Текст книги "Святитель Тихон Задонский"

Борьба с унынием составляет особенно пространную и поучительную страницу в жизни cвт. Тихона. Нередко нападало на него уныние в виде тоски, печали, скуки и безотчетной скорби. «Хотя всякому христианину, но паче в монастырь уединившемуся, находит скука, уныние, печаль и тоска», – пишет святитель с собственного опыта. Состояние скорби и тоски, как обыкновенно бывает с людьми, упражняющимися в духовных уединенных занятиях, состоит в каком-то расслаблении духа и тела. На человека находит какое-то равнодушие ко всему, ему ничего не хочется делать: за что он ни примется, все у него не ладится, все валится из рук; сердце его скорбит и тоскует, и он не знает причины того; обратится ли человек с молитвой к Богу, – ум и сердце остаются косными на молитву и неподвижными в ней. «В великой печали, – пишет святитель, – человек не знает сам, что делать». В такое время все, даже мелкие неприятности, становится для человека тяжелым, огорчает, раздражает его. Господь, если он посвятил себя на служение Господу, как будто отвращает Свое лицо от него, предает его печали, чтобы таким искушением смирить его дух и дать ему средство собственным сердцем познать силу Божественной помощи и сладость небесных утешений. В подобном тяжелом положении и бывал свт. Тихон, по попущению Божию.

По своей природе он был склонен к задумчивости и соединенной с ней грусти, ибо, как говорит его келейник, «комплексии[36]36
  Комплексия человека, сложение или телосложение, склад (похожее слово – комплекция).


[Закрыть] он был ипохондрической». При почти постоянном страдании нервными болезнями это природное свойство могло доходить в нем до болезненности, особенно, когда бывали к тому какие-либо поводы, какие-нибудь неприятности со стороны людей, не расположенных к нему и огорчавших его. Если все это принять во внимание, то будут понятны слова святителя: «Я временем в мыслях своих чувствовал, что всех бы людей обнимал и целовал; а иногда, бывало, ощущал в себе отвращение от всех; искушение же сие я нередко чувствовал». Такое состояние – состояние безблагодатное для праведника! Следствием его, если инок ему поддается, бывает переход из монастыря в монастырь или решительное оставление монашеской жизни. «Когда унынию и скуке будешь предаваться, – пишет святитель одному иноку, – то большее уныние на тебя восстанет и со стыдом выженет тебя из монастыря». Это состояние скорби и тоски так было обычно Тихону, что нанесло отпечаток на все его сочинения.

Так как телесная болезненность, по тесной связи души с телом, отражалась на расположении духа, то святитель употреблял средства к укреплению тела. Сам он вообще не прибегал к помощи земных врачей, а при твердом уповании на помощь небесного Врача и терпеливом перенесении недугов предоставлял врачевание своего телесного состава самой природе. С этой целью он упражнялся на свежем воздухе в телесных трудах, особенно в самом начале своего пребывания в Задонске: копал гряды в монастырском саду, рубил дрова, иногда косил траву и совершал другие работы. Так, бывало, прикажет своему келейнику: «Наточи топор хорошенько и рукавицы свои принеси мне, я дров нарублю себе на печку, авось либо поразобью кровь себе, может быть, и поздоровее буду».

Состояние безотчетной скорби, столь обычное свт. Тихону вследствие его болезненности, само по себе не было бы опасным, если бы в это время не нападали на него помыслы отчаяния, этого смертного греха против Святого Духа. Эти губительные помыслы, как обыкновенно бывает, представляли Тихону невозможность спасения для него, останавливали его внимание на грехах, увеличивали их тяжесть и в то же время клеветали на Бога, будто Он строг, требователен и карает всякий грех, всякое преступление. Они заставляли святителя сравнивать его жизнь и подвиги с жизнью и подвигами великих святых, например апостолов, пророков и мучеников. Не находя общего, он еще более ослабевал душой, мысля, что недостоин приобщиться к лику таких великих угодников в Царствии Небесном. Эти помыслы приводили Тихона в страх и ужас. «Слышу я, – писал он одному другу, обуреваемому помыслами отчаяния, – слышу я, что тебя смущают помыслы и порываются в отчаяние… Я и сам в себе тоже чувствовал и ныне часто чувствую, отчего бывает страх и ужас и тоска (и на других тоже примечаю, – почему не с тобой одним случается это); но спасения о Христе не отчаиваюсь».

