Текст книги "Застенок"

11. Наука о конце света

Но скифы скифами, однако были и другие заботы. «Настало время решительных творческих действий», – подумал Роман однажды солнечным утром. Это напомнил о себе Вечный жид, поставивший уже на уши полгорода и явно требовавший внимания к своей персоне.

Первым делом Роман отправился в киноцентр «Таврия», где по субботам один из залов сдавался для проповедей секты «Свидетелей Креста». Сведения об этом Роман вытянул из племянника шефа Миши, изобразив на лице праздное любопытство.

Платой за фальшивую любознательность стала с трудом отбитая атака племянника. Неожиданно резво и настойчиво Миша принялся агитировать сослуживца. С горящими глазами и энергичным жестами он косноязычно уверял, что братство Свидетелей – это классная туса и полный отпад, убеждая составить ему компанию в ближайшую субботу. Роман вежливо, но твердо отказался, сославшись на то, что давно является членом другого братства – общества «Красных дьяволят, или Свидетелей Лунной тьмы», а конкурентами интересуется из политических соображений. Миша, скривив губы, заявил, что никогда не слышал о таком обществе. Роман в ответ снисходительно похлопал его по плечу и сказал, что «Красные дьяволята» о своем существовании особо не распространяются, предпочитая свету тьму, а известности – неведение. Миша понимающе кивнул, польщенный доверием, и убрался восвояси.

Громада киноцентра с далеко выдающимся вперед козырьком крыши возвышалась величаво и с почти царственной помпезностью. На обширной площади, выложенной серой плиткой, толпился народ. Роман быстро нашел, что хотел, благодаря громко прозвучавшим поблизости знакомым словам, почти паролю. Выражение «Вечный жид» повторилось в разных контекстах несколько раз, и Романа повлекло, как магнитом.

Он подошел ближе и увидел плакат, выполненный по всем правилам рекламного искусства. Большую его часть занимало лицо мужчины, открыто и доверчиво смотрящего на мир. Темные вьющиеся волосы, загорелая кожа, тонкий нос, ямочка на подбородке и ярко-серые глаза брата Кирилла – все это должно было привлекать на проповеди немалое число поклонниц.

Вниманию мужского контингента предлагалось изображение женщины – отдаленное в перспективе, в полный рост, чуть в стороне от мужского лица. Сестра Мария была одета в длинный белый балахон, почти саван, босая и простоволосая – длинные пряди спускались ниже спины, руки простерты к зрителю, взгляд гарантирует райское блаженство уже на этом свете. Но при этом – ничего разнузданного, только молитвенный экстаз во взоре пламенеющем, что могло бы вызвать неуместные мысли о хорошей профессиональной подготовке в области актерско-женского искусства, но все-таки не вызывало.

Романа заинтересовало другое. Он жадно прислушивался к беседе, которую вели рядом с афишей два подвыпивших парня. Оба держали в каждой руке по бутылке пива, отхлебывая периодически то из одной, то из другой.

– …А я тебе говорю – он и есть Вечный жид.

– А баба кто? Вечная жидуха?…

– Бабы не бывают вечные. Их хватает месяца на три самое большее.

– Ну… бывает, что на них вроде женятся. Ну там… любовь до гроба, трали-вали. Жили они счастливо и…

– …зажмурились в один день. Этими сказками меня бабка в детстве на ночь пугала.

– Зачем?

– Чтоб лучше спал. А баба эта секретарша его, с интим-услугами.

– А ничего телка.

– Дорого стоит.

– Так она же монашка?

– Ха! Ты еще скажи, что она целка. Да она обтерханная, как целая рота шлюх.

– Слышь, Сань, а я чего-то не вставлю никак – че у них там за конец света? Это как в кино, что ли?

– Ну. Только спецэффектов меньше. И не так круто. И без билетов. Приходи и смотри.

– Так чего смотреть-то?

– Ну, как они Вечного жида делать будут. Сначала раком поставят, потом ломать начнут, чтоб отбить ему охоту вечно жить.

