьтесь. Мы почистим тут и сбросим вам трос. Сможете забраться по нему в машину?

– А у меня есть выбор?

– Нет.

– Значит, смогу.

– Хорошо. Отбой.

Вертолет спустился ниже, пошел над самыми кронами, заливая деревья кислотой. Сочная зелень на глазах жухла, съеживалась, осыпалась, почернев, оголяя ветви.

Теперь болид было видно и отсюда. Он лежал на земле, прижавшись к ней днищем. То ли не успел пилот выпустить шасси, то ли они ушли глубоко в толстый слой прели.

– Красиво, – ожила рация, – но тут еще шевелятся. По-моему, снова сползаются.

– Гранаты переживете? – уточнил Тихий.

– Шоковые – да. Что-то серьезней – не думаю.

– Обойдемся шоковыми, – пообещал сержант. – Пижон, готов?

– Готов.

– Ну поехали.

Когда грохнула последняя граната, вертолет опустился еще немного. Разматываясь, вниз полетел трос и завис, касаясь колпака болида. Пижон стартовал секундой позже. Остановился на полпути между землей и машиной.

– Майор…

Надо отдать пилоту должное, вряд ли у него был большой опыт эвакуации с земли на небо, однако сделал он все быстро и четко. Пижон оглядывался, готовый стрелять на любое движение. Трос, на котором висел фон Нарбэ, очень скоро поравнялся с десантником.

– Хватай его! – рявкнул Тихий.

Пижон облапил пилота.

Рядом с ними – показалось, что в миллиметрах, – прошелестела ракета. Услышать взрыв они не успели, Тихий дернул машину в сторону и вверх, и Пижон с фон Нарбэ влетели в открытую дверь, словно шарик в чашку бильбоке.

– Циркачи хреновы… – Немец бросил взгляд на Улу и… воздержался от дальнейших комментариев. – Спасибо. За ракету особенно. Доложите обстановку, сержант. Кстати, кто из вас сержант?

– Сержант Рахматуллин – это я. – Тихий не взглянул на майора. – А вот он, – кивок на Пижона, расстегивающего страховку, – сержант Хайруллин. Ула Экнахталь – биолог. Что же до обстановки, майор, то, если для своих я сержант, для вас, видимо, буду полковником. Возражения можете оставить при себе. Или пойдете дальше пешком.

– Разумно, – фон Нарбэ сел позади Пижона. – И значит, все еще хуже, чем я думал. Сколько вас, выживших?

– Взвод.

– Вы что, во время прыжка в модуле сидели?

– Просто успели. – Тихий пожал плечами. – Повезло.

– Да уж, – скептически пробормотал пилот. – Мы тут все счастливчики. Кстати, машина моя цела, ее только дозаправить, и она снова сможет летать.

– Хорошо, – кивнул Тихий. – Но пока у нас других дел хватает.

– Очередная белокурая бестия, – пробурчал Пижон по-татарски. – Везет нам на них.

– Был Фюрер, теперь этот. На двадцать человек не так уж и много.

– Ага? А ты? – Пижон сморщил нос.

– А я при чем?

– В зеркало посмотрись. Мы как высадились, ты на себя не похож. Был человек как человек, а сейчас с тебя плакаты «Орлы Скорценни» рисовать можно.

– С татарина-то?

– Да если бы! Ты даже не потомок Нибелунгов сейчас. Ты за предка Нибелунгов сканаешь. Откуда что взялось? Даже ростом выше стал, а уж рожа-то… Не твое это лицо. Знаешь, когда я тебя таким видел?

– Нет.

– На Весте.

– Слушай, Азат, – Тихий нахмурился, – не маленький ведь, должен понимать: мы все на пределе. Ты сейчас тоже не красавец. Уж во всяком случае не тот хлыщ, которого мы в новостях по шестому каналу наблюдали. Все. Забудь.

– С вашего позволения, сержант, сэр, у меня есть еще несколько вопросов.

– Я сказал, забудь.

