Текст книги "Последнее небо"

– Какой, блин, Зверь? – уточнил Пендель, которому все Азатовы восторги были безразличны. – Я про него второй раз слышу.

– Да это Гот!

– Гот?

– Нет. Тихий это. Да ты понимаешь, мы летим туда, делать нечего, сидим в трюме, ну и треплемся за жизнь. Надо же знакомиться! А на погрузке кто ж познакомиться даст? Ну Синий и говорит, хорошо, говорит, что в космос курящих не берут, а то Тихий, гад, ни секундочки на перекур не давал. А Гот спрашивает, который из вас Тихий? Он, мол, одного только тихого видел, и того вроде Пенделем зовут. И орет он, ты то есть, так, что уши закладывает. Ну мы все дружно на Азаматку показываем. Вон он, Тихий. Уж такой Тихий… А у Гота челюсть на коленки – бряк. Это Тихий? – говорит. Да это ж зверь! И тут Тихого аж вскинуло! Если б не ремни, из кресла бы выпал. Ну ясное дело, когда имя по хозяину, кто хочешь запрыгает.

– Это собакам так клички выбирают, – недовольно напомнил Пендель.

– Ну. А Зверь кто? Нет, я не хочу сказать, что он собака, но собака-то зверь ведь?

– Животное.

– Один хрен. Главное – махом прижилось. Ну подумай сам, какой он Тихий? Зверюга же!

– Это да, – признал Пендель, – я с него весь день удивляюсь.

– Зато живы все.

– А Фюрер?

– А что, Фюрер модуль сажал? Или тварей из-под земли выманивал? Или через джунгли нас вел? Ты Весту вспомни!

– У него глаза убийцы, – неожиданно серьезно сказал Айрат, – у этого… Зверя глаза убийцы. У Азамата совсем другие.

– Знаешь, – Пижон задумчиво покусал губу, – это, наверное, все самое худшее, что есть в человеке, в критических ситуациях проявляется.

– Лучшее, – поправил Пендель, – нам сейчас нужно стать зверями, чтобы выжить.

– Чтобы людьми остаться. Да. Ну пусть будет лучшее. Вот Зверь, когда он Азамат, он свою натуру держит в каких-то рамках…

– Всю жизнь?

– А у него жизнь такая, что рамки эти не давят. А здесь проявилось.

– Почему же в нас не проявилось?

– Проявится, дай срок. Мы тут еще такого начудим – до старости удивляться хватит.

На этом разговор иссяк. Появилось о чем подумать. О том, например, что насчет старости Пижон явно загнул. С планеты не выбраться самостоятельно, а надежда на то, что их отыщут, слишком призрачна. Может быть, Зверь знает о том, что это за планета, чуть больше всех остальных? А может быть, у него просто открылся вдруг дар предвидения. В стрессовых ситуациях некоторые люди обнаруживают самые неожиданные способности.

Некоторые.

«Озвереть» и вправду стоило бы всем. И остаться при этом людьми. И выжить. Только зачем выживать? Чтобы до конца своих дней торчать на чужой планете, посреди враждебных джунглей? Не факт, конечно, что джунгли занимают всю поверхность. Здесь должны быть и другие климатические зоны. Это можно выяснить, как следует покопавшись в блоках памяти посадочного модуля. Наверное, когда установку лагеря закончат, Кинг этим и займется.

На плато, впрочем, ничего. Уютно. Никакое это не плато, конечно, но пусть уж. Похоже, так теперь лагерь и будет называться.

Удивительная это штука – названия, прозвища, имена… Нет, имена далеко не всегда бывают правильными, а вот прилипшая кличка или устоявшееся название – это что-то за гранью разумного осмысления.

А может быть, получится вернуться домой? С теми записями, которые уже есть, и с теми, что еще накопятся, журналист Азат Хайруллин произведет фурор. Сенсация! Да какая красивая. Чистая, благородная, героическая. Без всякой там расчлененки… Хотя если ко времени возвращения о «Русском ковене» еще не забудут, передачи об армейских буднях и героизме не произведут должного впечатления. Впору надеяться на то, что возвращение домой произойдет не скоро. Ну, не очень скоро. Чтобы события не накладывались друг на друга. Конкурировать с чернухой очень трудно, а уж если чернуха касается власть имущих, о конкуренции и вовсе можно забыть.