– Так ты же сам сказал: Вечный жид – вот этот, на рекламе. А он у них за начальника.

– Да это прикол такой. Ну как раньше царей убивали, когда они не могли уже править, а на их место других сажали.

– А почему этот уже не может?

– А я откуда знаю. Ну, просто не может.

– А-а! Так он импотент. Я понял. Главный не он, а баба. А на кой ей импотент, ей, конечно, другой Вечный жид нужен.

– Вечных жидов скоро резать начнут.

– Почему?

– По качану. Слышал: «Бей жидов – спасай Россию»?

– Так это когда было! В прошлом веке.

– В этом тоже скоро будет. Доиграются они со своим концом света.

– А ты откуда знаешь?

– У меня братан в «Союз русских патриотов» записался. Говорит, вечным жидам кровь пускать – это… как это… божеское… богослужебное… богоугодное дело. Чтобы они не делали из России конец света.

– А-а!

– Ладно, пошли. Там уже ждут, наверно.

Пареньки оставили батарею из четырех пустых бутылок у тумбы с плакатом и зашагали прочь, нетрезво вальсируя на ходу. Батарея моментально подверглась нападению шустрой бабульки, ловко оприходовавшей стеклотару. Роман озабоченно переваривал свежую информацию. Однако он не без основания подозревал, что в благих вестях братства многострадальному Вечному жиду отводилась несколько иная роль, чем предполагали любители двуручного пива. Плакат обещал начало проповеди через пятьдесят минут.

В просторном фойе киноцентра возле двух лотков шла бойкая купля-продажа. Два человека в одинаковых одеждах – синих, свободного покроя штанах и рубахах и коричневых жилетках – торговали кассетами, компакт-дисками, позолоченными крестами размером с ладонь. Роман купил у них билет на проповедь и занял место в заднем ряду.

В назначенный час на сцене появился человек в синем братском облачении – только жилетка на нем была не коричневой, а желтой. Роман узнал брата Кирилла с плаката. Тишина в зале сделалась мертвой, несмотря на очевидный аншлаг. После минуты молчания проповедник начал говорить. Хорошо поставленный лекторский голос был отлично слышен благодаря микрофончику, прикрепленному к груди оратора.

– Чада мои! Восславим Господа за то, что он даровал нам еще одну возможность встретиться и принять в себя Истину. – Брат Кирилл воздел руки кверху и возвел очи горе. По залу пробежало легкое дрожанье голосов, славящих Господа. – Распахните ваши глаза, раскройте ваши уши, насторожите ваш разум – кто мы? где мы живем? в какое время? Страх гложет мир, ибо наступают последние времена. Ад воцаряется на земле. Оглянитесь вокруг – и вы увидите грязь и смерть, беззаконие, насилие, равнодушие. Вы сами – только куски мяса, идущие в пищу тем, кто сильнее вас, хитрее, лживее, тем, кто вечно голоден, потому что ненасытен. Они делают из вас рабов, не видящих впереди ничего кроме страха и тьмы. Они демоны войны – сеют кровавые семена и пожинают смерть. Они губят нашу землю, отравляют наш воздух, омертвляют наши реки.

Гневные речи звучали раскатами грома. Паства, тяжело придавленная к сиденьям яростными словами, слушала в гримасе послушного ужаса.

– Всеми страданиями мы обязаны этим исчадьям злобного духа, имя которому – Агасфер, Вечный жид. У него тысяча имен: Люцифер, Сатана, Вельзевул. Враг многолик и многорук, у него миллионы покорных слуг – они завладели всем: властью, экономикой, прессой, телевидением, финансами, школами, где они учат детей порокам. Копните ваши души поглубже, и вы найдете там привычку ко злу. Вас уже не трогают беспрерывные сообщения о маньяках, каннибалах, садистах и оборотнях. Вы отупели, как стадо баранов, и не видите ничего вокруг. – Брат Кирилл метал громы и молнии, оставаясь неподвижным, как статуя свободы, с возмущенно воздетой дланью. Поникшая паства смиренно принимала очистительные удары.