– Тихий, здесь никого нет, так что за подрыв дисциплины ты мне ничего не впаяешь…

– В трюм. Рысью, – тем же спокойным тоном скомандовал Тихий уже на английском. – Двадцать отжиманий.

– Но… Понял.

Азат выбрался из кресла, прошел мимо фон Нарбэ и Улы, проводившей его удивленными глазами. Из полупустого трюма голос его прозвучал гулко:

– Тихий, ну ты зверь, как здесь отжиматься?

– Быстро, – машину чуть тряхнуло. – Или тебе посчитать?

– Я не умею, когда трясет.

– Чему тебя учили полтора года?! – зарычал Азамат, вновь чуть встряхивая вертолет. – Сорок отжиманий.

– Я…

– Сто. Приступай. Я считаю.

Оставшееся до посадки время Тихий спокойно, монотонно, но довольно быстро вел отсчет. В шлемофоне отдавалось тяжелое дыхание Пижона. На счет «сто» вертолет коснулся земли.

– Герой, – хмыкнул Тихий, когда взмокший Азат выбрался из трюма. – Иди представь майора остальным. Ты это умеешь.

– Как его там? – уточнил Пижон, вытирая вспотевшее лицо. – Фон кто?

– Фон Нарбэ, – без эмоций напомнил пилот. – Дитрих фон Нарбэ. По прозвищу Гот.

– Что ж ты раньше не сказал? – сердито спросил Азат и шмыгнул носом, – Готом и будешь, без всяких там фонов. Айда, пойдем уже.

Глава 3

Только дожить до рассвета,

Только дотянуть до рассвета…

Олег Медведев

Оставшуюся часть оборудования грузили очень быстро. Тихий торопил бойцов, хмуро поглядывал на лес. В конце концов, когда погрузка была уже практически закончена, велел Уле забраться в кабину грузовика и не высовываться оттуда. Когда принайтовили последний ящик, он подозвал к себе Пенделя:

– Закройтесь в модуле и не выходите, что бы ни случилось. Броню не снимайте. Подготовьте к погрузке все, что осталось, и соберите второй вертолет, чтоб на ходу был. Парни вымотались, конечно, но спать им не давай, пока сами валиться не начнут. Если надо, используй стимпаки.

– Чем больше работаешь, тем меньше думаешь?

– Все-то ты знаешь. Да, Костыль в твоем отделении, приглядывай за ним.

– Этот придурок, пока тебя не было, в кусты поссать уходил, – пробурчал Пендель.

– Что?

– То. Десантник, мать его! – Пендель потер костяшки пальцев. – Я ему объяснил, что он не прав. Слушай, Тихий, ну на хрена ты его мне подсунул?

– Полтора года… – Тихий ошеломленно покачал головой. – Полтора года учили кретина. – Он вздохнул. – Тебе подсунул, потому что ты лучше всех объяснять умеешь. Ладно. Сидите в модуле и ждите возвращения вертолета. Это минимум семь часов. Откроете, только когда услышите Пижона. И только если он прикажет открывать на татарском. Ясно?

– Ясно. Что, все так плохо?

– Не знаю я, Айрат. – Тихий беспомощно пожал плечами. – Просто не знаю. Все. Иди.

Семь часов. Три – в одну сторону. Там выбрать место, сесть, разгрузиться, дозаправиться. И еще три часа обратно. Но обратно полетит только Пижон… Со стрелком, разумеется. В модуле относительно безопасно, а вот вокруг него разверзнется ад кромешный. Знать бы еще, что именно там будет. Или кто именно. В любом случае с воздуха, да с имеющимся вооружением Пижон разберется с любой напастью.

А в горах живут летающие твари. Большие. Правда, не больше грузовика. Но о них потом.

Хороший вертолет. Послушный. Летать ему нравится. Им всем нравится, почему люди этого не понимают?

Работы выше головы. И это хорошо. Хорошо, что им есть пока чем заняться. Им еще долго будет чем заняться. А потом… Не веришь ты, Тихий, ну никак не веришь, что это может оказаться тем самым ненавистным тебе «навсегда».

