Текст книги "Лики русской святости"

На время этого большого «раздрасия», длившегося четверть века, пришлось и нестроение на русской митрополичьей кафедре. Более десятка лет Москва оставалась фактически без предстоятеля Русской Церкви. Грек митрополит Исидор, прибывший в столицу Руси в 1437 году, тотчас уехал в Италию на Ферраро-Флорентийский церковный собор, на котором православная Константинопольская Церковь вошла в унию с Римско-католической, то есть признала себя подчиненной папе римскому и католическому учению. То же самое грозило Русской митрополии как составной части греческой Церкви. Вернувшись на Русь в 1441 году, митрополит Исидор попытался склонить великого князя Василия II и русское духовенство принять «латинскую ересь». Итогом стало заключение горе-митрополита в темницу – Москва отвергла чуждое вероучение. Русская Церковь отложилась от Константинополя, предавшего православие, и провозгласила независимость, возведя на митрополичью кафедру русского по происхождению святителя Иону.

Чудов монастырь, напомним, – часть собственного хозяйства русских митрополитов, «личный двор» московских первоиерархов, составляющая его административного аппарата. А кроме того, объект пристального внимания московского великого князя, поскольку поддержка и сотрудничество Церкви князю необходимы. Всё церковно-политическое закулисье сквозняком проходило через Чудов монастырь и кельи его братии, постоянно будоража иноков, отвлекая от единственного подлинного монашеского делания – молитвы и аскетики. Неудивительно, что склонный к тиши и молчанию, к глубоким молитвенным созерцаниям и безмолвному общению с Богом недавно постриженный в монахи Тихон просит настоятеля благословить его на уход из обители и поиск иного места для своих иноческих трудов.

Да ведь именно так и рождалась, созидалась наша Северная Фиваида – огромное созвездие больших и малых монастырей, основанных монахами-подвижниками на великих пространствах Русского Севера, в заволжских лесах, на землях от Вологды и дальше к Ледовитому океану. Церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) писал о легкости, с какой появлялись в ту эпоху, от времен Сергия Радонежского до XVI столетия, отдаленные монастыри в глухих местах: «Самая большая часть наших тогдашних обителей были основаны едва ли не потому только, что устроять их было так легко и никому не возбранялось, едва ли не по одному увлечению основателей примером других, не по одному господствовавшему направлению в монашеском мире. Всякий инок вскоре после своего пострижения в каком-либо монастыре уже начинал мечтать, как бы удалиться в пустыню, как удалялись другие, как бы основать свой особый небольшой монастырек или пустыньку. И действительно, едва представлялась возможность, уходил в дремучий лес или другое безлюдное место – а таких мест тогда, особенно на севере России, было весьма много, – ставил себе небольшую келью и часовню. К нему присоединялись иногда еще два-три инока, строили себе кельи, иногда небольшую церковь – и вот являлся монастырек или пустынь».

Любовь к отшельничеству, к скитальчеству, к пустынному жительству в невообразимых условиях горела тогда в русском монашестве высоким и ровным горячим пламенем. Это была не ненависть к обитаемому миру, а брезганье его удобствами и несовершенствами ради достижения христианского идеала святости – обо́жения, пребывания в Боге. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный», – говорит Христос в Евангелии (Мф. 5: 48). Иноки, уходя в необжитые края, тянулись к более сосредоточенному, концентрированному молитвенному общению с Богом среди лесного безлюдства, озерной тиши и таежной глухомани, где их уединение мог нарушить разве только медведь или иной зверь.

Такая любовь возгревала и душу молодого чудовского монаха Тихона. Но отправился он не на суровый север, как большинство тогдашних подвижников, а на юг от Москвы. Почему? Север был безопаснее в том смысле, что туда не достигали набеги ни татар, ни литвы. Ока и ее приток Угра, южное пограничье Московской Руси, – места хотя и мягче по климату, но крайне уязвимые, ненадежные для мирного житья. Многочисленные броды и «перелазы» через эти реки делали их весьма призрачной защитой от врага с юга и юго-запада. Сильные крепости с воинскими гарнизонами были на Оке – Алексин, Серпухов, Коломна. Вдоль же Угры – ничего. А место вблизи устья Угры, как уже говорилось, – вообще широкие ворота для литовских войск вторжения. Здесь начиналась калужская дорога (во времена Отечественной войны 1812 года она уже называлась Старой калужской дорогой), уходившая прямиком на Москву.

