Текст книги "Застенок"

36. Алтарь смерти

Вход в подвал снаружи был отделан деревом. Осмотревшись, Роман оторопел.

Он узнал эту комнату с деревянной обшивкой стен. Несколько дней назад он сидел в одном из этих кресел, напротив самозванного пророка, и безбожно врал, играя роль «шахматного» бога. Тоннель привел его в усадьбу сектантов.

С тех пор здесь появились новшества. Одно – тайный ход (так вот каким путем те двое ускользнули из-под носа воинов Армагеддона). Другое – дверь в холл, лежащая на полу, вывороченная с мясом.

Роман вышел в просторный холл. В другом конце его из раскрытого помещения лился свет. «Моя цель – там», – подумал охотник.

Здесь дверь также лежала на полу. Роман вошел внутрь. С первого же взгляда помещение поражало мрачностью. Оно было большое, с двумя противоположными дверными проемами. Второй вход тоже открыт настежь. От одного до другого – десятка два метров. Роман уже знал, куда он попал. В этой комнате становились «богами».

К одной из стен был приделан огромный деревянный крест из толстых гладких брусьев. На одном конце поперечины поверхность испещрена отверстиями. Сюда вбивались гвозди. Напротив креста на полу стоял гроб. Крышка лежала рядом.

Но главным было не это.

Роман завороженно смотрел большой, тяжелый стол в центре комнаты. На нем неподвижно распростерлось тело, прочно привязанное веревками.

Он и страшился подойти ближе и отчаянно хотел этого, будто неведомая сила толкала его в спину, приговаривая: «Иди же, там ты найдешь то, что потерял когда-то, избавишься от того, что мучает тебя».

Тело на столе было одето в белоснежный балахон до пят. Широкий капюшон укрывал лицо до подбородка. Женщина. Плотно охваченная крепами грудь почти не вздымалась. А поверх нее лежало то, что было кошмарнее всего. Из-под капюшона выползла змея и, свернувшись кольцом, грелась под потолочной лампочкой, как под солнцем.

Казалось, женщина мертва. Роман медленно, шаг за шагом, приблизился к столу, в ужасе глядя на белый призрак из далекого детства. Рядом с косой-змеей лежали два предмета. Лист бумаги и на нем – большой нож с широким, длинным лезвием. На бумаге что-то написано.

Роман осторожно вытянул лист из-под ножа. То, что он прочел, повергло его в смятенный трепет. Но это была истинная правда, все до единого слова. Это были его собственные слова, выпевавшиеся из самой сердцевины его нутра, и они не оставляли ему выбора. Даже несмотря на то, что принадлежали опять Бодлеру. На этот раз стихотворная проза: «Позволь мне долго кусать твои тяжелые косы. Когда я прокусываю твои упругие и непокорные волосы, мне кажется, что я ем воспоминания».

Лист выпал из его руки. «Ем воспоминания», – повторил он шепотом. Далекие воспоминания нахлынули полноводной рекой – лагерь у моря, звездная ночь, прибой, выкопанная в песке яма, страшный, вонючий гроб, пляска Смерти и ее зов, преследующий его всю жизнь. Она не отпускала его ни на миг, а по ночам ее посланцы-змеи вторгались в его сон и не оставляли ему ни единого шанса…

Роман вытер холодный пот со лба и потянулся к ножу. Крепко сжал рукоять, кончиком лезвия откинул капюшон с головы женщины.

Она была в забытьи. Может, спала. Ее рот держал на замке большой прямоугольник пластыря. Несмотря на уродливую нашлепку, исказившую лицо, Роман узнал ее. До недавнего времени ее чтили богородицей в секте. Теперь обрекли на заклание. В разыгрываемом спектакле, который ставил невидимый кукловод, ей отводилась роль разменной монеты. Главная же роль принадлежала Роману.

Он безучастно воскресил в памяти ее слезные мольбы и просьбы в ту ночь. Она хотела бежать с ним. Но разве в его силах было повернуть неповоротливое колесо сюжета? Все случилось так, как должно было случиться. Теперь ее отдали в его руки и вложили в эти руки кинжал. Он сможет избавиться от своего кошмара. Если захочет. Ничто не мешает ему это сделать.