Далее в течение получаса Роман ознакомился с альтернативно-маргинальным вариантом священной истории и Откровения Иоанна Богослова, изложенным в витиеватой, брызжущей эмоциями манере. Брат Кирилл пророчествовал близкий конец света, который положит предел существованию мирового зла. Искупитель вторично сойдет на землю для Последней битвы с Агасфером-сатаной. Поединок будет страшен! В этом месте голос брата Кирилла возвысился до степеней необычайных. Эта битва сметет все живое с земли. Большая часть человечества, погрязшая во зле, погибнет окончательно и бесследно. Но меньшая часть окажется достойной иной жизни, без смерти и страданий. Спасутся только избранные, которые зовутся Свидетелями Креста. Громы последней битвы уже не коснутся их. Их души перенесутся с обреченной Земли на другую планету – истинный рай в солнечной системе Сириуса, землю обетованную, где возродятся к новой жизни. В тайных пророчествах сказано, что конец света произойдет, когда Вечный жид окажется в богатой просторами северной стране, овеянной вихрями смерти и политой кровавыми дождями. Эта страна – Россия. В пророчествах указано и точное место. На этом месте стоит теперь город, избранный для резиденции Свидетелей Креста – разумеется, не случайно избранный. Община братства в усадьбе на краю города станет конечной целью скитаний Вечного жида. Он уже близко! Разведчики братства следят за его передвижениями. «Гибель и спасение близятся, чада!» – провыл пророк, в экстазе заламывая руки, а затем смолк, тяжело дыша и обводя паству свинцовым взглядом. Роман, повинуясь общему оцепенению, сидел, не шелохнувшись, тревожно глядя на проповедника. А тот, выдержав угнетающую паузу, продолжил:

– Но не думайте, что войдя в братство, вы уже спасены. Вы должны работать над собой, вбирать в себя зло, как губки, чтобы очистить от него мир. Очищая мир от скверны, вы очищаете себя – и будете как боги безгрешными и дарующими себе спасение. Ибо что такое смерть? Это ваше наказание за преступление. Ваше преступление – это живой дух, в котором живет Сатана. Это он заставляет вас растлеваться запретными плодами, быть ненасытными плотски и духовно, искать адских наслаждений. Приключениями духа называют эти сатанинские соблазны. Нет, говорю я вам! Это преступления духа. Вы должны омертвить свой дух. Укрощая и умертвляя его, вы умертвляете и накопленное вами зло.

Брат Кирилл умолк, обрушив на паству тяжелую, неподъемную тишину. После громовых раскатов его голоса, полнейшее беззвучие, стремительно упавшее на головы слушающих, казалось еще более грозным и невыносимым физически. Кто-то в передних рядах забился между кресел в судороге. Но неурядица затронула шорохом суетливых движений небольшой клочок зала. Все остальное наполнение огромного помещения по-прежнему было немым и застывшим. Роману показалось, что головы слушателей – это воздушные шарики с нарисованными на них гримасами. Казалось, воздух сейчас подхватит эти шарики, и они вспорхнут под самый потолок. Но через пару секунд ощущение пропало – зал вновь заполнился голосом пророка, немилосердно сверлящим человеческую плоть.

Проповедь продолжалась еще минут сорок, превратившись в бесноватый долбеж по мозгам. К концу ее Роман начал думать, что свихнется, если эта пытка словом, не менее эффективная, чем пытка кипящей смолой, сию минуту не прекратится. Выйти из зала досрочно было невозможно – проходы плотно и прочно закупорены людьми, жадно внимающими пророку. После гнетущей и обличительной первой части проповеди вторая половина воспринималась паствой как заслуженный пряник. Чего нельзя было сказать об исследователе тайных лабиринтов реальности, пустившемся на поиски сюжета для романа. Искатель приключений из последних сил боролся с надвигающимся на него впервые в жизни приступом клаустрофобии и астматического удушья.