И есть здесь нечего. Некого, точнее. Фюрер умер слишком быстро. Ладно, на какое-то время его хватит. Потом есть еще Резчик. Бедняга Резчик, долго он не протянет. Главное – не разбрасываться силой, не тратить ее бездумно и бессмысленно. Здесь не Земля. Людей мало, а зверья теплокровного, похоже, и вовсе нет.

Не тратить? Умный какой! Задним умом. Хрена ль было выкладываться при посадке? Мыслимое ли дело – подчинить себе разом двадцать человек? Скольких ты сожрал в Екатеринбурге? Не считал. А сколько осталось у тебя в резерве? Не знаешь. И гонишь от себя нехорошее подозрение, что не осталось ничего. Лишь посмертный дар Фюрера. Одна-единственная жизнь.

Вернуть личину Тихого, того, настоящего, который был Азаматом, тоже уже не получится. Есть предел даже самому совершенному лицедейству. Здесь и сейчас Тихий вел бы себя совсем иначе. Вот еще головная боль: не забывать откликаться на чужое имя. А своим оно уже не станет. Пока не изменится ситуация. Хорошо хоть, Гот этот подвернулся. Пилот. Старший по званию. Когда все более-менее нормализуется, можно будет передать ему власть. Это же, в конце концов, совершенно естественно.

И снова вернуться в образ Тихого?

Да.

Быть Тихим легко. Намного легче, чем…

– Тихий?! – недоверчиво спросил Гот сзади, из трюма, где вяло общались уставшие бойцы. – Вот это у вас называется Тихий?! Да это же зверь!

…что это? что держит?!

Ремни. Пилотское кресло…

Откуда он знает?!

И почему они все смеются?

– Я же говорю, – разносится по всему грузовику голос майора.

Глупо-то как все вышло! Бывает же такое. Сам виноват, дурак. Сам.

– Мне нравится, – весомо произносит Пижон,

спасибо тебе, Азатка, век не забуду

– Он меня сегодня прямо в вертолете отжиматься заставил.

– И Фюрера убил, – это голос Лонга.

– Кого убил? – снова Гот. Ур-род тевтонский.

– Нарушителя дисциплины, – чей голос, не разобрать.

И снова все смеются. Смешно им вспоминать, как он человека убил. И скажи спасибо, что смешно, что вывихнул им мозги при посадке и вывих пока не вправлен. А в следующий раз думай, прежде чем дергаться. В следующий раз… Молись. Может, и не приживется дурацкая кличка.

* * *

Садились уже в темноте. Плато, найденное Кингом, было на самом деле просто каменной площадкой, притулившейся к очень ровному, блестящему в свете прожекторов скальному отвесу.

Хорошее место. Ни деревьев вокруг, ни мягкой земли, ни предательского песка. Камень – он камень и есть.

Зверь, похоже, решил оправдать новое прозвище. То ли в отместку, то ли потому что переживал за оставшихся в джунглях. Во всяком случае, гонял он людей без всякой жалости.

У Азата уже в глазах рябило от контейнеров, ящиков, ящичков. Он бездумно расстегивал крепежные ремни, таскал, выкатывал, носил и снова расстегивал ремни. Работали все. Даже Ула. Она почти без помощи собрала лазаретный корпус. Удивительная женщина! В правильном порядке подогнать друг к другу все детали, пусть и пронумерованные (когда женщины обращали внимание на такую мелочь, как нумерация?), самостоятельно пробурить в твердом камне лунки для опорных штанг, залить все это строительной пеной, поднять и укрепить стены, проклеить внутреннюю защиту – все это и для мужика-то подвиг, особенно в темноте и в одиночку. А Ула даже дверь умудрилась вставить в пазы правильно. И сейчас катала ее туда-сюда, проверяя, насколько легко двигаются ролики.

– Молодец, – походя похвалил ее Зверь.

Ула только снисходительно фыркнула.

Кинг промчался мимо, нагруженный электронной мелочевкой, проскочил в дверь лазарета как раз в тот момент, когда Ула ее открыла. Немка машинально двинула дверной щит обратно. Кинг заорал, что ему темно.