* * *

Когда в лагере закончили сборку второго жилого корпуса, Зверь дал отбой всем, кроме двоих часовых, а сам засел за снятый с посадочного модуля компьютер. Ула поставила перед ним и Кингом задачу вроде классической сказочной: принеси то, не знаю что. На основе встроенных в десантную броню биоанализаторов состряпать оборудование, способное к хотя бы минимальным лабораторным исследованиям.

Бред, если вдуматься.

Но если вдуматься получше, бред все-таки не полный. Повозиться, конечно, придется. Но возня эта – процесс постепенный. Неспешный даже. А прямо сейчас, за недостаточностью данных, работы не так уж много. Сообразить бы только, как подступиться.

Вот Зверь и соображал.

«Не тратьте силы, возьмите молоток побольше». Он начал с малого – с лабораторных программ-анализаторов, что использовались на Земле. В датчиках брони был самый минимальный набор информации, примитивный даже: можно/нельзя дышать без шлема. Но в памяти компьютера не было вообще ничего, и для начала следовало это исправить.

Рутина.

Когда заревели в небе вертолетные двигатели, Зверь изумленно разглядывал пишущий микроскоп, который собрал из прицела от снайперского скорчера, набора кухонной посуды и разбитого при посадке калькулятора.

– А не пора ли мне спать? – пробормотал он, игнорируя приглушенный стенами шум. – Эта штука не может работать. И если она работает, значит, крышка у меня совсем не на месте.

«Штука» работала.

Зверь вздохнул и пошел встречать Пижона и Пенделя.

Глава 4

Надо запастись либо умом, чтобы понимать, либо веревкой, чтобы повеситься.

Антисфен

Утро было мучительным. Спать хотелось всем; спать хотелось больше, чем есть, дышать или жить. Но Зверя это не волновало, потому что он, кажется, во сне не нуждался вовсе.

Он поднял бойцов на рассвете. Выгнал на улицу, на свежий воздух, на мокрый камень.

– Ты с ума сошел? – возмущалась Ула. – Кто в такую рань встает?

– Люди, – ответил Зверь.

– Люди спят в это время!

– Восемь часов сна – это максимум, который вы можете себе позволить. Восемь часов я вам дал. Есть вопросы?

– Да иди ты, – сердито поморщилась биолог, – знаю я, что ты с любопытными делаешь.

Часовая разминка, такая же, как дома, без поблажек, без скидок на суровые реалии, без разбора пола и возраста. Чтобы не было ни у кого причин заговорить о дискриминации. Полчаса на то, чтобы позавтракать и привести себя в порядок. А потом – работать, работать и работать.

Зверь распределил задания по отделениям, потом подозвал Гота.

– Ты старше по званию.

– Сержанта или полковника? – уточнил пилот.

– Меня. Разобрался уже, что к чему? В смысле чем сейчас народ занимается?

– Строят.

– Ну понятно, что строят. А зачем и для чего, понял? Пилотов не учат выживать на планетах, а мне нужно, чтобы ты был в курсе, что и как здесь работает.

– Зачем это?

– Затем, что ты командовать будешь. Как только вникнешь, так и начнешь.

– А ты что же?

– А я не командир, – Зверь покачал головой, – просто кто-то должен был сказать им, что делать.

– Ответственности боишься?

– Интересный ты человек, Гот. Сразу плохо думаешь. Нет. Не боюсь я ответственности. Я ее не чувствую.

– Что, совсем?

– Начисто.

– Сделаем так, – Гот задумался, – командование я приму. А ты походишь у меня в советниках. Для начала расскажи, кто из твоих парней что умеет.

– Все умеют всё, – тут же ответил Зверь, – но у каждого есть специализация. Пойдем в лазарет, мы там с Кингом лабораторию для Улы собираем, заодно и поговорим.

– Между прочим, – заметил Гот, – если уж я командир, значит, мне и выбирать место для разговора.

– А мне работать нужно.

– Ладно. Пойдем в лазарет.

…– Ну давай по списку. Кто там у нас первый? Да вот, скажем, Кинг. Что он умеет?

– Его тонкая техника слушается. Если нет ничего готового, он тебе из лишних деталей соберет все, что скажешь. Настроит и наладит – и работать заставит. Еще он снайпер.

– Именно снайпер?

– Именно.

– По нему не скажешь.

Зверь молча пожал плечами. Кинг ходил пританцовывая, бурно жестикулировал, если сидел, то притопывал ногами и барабанил пальцами в такт какому-то ему одному слышному ритму. Кинг не секунды не мог провести неподвижно. Но Кинг был снайпером.

– Пижон?