«Твои отрубленные косы держу в руках…» «Я хотел убить Смерть! Я хотел вырвать ее косу, разодрать ее в клочья, растоптать, уничтожить…» «Она отравила меня».

Кончиком клинка он пошевелил свернувшуюся на груди женщины змею. Тяжелая коса соскользнула на край стола, и легкая дрожь прошла по телу. Женщина очнулась. Глаза в тот же миг расширились от ужаса – она увидела нож в руке палача. Бессловесно замычала, глядя на Романа увеличившимися зрачками. Потом начала дергаться всем телом, стучать головой и пятками о стол. Но веревки держали крепко и с каждым движением лишь сильнее врезались в плоть.

Роман молча и как будто удивленно наблюдал за судорожным безумием Смерти. Она способна испытывать страх?… Она любит и убивает своей любовью. Ничего другого в ней нет. Почему же она боится его? В ее взгляде – неописуемый ужас…

Неужели это так просто – убить Смерть? Вот она лежит перед ним, бессильная, лишенная власти, беспомощная, как младенец, и трясется от страха. Роман проверил свои ощущения – испытывает ли он удовлетворение от этой картины, сладка ли ему месть…

И чей-то вкрадчивый, очень знакомый голос говорил ему из-за спины:

– Ты получаешь от этого наслаждение? Подольше тянуть мучение жертвы, видеть страх в ее глазах. Тебе нравится ее беспомощность?

До сознания медленно, очень медленно доходил смысл происходящего. Он повернулся на голос. Наваждение, владевшее им, в один миг схлынуло, уходя сквозь пол, как сквозь песок. Роман вспомнил, для чего и как оказался в этой комнате смерти.

Перед ним стоял Потрошитель, сжимая в руке пистолет.

– Что же ты медлишь? – продолжал тихим голосом Джек. – Приступай к делу. Или я мешаю тебе? Придется смириться с присутствием зрителя. Хочу поглядеть, как ты будешь делать это.

– Зрителя?! На этот раз ты решил побыть зрителем? – воскликнул Роман. – Я же знаю тебя сто лет, ты никогда не был таким… таким… – он с отчаянием подыскивал нужное слово, не находя его.

– То же самое я могу сказать тебе, – холодно процедил Джек. – Теперь у тебя есть выбор: жизнь или смерть. Меняю ее жизнь на твою смерть.

«Он хочет заставить меня убить ее, – подумал Роман. – А если я не сделаю этого – он убьет меня».

– Что, не нравится выбор? – криво усмехнулся Джек. – Дарить смерть другим намного легче и приятнее, чем самому смотреть ей в глаза? Кстати, – он с легкой гримасой приложил левую ладонь к затылку, – весьма любезно с твоей стороны, что ты всего лишь огрел меня по башке, а не перерезал горло.

Роман пятился задом, обходя стол, словно хотел спрятаться за ним. Слова Джека удивили его.

– Я не бил тебя. Ты споткнулся о бревно. Не помнишь? Память отшибло?

– Ну, значит, это меня святой дух приласкал, – насмешливо сказал Джек. – Так что ты выбираешь? – он снова принял ледяной, презрительный вид.

Роман не знал, что ответить.

– Почему ты делаешь это? – в задумчивости спросил он – Что руководит тобой?

– Почему я делаю это? Да потому что хочу избавить мир от тебя.

– За что ты меня ненавидишь? – потрясенно проговорил Роман.

– Ты еще спрашиваешь? – Джек брезгливо сощурился. – Спроси об этом Бодлера. Ведь ты находишь у него ответ на любой свой вопрос. Ты, как и он, влюблен в смерть. Ты пьянеешь от нее и хочешь еще и еще. Ты и сам – труп, гнилой и червивый. Но все же я предлагаю тебе выбор: жизнь или смерть. Уж извини, – он опять усмехнулся, – я играю по своим, человеческим, правилам, а не по твоим, могильным. Решай. Я жду.

Что-то в его словах было неправильно. Роман мучительно пытался понять что. Это никак не укладывалось в его схему. Игра маньяка, убившего уже шестерых – и седьмая на подходе, – эта игра ведется по человеческим правилам?!

