Текст книги "Застенок"

19. Уложение о чести и достоинстве

В коридоре диалог принял более осмысленную направленность.

– Ну, здорово, – мент весело протянул руку ничего не понимающему Роману. – Ты, что ли, будешь моей сеструхи хахаль?

– Возможно, – осторожно ответил Роман, пожимая руку.

– А я Ковров, – жизнерадостно представился мент. – Иннокентий.

– Вы брат Марго? – догадался Роман.

– Наконец дошло.

– Марго знает, что я здесь? Это она вас прислала?

– Еще чего! – фыркнул Ковров. – Ритка не в курсе. Я и сам-то допер не сразу. Смотрю – имя вроде знакомое. Полночи вспоминал. А ты всегда паспорт с собой таскаешь?

– Нет, случайно прихватил, – солгал Роман, не став пускаться в длинные объяснения насчет маньяка и рискованной охоты, в которой запросто сам можешь оказаться трупом, так уж лучше быть трупом с паспортом, чем валяться в морге неопознанным телом. Личные проблемы на ментов возлагать необязательно.

– Считай, повезло. С кем разборка-то была?

– Какая разборка?

Ковров скривил недовольную физиономию.

– Слушай, я тебя из допра вытащил? Без меня ты бы тут еще двое суток загорал. Хотя бы просто ответить на мой вопрос ты можешь? Без финтов. Я этих невинных глаз уже знаешь сколько насмотрелся. По самое некуда. Самому себе даже верить перестал.

– Так вы про ту драку? А я в ней не участвовал. Я мимо шел. Случайно.

– Ага, и вырубили тебя случайно. И к помойке ты случайно зарулил. Понюхать цветочки.

– Нет, я хотел их остановить. Но их было слишком много, я перенапрягся.

– Слушай, у тебя все дома? – спросил мент. – Или ты супермен? Хлипковат ты, братец, для рукопашной с двумя десятками.

– С тремя. Там было не меньше трех десятков.

– Та баба, что звонила, сказала два.

– Просто она плохо училась в школе, – возразил Роман. – Это и не удивительно – не умеет слушать, что ей говорят. Так меня вместе со всеми прихватили?

– Не. Тебя одного только и прихватили. Ну сам посуди – не пустым же с вызова возвращаться. Труп – в морг, тебя – сюда.

– Какой труп?

– А, ты ж не знаешь. Труп там нашли. Тепленький, прям с пылу, с жару. Ну так чтоб было, на кого его повесить, тебя прихватили. Тоже тепленького.

– Спасибо за откровенность, – сказал ошалевший Роман.

– Да не дрейфь. Труп уже ушел.

– Как это ушел? – поразился Роман.

– Ну как трупы уходят – вперед ногами. Не по нашей части оказался. Самопал.

– Что такое самопал?

– Это когда сам, без посторонней помощи трупом становишься. Шел, поскользнулся, упал – очнулся в гробу. Шучу. Инфаркт у твоего трупа. Обширный. Так что тебе сильно повезло. И по справедливости, с тебя должно причитаться. Хотя бы завтрак. У меня как раз смена кончилась, – мент в задумчивости чесал затылок. – Но денег у тебя, конечно, нет.

– Почему – нет? Есть. Я и сам голодный, как стадо динозавров, – Он запустил руку в карман джинсов, но тот оказался пуст. Роман удивленно обшарил остальные карманы – с тем же результатом. – Были, – поправился он. – Сотня долларов.

– Ну были и сплыли, потерял, наверное, – бодро сказал Ковров, глядя невинными светло-серыми глазами – слишком невинными и слишком ясными.

У Марго глаза были темнее, чем у брата, напоминали цветом две маленькие свинцово-синие тучки, собравшиеся пролиться сильным упругим ливнем. Роману нравилось ловить в этих круглых, окаймленных сиренью лужицах собственное отражение.

– Может быть, – заторможенно ответил он. – Меня ведь, наверное, обыскивали?

– Да плюнь ты на них, – весело посоветовал мент и закричал, глядя вперед: – Матвеич, отдай человеку его паспорт.

Они подошли к выходу.

– Пропуск! – потребовал пожилой мент у конторки.

– Ну, Матвеич, свои же, не видишь – это жених моей Ритки, родственник почти.

– А мне хоть кто. Пропуск! – Матвеич загородил собой выход.

– Ну что с тобой делать, вохра ты дремучая! – Ковров достал из кармана листок. – На тебе пропуск.