– Думать умеет. С руками Пижон не дружит, что есть, то есть, зато память у него отменная, и информацию он обрабатывает быстрее, чем любой из нас. За тебя не скажу, потому что не знаю. Его здесь нужно будет держать. Диспетчером на связи между группами. И координатором.

– Пендель?

– Боец. Технарь. Кинг у нас электронщик, мозговед, а Пендель – хирург. Его отделение сейчас завод собирает. Так вот, когда Кинг начнет там автоматику отлаживать, стараниями Пенделя все как часы работать будет. Если и случатся проблемы, так с софтом, а не с железом.

– Ясно. Пуля?..

Скучен день до вечера, коли делать нечего. Но работы было больше, чем хотелось. Не до вечера, но до двухчасового перерыва в середине дня Гот со Зверем составили начерно, а потом утвердили как окончательный план действий на ближайшее время. Расписали задания по отделениям и по каждому из бойцов персонально. Заодно Зверь с Кингом отладили для Улы малый лабораторный набор. В общем, время провели с пользой. И однозначно сошлись во мнении, что первым делом, даже не после, а во время установки лагеря, нужно заняться разведкой. Найти останки «Покровителя». Там, чем черт не шутит, могло уцелеть хоть что-нибудь полезное.

– Ты не назвал ни одного пилота, – заметил Гот, вскрывая контейнер со стандартным армейским обедом.

– Да водят тут все. Учили ведь. Лучше других Пижон с Пенделем, но… В общем, все водят.

– Но? – Гот поднял бровь.

Зверь махнул рукой и принялся за еду.

– Как ты проделал вчера этот фокус?

– Какой?

– Не попал в нас ракетой и закинул на тросах точно в кабину. Я чуть богу душу не отдал, думал, шмякнет сейчас о броню – и не будет больше майора фон Нарбэ.

– Ракетой не попасть – много ума не надо. А в кабину… ну как закинул? Обычно. Как в бильбоке.

– Бильбоке на вертолете?

– А какая разница? Гот, с меня будет больше пользы на строительстве и ремонте, если мы найдем, что ремонтировать. Я технарь, как Пендель. Мне бы дома в автосервисе работать – ел бы сейчас на золоте.

– Чего ж тебя в армию понесло?

– Айрат сманил.

– Может, ты и прав, – Гот подцепил вилкой кусок чего-то довольно подозрительного на общем псевдомясном фоне. Внимательно рассмотрел. И отправил в рот. – Может, и прав, – продолжил, поморщившись, – но на разведку к «Покровителю» полетишь сначала именно ты. Хотя бы для того, чтобы оценить степень опасности. Корабль, конечно, выжег джунгли и убил всё живое в округе, но за сутки туда могла набежать любая мразь. Так что после перерыва и отправишься. Здесь с делами я уже и сам разберусь.

* * *

Гот сам этого захотел. Ну и ладно. Что страшного, в конце концов, в том, что у тебя снова есть возможность летать? Страшно то, что в полете ты не умеешь притворяться? Ну так кто тебя видит в небе?

«Мурена» дремала под жарким солнцем. Ей не было ни скучно, ни интересно. Ей было никак. Она сама пока еще не знала, что она есть. Машина и машина.

Зверь пристегнулся в кресле. Привычно считал данные об уровне топлива, энерго– и боезапасе. И улыбнулся. На «Мурене» можно летать.

Спасибо Кингу, который действительно успел собрать вторую рацию. Связь есть. Небо есть. Есть машина. Что еще нужно человеку для счастья?

Человеку?

Человеку нужно многое.

А Зверю достаточно неба.

Он взлетел, наслаждаясь тем, как легка и послушна машина, до покалывания в кончиках пальцев. Это не грузовик, добрый, страшный, могучий. Это – бабочка. Стрекоза. Хищная рыба. Живая… Только она еще не знает об этом.

Поиск в джунглях, сверяясь с показаниями, которые снял компьютер во время посадки. А что он там снял? Падение «Покровителя». Зрелище апокалиптическое и не несущее никакой информации, кроме впечатляющих красок. Примерный район поисков, впрочем, установили. Все, что нужно было: наматывать там концентрические круги, отыскивая кратер. Транспортные корабли настолько велики, что их даже собирают на орбите. А на планеты такие туши не садятся ни при каких обстоятельствах. Вот и «Покровитель» не сел. Вбило его в планету. Дело за малым – найти место, куда его вбило.

Круги, круги.

Ерунда!