Почти с ненавистью он смотрел на все собрание и вспоминал одно из сообщений веселых Маргошиных духов. Изначально невнятное послание было расшифровано спиритическими специалистами совсем недавно. Это была весточка от Матвея Платова – казачьего атамана, кавалерийского генерала, сподвижника Суворова и героя Бородина. Расшифровка оказалась нелицеприятной. Просьба дать совет-ответ на традиционный русский вопрос «Что делать?» была удовлетворена атаманом с беспощадной суровостью: «Всех порубать в капусту. Наполеона на них нету, бездарей!» А во время сеанса связи, добавила Марго, были явственно слышны свистящие звуки клинка, устрашительно рассекающего воздух. Будь Романа в руках казачья шашка, он без оглядки и промедления последовал бы совету опытного генерала. Но шашки у него не было…

К счастью, любая пытка когда-нибудь заканчивается. После двух часов проповеди брат Кирилл исчез со сцены, и паства начала медленно вытекать из зала.

На улице Роман жадно, полной грудью вдыхал свежий воздух. Состояние, в котором он пребывал, можно было сравнить с самочувствием женщины, только что перенесший аборт. Разными были только органы, подвергшиеся выскабливанию холодным медицинским инструментарием. В данном случае – содержимое черепной коробки, выпотрошенное, вычищенное и стерилизованное. Идеальная аналогия. Роману срочно захотелось стать опять беременным всей полнотой умственной жизни. Для чего по пути домой была куплена бутылка вермута.

12. Возвращение к истокам

В начале, разумеется, были скифы. «Да, скифы мы, да, азиаты», и надо этим, россияне, гордиться. Вышли мы все из Скифской империи, она – наше славное духовное наследие, которое рано или поздно восторжествует над сиюминутным политиканством и серыми буднями нашего сегодня. Устремимся же безотлагательно в великое завтра, вперив в него взгляд раскосых и жадных очей. Нас ждет Новая Скифская Империя!

Автором идеи и оригинальной разработки «Ковылей Скифского поля» был некто А. Шлагбаум. Роман потратил половину бессонной ночи на изобретение своей новой ипостаси.

Как только текст был закончен, Роман повез его, не без трепета в душе, на показ к Бубликову.

Впрочем, трепет имел отношение не только к рожденному мыслью и чувством детищу, но и к предмету более заземленному. Роман терзался воспоминанием о бесстыжих проделках великолепной Регины и накачивал себя жароповышающими думами относительно дальнейших перспектив в свете женской непредсказуемости. Ему еще ни разу не доводилось быть жертвой столь откровенных и обнаженных сексуальных домогательств.

Перебрав в уме дюжину вариантов поведения – от цинично-равнодушного до холодного, как айсберг в океане, – Роман выбрал золотую середину: рассеянное недоумение и слабоумное непонимание происходящего с ним и вокруг него. И позабыв о том, что придуманная на ходу маска слеплена с его же собственной физиономии раздолбая, когда-то удивившегося миру раз и навсегда, он решительно дернул на себя дверь «Дирижабля». Но лице мерцала смоделированная секунду назад вывеска озабоченности своими внутренними катаклизмами и готовности поражаться любым крушениям привычного миропорядка. В приемную неуклюже втиснулся отрешенный от всего суетного enfan terrible – то ли гений, то ли псих, то ли просто придурок с точки зрения здравого смысла и практического разума.

Втиснулся и, блуждая рассеянным, невидящим взглядом по интерьеру, обронил фразу, ни к кому конкретно не обращенную:

– Я… э-э… к Сергею Владимировичу.

Регина была месте. Упакованная опять-таки по всем правилам. Все с тем же слоем жемчуга на шее. Роман был готов поклясться, несмотря на то, что старался не попадать взглядом на секретаршу: завидев его, она воинственно подобралась, приняла хищную позу и сверкнула глазами. Подхватив оброненную фразу, она тотчас пустилась в наступление.