– Другое дело, – подобрел Матвеич, убираясь с дороги.

– Ну, – выдохнул мент, когда они вышли на улицу. – Денег у тебя, как мы выяснили, нет…

– Были, – упрямо повторил Роман.

– …значит, придется мне тебя куда-нибудь сводить. Поднять стакан молока за знакомство… э-э… как это… би таныг ресторанд урих гэсэн юм.

– В ресторан? – догадался Роман без перевода.

– Не верь ушам своим. Это в разговорнике так написано. Ресторан я не потяну даже для своей невесты, когда она наконец образуется на горизонте. Сейчас сообразим какую-нибудь кафешку. Есть тут у меня недалеко пара подшефных. А денег ты не жалей. Верь, Ромка, на благое дело пошли, – мент закинул руку ему на плечо, дружески полуобняв.

– Хотелось бы знать какое.

– А это я тебе враз нарисую. Без проблем. Ты ж пойми, страна, в которой мент не чувствует на себе нежной заботы государства и материально зависит только от собственной ловкости и сообразительности, – эта страна в третьей мировой войне не победит, ни за что и никогда. Веришь? Конечно, веришь, по глазам вижу.

Роман шел, уткнув глаза в асфальт. Препираться с милицией желания у него не было.

– Запомни, родственник: жизнь, здоровье и благосостояние мента – оплот Родины. Так гласит пятый пункт неписаного кодекса мента.

– Почему вы меня родственником все время зовете?

– Слушай, кончай мне выкать. Не то я в тебе сильно разочаруюсь, родственник, и наши будущие отношения полетят к черту, так и не начавшись. Но пока я в тебе не разочаровался, говорю прямо – женись на Ритке, пока не поздно. Она у меня баба хорошая, с гарантией, слово мента. Бери всю целиком и на пожизненно.

– Спасибо, – сдержанно ответил Роман. – Я в сватах не нуждаюсь.

– Ну смотри. Прозеваешь свой горшок золота, потом локти кусать будешь. Это я тебе как друг говорю, а не как мент.

– А как говорит мент?

– А вот как – первый пункт неписаного кодекса гласит: мент всегда прав. Если мент не прав, он этого никогда не признает, чтоб не уронить честь мундира. Понял? Если я насчет родственника не прав – ты все равно им будешь, не отвертишься от своего долга перед обществом и государством.

– А скажи, Иннокентий, у вас в милиции все такие?

– Зови меня просто Кеша. Это какие – такие?

– Озабоченные проблемами общества и государства.

– Да нет, у нас как везде – и сволочи, и карьеристы, и тупые, и ленивые. Но такие, как ты сказал, тоже есть. Это все кодекс.

– Неписаный?

– Он самый. Например, из пункта пятого законно вытекает пункт шестой: чистая совесть мента в наше беспокойное время – непозволительная роскошь для страны и народа. Так что эта твоя сотня баксов как раз пошла на общественно-необходимую загрузку ментовской совести. Чтоб мало не казалось.

– Я уже понял.

Убедительные аргументы Коврова все-таки не растворяли смутного осадка, оставленного в душе ментовским произволом. Роман намеревался отомстить в самое ближайшее время – и за ночь в тюремном бомжатнике, и за труп, чуть было не подвешенный к нему, словно елочная игрушка, и за лишение карманной собственности. Он еще не знал, в чем будет заключаться месть, но уже чувствовал, как она тайно, подпольно зреет в нем.

– Ну тогда, чтобы закрепить урок, вот тебе еще одно правило. Пункт второй: великодушие мента измеряется вместимостью его карманов. Я тебе все это к чему рассказываю? Чтоб ты понял: мент – не враг человека, мент – друг человека. Вот собака тоже друг человека, а почему? Потому что человек ее кормит, холит и гулять выводит. Не будет кормить – она ему ляжки-то пообкусает с голодухи, выть по ночам начнет, а то и совсем в глотку вцепится. А менты хуже собак, что ли? Их не надо кормить и холить? А он, накормленный, и охранять хозяина своего лучше станет, и вообще ручным сделается, ласковым и любящим псом.

– Сторожевых псов нельзя баловать, – заметил Роман. – А то хватку потеряют.

– Не потеряют, – уверенно ответил мент, приложив правую руку к сердцу. – Неписаный кодекс у мента всегда с собой, вот здесь, где стучит. Разбудишь средь ночи, он тебе без запинки выложит третий и четвертый пункты.