Он зачарованно глядел на пистолет в руке Потрошителя. Черное око смотрело с равнодушной угрозой. О своем Даре Роман даже не вспомнил, подавленный происходящим. Или больше не было никакого Дара?

Он взглянул на женщину. Веревки, впившиеся в тело, лишили ее сил, она лежала неподвижно. В глазах застыла смертная тоска. Тяжелая разметавшаяся коса упала со стола, повиснув тремя безвольными змейками.

Нет, он не станет убивать ее. Выбор действительно оставлял ему только смерть.

Роман вспомнил сон, в котором он убил Джека. «Выходит, это был вещий сон… только наоборот… И не я его, а он меня…»

– И помни, – сказал Джек, – я хорошо стреляю. Как только ты прикоснешься к ней, вся обойма окажется в твоем черепе.

Смысл сказанного не сразу дошел до Романа.

– Послушай, Женька, не дури. Если ты хочешь… Что? Что ты сказал?…

Но было уже поздно. Мрачные стены огласились сдавленным хрипом. Роман расширившимися глазами смотрел на Джека, зажимающего перерезанное горло. В его последнем взгляде стояло удивление.

Ни тот, ни другой не заметили, как в помещении появился четвертый. Он подкрался к Джеку со спины и полоснул ножом по шее. Этим четвертым был Хромой Хмырь. Злорадно скалясь, он следил за агонией жертвы. В руке, на отлете – окровавленный нож. Джек рухнул на пол и, судорожно дернувшись несколько раз, затих, глядя остекленевшими глазами в потолок. Хмырь неуклюже опустился рядом на корточки, вытянув вбок хромую ногу, и, присвистывая, начал что-то делать с головой мертвеца. Минуту спустя Роман догадался, чем тот занят. Хмырь, ловко орудуя ножом, снимал с убитого скальп.

Скованный ужасом и отвращением, Роман пожирал глазами зрелище. К горлу подступала тошнота, он с усилием сглатывал ее.

В один миг он все понял. Это была ловушка – для него. А оказалась ловушкой и могилой для Джека. Теперь все встало на свои места.

Он чудовищно ошибся. Принял Джека за маньяка, а потом Хромого Хмыря – за Джека и в результате оказался здесь – в комнате Посвящения. Он должен был пройти обряд инициации – обагрить руки кровью жертвы. И тогда… он получил бы Знак, место в иерархии, официальное звание «шахматного бога». Этими убийствами они хотели крепче связать его по рукам и ногам, опутать кровавой сетью, как того несчастного, чья подружка сейчас лежит на столе и ждет своей очереди…

Дьявольская инсценировка…

Не в силах отвести глаз от мерзкой картины, Роман пятился, пока не уперся в стену. Ясно сознаваемый смысл случившегося – сейчас и прежде, – толкнув в грудь, погнал его прочь. Он вылетел из комнаты, споткнулся, грохнулся на пол, вскочил и ринулся к черной дыре тоннеля.

В руке он все еще крепко, до белизны в костяшках, сжимал ритуальный нож, не замечая этого.

Он влетел сломя голову в комнату, откуда вел потайной ход. Тяжко дыша – не от бега, а от потрясения и отчаяния. И словно вломился в невидимую стену – вскинул, защищаясь, руки, застыл в оцепенении, глядя на нее.

Она была, как всегда, безупречна видом, жадна взглядом и непредсказуема поведением. Как всегда, неожиданна, внезапна, неуместна.

– От чего же ты бежишь, милый? – глубоким грудным голосом с вожделеющим придыханием спросила Регина и пошла к нему походкой голодной ягуарихи, к которой в гости пожаловал обед.

На ней было длинное узкое платье с декольте до пупа, ткань едва прикрывала груди. Неизменный жемчуг на шее. Теперь – черный, под цвет платья. Роман задышал еще тяжелее, предчувствуя борьбу – не на жизнь, а на смерть.

– Чего ты испугался, дурачок? – продолжала спрашивать неистовая Регина, кладя руки ему на плечи и сжимая их длинными трепетными пальцами с черными ногтями. Теперь она страстно дышала ему в лицо.