Вероятно, по этой дороге и пришел в калужские края Тихон. Еще свежа была в Калуге, да и в Москве память о том, как в 1408 году здесь произошло первое «стояние на Угре». На противоположных берегах встали тогда войска великого князя Литовского Витовта и его зятя московского великого князя Василия I. Простояв две сентябрьские недели без попыток форсировать водную преграду и сразиться, стороны договорились о мире и границе между государствами по Угре. Литва обещалась более не покушаться на захват владений московского князя по ту сторону реки.

А последний раз в XV веке литовско-польское войско проходило через угорские броды, чтобы пограбить московские земли, в 1445 году. Взяли тогда откуп с Калуги, налетали на Верею и Можайск. Тихон в тот год, очевидно, уже отшельничал в лесу на берегу речки Вепрейки, что впадает в Угру. Мог наблюдать движение литовских отрядов, горячо молясь Богу о спасении русских людей, о том, чтобы Господь смиловался и не допустил большого разорения московских земель.

Как знать, может быть, не так уж и ошибочны сведения о происхождении преподобного Тихона из Литовской Руси, из земель Малороссии? Может быть, это утверждение стало не результатом механического перенесения из Жития совсем другого святого, а плодом додумывания, осмысления того факта, что Тихон Калужский выбрал местом своих духовных подвигов русско-литовский рубеж, до той поры обделенный вниманием монахов-пустынников. Не с горечью ли в сердце он смотрел на то, как враждуют русские земли, составившие костяк двух соседних государств, две Руси – Литовская и Московская? И не влеклась ли богомольная душа Тихона просить Вседержителя Бога за обе половинки своего большого русского отечества, молиться за всех русских людей, разделенных некогда татарским опустошением и литовской завоевательной агрессией? Это всего лишь версия, дополняющая легенду о Тихоне Калужском. Но опять же – красивая версия.

* * *

У речки Вепрейки, чье название происходит от местных диких кабанов, инок-странник нашел огромный, неохватный дуб. В нижней части его ствола зияло дупло: внутри было сухо и просторно для человека, привыкшего к утеснению себя и потребностей своего тела. В этой нерукотворной, но как будто созданной специально для него «келейке» Тихон и поселился.

Начало многих впоследствии известнейших, прославленных на Руси и в России монастырей выглядело именно так. В глухом месте поселялся отшельник, ставил крохотную избушку или применял для жилья природные укрытия. Год за годом молился и трудился, уповая в своих невеликих материальных нуждах на Бога. О подвижнике узнавали жители ближайших поселений, приходили, присматривались. Появлялись интерес к Божьему человеку и почитание его праведности. Вскоре рядом поселялись другие, желавшие такого же богоугодного подвижнического жития. Образовывалась община, составлялся монастырь. Князья жаловали ему земли, промысловые угодья. Через полстолетия вокруг кипела жизнь: погосты, слободы, распашки, дороги, промыслы… «Известнейшие из наших подвижников – святой Сергий Радонежский, Стефан Махрицкий, Кирилл Белоезерский, Дионисий Суздальский, Сергий Обнорский, Иаков Железноборский, Александр и Евфимий Куштские – прежде нежели основали собственные монастыри и сделались в них начальниками, были строгими отшельниками и трудились уединенно, кто в лесу, кто в пустыне, кто в пещере или убогой хижине, и некоторые очень долгое время», – пишет в своей «Истории Русской Церкви» митрополит Макарий (Булгаков). В том же ряду и Тихон Калужский.

Родоначальником этого монашеского движения по праву считается Сергий Радонежский, великий святой, звезда первой величины на небосклоне русской святости. Живую память о Сергии Тихон унес с собой из Чудова монастыря, предания об «игумене земли Русской» он узнавал из первых рук. В передаче духовного, монашеского опыта существует «наследственность», преемственность поколений. Духовные дети наследуют духовным отцам и, в свою очередь, становятся учителями для духовных «внуков»… Тихон Калужский – ученик учеников Сергия Радонежского, а значит, его духовный «внук».