– Поразительно! – с пафосом восхищения сказал Роман, даже и не думая, однако, поражаться.

– Элементарно, – возразил Ковров. – Пункт четвертый предписывает менту иметь холодное сердце, ясные глаза, горячие руки – ну, про это я тебе уже говорил, – железные аргументы и неопровержимые факты. А это и есть – ментовская хватка. Если не убедил, то вот тебе еще третий пункт в наглядности.

Мент отцепил от пояса резиновую дубинку и любовно похлопал ею по ладони.

– Что скажешь на этот аргумент?

– Нет слов! – умыл руки Роман.

– Во-о! Правильно. Как гласит третий пункт, резиновая дубинка у мента в руках, что хрен в штанах: встает и падает, встает и падает.

Мент несколько раз подряд с размаху резко ударил дубинкой по предполагаемому объекту аргументовнушения. Несколько человек, шедших рядом по тротуару, предпочли ускорить шаг либо отстать на хорошее расстояние.

– Да, впечатляет, – сказал Роман, оглянувшись по сторонам.

– О! Приехали, – Ковров махнул рукой на пластмассовую вывеску заведения. – Харчевня «Три корочки хлеба». Моя любимая. Пошли.

Внутри харчевня оказалось тесноватым, но уютным кафе с десятком круглых столиков. Посетителей в утренний час почти не было – только две кудлатые старушки утоляли в уголке не столько голод, сколько жажду общения, и мрачного вида мужчина размягчал в чашке кофе сухари, горкой лежащие перед ним в расписной вазе.

– Здешний хозяин мой должник, – объяснил Ковров, щелкнув в воздухе пальцами, когда они заняли один из столиков.

На призыв к ним подошел плотный, широкоформатный человек в костюме с бабочкой и с лицом, похожим на бледный, непропеченый, к тому же постный блин.

– Какие гости! Добро пожаловать, всегда рад видеть вас, Иннокентий Сергеевич, в моем скромном заведении. Вас и ваших друзей, – добавил он, с услужливой улыбкой глянув на Романа.

– Сайн байна уу, Дэм. Та сайн сууж байна уу?

– Баярлалаа, Кеша, сайн сууж байнаа, – ответил хозяин, еще шире расплывшись в блинной улыбке. – Что будем заказывать?

– Ну, ты же знаешь мою норму, Дэм. Неси все, что есть диетического. И молока не забудь. Литр.

– Пошаливает язва, Иннокентий Сергеевич?

– Да уж, стервоза, никуда не денешься от нее.

– Сейчас все будет готово, – хозяин едва заметно склонил в почтении пышный торс и плавно удалился.

– Наконец-то пожрем как люди, – мент расслабился, закинул кепку на соседний подоконник и вольно откинулся на спинку стула. – Хозяин свой человек. Правила уважает.

– Какие правила?

– Да я ж тебе всю дорогу их вдалбливал, – Ковров едва не возмутился беспечностью будущего родственника. – Пункт седьмой, коротко и ясно: голодный мент – угроза обществу. Отсюда правило – накорми мента. Дэму повторять и разжевывать мне не приходилось – на лету все схватывает.

– Он правда натуральный монгол? О чем вы с ним говорили?

– Да какой монгол! Меня уважает, вот и вызубрил пару фраз. А вообще-то он болгарин. Ты на рожу его не смотри, она ему от дедушки из Вьетнама досталась. Но всю жизнь в России живет – даже на своих исторических родинах не был ни разу, бедняга. А о чем говорили… здрасте, как поживаете, спасибо, хорошо. О чем еще говорят люди, владеющие языком по долбаному разговорнику?

На столик опустился пластиковый поднос, и хозяин самолично обслужил гостей – расставил тарелки с омлетом, нарезанной докторской колбасой, сыром, гренками, хлебом, вазочки с печеньем и джемом, стаканы с соком, пустые стаканы, кувшинчик с молоком.

– Приятного аппетита, – пожелал он.

– Баярлалаа, шеф. Отдыхай, Дэм, – Ковров помахал рукой в воздухе. Две минуты за столом царило молчание – разговаривали лишь с аппетитом жующие челюсти.

20. Подлинный автор романа «Чапаев и Пустота»

– А зачем тебе монгольский язык? Для общего развития или как?

– Да какого там развития! В гробу я его видел. Мне для дела.

– В Монголию хочешь эмигрировать? – Роман неторопливо вытягивал из стакана через соломинку апельсиновый сок.