Зверь уводил машину все дальше, все выше, в небо, в небо, пока не скрылся из виду лагерь, пока не остались внизу только джунгли. Бесконечные, ровно-зеленые, опасные и безликие.

– Проснись, девочка, – сказал он тогда.

Если бы Гот мог видеть, что началось потом, он никогда больше не позволил бы ему даже близко подойти ни к чему летающему в небе или ездящему по земле. Легкая, подвижная «Мурена» ввинтилась в штопор, понеслась к земле, над самыми кронами встала на хвост и пошла в сумасшедшем танце, одну за другой закручивая мертвые петли. Она плясала в рвущемся воздухе, как пляшут пылинки, согретые солнечным лучом. Тревожный ритм наслаивавшихся друг на друга фигур, выполняемых с великолепной точностью, заставлял вздрагивать небо; напуганные, склонялись под вздымаемым лопастями ветром древесные кроны; легкая машина танцевала между небом и землей, просыпалась, оживала, и наконец ритм ее жизни совпал с ритмом сердца пилота. Теплая волна толкнулась в ладони, прокатилась по телу. Зверь задохнулся от привычного, но каждый раз нового счастья:

– Ты слышишь меня? – спросил он, едва шевельнув губами.

И услышал ответ.

Плавно выйдя из танца, Мурена понеслась над лесом, по прямой, уверенно и четко. То, чего не мог знать человек, знала она. Тяжелый запах смерти, тянущую боль погибшей недавно машины, вспышки отчаянного желания жить. Машины – не люди, они не умирают сразу, если только взрыв не разносит их в клочья. Мурена знала, где упал «Покровитель». И Зверь сейчас тоже знал это.

…– Это Зверь. Мы нашли его! – услышал Зима, оставленный дежурить на связи.

– Кто – мы?

– Я. Доложи Готу, здесь безопасно. Я возвращаюсь.

– Быстро ты.

– Повезло. Отбой.

…Они летели обратно на плато, летели, как положено летать обычному пилоту на обычном вертолете. Ровненько. Неспешно.

«Покровитель» был еще жив, и это тяжелым камнем лежало на сердце. Когда умирает, мучаясь от боли, смертельно раненный человек, его агонию можно продлить, насладиться чужой мукой, забрать чужую силу. А можно милосердно добить. И забрать лишь посмертный дар, отложить про запас еще одну жизнь.

Когда мучается от боли машина, ее жаль. Но удар милосердия машине не нанесешь. «Покровителю» предстояло умирать долго. Строили его на совесть, придумывали самые совершенные защиты как от внешних, так и от внутренних повреждений. Защиты не спасли от падения, не защитили при ударе о землю. И не позволили быстро умереть.

– Но нам-то это на руку, – напомнил себе Зверь. В памяти упорно всплывал страшный крик, рвущийся из пламени, когда искалеченное тело «Покровителя» неслось сквозь раскаленный воздух вниз, на планету. Так же кричал, сгорая, дом, затерянный в Уральских лесах. Так же кричала когда-то… когда? машина, которая летела под откос, переворачиваясь с колес на крышу и обратно. Машина, которая лучше, чем люди, что были в ней, знала: это смерть.

Огонь. Всегда и всюду огонь. Он догонит когда-нибудь…

Не скоро.

Почему, интересно, человеческая смерть не давит так? Почему человеческая смерть доставляет удовольствие? Потому, что силу человека забрать можно, а силу машины – нельзя? Может, люди потому и любят друг друга, что не умеют пользоваться чужой болью?

Самое время для размышлений – на подлетах к плато. Пора надевать маску. Хоть какую-нибудь. А уже сегодня по телу «Покровителя» начнут расхаживать стервятники, клевать еще живое мясо, рвать жилы из вздрагивающего тела. Начнут растаскивать на кусочки.

И жизнь кусочков продлят, насколько смогут. Вот в чем преимущество машины перед человеком. Часть ее, отделенная от целого, может начать новую жизнь. В каком-нибудь другом качестве.

Все. Хватит об этом. Нужно вспомнить, кто такой Зверь для тех, внизу.