– Пижон, что еще осталось в трюме?

– Ничего.

– Заправляй машину. Полетишь обратно.

– Понял.

Все-таки, если людей гонять, они способны на подвиги. Азату казалось, что у него руки и ноги вибрируют, как у пружинного человечка. Ан нет. Услышал команду и кинулся выполнять. Три часа лету после беготни с тяжеленными ящиками? Да запросто!

А парни Лонга уже установили ветряк. Удивительное дело, когда отрабатывали его установку на Веронике, на все про все уходило в самом лучшем случае два часа. Здесь минут за сорок управились.

Здесь, впрочем, и выбирать не приходится. Свет-то только от вертолета. Улетит вертолет, что они тут в темноте наковыряют? Вот и торопятся. Зверь ради такой ерунды, как проведение электричества, машину задерживать не станет. Ему что, он в темноте как днем видит. Это еще на Весте выяснилось. Никтолопия называется.

Зверь… Блин, ведь еще днем называл его Тихим, а сейчас уже и в голову не придет старое прозвище вспомнить. Ну Гот, угадал! Пилот, а поди ж ты, тоже не без фантазии.

Топливные баки отсоединить. В них еще на час-полтора хода осталось. Пригодится для маленького вертолета. Ему этого надолго хватит. А новые, наоборот, присоединить. Порядок. Интересно, парни уже закончили с проводкой? Зверь сказал взять с собой стрелка…

– Пижон!

– Да!

– Стрелять во все, что двигается. Помнишь?

– Да. Но у них же периметр остался…

– Забудь про периметр. Я боюсь, они даже в модуле не продержатся до рассвета. Поэтому и тороплю.

– Модулю и в космосе ничего не сделается.

– Мы не в космосе. Прочисти лес. Выжги там все к чертовой матери. И кислотой пройдись. Чтоб ничего живого не осталось. Когда все сделаешь, скажешь Пенделю, чтобы открыл люк. Но скажешь на татарском, иначе он тебя пошлет. И будет прав. Чем скорее вы закончите погрузку, тем раньше оттуда уберетесь, так что время не тяните.

Свет вспыхнул сначала в окнах лазарета, потом ожили прожектора на периметре. Народ ликующе заорал.

– Монстры, – недоверчиво констатировал Зверь. – Я не думал, что они успеют.

– Так ведь Кинг, – напомнил Пижон.

– Да. Кинг. Отправляйтесь.

* * *

Работы было – на десятерых. Это Тихому легко говорить: подготовьте все к погрузке, соберите вертолет. А как успеешь все это впятером? Хотя, конечно, успеть можно. Было бы желание. Или приказ.

Пятеро бойцов без всякого энтузиазма, совершенно механически, перебрали и проверили оставшееся оружие. Установили напротив двери лучемет на турели. Жаль, складской отсек не оборудован камерами наружного наблюдения. А может, и не жаль. На что там смотреть, в джунглях? Все равно не увидишь никого, пока оно не прыгнет.

Откуда же Тихий знал, куда надо стрелять?

Ладно, откуда – понятно. Бывает такое с людьми. Шестое чувство просыпается, когда припечет. Но откуда он узнал, что с «Покровителя» бежать надо? И те твари под землей.

– Закончили? – мрачно спросил Пендель, адресуясь в первую очередь к Костылю. Тот развернулся от лучемета вместе с креслом. Спрыгнул на пол:

– Так точно.

– Начинаем собирать легкий вертолет. Он к завтрему должен быть на ходу. Места здесь хватит.

Вертолет так вертолет. Собирать так собирать. Они сейчас на все были готовы: собирать, разбирать, ломать, строить. Лишь бы командовал кто-нибудь.

«Мной бы кто-нибудь покомандовал», – вздохнул про себя Пендель.

Время шло неспешно, однако возни с машиной и паковкой хватит на всю ночь. Еще и на утро останется. А парням ведь и спать когда-то надо. Еще пара часов, и придется давать отбой. Или вскрывать стимпаки.