– Это как придется, – сказал Ковров. – Я тут, понимаешь, в одном журнале статью зашибенную прочитал. Называлась: «От внутреннего мертвеца к Внутренней Монголии».

Роман поперхнулся соком и закашлялся. Мент продолжал:

– Во-во. Чердак сносит. А статья еще круче. Автор – какой-то Шлагбаум. Ты не знаешь, случайно, что за шлагбаум?

– Н-нет, – хрипло выдавил Роман.

– Жаль. А хорош шлагбаум – так вставит, что ни сесть ни встать. Там понимаешь, все так интересно написано. Правда, я не до конца понял. Но главное схватил. Оказывается, каждый человек в жизни может вдруг, ну совершенно вдруг повстречаться со своим собственным трупом. Вот так нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь. Тебе это не кажется странным?

– Отчего же. В жизни и не такое бывает, – с фальшивым спокойствием на лице ответил Роман.

– Вот и мне не кажется. С чужими трупами встречаешься, а со своим что – не положено? Но только свой труп – это, я тебе скажу, почище Мамаева нашествия, в личном, конечно, смысле. Камня на камне в тебе не оставит. Но на то он и труп, а ты как хотел. Ну так вот – спастись от этого киборга можно только во Внутренней Монголии. Почему, не знаю, не разобрался, чересчур умно там про это написано. Да мне и не важно. Только там – значит, там и нигде больше. Вот я и учу монгольский. Вдруг пригодится. Молочка хочешь?

– Нет, баярлалаа.

– А! Быстро схватываешь. Молоток. Вот, допустим, повстречаюсь я с собственным трупом. До Монголии далеко, а спасаться уже надо. Что делать? А вот тогда я и заговорю с ним на монгольской фене. Может, он подумает, что я уже во Внутренней Монголии, и отстанет, а?

– Вряд ли тебе удастся впарить эту лажу своему собственному трупу. Скорее он облапошит тебя, чем ты его.

– Вообще-то да, – вздохнул мент. Одну за другой он отправлял в рот обмазанные в джеме гренки и разгрызал их с громким хрустом. – Тогда точно придется драпать в Монголию.

Статью, столь взволновавшую мента, Роман отнес в «Дирижабль» около месяца назад. Посвящена она была неформальной оценке и альтернативной интерпретации творчества писателя, известного под псевдонимом «В. Пелевин». Речь там шла о некоторых древних буддийских мифах, укоренившихся на российской почве благодаря не кому-нибудь, а легендарному Чапаеву – великому мистику, правда о котором, как верно указано в предисловии к роману «Чапаев и Пустота», была долгое время скрываема от народов Европы и России. Но следы Чапаева теперь уже не теряются в мутных водах русской реки, а уводят на Восток, во Внутреннюю Монголию, в один из тамошних буддийских монастырей. Чапаев – это русский граф Сен-Жермен, маг и прорицатель, алхимик и астролог, бессмертный и многоликий, вечный дух и скиталец. В этом месте автор статьи бы вынужден сделать предупреждение: «В связи с обострившимися в последнее время известиями о Вечном жиде, убедительная просьба не путать Чапаева с Агасфером». Далее автор углублялся в дебри прошедших веков, отыскивая в отечественной истории предыдущие инкарнационные воплощения духа Чапаева. «Но и сейчас история Чапаева не закончена, – писал А. Шлагбаум. – Есть сведения, что личность так называемого „Пелевина“ следует считать целиком вымышленной, мифологизированной массовым сознанием, а потому – несуществующей. Истинным автором „Чапаева и Пустоты“ по многим фактам и намекам в тексте романа нужно считать самого Чапаева. И хотя Великий Мистик России покинул пределы Родины навсегда, чтобы утонуть в сияющих волнах древнего буддийского мифа, Россия будет надеяться и ждать новой встречи со своим истинным сыном, учителем и освободителем».

Все это мент вкратце изложил собеседнику, потягивая молоко прямо из кувшинчика. Роман слушал, жуя желтые пластинки сыра с дырочками.

– Ну это ладно, я в истории все равно лыка не вяжу, – подытожил Ковров. – У меня, понимаешь, какая загвоздка. Где она, эта Внутренняя Монголия? – мент налег животом на стол, понизив голос. – Искал я, искал – не нашел. Карту Монголии купил – нету. Что за черт, а?

– Зря купил. Внутренняя Монголия не в Монголии находится, а в Китае. Автономный район.