Против этих помыслов Тихон вооружался молитвой или душеспасительными размышлениями. Советуя другим, он и сам укреплял и успокаивал свою душу размышлениями о том, что помыслы отчаяния неизбежны для всех, истинно подвизающихся во спасении, что они ясное свидетельство зависти к нам диавола, который хочет ввергнуть нас в отчаяние и через то погубить, что этой борьбы не чувствуют в себе только люди, преданные миру, что, следовательно, эти помыслы – знамение нашего преспеяния в добре, что Господь милосерден и многомилостив, и спасает именно кающихся грешников, и если придет судить, то только непокаявшихся, а покаявшимся объявит благословение Отца Небесного. На последних размышлениях, как видно, особенно останавливался святитель и в них для себя находил особенное утешение и ободрение.

«…Итак, есть нам, кающимся грешникам, надежда, есть утешение печалующимся и сетующим. Отверзаются двери милосердия Божия стучащим, дается просящим по прошению их, обретается ищущим Бог со всем небесным сокровищем. Входят в живот вечный разбойники, мытари, любодейцы и прочие грешники кающиеся. Есть, значит, и нам грешным надежда. Потому как Бог на лицо не зрит, но всех кающихся грешников равно милует и спасает. Когда же находит такой помысел, как нам быть с апостолами, пророками, мучениками и прочими великими святыми, которые в таких добродетелях просияли? То мы такому ответим так: мы с разбойником желаем быть, который при самом конце своей жизни испустил только один глас с покаянием: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое, – и услышал от Христа, на кресте висящего: Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23: 42, 43). А когда с разбойником оным будем в раю, то и со Христом самим; поелику оный разбойник со Христом в раю, а следовательно и со всеми святыми; ибо где Христос, там и все святые. Помолимся же ко Христу с разбойником: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» Кроме таких размышлений, святитель утверждался в надежде на милосердие Божие и молился Богу словами Псалмопевца: Не остави мене Господи Боже мой, не отступи от мене; вонми в помощь мою, Господи спасения моего. Господи! что ся умножиша стужающии ми? Мнози возстают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его. Ты же Господи, заступник мой…

Когда таким образом, при помощи Божией, свт. Тихон рассеивал пасмурное состояние своей души, прогонял помыслы отчаяния и уныния, тогда душа его освещалась духовной радостью. «Когда будешь против уныния стоять и побеждать предписанным образом, – писал он, – то всегда за победой будет следовать радость, утешение и большая душевная крепость; и всегда подвизающимся попеременно бывает то печаль, то радость. Как под небом бывает то мрачно, то бурно, то ведрено; так бывает и в нашей душе, – то печаль и искушение, как буря, – то утешение и радость, как приятное ведро; и как после погоды ведро бывает нам гораздо приятнее, так и после искушения и печали слаще бывает утешение». Это состояние спокойствия своей души и радости святитель выражал псалмопением, которым утешал и скорбящую душу.

Борясь с плотью и унынием, святому подвижнику Задонскому нужно было еще выйти победителем и из борьбы с самым скрытным, хитрым и опасным врагом – гордостью. «Кто начнет, – говорил святитель, – при благодати Божией, уклоняться от этого смертного греха – житейской гордости и, оставив тварь, искать Творца, того сретает другое, злейшее зло, духовная гордость и фарисейское высокоумие. Эта всепагубная язва в особенности гнездится в тех, которые много постятся, много подают милостыни, как это показал на себе оный фарисей (Лк. 18: 10–16), которые удаляются в монастырь, облекаются в мантию, часто и много молятся и стараются совершать, по-видимому, нехудые дела. Так бедному человеку везде приходит сия ехидна и ищет умертвить его своим ядом…» «И нет ничего опаснее, сокровеннее и труднее гордости. Гордость опасна, ибо для гордых заключается небо, а вместо неба определен ад. Гордость сокровенна, ибо так глубоко кроется в нашем сердце, что усмотреть ее мы можем не иначе, как при помощи кроткого сердцем Иисуса Христа Сына Божия… И нет ничего труднее, как одолеть гордость, ибо с великими трудами, и также не без помощи Божией, мы преодолеваем ее».