Роман молчал. Она всегда имела над ним власть, и сейчас заколдовала его взглядом, голосом, жестом. Он вдруг рассмотрел, что глаза у нее совершенно черные. Почему он раньше не замечал этого?

Он стоял не двигаясь, силясь разорвать путы женской властности.

– Она красивее меня? Почему ты не убил ее?

Регина положила ладонь ему на затылок, запустила пальцы в волосы. Роман ничего не предпринимал. Смотрел на нее и видел другое лицо – той, что лежала на столе, с квадратной улыбкой пластыря. Почему он не убил ее? Убил – был бы сейчас свободен, как бог. А теперь он просто игрушка в руках этой девки с замашками палача.

– Разве ты не знаешь, что когда мы, мертвые, воскресаем, то становимся живее всех живых? – Она улыбнулась ему улыбкой вурдалака, обнажив ослепительные зубы. Только один среди них был гнилой, будто покрытый зеленой плесенью. Роман с омерзением смотрел ей в рот, с трудом сглатывая. В горле у него пересохло. В долю секунды он вспомнил все свои ночные кошмары. Это был один из них – наяву.

Он попытался оттолкнуть ее. Она вцепилась в него мертвой хваткой, запрокинула голову и рассмеялась.

– Дурачок. Я же не кусаюсь. Я только беру то, что ты сам отдашь мне… и даю то, что ты сам возьмешь.

Она провела языком по верхней губе и на миг замерла, словно раздумывая, что предпринять дальше.

Роман воспользовался этим мигом. Руки взметнулись к ее шее, упакованной в каркас жемчуга. Правая все еще сжимала ритуальный нож, но Роман, забыв о его существовании, словно сроднился с ним, не видел его. Пальцами он ухватился за жемчуг и дернул, освобождая доступ к шее. Черные шарики жемчужин посыпались на пол.

Роман закричал.

Регина мелко засмеялась – смех ее был сух, жёсток и колюч, как двухдневная щетина на мужском подбородке.

Она была мертва. Уже давно. Роман понял, что она говорила правду. Совершенную правду.

Жемчуг скрывал рубец. Синий, отвратительный, в том месте, где голова некогда была отделена от тела.

– Видишь? Это совсем не страшно. Так даже лучше. Потому что…

Роман, ощутив наконец в ладони нож, ударил – слепо, наугад, инстинктивно.

Ее руки упали, она отшатнулась и удивленно смотрела на него. Из обнаженной плоти живота торчал нож. Длинный клинок проткнул ее насквозь.

Роман попятился в сторону, ничего не соображая. Инстинкт тянул его к двери потайного лаза. Ужас не позволял отвести глаз от ведьмы.

Постояв несколько секунд неподвижно, она взялась обеими руками за нож и медленно вытащила его из себя. Ни на клинке, ни на коже не было ни капли крови.

– …потому что это бессмертие, – закончила она фразу и снова улыбнулась.

Роман, не помня себя, скатился по лестнице в подвал, оттуда, как с ледяной горки, – в тоннель.

Там было тихо. Полонез, пилой вгрызавшийся в душу, умолк и больше не тревожил подземельного покоя.

37. Стенобитный кодекс

Роман брел по серым предрассветным улицам и думал о том, что он убил Джека. Убил своей слепотой. И ничего уже изменить нельзя.

Те, кто за этим стоит, хотели, чтобы он считал маньяком себя. Но они просчитались, потому что не знали про Джека. А Джек оказался для него запасным вариантом.

Кто эти «шахматные боги»? Что дает им власть над людьми? Хромой Хмырь – один из них. Но Хмырь – лишь исполнитель. Как и ведьма Регина. Настоящий вдохновитель этого спектакля смерти стоит гораздо выше. Говорил же ему мент: «Мозги, которые этим управляют, – они не тут, не в природе. Они дальше, за краем. По ту сторону».

Роман внезапно понял, что дает им власть над людьми. Он вспомнил разговор с Васей. Человеческие страхи – вот что. Особенно – самые глубокие.