Опытных монахов, учеников Сергия, пригласил на жительство и обустройство строгого монастырского жития сам московский митрополит Алексий, основатель Чудовской обители. В начале XVI века другой русский святой, преподобный Иосиф Волоцкий, сам из духовной плеяды прямых Сергиевых наследников, писал о чудовских монахах: «Они так были честны и боголепны и так жили иночески и духовно, что все люди приходили к ним, старые и юные, и получали от них пользу». Кого-то из них, уже маститых старцев, застал в юности и будущий Калужский чудотворец. Может быть, их рассказы о Сергии и воспламенили в молодом иноке желание отшельничества в глухом лесу, где душа человеческая остается один на один со своим Создателем.

Как и Сергий Радонежский, в первые годы своего лесного уединения Тихон претерпевал «жестокое житие». Пищей для него были дикие травы, коренья, грибы да ягоды. Спал он на жесткой подстилке из древесной трухи. Воду носил сначала из речки, затем из выкопанного своими руками источника в паре верст от дубовой «кельи». Соседями его было лесное зверье – вепри, зайцы. Может, захаживали и медведи. Зимой – голодные волки. Такая жизнь под силу лишь «земным ангелам, небесным человекам», как называют монахов-подвижников, словно бы утрачивающих черты плотского существа, которому нужны элементарные материальные блага, и становящихся как бы бесплотными, мало в чем нуждающимися. Божия благодать их питает, утоляет жажду, согревает в лютые морозы и овевает прохладой в зной. Отлетают, как сухие листья по осени, остатки человеческих страстей – самолюбия, малодушия, уныния, – если не выкорчеваны раньше наукой монашеского смирения. Кротость, бездонное терпение и неотступная молитва доставляют подвижнику и иные дары от Бога – творение чудес, прозорливость, то есть умение видеть сокрытое и дальнее, читать в человеческих душах, как в книге. Как поется в церковном песнопении (тропаре) на память преподобного Тихона, «в пустыни вселився, в нейже преходя жестокое жительство, яко безплотен, пожил еси, сего ради и чудес дарованием обогати тя Бог».

Сколько лет Тихон жил в своем дубе, прежде чем к нему стали приходить люди и собираться помалу ученики-последователи, подлинно неизвестно. Иногда в биографических справках о нем попадается информация о 17 годах. Откуда это взято – непонятно. А вот крайняя дата основания монастыря на месте лесного отшельничества Тихона известна точно. То есть круг учеников собрался подле святого подвижника и была построена деревянная церковь, возведены кельи для братии, а сам Тихон принял на себя обязанности монастырского настоятеля не позднее 1456 года. Эта дата появляется в биографии преподобного благодаря удельному князю Василию Ярославичу Боровско-Серпуховскому, тогдашнему владетелю калужских лесов и земель.

Василий Ярославич был внуком знаменитого героя Куликовской битвы серпуховского князя Владимира Храброго, двоюродного брата Дмитрия Донского. А кроме того, шурином великого князя московского Василия II – тот был женат на сестре Василия Ярославича. В междукняжеской «замятне» и кровавых спорах о московском престоле серпуховско-боровский владетель поддерживал близкого родственника. Был его верным союзником, предоставлял свое удельное войско в распоряжение Василия II и участвовал в сражениях. Когда в 1446 году московский государь попал в плен к своему противнику Дмитрию Шемяке и был ослеплен, Василий Ярославич, которому на тот период пришлось бежать в Литовскую Русь, предпринял энергичные действия, чтобы собрать небольшую армию для освобождения зятя.