Джокер, старательно завинчивающий шурупы на стыках корпуса, поднял голову, прислушиваясь. Тихий вот в темноте видит, а у Джокера слух как у летучей мыши. Им бы в паре работать, да терпеть они друг друга не могут. Точнее, Джокер после Весты Тихого на дух не переносит.

– Злой он, – говорит.

Злой, и все тут. Это Тихий-то! Хотя если сегодняшний денек вспомнить… Но вот Кинг, скажем, тоже ведь черномазый, а слова плохого про командира не скажет. Они с Джокером, правда, разной породы. Кинг – шкаф здоровущий, а Джокер – он вроде обезьяны. Маленький, быстрый. Если залезть куда нужно или спереть, что плохо лежит, тут ему равных нет. Совсем дикий парень. Его родная развивающаяся страна только-только в ООН вступила. И никого оттуда, кроме Джокера, в ОВКС нет пока.

Герой национальный. Гагарин фигов.

– Идут, – без выражения сообщил Джокер. – Ползут. Еще прыгают. Они нас чуют.

– Заткнись, – оборвал его Пендель. – Работай себе.

– Пять минут, сержант. По личной надобности.

Пендель вздохнул. Впрочем, сердиться на Джокера было не за что. Это не Костыль, который вечно от дела лытает.

– Пять минут. Не шесть и не семь.

– Пять, – согласился боец. Спрыгнул с крыши корпуса и отправился к своему ранцу.

Пендель, отвлекшись от сборки двигателя, смотрел, как маленький негр вынимает из ранца белый пластиковый контейнер, открывает плоскую крышку, бормоча что-то себе под нос. По модулю разнесся странный запах, слабый, но перебивающий вонь бензина и смазки. Чуть сладковатый. В общем, неприятный.

– Дедушка будет смотреть на дверь, – негромко пропел Джокер и вытащил из контейнера крохотную, с кулак, человеческую голову.

Пендель икнул и забыл о работе. Остальные по инерции продолжали делать каждый свое, но таращились на Джокера, видимо, не осознавая пока реальности происходящего.

– Это прадедушка. – Тот достал следующую голову, с виду точь-в-точь как предыдущая. Та, которая дедушка. – Он сильный. Он будет смотреть на север.

Сказано – сделано.

«Прадедушку» повесили в северном углу. Просто подвесили на крюк за петлю, свитую из его длинных волос.

– Это тоже прадедушка. Со стороны бабушки отца. Он тоже сильный. И будет смотреть на юг.

«Прадедушек» насчиталось четыре штуки. По одному в каждый угол. А еще нашлось в ящике трое дядьев, племянник – «совсем слабенький, он молодым умер» – и «Самый Большой Прадед» – этот даже с виду был не похож на других. Хотя бы потому, что длинные его космы, свитые в петлю, были абсолютно седыми.

– Самый Большой Прадед будет смотреть везде, – торжественно оповестил всех Джокер. Вскарабкался на крышу полусобранного вертолетного корпуса и подвесил Прадеда точно в центре модуля.

После чего развернулся к Пенделю и как ни в чем не бывало отрапортовал:

– Личные дела закончил, сэр. Готов к выполнению задания.

– Ну так и выполняй! – рявкнул растерявшийся Пендель. – На корпусе еще конь не валялся.

Присказки насчет коня Джокер, может, и не понял. Однако честь отдал лихо и действительно вернулся к работе.

Вскоре после знакомства с «дедушками» шум в лесу услышали все.

Он походил на рев вертолетных двигателей. Очень походил. Вот только приближался не с неба, как полагалось бы, а не то снизу, не то строго по прямой. Потом ожили лучеметы.

Про вертолет забыли. Разобрали оружие. Заняли заранее присмотренные места. Разумеется, в модуле бояться нечего, но все же с тяжелой винтовкой под рукой чувствуешь себя намного увереннее. Особенно под пристальным взглядом «дедушек», слушая, как ревут неподалеку двигатели машины, которой просто не может здесь быть.