– Сергею Владиленовичу, ты хотел сказать, май дарлинг. – В эти несколько слов Регина вложила всю эротику своего глубокого, насыщенного искусом и сладострастьем голоса.

– Ээ… а разве я сказал что-то другое? У меня к нему безотлагательное дело. Вопрос, не терпящий промедления. – Роман целиком находился во власти капризного женского либидо и желал, поскорее покончив с формальностями, проскочить пограничную полосу в преддверии редакторского кабинета.

Регина же наслаждалась властью по всем правилам игры в кошки-мышки. Она не торопилась. Не сводя голодных очей с жертвы, неспешно сняла трубку с телефона и медленно нажала кнопочки.

– Сергей Владиленович, к вам автор… Хорошо, Сергей Владиленович, – положила трубку и плавно выскользнула из-за стола.

Роман, скосив глаза в сторону, пристально изучал кадку с вечнозеленым деревом, внутренне готовясь к катастрофе. Регина не собиралась отпускать его, не поигравшись.

– У нас есть две минуты, сахарный мой. – Сочная, густая эротика в голосе достигла немыслимых высот.

Она подошла к сахарной статуе, прижалась вплотную и провела по нему рукой. Другую руку положила Роману на плечо.

– Всего лишь две минуты. Но они дорогого стоят, не правда ли, милый? – томно спросила Регина.

Роман, напрягшийся, как тетива, продолжал играть роль. Вопрос Регины оживил в памяти глумливые слова тюремного духа. Чудовищных усилий стоило ему сохранение невозмутимости – то ли небожительской, то ли отдающей кретинизмом, но в любом случае совершенно бесполезной, если не сказать вредной в делах такого рода. Его деланная бесстрастность, казалось, с удвоенной силой разжигала эту неотступную амазонку с первобытным блеском в глазах.

– Так вы говорите, через две минуты я могу зайти к Сергею Владиленовичу? Очень хорошо. А зачем это вы ко мне прислонились? Вам плохо? Почему вы так дышите? Пожалуйста, перестаньте меня гладить, это неприлично.

– Ты чувствуешь меня? Что бы ты сейчас хотел со мной сделать? – горячо шептала она, дыша ему в ухо.

– Усадить на диван и вызвать «Неотложку». У вас, по-моему, начинается приступ астмы. Позвольте я помогу вам, иначе вы умрете от удушья.

– Да, да, уложи меня на диван, – стонала Регина, повиснув на нем и пытаясь расстегнуть его рубашку. – Обещай мне, что ты не разлюбишь меня, никогда. Ты будешь верен мне всю жизнь, и что значат каких-то две минуты, по сравнению с вечностью, которая у нас впереди, в том райском саду, куда мы все стремимся, вырываясь из пустоты иллюзий, чтобы найти мир истинный… – Она с внезапной силой толкнула Романа к стене и впилась ему в губы.

Он ударился головой и через секунду почувствовал, как что-то неуютно тяжелое свалилось ему на плечи. Оторвать от себя Регину, обуянную плотским безумием, не удалось. Она сама, насладившись долгим вампирским поцелуем, отпустила его. Хищно провела языком по накрашенным стойкой помадой губам и взбила Роману чуб.

– Жаль, что две минуты так быстро истекли, – сказала она с ласковой ненасытностью палача, сожалеющего о том, что больше не осталось неотрубленных голов.

Роман выворачивался из-под упавшего предмета. Им оказалась картина Дэвида Смита «Пустота». «Истинный мир», – подумал Роман, ошалевший от бури и натиска, вешая живопись на гвоздь.

Обернувшись через пять секунд, он увидел Регину, сидящую как ни в чем не бывало за столом – со скучающим деловым выражением на лице. Из гладкой прически не выбилось ни волоска.

– Сергей Владиленович ждет вас, – она состроила ему милую секретарскую улыбку. В голосе не было и намека на внеслужебные эмоции.