При особенных размышлениях о Иисусе Христе и том способе мышления, по которому святитель все направлял к собственному назиданию, ко всем предметам веры прилагал не только свои дела, но и помыслы и малейшие желания, при тонком разборе своих душевных движений, он мог очень скоро отличать в себе проявления гордости и высокоумия, тем более, что ясно сознавал признаки присутствия в душе этого хитрого врага. «Гордость, – по его понятиям, – обнаруживает себя тем, что высшим непокорна, к равным и низшим неуступчива, велеречива, высокоречива и многоречива, – всяким образом ищет себе славы, чести и похвалы, ставит себя высоко и превозносит свои дела, презирает и унижает других, какое добро имеет, то приписывает себе, а не Богу, хвалится и тем добром, какого не имеет, старается скрывать в себе недостатки, не любит принимать увещаний и не принимает, самовольно мешается в чужие дела; лишившись чести и сана, равно как и в других несчастьях, – ропщет, негодует, а часто и хулит; короче, гордость гневлива, завистлива, нелюбительна, ненавистлива».

Святитель понимал, для полного торжества над гордостью нужно утвердиться в смирении и смиренном образе мыслей, чувствований и действий, что достигается, при благодати Божией, усиленными трудами и подвигами. Вот как сам святитель рассказывал своему елецкому другу Косме Игнатиевичу об излечении его от гордости юродивым Христа ради Каменевым: «Знаешь ли, он открыл мои мысли. За несколько пред сим дней бес нанес мне мысль высокоумия, и сколько я ни старался отгнать от себя сии мысли, но никак не мог. Третьего дня, после вечерни, сидел я пред келиею моею, на крылечке, более других дней обуреваем теми же мыслями. Вижу: из церкви бежит Каменев, окруженный ребятишками; проходя мимо крылечка, он вдруг ударяет меня по щеке и говорит мне на ухо: "Не высокомудрствуй". Я, – заключил святитель, – в ту же минуту почувствовал, что бес высокоумия отступил от мене». Предание дополняет, что в благодарность за такое врачевство святитель определил юродивому Каменеву пенсию, по 3 коп. в день, которую и выдавал по самую кончину свою.

Подавляя в себе всякие движения гордости, святитель восходил на высоту смирения, являя в себе его благодатные свойства. Он начал нестяжательностью, отрешившись от всяких земных благ. Считал себя странником и пришельцем на земле, который, следовательно, не может иметь никакой привязанности к чему-нибудь земному. Скрывал свой сан под видом послушника, свою мудрость под простотой речи или в простоте евангельской проповеди. Был так скромен и сдержан в своей беседе, что удерживался даже от улыбки. Восходя этим путем, он достиг того, что бесчестие и гонение за добро переносил с терпением, удовольствием и любовью к своим врагам, делами милосердия и благотворительности склонял их к миру и любви. Истребил в себе раздражительность и первый просил извинения и прощения, как только замечал, например, что келейник, получивший выговор, начинал обижаться на него. Поскольку святитель сам никогда не бывал в праздности, то ничем так не огорчался, как если заставал своих келейных без дела. Тогда он наказывал их стоянием на коленях с молитвою к Богу. Часто говаривал он: «Кто живет в праздности, тот непрестанно грешит». Он указывал на всеведущего и вездесущего Бога, Который зрит наши действия и перед Которым мы всегда со страхом и благоговением должны ходить. «Случалось, что от строгого за погрешности взыскивания лишался он служащих ему из усердия и они, такового лица пастырского боясь, отходили от него. Сознавая чрезмерную свою горячность, начал он просить и молить Бога, дабы посетил его какою-либо болезнию, да тако удобнее мог бы он смиренномудрию и кротости обучитися, а посему и получил желаемое. Видит он раз в сонном видении, якобы входит он в церковь; навстречу к нему идет священник из алтаря царскими дверьми и на руках несет младенца, покрытого тонкою кисеею. Он, будучи привержен ко младенцам любовию (каковых Сам Христос приимал грядущих к Нему), сам подошел к оному младенцу, лежащему на руках священника, и спрашивает его, как его звать. Священник отвечал: «Василий (значащий с греческого «царь»). От любви ко младенцам, отложив с лица его то белое покрывало, он поцеловал младенца в правую щеку; младенец же ударил его десною рукою по левой щеке, и так сильно, что от удара того он пробудился. Встав, чувствует и видит у себя левую руку трясущуюся и ослабление левой ноги. Рассуждая знаменование виденного сна, благодарил он Бога за таковое отеческое посещение. От того времени начал он кротости и глубочайшему приобучаться смиренномудрию, и так приобучился оному, что и за правильный выговор последнему келейнику из простых и грубых мужиков, повару, если увидит его оскорбившегося на него, кланялся об руку[37]37
  Кланялся поясно, поклон через правую руку.