Лицо пилота застыло на миг деревянной маской – бездушные прорези монгольских глаз, точеные скулы, подбородок твердый и упрямый. Потом расслабилось. Вот только что был портрет, под которым и подписи не надо, и так ясно – Зверь; и вот уже нет ничего. Невнятный набросок. Ускользающая игра теней и света, которую не сложишь в картинку. И снова первыми оформились глаза. Тот же разрез: прищур всадника, в лицо которого хлещут песчаными плетками злые ветра, но вместо холодного обсидиана зрачков – темные, теплые омуты. Что там? Кто знает? Лучше не смотреть. Но что-то все-таки есть. Это лучше, чем совсем ничего. Лицо выстраивалось заново. Чуть более мягкое, куда более живое, вот уже и губы дрогнули в улыбке. Задумчивой. Ехидной. Радостной. Сменяются чувства, как картинки в калейдоскопе. Подбирает Зверь самое подходящее. Примеривает. Отбрасывает. Ищет другое.

Нашел.

Тряхнул головой. Улыбнулся. Уже самоуверенно.

Другой человек. Совсем другой, чем тот, что три часа назад танцевал с машиной в грохочущем небе.

Человек. А Зверю высовываться незачем.

…На плато успели установить ангар и даже загнали туда грузовик, а едва Мурена коснулась колесами земли, Лис и Зима погнали к ней автозаправщик. Святое правило: первым делом обиходь машину, а уж потом думай о людях. Раньше так относились к лошадям. Зверь оставил вертолет на попечение техников и отправился на доклад к Готу.

Судя по тому, что на плато по-прежнему кипела работа, смена власти была воспринята бойцами как должное. Нового командира слушались так же, как Зверя. Зверя, впрочем, тоже слушались не хуже, чем перед этим Фюрера.

Гот отыскался возле ремонтного цеха, каркас которого обшивали пластиковыми щитами. Внутри Пендель со своей пятеркой уже собирали роботов, а Кинг возился с проводкой, страдая от того, что вынужден решать столь примитивные задачи. Майор стоял на коленях, крепя щит к опоре у самой земли. Щегольской пилотский скафандр был выпачкан в мелкой каменной крошке, лицо над полумаской фильтра посерело от пыли. Красавец! Сразу видно – командир.

– Сэр! – Зверь остановился в некотором отдалении.

Гот поднял на него прозрачные глаза.

– Так, – он поднялся на ноги, потянулся, разминая затекшие мышцы, – докладывай.

– «Покровитель» в тысяче двухстах километрах на юго-юго-восток от плато.

Майор бросил взгляд на небо. На часы. Снова посмотрел на Зверя:

– С момента вылета прошло четыре часа восемнадцать минут. Крейсерская скорость Ка-190 шестьсот километров в час. Ты что, летел строго по прямой?

«Вот зараза!» – Зверь сам не понял, кого обругал, себя или Гота. Оба хороши. Один непозволительно расслабился, другой цепляется к… ну ладно, не к мелочам. Но цепляется.

– В примерный район поисков – по прямой. А потом шел по показаниям счетчика Гейгера. Принцип «горячо-холодно». Получилось тоже по прямой. Почти.

– Ага, – Гот кивнул, – по приборам, значит, искал. Ладно, что там?

– Кратер. Глубина, на глаз, метров сто. Диаметр – тысяча семьсот два метра. Горячий. Я и про температуру, и про уровень радиации. Корпус кусками уцелел. В стороне видны один из десантных модулей и еще три отсека, очень похожих на складские. А мелочевка просто разбросана повсюду. Снимки я сделал.

– Хорошо, – майор задумчиво посмотрел на щит, который следовало прикрепить к опоре еще в четырех местах, – говоришь, сделал снимки?

– Да, – Зверь тоже взглянул на щит, – хочешь перепоручить это мне? Такая работа хороша для пилотов, майор. Десант можно использовать с большей отдачей.

– С этого момента ты здесь в должности пилота.

– Есть, сэр, – Зверь обозрел стену, обшитую лишь до половины; задержал взгляд на обшивочных листах, сложенных стопкой тут же. – Слушаюсь, сэр.

– Не слышу энтузиазма, – заметил Гот.

– Удивительно, да?

– Да. Пойдем смотреть твои снимки.

Цепляться к «мелочам» майор не перестал. Но делал это молча. Что не помешало Зверю снова обругать себя за разгильдяйство. Умненькая Мурена запомнила свой путь до кратера – прямой, как луч. Гот просмотрел записи бортового компьютера, покосился на Зверя, сосредоточенно отключавшего камеру, снова взглянул на линию маршрута, чем-то похожую на восклицательный знак: протянутая с севера на юг прямая, завершенная ровной окружностью там, где машина описывала круги над местом падения транспортника.

– Отцепил, – сообщил Зверь, показывая камеру.