Время не шло. Оно еле-еле ползло, позевывая, почесываясь, жалея, похоже, о том, что не может остановиться совсем.

На характерные звуки выстрелов наложились вдруг человеческие голоса. Невнятные пока, но узнаваемые. Вот Кинг заорал. А это Крутой и Пуля опять выясняют отношения. Крутой и Пуля. Которые сидят здесь же, в модуле, и молчат. Как-то особенно молчат.

– Всем оставаться на местах! – рыкнул Пендель. Обвел взглядом бойцов и отвел глаза. Если у него такое же синюшно-бледное лицо, боевой дух в отделении должен вот-вот уйти в минуса. Командиру бояться не пристало.

А как тут не бояться? Он услышал свой голос снаружи и прекрасно понял всю особость молчания Пули и Крутого.

Тихий что, и об этом знал?

Нет. Не мог. Он ведь и сказал, что не знает. Просто перестраховался.

В стену модуля начали долбить. По-прежнему ревел вертолет. Переговаривались люди. Лучеметы… еще стреляли. А может, звуки стрельбы воспроизводили невидимые лесные пересмешники. Есть такие птички на Земле. Маленькие. Маленькая птичка может голову разбить, стучась в эти стены, – даже Джокер ни звука не услышит.

– Оно большое, – сказал негр, словно услышав мысли Пенделя, – но дедушка смотрит на юг. Оно сюда не придет.

Зря он сказал «оно». Суеверная дрожь пробрала до кончиков пальцев. А в стену продолжали долбить.

…Пендель бросил взгляд на хронометр. Тихий говорил – минимум семь часов. Четыре прошло. Можно надеяться, что Пижон уже летит обратно. Кем бы ни были твари снаружи, ракетная установка вертолета должна их успокоить.

О тварях во множественном числе можно было говорить с уверенностью, потому что в стены модуля бились уже со всех сторон. Снаружи продолжали переговариваться люди и по-прежнему ревел вертолет, странным образом не заглушая человеческих голосов, однако страха уже не было. Нельзя же, в самом деле, до бесконечности бояться.

Тем более что «дедушки» бдели, пялясь в пространство перед собой стеклянными глазами. Пендель надеялся, что глаза стеклянные. Во всяком случае, ему никогда не доводилось слышать о мумиях, сохранивших глазные яблоки.

Башка и Джокер уже вернулись к сборке вертолетного корпуса. Пуля с Крутым, сладкая парочка, держали под прицелом входной люк, а Костыль маялся над двигателем. Там дел-то было всего ничего, но у парня все валилось из рук. Тихий, шайтан! Себе бы и забирал этого красавца. Самый бесполезный боец во всем взводе. Как его не уволили, уму непостижимо! Умудрился ведь пройти все тесты, на Веронике выжил, на Весте не подох, в модуль, когда с «Покровителя» бежали, первым запрыгнул. Лучше бы Тихий вместо Фюрера Костылю шею свернул.

Пижон высказывал мысль, что Костыля в армии из-за внешности держат. Он, мол, настоящий киношный десантник. Десантники в кино бывают двух видов. Одни – расхристанные, патлатые, с трехдневной небритостью, в бронежилете на голое тело. Такие посылают командиров куда хотят, в одиночку совершая подвиги. Другие – дисциплинированные. А еще чистенькие, навроде Пижона, с короткой «пилотской» стрижкой и в броне с головы (на которой гермошлем) до пят (ботинки армированы титаном). Костыль совмещал в себе оба типа. Приказы выполнял с ленцой, но стригся коротко. Уставной формой одежды иной раз пренебрегал (часто ходил с расстегнутым воротником), но всегда был чисто выбрит. Ботинки у него, как у всех, были армированы, однако совершать подвиги он не рвался.

И плеер этот его вечный…

Пендель вспомнил о своем плеере, оставшемся на «Покровителе», и его неожиданно разобрала злость на Костыля. Страшно захотелось дать тому по смазливой морде, а потом пинать лежащего, пока не сдохнет. Или… это, пожалуй, даже лучше – вышвырнуть его на улицу. Подкормить зверушек.