Нравом этот удельный князь был, судя по дошедшим до нас отрывочным сведениям, крут и вспыльчив, горделив и гневен. Не терпел, чтобы ему противоречили, – в таких случаях мог применить насилие и коварство. Особенно не складывались у Василия Ярославича отношения с монахами, которые жили на его землях. В Житии святого Пафнутия Боровского рассказывается история конфликта князя с преподобным. Когда Пафнутий ушел из Высоцкого Боровского монастыря и основал собственную обитель, Василий Ярославич всеми способами пытался вернуть подвижника назад. Несколько раз он подсылал своих слуг поджечь Пафнутьев монастырь, впрочем, безуспешно. Иосиф Волоцкий повествует о другой истории: «Случалось князю Василию Ярославичу Боровскому бывать у Святой Троицы в Сергиевом монастыре, который находился тогда под его державою (радонежская земля также была во владении этого князя. – Н. И.). Князь, имея под своею рукою монастырь, не оказывал надлежащего почтения игумену и старцам. Они возвестили о том великому князю Василию Васильевичу, и последний, негодуя, взял монастырь в свое государство, а Василию Ярославичу запретил владеть Сергиевым монастырем».

Неудивительно, что и знакомство Василия Ярославича с Тихоном Калужским началось с княжьего гнева. Предполагаем, что история эта произошла в конце 1440-х – начале 1450-х годов. Во всяком случае Тихон к тому времени уже давно жил в калужском лесу и был окружен несколькими учениками. Во время охоты князь наткнулся в лесной глухомани на монашеское жилье и весьма удивился, что на его земле без дозволения и уведомления живет пришлый монах, да еще и собирает вокруг себя последователей. Полыхнув яростью, Василий Ярославич велел Тихону немедленно убираться. А чтобы тот не замешкал, поднял на него руку с плетью. Рука тотчас онемела – князь не мог ни опустить конечность, ни пошевелить ею. Божье вразумление подействовало мгновенно: Василий Ярославич в страхе и трепете стал молить Тихона о прощении и исцелении. Смиренный подвижник, помолившись о князе, вернул подвижность его руке.

За пять с лишним веков преподобный Тихон совершил и совершает доныне множество чудес по молитвам к нему людей, идущих к его мощам за помощью и исцелением. Многие из них засвидетельствованы письменно, с их перечнем можно ознакомиться в «Историческом описании Тихоновой Калужской пустыни» архимандрита Леонида (Кавелина). Но чудо с князем Василием Ярославичем – первое донесенное до нас монастырским преданием.

Раскаявшийся и обрадованный прощением князь по-новому взглянул на святого подвижника. Он стал умолять Тихона основать на этом месте Божью обитель, чтобы в ней умножались ученики святого. Обещал в изобилии снабжать монастырь всем необходимым. Иными словами, Василий Ярославич решил стать ктитором обители преподобного Тихона, ее покровителем и устроителем. Для человека того времени, облеченного властью, имеющего достаток, это совершенно обычный образ мыслей. Множество монастырей на Руси было основано князьями или по просьбе князей – в память о каком-либо событии, в благодарность Богу либо по иной причине. В эпоху удельной раздробленности монастырь на княжьей земле – это прибыль правителю. В первую очередь духовная, потому что иноки сугубо молятся о князе, его семье, его благополучии и спасении души за гробом. Затем репутационная (если его монахи славятся благочестием и святостью), а также материальная – за счет притока населения, которое обживает прежде пустынные земли вокруг монастыря, ведет на них хозяйственную деятельность.

Отчего же князь Василий Ярославич сперва в гневе поднял руку на подвижника? Гордый нрав с трудом смиряется – особенно когда кажется, будто иноки проявляют «самоуправство» и «своеволие» на твоей земле. Но гордыня князя дала импульс к созданию на речке Вепрейке монастыря. Стала тем инструментом, которым осуществилась воля Божия. До случая с князем Тихон, очевидно, по своему смирению не помышлял об основании обители.

Здесь стоит сделать ремарку. Часто в житийных текстах о преподобном Тихоне предполагается, что князем, который хотел изгнать Тихона, был Ярослав Владимирович Серпуховской, отец Василия Ярославича. Это ошибка, рожденная невнимательным изучением исторического контекста. Князь Ярослав умер еще в 1427 году. Тихон был тогда юным и жил в Чудовом монастыре.