– Вот блин! – расстроился мент, снова откинувшись на стуле. – Они там что же, на китайском говорят? И на кой ляд я монгольский долблю?

– Да нет, – успокоил его Роман, – на монгольском там говорят.

– Ф-фу, напугал, – расслабился мент. – Ну ладно. А занятно у них там, половина слов – русские! Автомобиль, автобус, машина, факс, такси, троллейбус. Отсталая нация – все подряд заимствует.

– Могу тебя разочаровать – все эти слова там тебе не понадобятся.

– Это почему? – нахмурился Ковров.

– Ну, понимаешь, если тебе сильно повезет и ты сподобишься попасть во Внутреннюю Монголию, все автобусы и троллейбусы, не говоря уж о факсах и такси тебе уже будут не нужны.

– Ты на что намекаешь? – обиделся мент.

– Вся фишка в том, – спокойно и размеренно продолжал Роман, – что на самом деле Внутренняя Монголия – это не настоящая Внутренняя Монголия, а только Внешняя Внутренняя Монголия. Хотя на карте Внешняя Монголия находится в другом месте – из нее собственно Монголия состоит.

– Не понял, – мент выкатил глаза. – Проще можно?

– Можно, – согласился Роман. – Внутренняя Монголия в географическом смысле – это место, где живет много буддийских монахов. Но это место, где они живут, они считают несуществующим. Это трудно объяснить, так что считай этой тайной доктриной буддизма. Так вот, настоящая Внутренняя Монголия – это тоже то, что нигде не существует, но она считается реальнее географической Внутренней Монголии во столько же раз, во сколько явь реальнее сна. Улавливаешь?

– Ну, так, – мент пожал плечами. – Примерно. А где она… реальнее? Если она нигде?

– В сознании тех монахов. И в твоем, если сподобишься просветления.

– А как его сподобляются?

– Очень просто. Забираются по ступенькам на самую верхнюю площадку, на вершину ступенчатой пирамиды.

– Какой еще пирамиды?

– Пирамиды, состоящей из Монголий. – Роман безмятежно излагал менту восточные мотивы. – Внизу – самая большая Монголия, она же – самая ненастоящая из всех, наверху – самая маленькая и самая истинная. Каждая из этих Монголий является Внутренней для предыдущей и Внешней для последующей.

– Понял, – кивнул мент, громко хлопнул ладошами и потер их в предвкушении. – Я забираюсь на самый верх и…

– И находишь то, чего не искал, – сообщил Роман.

– А чего я не искал?

– Свой собственный труп.

– Э, так не пойдет, – возмутился мент. – Мы так не договаривались. Откуда он там взялся?

– Видишь ли, Кеша, в чем дело. Хоть это и называется древним монгольским мифом о Великой Пустоте, которая всегда с тобой и в тебе, но в реальности ты можешь увидеть эту Пустоту только в виде твоего собственного трупа, который соответственно тоже всегда с тобой.

Мент настороженно замер, потом непроизвольно дернул головой, заглядывая себе за плечо – не стоит ли там его труп.

– Фу-ты, – выдохнул он разочарованно, ничего не увидев. – Для чего тогда она нужна, эта Внутренняя Монголия? И монахи эти, из внутренних монгольских монастырей, чего они там высиживают?

– Каждый ловит свой кайф, – Роман оглядывал столик в поисках еще какой-нибудь, случайно оставшейся еды. Но с завтраком было покончено – лишь вазочка с кроваво-красным клубничным джемом притягивала взгляд. – Положим, для тебя кайф – это получить как можно больше информации за единицу времени, и желательно дешево, а еще лучше бесплатно, как от меня, к примеру. А для них кайф – в самом процессе получения этой информации.

– А откуда они ее получают в своих дебрях китайских? – мент тоже внимательно изучал вазочку с джемом.

– Космические эманации пеленгуют. Когда объем накопленной годами информации начинает зашкаливать и превышать предельно допустимую для отдельно взятого человеческого мозга норму – тогда эта информация снова возвращается в космос. Причем прихватывает с собой значительную часть того, что раньше было сознанием получателя этой информации. Это и называется Просветлением. Тогда тебе все становится до лампочки, не возникает никаких проблем, и все автобусы и факсы для тебя уже не существуют.

– А этот, просветлившийся, он что – трупом делается? – спросил мент, запуская чайную ложку в вазочку. – Своим собственным, который на самом верху?