Желание это становилось все сильнее. Пендель угрюмо возился с двигателем, представляя себе, как снова и снова бьет Костыля ногами. По лицу. Поднял глаза и натолкнулся на ненавидящий взгляд.

– Сука… – выдохнул Костыль, поднимаясь.

Пендель встал молча.

Он успел заметить, как Пуля обернулся, рывком вскидывая винтовку. Если и выстрелит, то в Костыля. Его убить – всем лучше станет. А потом встретился глазами с Прадедом. И замер, глядя в мертвое сморщенное лицо.

Костыль стоял напротив. Неотрывно смотрел на мумию. Пуля глядел на Прадеда, лежа…

– Все уже, – негромко сказал Джокер.

Пендель вздрогнул, шевельнул плечами, разгоняя противных мурашей, что забегали по спине. Костыль переглотнул и снова склонился над двигателем. Пуля отвернулся к дверям.

Молча. Все молча.

И непонятно было, что пугает больше. Неожиданное наваждение, которое едва не заставило их вцепиться друг другу в глотки, или… мертвая голова Прадеда, куда менее мертвая, чем казалось.

* * *

– Пижон! Подъем!

Азат открыл глаза, некоторое время молча смотрел на стрелка, потом перевел взгляд на часы:

– Гад.

– Да!

– Ты – гад.

– Так точно.

– Уже встаю.

– Мы почти на месте, – Гад выбрался из пилотского кресла.

– Ладно. – Пижон зевнул, потянулся и полез вперед, не удосужившись сложить два задних кресла, на которых только что спал.

Гад уже пересел на место стрелка. Пижон занял свое. Приборы засекли внизу присутствие людей и большого количества металлических объектов, но сам он пока ничего разглядеть не мог.

Включил главный прожектор. Спустился пониже…

– Мать моя! – ахнул Гад. – Это что за твари?

– Из дикого леса дикие твари, – буркнул Пижон, спросонья чуждый эмоциям.

Просека кишела скорпионами.

Именно просека, вся, по крайней мере, так показалось сверху. Модуля не было видно под копошащимися на нем и вокруг него насекомыми, периметр не подавал признаков жизни. Блестящие бледно-розовые скорпионы, метров по восемь от клешней до кончика хвоста, были даже по-своему красивы. Они двигались с великолепным изяществом, иногда останавливались, поднимали к небу клешни, гибко и грациозно изгибая тела. Эти красавцы кишели не беспорядочно, они делали какое-то общее дело, и каждый знал свое место, и не было среди них лишних. Они не вызывали отвращения, в отличие от большинства насекомых. Пижон пожалел, что последнюю видеокамеру оставил в лазарете, в горах. Хотя на вертолете есть своя. Она работает автоматически, пишет все, что увидит. Это хорошо. Зрелище внизу достойно внимания.

– Готов? Гад.

– Готов.

Азат чуть накренил машину, повел по кругу над просекой:

– Озадачь их для начала гранатами. А дальше пофантазируем.

Красота непрочна – это великая истина планеты Земля. Сейчас ее осознают и здесь.

Пижон читал, что во время Второй мировой летчики, упиваясь потрясающим чувством безнаказанности, иногда просто так, от чистой человеческой радости, стреляли по колоннам беженцев, по санитарным поездам, по полевым лазаретам. Это не говоря о серьезных целях, тех, что красным крестом не защищены, тех, за которые ООН не впишется. Впрочем, тогда и ООН никакой не было.

Он понял это чувство, снова и снова наматывая круги над просекой, где уже и следа не осталось от скорпионьего великолепия. Лучевое оружие, может, и не возымело действия на насекомых, но гранаты – они всегда гранаты. Хитин там не хитин, в клочки порвет за милую душу.

Увеличивая радиус, Пижон проносился над лесом, и Гад, радостно матерясь, заливал деревья кислотой. Она действовала безотказно. Просачивалась до самой земли. Оставляла мертвые стволы, черные ветви, скрученные, как руки паралитика.