Роман недоверчиво смотрел на нее, пытаясь докопаться до основ явленной ему женской непоследовательности и переменчивости. Но совладать с этой загадочной непредсказуемостью Регины не смог бы, вероятно, даже самый изощренный укротитель. Он пригладил волосы, застегнул пуговицы и вытащил из-под мышки папку со Скифской историей.

– Благодарю, – хрипло сказал он и вошел в кабинет.

Главным его открытием была Скифская империя IX века до нашей эры – III века нашей эры, простиравшая свои владения и вассальные территории от Днестра до Китая и от Северного Причерноморья до Малой Азии. О существовании этой империи никто из ученых ранее даже не подозревал. Но теперь, разумеется, с постыдным неведением покончено. Скифская империя, у которой Россия переняла по праву преемственности не только богатую культуру, но и обширнейшие пласты архетипов, вошедших в русский менталитет и одаривших русский характер самым замечательным его свойством – загадочностью, – эта Скифская империя отныне прочно войдет в анналы отечественной истории. Корни русской государственности лежат гораздо глубже, чем это считалось до сих пор – не IX–X века нашей эры, а IX–VIII до нашей эры. Почти на две тысячи лет! Россия в скифской, праславянской ипостаси древнее византийской и Римской империй, старше греческих городов-государств – она ровесница Гомера и свидетельница Ассирийского могущества!

Вкратце новая скифская история сводилась к следующему.

Великая Скифия – одна из мировых держав древности, раскинувшаяся на огромных просторах Европы и Азии. Источниками национального дохода служили скотоводство, земледелие, обширная внешняя торговля, добыча цветных металлов. Не менее важной статьей дохода была военная добыча. Скифы великолепно владели искусством военной тактики, были грозными воинами, силой, умением и оружием расширявшими свои сферы влияния. Например, в IX веке до н. э. они обложили данью китайских землепашцев, а сто лет спустя опустошили земли Малой Азии, неоднократно осаждали армянские крепости, в VII веке до н. э. скифы завоевали Сирию, Иудею. Дальнейшее их продвижение на юг было остановлено лишь армией египетского фараона. В том же веке могущественная Ассирия, находившаяся на пике расцвета, заключила со скифами военный союз и с их помощью разгромила своих врагов мидян. В Европе скифы разворачивали не менее грандиозные военные действия на территории современных Венгрии, Болгарии, Румынии, Польши, снимая богатый урожай трофеев и контрибуций.

Скифы умели не только воевать, но и наслаждаться жизнью. Их богатая культура не уступала ни в чем такому признанному эталону древности, каким была греческая культура. Скифов по праву можно назвать древними греками евразийских степей. Именно в силу равного культурного развития этих двух народов скифы, охотно торговавшие с греками, считали для себя зазорным подпадать под влияние греческой культуры и неприязненно, высокомерно относились ко всем греческим обычаям. Отступников, соблазнившихся греческими традициями, обвиняли в предательстве и казнили на месте. А чтобы не впадать в «греческую ересь», скифы остерегались строить города, довольствуясь походными шатрами.

Скифы были превосходными ювелирами, обожали музыку и танцы, любили красиво одеваться. Скифская культура оказалась настолько жизнеспособной и могучей, что пускала корни в землях и странах, территориально даже не соприкасавшихся с Империей. Искусство викингов, кельтов, франков испытало на себе мощнейшее влияние скифской культуры. Да и не только искусство.

Такими предками нужно гордиться. А что именно скифы были нашими прародителями, не вызывает никакого сомнения. Достаточно взглянуть на резные скифские вазы или настенную живопись в царских усыпальницах. Изображения скифов в точности воспроизводят лица восточно-славянского типа и разительно напоминают портреты бородатых крестьян Российской империи. Все дело в том, что после нашествия готов в III веке, разгромивших Великую Скифию, население империи, оставшееся в живых, передвинулось немного севернее Причерноморских степей и там затаилось на несколько столетий, чтобы снова возникнуть на исторической арене уже в качестве славян и даже попытаться возродить былую империю. В одной из древнерусских летописей земли, вошедшие в состав Киевской Руси, прямо называются Великой Скифью. Кстати, о Киеве: будущая столица Древней Руси названа отнюдь не в честь гипотетического основателя Кия. Этот топоним измененно передает звучание имени самого народа, заложившего в V веке славный город. Киев – Скифская столица. А от Киева до Москвы в историческом времени – рукой подать.