– Ну пойдем. – Гот оставил компьютер в покое и первым выбрался из вертолета.

Административный центр оборудовали в лазарете, точнее, в одном из двух лишних лазаретных корпусов. Там же, пока в распоряжении отряда был всего один компьютер, обосновалась Ула с образцами растений и почвы.

– Спасибо, Зверь, – кивнула она, не отрываясь от монитора, – вы с Кингом молодцы. Дитрих, у этих растений есть что-то вроде мышц. Они могут двигаться. Вот, посмотри…

– Ула, нам компьютер нужен.

– Надолго?

– На полчаса.

– Хорошо. Кстати, растения здесь почти все хищные, но я не могу понять, почему они нападают на нас. Если даже на планете есть другие теплокровные, они не могут походить на людей. Тем более что мы все в броне. Мы не излучаем тепло и не пахнем.

– Разве кидаются растения?

– То, что нападало на нас, пока мы шли до склада, было растениями. Животные, точнее паукообразные, появились ночью. Да, Зверь, ты так и не сказал, откуда…

– Ула, потом.

– Многовато остается на потом, не находишь? – Гот внимательно посмотрел на Зверя. Тот выдержал взгляд. Судя по всему, развивать тему он не собирался.

– Я к Резчику. – Ула закрыла свои программы и вышла.

– Подключай камеру. – Гот сел перед монитором, открыл просмотрщик.

– Да, сэр. – Зверь являл собой воплощенную невозмутимость.

Снимки получились качественными, четкими. Гот внимательно просматривал каждый, увеличивал масштаб, разглядывая уцелевшие блоки.

– А это что? – он остановил прокрутку кадров.

Зверь бросил взгляд на монитор:

– А. Не знаю. Блестит.

Он действительно тускло блестел, огромный шар, на треть ушедший в оплавленную землю. На общем черном фоне, среди рваных осколков и мрачных коробок складских модулей, эта махина смотрелась чужеродно. Она была сама по себе. Словно и не имела отношения к хаосу вокруг. Чистенькая. Ровная. Почти ровная – увеличив изображение, Гот разглядел, что поверхность объекта изборождена канавками. Блестящее нечто оказалось резным, как китайский костяной шарик. С той только разницей, что здесь прорези были не сквозными.

– Ладно, проведем среди бойцов тест на сообразительность, – скорее себе, чем Зверю, сказал Гот, – ты докладывал, что там безопасно. Откуда знаешь?

– Там никого нет.

– Визуально не наблюдается?

– Там никого нет. Майор, ты же только что смотрел снимки. Там просто не может быть ничего живого.

– Кратер ищем по приборам, опасность оцениваем визуально, тварей подземных нюхом чуем, надо полагать. Темнишь, Зверь?

– В нашем положении, – скучным голосом произнес сержант, – командир должен располагать полной информацией о возможностях каждого бойца. Это необходимо для того, чтобы использовать людей с максимальной отдачей и наилучшим образом обеспечивать безопасность боевого подразделения. Ты летаешь только по приборам или все-таки полагаешься на чутье?

– Пилоту без чутья нельзя, но в докладах на него ссылаться не принято.

– Я не знаю, что вы пишете в докладах. Считай, что я тебе отчитался так, как у вас положено. Там безопасно. Объясни это для себя языком, который тебе понятен.

– Я подумаю над этим. В десантном модуле должны быть еще два вертолета, так?

– Так.

– Летаем, следовательно, существуем, – Гот потер виски и со вздохом дотянулся до шлема, – тяжело нам будет, если окажется, что здесь нельзя ходить без фильтров.

Зверь, уже отсоединивший от компьютера вертолетную камеру, обернулся и задумчиво посмотрел на него.

– В нашем положении командир должен располагать полной информацией о возможностях каждого бойца. Здесь можно ходить без фильтров, майор. Но лучше будет, если об этом скажет Ула.

– Что у тебя за игры, сержант Азамат Рахматуллин? – устало спросил Гот, надевая шлем. – Развлекаешься за чужой счет?

– Нет. Просто не могу объяснить, откуда что знаю. Если бы у меня были такие объяснения, я не сидел бы сейчас здесь.

– А где бы ты сидел?

– В дурдоме. Какие будут распоряжения, майор?

– Возьми грузовик, выбери по два человека из каждой пятерки, и отправляйтесь обратно к «Покровителю». Нужно успеть забрать оттуда все, пока кратер «горячий». Вперед.

– Слушаюсь.