Итак, где-то в первой половине 1450-х годов отшельническое житие Тихона перешло в следующую логическую фазу: этап строительства монастыря. Надо думать, Василий Ярославич исполнил обещание и помог – деньгами, плотниками, снабдил новопостроенную церковь в честь Успения Богоматери богослужебной утварью, иконами и прочим необходимым. Обитель обзавелась настоящими кельями для насельников, отгородилась от леса тыном. Источник преподобного Тихона оборудовали в колодезь.

Но покровителем нового монастыря Василий Ярославич пробыл недолго. В 1456 году великий князь Московский Василий II наложил на него за какую-то провинность опалу, лишил всех уделов и отправил в ссылку, где тот и умер. Вот откуда эта дата, не позднее которой преподобный Тихон создал свою обитель, начал ее строить и благоустраивать, сделался в ней игуменом и ввел строгий монашеский устав.

Неизвестно, имел ли Тихон сан иеромонаха, то есть монаха-священника, когда покидал Чудов монастырь. Но если не имел, то для поставления во иереи – а это необходимо для звания монастырского настоятеля – ему потребовалось на какое-то время вернуться в Москву и предстать перед правящим архиереем, митрополитом Московским и всея Руси Ионой. Владыка должен был дать свое дозволение на возведение Тихона в священный сан и разрешающую грамоту на основание монастыря.

Серпуховско-Боровский удел после опалы князя Василия Ярославича вошел в состав Московского княжества. Но отдаленность Тихоновой пустыни, стоявшей на литовском рубеже, ее не особенно распространившаяся еще слава не принесли в те годы монастырю покровительства московских государей, Василия II и его сына Ивана III. О щедрости великих князей в адрес Тихоновой обители, об их вкладах в монастырь или земельных пожалованиях на то время монастырское предание ничего не сообщает.

Скорее всего, подобно многим другим монастырям, основанным святыми подвижниками и при их жизни не принимавшим от сильных мира сего никаких богатых даров и вкладов, Тихонова пустынь жила в те годы трудами своих иноков. Братия питалась с огородов да съестными приношениями мирян-богомольцев. Суровое воздержание во всем, что касалось телесных нужд, претерпевалось через молитвы, укреплявшие дух.

* * *

Грянули события 1480 года. О том, что ордынский хан Ахмат, давно точивший зуб на Москву за невыплату дани, собирается двинуть свои полчища на Русь, стало известно в конце зимы. Весной же слухи подтвердились и конкретизировались. Хан не просто хотел наказать великого князя Московского за неподчинение и забрать причитающееся Орде русское серебро, но вообразил себя вторым Батыем. Он намеревался идти заново пленять Русь, разорять и жечь русские города, убивать, насиловать, обезлюживать землю, приводить к покорству все «православное христьянство». Как сообщает Московский летописный свод, «злоименитый царь Ахмат… похваляся разорити святые церкви и все православие пленити, и самого великого князя, яко же при Батые бяше».

До Тихоновой пустыни мрачные слухи эти, вероятно, тоже доходили вместе с богомольниками, посещавшими монастырь, жителями Калужской округи. Летом появились известия, что великий князь Иван отправил полки на «берег», на окское порубежье, в Серпухов и Тарусу, и сам с резервным войском встал в Коломне. И что митрополит Геронтий повелел перенести из Владимира в Москву чудотворную Владимирскую икону Божией Матери, не раз спасавшую русские земли от врага, – чтобы молиться перед ней всем миром. В начале же осени вести для братии Тихонова монастыря стали еще тревожнее. Ордынское войско, прощупывая русскую оборону вдоль Оки, сдвигалось на запад, к Калуге и устью Угры. Фронт грядущих военных действий грозно приближался к обители. А в случае, если русские полки не удержали бы натиск татарской конницы, нашествие Ахмата стерло бы монастырь с лица земли вместе с его насельниками.

Можно представить, как некоторые из братии предлагали игумену Тихону, собрав священную утварь и образа, уйти на время в иные места, поберечься, переждать грозу. Может быть, кто-то вспомнил подобную же историю из недавнего прошлого, связанную с монахами Троице-Сергиева монастыря. В 1408 году при набеге темника Едигея на Русь троицкому игумену явился в видении сам святой Сергий и повелел всем уходить. Татары тогда сожгли пустую обитель, братия же спаслась и вернулась потом на пепелище. Тихон Калужский, несомненно, должен был знать о тех событиях от чудовских монахов.