В лесу обнаружилось на удивление много живности. То ли скорпионы не жрали своих, то ли свои были из тех, кто сам скорпиона сожрет, – разве разберешься вот так, с ходу, в тонкостях здешних взаимоотношений? Кислота убила растения, и Гад поливал теперь округу из тяжелого излучателя.

Останки деревьев полыхали. Между ними носились факелы поменьше. Недолго носились. Очень скоро останавливались и продолжали гореть, уже неподвижные.

– А теперь напалм! – радостно скомандовал Пижон, выходя на самый широкий круг.

Ух, что тут началось!

Те, кто прятался в еще живых зарослях, бежали бездумно, бессмысленно, куда придется. Выскакивали на выжженную лучом плешь и погибали под прицельными выстрелами Гада.

Напалм горел. Растекался. Все дальше и дальше в лес. Периметр ширился, твари бежали, Гад стрелял.

Зверь был бы доволен. Он ведь примерно это и имел в виду.

По складскому отсеку и пространству вокруг на всякий случай еще раз прошлись лучом. Потом сели, поднимая хлопья сажи.

– Вымажемся как свиньи, – недовольно буркнул Пижон, открывая дверь кабины.

– Давай я к ним постучусь, – великодушно предложил Гад, которому на чистоту своей формы было наплевать.

– Да нет уж. Ты лучше вокруг посматривай. Стреляй, если что. – Пижон спрыгнул на землю. Побрел к громаде склада, с кошачьей брезгливостью ступая по хрупким от жара остаткам хитиновых панцирей.

Кнопка включения переговорного устройства на люке была горячей. Не горячее, впрочем, топливных баков десантного модуля после аварийного приземления.

– Пендель, – окликнул Азат негромко и перешел на татарский: – Ты меня слышишь?

– Пижон? – голос Айрата был полон недоверия.

– Да. Зверь… э-э, Тихий сказал, что ты откроешь, если я с тобой по-татарски заговорю. Иначе, сказал, пошлет. Ты пошлешь, значит. Меня. Так вот я пришел и говорю по-татарски. Мы…

– Это Пижон, – услышал он изнутри. Пендель, похоже, разговаривал там со своими. – Столько лишних слов только он говорит.

– А ты кого ждал? – озадаченно спросил Азат у двери.

– Тебя, тебя. – Люк отполз в сторону, и яркий свет ударил по глазам. Пижон зажмурился.

– Заканчиваем погрузку. Только быстро. – Пендель недовольно оглядел выжженную пустошь. – Ты хорошо здесь почистил?

– Если кто и остался, он сейчас бежит подальше отсюда. А это что? – Глаза наконец-то привыкли к свету, и Пижон разглядел висящую возле дверей высушенную голову.

– Это дедушка Джокера, – отмахнулся Пендель. – Все, парни, за работу. Айда-айда!

Обратно добирались уже на стимпаках. Погрузка вымотала окончательно. Пижон, единственный, кому в эту ночь удалось поспать, взялся вести «Мурену». Ка-190 в управлении был намного сложнее грузового вертолета, и сажать в него кого-нибудь из пятерки Пенделя, пусть даже после стимулятора, было рискованно.

– Башка, поведешь грузовик, – распорядился Айрат, – стрелком Гада оставим. А я с Пижоном полечу.

– Присматривать за мной будешь? – понимающе закивал Азат. – Ну давай. За мной глаз да глаз нужен.

– Бить тебя нужно, – убежденно сказал Пендель, – ты мне по дороге отчитаешься о проделанной работе, понял?

– Понял.

– По машинам.

Первым поднялся легкий вертолет. Сделал круг над вымершим лесом. Дождался, пока грузно оторвется от земли огромный грузовик, и пристроился чуть впереди. Словно дорогу показывал.

– Ветряк за сорок минут поставили! – возбужденно докладывал Пижон, поглядывая на темноту внизу. – Орлы! Зверь так и сказал: монстры, говорит! Нет, там, конечно, Кинг. Но ветряк-то не Кинг ставил. Молодцы, да?