– Можно и так сказать. Визуальной конфигурацией просветлившегося будет его бесчувственная телесная оболочка, то есть тот же труп, который помещают в специальные дома. Их, кстати, тоже называют Внутренними Монголиями… Хотя и это – не самая высшая степень просветления.

– А какая высшая?

– А высшая – это когда просветлившийся просветляется до такой степени, что становится прозрачным, а потом и вовсе исчезает с глаз долой. Полная пустота образуется на его месте. Гран катарсис, как говорили древни греки, Большое Прочищение.

К столику подошел хозяин.

– Что-нибудь еще желаете?

– Дэм, не суетись, – отмахнулся Ковров. – Мы у тебя тут посидим, потолкуем о делах, о’кей?

– Конечно, сколько пожелаете. Ваше присутствие, Иннокентий Сергеевич, – залог моего спокойствия.

– Дэм, – Ковров сделал строгое лицо, – я не люблю подхалимов. Моя язва их не выносит. Давай, принеси нам еще печенья с молоком и все, не мешай нам больше.

– Один момент, – толстяк заторопился выполнять заказ.

– Слушай, – продолжил Ковров, обращаясь к Роману. – Я тут недавно одну книжку на этот счет прочитал. «Теория множественности пустот» называлась. Я раньше думал, что пустота – она и есть пустота, ее и доказывать не надо, что она есть. А оказывается в Средние века на Западе целые конференции были по этой теме. Мол, есть ли пустота на свете или нет ее. Сомневаться во всем и все доказывать – это у них в Европе конек испокон веку. Это я уже в другой книжке читал, ты не думай, что я сам по себе такой умный. Там про то, как эти хитрожопые западники заражают своим гнилым мировоззрением Восток и высасывают из него всю его восточную мудрость.

На столе хозяйской рукой пополнились продовольственные запасы. Оба собеседника накинулись на печенье, словно и не завтракали перед этим.

– Слушай, родственник, а ты точно этого шлагбаума не знаешь?

– Я не вожу знакомств со шлагбаумами, – быстро ответил Роман.

– А я думал, знаешь. Так все складно излагаешь, как по писаному. Вот я тут недавно прочитал…

– Опять прочитал? – скрывая досаду, воскликнул Роман. – А ты не из книг что-нибудь знаешь? Своими мозгами до чего-нибудь дошел?

– Ну ты скажешь! – Ковров присвистнул. – Ты что, не знаешь, что такое социальный детерминизм?

– Я-то знаю. А вот ты знаешь ли?

– Знаю. Я читал. Недавно. Там, значит, так – человек не волен в своих желаниях, он тотально детер-минирован. Отсутствие свободы мышления и хотения. А чтиво я по крайней мере могу выбирать сам себе. Детерминизм на чтиво у нас уже отменили.

– Еще не ввели, – поправил его Роман.

– Уже, но не еще, – согласился мент. – Это верно, – он вдруг откинул в сторону руку и продекламировал: – О сколько нам открытий чудных сулит эпоха «от и до». От «уже» до «еще». Или наоборот – от «еще» до «уже»? Это ж потрясающее время! Мифологическая эпоха!

– Какая? – поразился Роман.

– Ну, мифическая, что ли? Твори, что душе угодно! Свобода творчества, свобода от тупой морали! – мент восторженно жестикулировал.

В кафе на них посматривали редкие клиенты.

– А, ну тогда мифотворческая, – определил Роман.

– Тебе видней. Ты ж писака, умный должен быть. Я с моим средним законченным не имею тесного знакомства с такими словами. А Чапай – мужик правильный. Что к монголам блиннолицым подался, так это не от хорошей жизни. Но ничего, придет время – вернем его сюда, в Россию. Ему ведь, посчитать если, больше ста сейчас? Жив, курилка. Романы вон пишет. И ведь что, падлы, делают, – посуровел мент. – Запросто вычеркивают народного героя из списков живых. Правильно там написано – скрывают от нас правду. Вот тебе манипулирование сознанием в действии – ломают реальность, как взбредется. Только ведь правда – она и в огне не горит, и в воде не тонет.

«Оно в воде не тонет, это точно», – мрачно подумал Роман.

– Слушай, я отлить схожу, ты подожди, ладно? Мы с тобой еще не закончили.

«Эк его печатным словом к стене приперло! – дивился в одиночестве производитель шлагбаумов. – Аж дух захватывает! Собственный труп сильно пошаливает у мента. В придачу к язве».