Но если такие осторожные и предусмотрительные иноки и нашлись в его пустыни, то Тихон проводить «эвакуацию» не стал. Вот как это могло происходить: настоятель собрал всю братию и кротко говорил с ними. Говорил о том, что милость Господня крепка и оборонит их, а Матерь Божья укроет обитель своим омофором. Что нельзя малодушествовать, а надо облачиться в броню веры, вооружиться мечом молитвы, усилить телесные подвиги и сугубо очищать душу от скверны. Но если кто чувствует, что слаб духом и не сумеет выстоять в посланных испытаниях, тот пускай идет с миром и где-нибудь укроется. Никто косо на таковых смотреть не будет, а после, когда всё закончится, их с любовью вновь примут в обители.

Братия верила и доверяла своему учителю целиком и полностью. О его прозорливости знали. Догадывались, что своим провидческим внутренним зрением он видит многое, недоступное прочим. И если Тихон говорит, что Господь защитит и спасет, то так оно и будет.

Меж тем в начале октября татарская орда объявилась на том берегу Угры. Ее уже сторожили русские полки, расставленные вдоль реки на многие версты от устья на запад по течению – в местах, где были броды и «перелазы». О том, где состоялось четырехдневное сражение основных сил татар и русских, историки спорили, да и до сих пор не сошлись в едином мнении. Могло оно произойти поблизости от устья Угры, могло немного дальше. Ныне многие склоняются к версии, что главный бой был на Залидовских лугах, там, где сейчас село Дворцы, в трех километрах южнее Тихоновой пустыни.

Ахмат, придя к Угре, сходу бросил свое войско в наступление через реку. Четыре дня татары бились с русскими и потерпели поражение. Речная граница была удержана московской ратью.

Тихонов монастырь оказался в ближайшем тылу грохочущего, пылающего фронта. Что делали в это время иноки во главе со своим настоятелем? Не принимать участия в схватке, в которой решалась ни много ни мало судьба Руси, они не могли. Но оружие монаха – молитва, постничество, и подвиги его – духовные, в брани не против людей, а против греха. Подспорье для этой брани – ограничение себя в еде, питье и сне, в согревании тела и любых физических удобствах. Надо думать, и сам Тихон, и по его примеру братия монастыря усугубили это свое духовное делание, когда поблизости, над рекой, свистели с обеих сторон стрелы и гремели русские пищали, металл входил в человечью плоть, дым от выстрелов заволакивал тонущих в воде татар и падающих наземь сраженных русских ратников. Нет сомнений, что Тихоновы иноки взяли на себя в те дни и недели «повышенные обязательства», усиленную нагрузку в предстоянии перед Богом и вымаливании победы над врагом.

Но кроме этого насельникам монастыря находилось немало дела в русском стане. Точнее, в станах, разнесенных вдоль реки на десяток-другой километров. Духовное окормление воинов-христиан в условиях полевых сражений, укрепление их духа молебнами, исповедью и причастием – предмет жизненно важный. Проливать кровь, защищая свою землю и свой народ, отдавать Богу душу за други своя – в чем, по Евангелию, заключается высшая степень христианской любви – легче с сознанием, что совесть твоя чиста и греха на душе никакого нет.

Тихон и те из монахов, кто также имел священный сан, усердно исполняли свой долг. Служили молебны, исповедовали, причащали живых и умиравших от ран, отпевали погибших. Хотя одна из летописей оптимистично сообщает, что потерь в русском войске не было: «Наши стрелами и пищальми многих побиша, а их стрелы межю наших падаху и никого же уязвляху» – это, должно быть, приукрашение. Были и раненые, и убитые. Монахи приняли на себя попечение об их душах, а быть может, оказывали и лекарскую помощь.