Их инсценировка – спектакль по мотивам смерти, живущей в его голове. Они действительно сделали его убийцей, одарили плотью его сны, кошмарные мечты, стихи. Они взялись за исполненье слова, произнесенного когда-то. «Твои отрубленные косы…»

Он убивал их руками Хмыря. Он отрезал им косы руками Хмыря. Он видел их агонию глазами Хмыря. Он скрашивал их смерть стихами, побывавшими в грязных лапах Хмыря. И Джека он зарезал рукой Хмыря.

Теперь он уперся в стену и дальше хода не было. Все вокруг казалось ненастоящим, фальшивым, несуществующей жизнью, холодной, бестелесной, призрачной. Все вокруг было ничем. Правда, были еще стихи. Одна строчка. «И не жалейте черепа, стучась о Стену бытия…»

Перед глазами все плыло, вбок и вверх. Он летел вниз на бешеной скорости, и не было желания цепляться за случайные ветки, чахлые корни деревьев, скалистые выступы. Все это быстро мелькало, не задевая сознания, и исчезало в вышине. А он падал на самое дно.

 
Дно глубоко и тянется вдаль,
Не угадаешь, где кончается перил его сталь.
Мы снова сорвались в его пустоту,
И нам ли не знать про его темноту?
 

Неведомый, безымянный ветер, подхватив его безвольное тело, поволок, держа крепко и цепко…

Вновь вынырнув на поверхность сознания, Роман увидел перед самым носом зеленый клок бетонной ограды и несколько слов на черном фоне вывески: «Стена. Памятник старины. Охраняется государством».

В голове что-то щелкнуло, как будто кто-то зажег там свет.

Стена – дар людям. И оставили ее те, кто знал – или знает? – что людям иногда очень нужен выход наружу. За пределы предназначенной им тесной реальности – туда, где возможно все. Где приютят и залечат раны.

Роман толкнул калитку, вошел во двор. На размышления не оставалось ни секунды. Тот, кто щелкнул выключателем, дал ему лишь миг. Даже тень колебания могла захлопнуть открывшуюся перед ним Дверь.

Быстрым, решительным шагом он пересек двор, уверенно распахнул дверь смотрительского домика и прошел по короткому коридору к противоположному выходу.

– Эй! Ты куда?! – раздался позади голос старика-смотрителя. – Здесь не проходной двор. Эй, парень!

Отвечать времени тоже не было. Отвлекаться сейчас на разные глупости Роман попросту не имел права. Как танк, пройдя сквозь вторую дверь, он вышел на задний двор. Его отделяли от Стены всего лишь два десятка метров.

– Куда?! – сдавленным голосом заорал сзади смотритель. – Без каски! Башку разобьешь!

Роман бежал к Стене. Сзади донеслись еще голоса, не столько встревоженные, сколько угрожающие – спокойно, уверенно и даже весело. Дежурившие при Стене санитары, скучающие от безделья, предвкушали добычу. И разве что не улюлюкали в задоре.

За пять шагов до Стены Роман все же обернулся. Он увидел смотрителя с распяленным в крике ртом, еще двух человек в грязно-мятых санитарских халатах. Они приближались к нему, захватывая в тиски окружения.

– Стоять! – гаркнул он, моментально переводя приказ в мысль – как более доходчивое средство.

Секунда была потрачена на преследователей. После этого он напрочь забыл о них, упершись горящим взором в Стену. Он не знал, что уже не властен над ними. Санитары похмыкали в ответ на его остерегающий вопль и продолжили свою вялую охоту. Дичь сама загнала себя в капкан, уйти ей некуда.

Но она ушла, испустив напоследок явно безумный вопль.

Преследователи так и не поняли, как это случилось. Добыча просочилась сквозь Стену. Псих впечатался лбом в кирпичи, потом что-то затрещало, захрустело, будто бумагу разорвали, мелькнул яркий свет – и все пропало. Голые кирпичи, никакого психа.

Санитары тупо таращились на Стену и друг на друга, не понимая, что за фокус им показали. Смотритель, так и не захлопнувший рот, мешком опустился на ступеньку крыльца. Минуту спустя он осенил себя большим крестом и удивленно произнес:

– Сподобился узреть. А ведь не верил деду. Думал, сказки.

Всего-навсего бумага с нарисованными кирпичами.