Итог: нынешняя Россия – наследница трех великих империй – Скифской, Византийской и Российской. Чем не великолепный базис для Русской идеи? Вся проблема упирается в одно: быть ли новой Империи или русский характер настолько испортился, ослабел, захирел, что Россия готова с легкостью наплевать на великое прошлое и доживать свой век ленивым, сирым и убогим приживальщиком в мировой коммунальной квартире?

Этим патетическим вопросом Роман завершил опус и теперь внимательно изучал выражение лица бубликова, листающего Скифскую историю. Через десять минут наблюдения он убедился в том, что лицо это абсолютно непроницаемо. Он уже готов был приняться за изучение рисунка обоев, трещин на потолке или собственных ботинок, но вдруг заметил нечто любопытное. Из-под левого рукава пиджака его работодателя выглядывал кожаный браслет. Роман разглядел чередующиеся в три ряда кремово-белые и коричневые квадратики, повторявшие узор шахматной доски. В середине браслета клеточные поля переходили в рисунок шахматной фигуры. Это была ладья, похожая на башенку средневекового замка. Над ладьей чуть повыше висела трехлучевая корона.

Роман зачарованно смотрел на браслет. Он чувствовал, что это особенная вещь, почти физически ощущал исходящую от нее силу притяжения и испытывал ни с чем не сравнимое желание завладеть ею любым способом. Он не заметил, как Бубликов закончил чтение и теперь в задумчивости смотрел на него.

– Нравится?

Роман вздрогнул и отвел глаза от игрушки.

– Да, – ответил он смущенно. – Играете в шахматы? Это знак степени мастерства? Вы – гроссмейстер?

– Ну, до гроссмейстера мне далеко, – улыбнулся Бубликов. – Но все же кое-какие заслуги имеются. А хотите, у вас такой же будет? Может быть, меня еще переплюнете.

– Я не играю в шахматы, – сказал Роман.

– Это неважно. Было бы желание, остальное придет само. Могу пообещать вам это… Шахматы – это не только и не столько игра, при всей ее искусности, но особая разновидность медитации, путь приобщения к глубинным токам бездны Вселенной. Путь сильных и умных, стоящих выше слабости и глупости всех остальных… У вас способности для этого есть. Нужно только придать им верное направление и легонечко подтолкнуть. Вы согласны?

– Да, но… – Роман не был в точности уверен, что согласен. Он вообще не очень понимал, о чем речь.

– Нет-нет, – запротестовал Бубликов. – Никаких «но». Вы уже вступили в игру, и я уверен, станете со временем превосходным мастером. Это, – он положил ладонь на рукопись Скифской истории, – только начало. Первый, так сказать, блин. Вы, я вижу, увлекаетесь Русской идеей.

– На досуге, – покраснев, пробормотал Роман.

– Прекрасно. Тогда, если вы не против, мы поручим вам сектор русской тайнописи. Очень перспективное направление, имейте в виду. Все, что касается любезного отечества, будет находится в вашем монопольном ведении. Никакой конкуренции, вы будете одним из ведущих авторов. Согласны?

– Пожалуй. – Роман склонил голову набок, обозревая новые перспективы.

– Превосходно, – Сергей Владиленович потер ладонями друг о дружку. – В таком случае, к делу. Я думаю, вы и сами сознаете, что история скифов не соответствует уровню ваших возможностей.

– В какой-то мере, – замялся Роман. – Неудачный выбор темы, вероятно?

– Да нет, с темой все в порядке. Как говорится, все темы у нас в почете, был бы размах, – Бубликов задумчиво смотрел в сторону. – Н-да. Но ничего. Это поправимо. Известно ли вам, Роман, что такое «возвращение к истокам»?