На диораме художника Павла Рыженко в церковно-музейном комплексе «Великое Стояние на Угре», что в селе Дворцы на берегу Угры, есть изображение нескольких монахов в стане русских ратников. На переднем плане один из них склонился над раненым. Другой обходит лагерь с кадилом. На дальнем плане монах с нимбом святого – сам Тихон – благословляет Евангелием выстроившихся воинов. Остальные заняты на хозяйственно-бытовых работах – носят воду и т. п. Это – концентрированный образ того монашеского «стояния на Угре», которое выпало братии Тихоновой обители.

* * *

Отгремела военная гроза, «пояс Богородицы», как прозвали Угру, закрыл Русь от нашествия иноплеменных. В начале ноября, по зимнему морозу, орда побежала прочь от русской границы. И в Москве, и во всех городах Руси, и в Тихоновой пустыни служили благодарственные молебны, радовались спасению. Вероятно, от ратников, возвратившихся с Угры, в столице прослышали и о монастыре на литовском рубеже. О его чу́дном старце-настоятеле, который ходит в лаптях и рубище и от которого исходит сила Божия.

По некоторым сведениям, от великого князя Ивана III монастырю были жалованы земли по берегу Угры.

Преподобному Тихону, уже пребывавшему в преклонных годах, Господь даровал еще 12 лет жизни. Монастырь возрастал, братия увеличивалась, прежний ручеек богомольников-паломников становился речушкой. Люди шли посмотреть на дивного старца, испросить его совет, утешиться назиданием, получить исцеление. Тихон никому не отказывал. Голодных кормил, страждущих ободрял, за хворых молился.

Но пришло время покинуть этот мир, и Тихон принял схиму – высшую степень монашеского посвящения. Поистине схимник уже не вполне земной человек, но тот, кто одной ногой стоит в Царстве Божьем. Попрощавшись с братией, он мирно переселился в вечность. Было это в 1492 году. Однако дата, которую обычно называют как день его смерти, 16/29 июня, – условная. В этот день празднуется память кипрского святителя Тихона, епископа Амафунтского, чье имя калужский отшельник получил в монашеском постриге.

Долгая и блаженная жизнь преподобного Тихона была тиха в соответствии с его именем. Мы мало о нем знаем, он не попал в летописи и документы того времени. Но уже со следующего, XVI столетия имя калужского пустынника стало звучать всё громче и громче. Есть документальное подтверждение того, что Иван Грозный паломничал ко гробу Тихона. Его сын, царь Федор Иванович, сделал вклад в обитель – напрестольное Евангелие в дорогом окладе. В те годы преподобный Тихон был уже прославлен Церковью в лике святых и давно звался чудотворцем. Вокруг монастыря росло поселение – Тихонова Слобода.

В последующие века монастырь знавал разные времена – разорения интервентами в годы Смуты, возрождения, упадка в XVIII столетии и расцвета в XIX. Пик его славы пришелся на десятилетия, когда настоятелями становились постриженики Оптиной пустыни. Тихонова обитель жила одним уставом, одним духом с оптинской братией. Как и Оптина пустынь, она славилась своими старцами – духовно опытными наставниками, к которым со всей православной России каждый год шли тысячи людей за помощью, утешением и исцелением. Вознеслись главами в небеса два огромных собора в русско-византийском стиле. До революции 1917 года Тихонова пустынь была одной из самых чтимых и посещаемых обителей в стране.

После советского погрома и уничтожения монастырь в наше время восстановлен с прежним величием, в былой красоте. На новом витке своей истории обитель стала одним из тех мест Калужской земли, где поддерживается память о событиях Стояния на Угре 1480 года. А основанный в начале XXI века в селе Дворцы монастырской скит во имя Владимирской иконы Божией Матери с музейным комплексом сделался центром ежегодных праздничных мероприятий в честь русской победы на Угре. На территории скита установлен памятник Ивану III. Так никогда не видевшиеся при жизни два великих человека – святой и государь, создатель Русской державы, победитель Орды, – спустя пять с лишним веков встретились на месте событий 1480 года. Нижний храм скитской церкви освящен во имя Сергия Радонежского. А в основание Поклонного креста легла земля, привезенная с Куликова поля. Величественная легенда о Тихоне Калужском, втором Сергии, благословившем русское войско на одоление врага в смертной схватке, продолжает жить и крепнуть.