За тот краткий миг, что был дарован ему, Роман успел увидеть ослепительное золото солнца, пронзительно-яркую высоту неба и шелестящий на мягком ветру луг. Там росли крупные розы на длинных неколючих стеблях, цвет бутонов в точности повторял оттенки лазури, сиявшей в вышине.

Это был миг абсолютного счастья.

1. Помилованный

На смену солнечному сиянию пришел серый пасмурный рассвет раннего майского утра. Внезапное пробуждение, вызванное бешеным пульсом, рывком подняло Романа с подушки. Он сел на постели, глубоко дыша и успокаивая волнение пережитого почти нестерпимого счастья. Правая рука потянулась к голове, прошлась, ощупывая от лба до темечка. Роман с удивлением посмотрел на нее и вдруг рассмеялся.

– А? – сонно спросила Марго. – Ты чего? Веселое приснилось?

Роман не отвечал, улыбаясь с блаженным видом. Испытанное счастье наполняло его странным, удивительным, ни на что не похожим восторгом. И льющиеся откуда-то сверху звуки усиливали это чувство. Теперь они не тревожили его, не травили душу, напротив – музыка была как чудодейственный бальзам, заживляющий раны.

– Как одна и та же музыка может быть такой разной? Я слышал ее раньше – она была… опасной. А теперь… этот полонез… Просто волшебство какое-то.

– Какой полонез, Ромка? – Рита стряхнула с себя остатки сна

– А что это, по-твоему?

– По-моему, – решительно сказала Марго, – это опять ваш псих-меломан кайф с утра ловит. Управдому жаловаться надо – людям же спать не дает. Симфония Моцарта это. Сороковая.

– Как это симфония? – до глубины души поразился Роман. – Почему тогда она похожа на полонез Огинского? Ты уверена, что это не полонез? Ты послушай внимательно. Один к одному ведь.

Марго прилежно насторожила ушки на макушке.

– Нет, – сказала она наконец. – Один к десяти. Моцарт все-таки.

– Да? Ну и ладно, – успокоился Роман. – Знаешь, мне приснилось, что я убил Джека.

Совсем необязательно рассказывать любимой, что это было совсем не во сне.

– А, так вот что тебя развеселило, – зевнула Марго. – Ну и кто такой Джек?

– Наш ответственный секретарь. Вроде вашего завуча. По должности, я имею в виду, не по темпераменту.

– Жаль, что ты убил Джека, а не нашего завуча, – вздохнула Рита.

– Нет, ты не поняла. Я его убил. Но… понимаешь… – рассеянным взглядом Роман шарил по постели, – я не убивал его.

– Тебя оклеветали? – Рита восторженно распахнула глаза пошире.

– Нет. Скорее, наоборот… Меня помиловали… то есть… в общем, я получил прощение. Это было… так… здорово… что я сразу проснулся, – выдохнул Роман с облегчением.

– Ну, я рада за тебя. – Рита погладила его по всклокоченной голове.

Роман решительно соскочил с постели и забегал по спальне, подбирая одежду.

– Ромка, пять утра. Куда ты собрался?

– Какое сегодня число?

– Шестое мая.

Он заговорил возбужденно:

– Понимаешь, это как ход конем… Воскрешение мертвого. Прошедшего. Машина времени. Только это не машина. Наверно, это Бог. То, что за Стеной… Помнишь, я тебе рассказывал про нее.

Рита смотрела на него с легким беспокойством.

– Ты не заболел? Дай сюда лоб – может, у тебя горячка?

Роман сам схватился за лоб и сказал:

– Я должен изменить ход событий. Для этого я и вернулся, понимаешь?

Рита не понимала.

А любимый, разобравшись с одеждой, вышел зачем-то из комнаты, приткнулся к косяку, выглянул из укрытия и предложил:

– Рит, давай поженимся? Наплодим детей? А?

– Ага, построим дом, посадим деревья, – продолжила Рита, смешно наморщив нос. – И покаемся во грехах.

– Ура! – возгласил Роман. – Я знал, что ты согласишься.

– Обалдуй! – состроив гримаску, ответила Марго. – Иди сюда.

2001, 2004 г.