– Э… полагаю, да.

– Замечательная вещь. Очень многое может прояснить. Вот сейчас мы этим и займемся, если вы никуда не торопитесь.

– Не тороплюсь. Только я не понял – чем займемся?

– Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что узнали. Точнее, вспомнили. Видите ли, Роман, все эти громкие слова о свободе, которыми нынче полны эфир и печать, а также мозги обывателей, – все это дичь несусветная. Ну какая, скажите мне, может быть свобода в мире необходимости, где все повязано со всем, одно обусловлено другим, и нет ничего нового под луной, а вся жизнь – шаблон? Разве что свобода выбора этих самых необходимостей. В мире возможна лишь одна свобода – свобода фантазии. А она реализуется только в творчестве. Обывателю катастрофически не хватает свободы в его серой жизни, на лоне необходимости. Мы даем ему эту свободу. Проще простого.

– Иллюзию свободы, вы хотите сказать? – неуверенно возразил Роман.

– А что в этой жизни не иллюзия? – воскликнул Бубликов, воздев руки. – Но и иллюзии могут устаревать, нуждаться в ремонте. Не вечные они тоже. Для их обновления и существует творчество. Оно переделывает жизнь по своему образу и подобию, уничтожает условности и традиции, которые на самом деле есть лишь предрассудки. Устаревшие иллюзии – бич этого мира. Обыватель цепляется за них, как за одежду оборванца-святого в надежде обрести исцеление. И еще кричит о какой-то там свободе. Он же как младенец – сам не знает, чего хочет и чего ему надобно. А нужно ему одно – иллюзия того, что жизнь не толчется на месте, не превращается в болото. Поэтому и надо приучать обывателя смотреть вперед, а не оглядываться все время назад. Что для этого нужно? Да всего ничего – вычистить из его головы весь старый хлам, опустошить ее, проветрить, как загаженный древним мусором чердак, и встроить туда новое понимание жизни, образцы других ее моделей. У творчества свои законы – они больше приспособлены к обывательским потребностям, чем все морали, кодексы и божественные откровения. Так сказать, будьте сами как боги.

Роман подумал, что где-то уже слышал подобное. Кажется, на сектантской проповеди.

– Вам эта истина тоже давно известна.

– Мне? – удивился Роман.

– Вы забыли об игре в палачи и жертвы? – удивился в свою очередь Бубликов. – Впрочем, всему свой черед. Сейчас важно, чтобы вы поняли: перетряхнуть чердаки наших читателей можно, лишь разрушив их маленькие, привычные мирки, разбив границы их абсолютно нетворческого существования, подвесив их в невесомости. Но для этого вы должны обладать безграничнейшей фантазией, которая переворачивала бы все с ног на голову. Потому что, повторяю, в этом мире существует лишь одна свобода – свобода фантазии. Только с помощью нее вы можете оздоровительно обеспорядочить этот мир. Но обычная человеческая фантазия – убогая и скучнейшая вещь. Ее держит на привязи все та же необходимость, всеобщий закон причинности. Вы же должны обладать сверхфантазией, ничем не ограниченной – универсальной отмычкой и ключом к человеческим душам. С ее помощью вы будете осуществлять свой сверхпроизвол над крошечными обывательскими мирками, вселяя в них пустоту обновления.

– Откуда же мне взять эту сверхфантазию?

– Видите ли, Роман, – ответил Бубликов, сложив ладони домиком. – Обрести ее можно, лишь умерев. Смерть всегда властвует над жизнью, потому что она сильнее. Смерть разбивает границы необходимости, там все возможно, там нет пределов. Там фантазия становится поистине могущественной. Ей все под силу. Вы справитесь с этим.

– Но… но… – Пришибленный Роман таращил в испуге глаза.

– Опять «но»! Вы хотите сказать, что еще живы и не собираетесь умирать? Полно, я вовсе не горю желанием отправить вас на кладбище. Однако почему вы уверены, что все еще живы? Ведь вы давно мертвы.