[Закрыть], испрашивая прощения. А тако, при вседействующей Божией благодати, столь преуспел в мудрости духовной, что в нем видны были все те плоды духовные, о которых святой апостол Павел изъясняет: плод духовный есть любы, радость, мир и прочее».

Вот его собственное исповедание смирения: «Когда человек посмотрит внутрь своего сердца и рассмотрит свое внутреннее состояние, то увидит душевную нищету, горшую телесной. Потому что кроме бедности, окаянства, греха и тьмы ничего в себе не имеет. Не имеет он истинной живой веры, истинной сердечной молитвы, истинного и сердечного благодарения, собственной правды, любви, чистоты, благости, милосердия, кротости, терпения, покоя, тишины, мира и прочего душевного добра. Так нищ и убог человек! А кто имеет то сокровище, тот от Бога его получает… Многих грехов человек не видит в себе: грехопадение бо кто уразумеет (Пс. 18: 13), а благодать Божия обличает их ему… Отсюда рождается в человеческом сердце печаль, тоска, воздыхание, иногда же чувствуется и мучение. Сердце сокрушается, человек изливает горячие слезы – эти знаки сокрушения, плачет и рыдает, как будто потерял нечто великое…»

Три лета у святителя были от гг. Бехтеевых, которые являлись его друзьями, лошадь и одноколка. Иногда после обеда езжал он в поле и в лес, в сопровождении келейника. В продолжение езды Преосвященный обыкновенно или объяснял ему какое-либо место из Писания, или брал темой назидания какой-либо предмет, встречающийся на пути. Путь его чаще направлялся вверх по реке Дон, по дороге, так называемой патриаршеской. В полутора верстах от Задонска, на север, среди густого леса, была поляна с родником чистой, свежей воды. Сюда часто ездил свт. Тихон; своими руками обновил колодезь, и среди тишины предавался богомыслию. Не раз говаривал он своему келейнику Чеботареву: «Знаешь ли ты, Василий, какое здесь место? – Здесь место святое и весьма приятное; как я приду сюда, ощущаю живость. Это место утешает дух мой радостью точно рай земной». Иногда возьмет косу и начнет косить траву для своего старика (лошадь у него была весьма старая). Случалось, что святитель приглашал на это место своих друзей и благодетелей и назидал их духовной беседой. Святитель ездил по временам на другой колодезь, верстах в трех от Задонска; напившись там воды, он возвращался в монастырь.

Иногда он уезжал в село Липовку, в 15 верстах от Задонска. Там был дом Бехтеевых, которые сами в нем не жили. Святитель проживал иногда здесь месяца два, имея при себе келейника и повара. «В оном селе священник один был, и служба в церкви отправляема была токмо в воскресные и праздничные дни, в простые же дни Преосвященный сам отправлял в доме вечерню, утреню и часы, и при нем я один только бывал и читывал», – пишет келейник В. Чеботарев. Когда один из приятелей просил у святителя совета, где поселиться ему для уединенной и удобной к ученым занятиям жизни, он писал ему: «По моему мнению, нет тебе лучшего места, как Липовка. Тамо и особливая келия для тебя готова, и уединенное место, способное к чтению, размышлению, молитве и сочинению умного всякого дела; словом, по науке нашей, место весьма выгодное… А когда захочешь проездиться, то и в Ксизово можешь на сутки проездиться. Я бы тамо неисходно жил: так мне место оное нравится[38]38
  Святитель Тихон привез с собой в Воронежскую епархию своего племянника Филиппа, лет 14–15, сына старшего брата святителя, Ефима. «Филипп воспитывался в семинарии до философского класса, далее которого и не простиралось учение в Воронеже. После увольнения на покой свт. Тихона Филипп жил при нем несколько времени в качестве келейника, потом Алексей Бехтеев, помещик Липовки и Ксизова, выпросил у святителя его племянника к себе в диаконы в Липовку, с тем, чтобы он со временем был священником. Но Преосвященный Тихон сказал, что Филипп священнической должности достойно не понесет. Филипп так и остался диаконом до смерти в 1800 году». Был хорошим живописцем. Потомство его довольно многочисленно. Сын Филиппа Димитрий был псаломщиком в Липовке; свое место он сдал своему сыну Ивану Димитриевичу, который занимал в сане диакона эту должность. Сыновья Ивана Димитриевича: Иван Иванович, диакон в Ксизове; Сергей Иванович, священник в Старо-Никольском; Вениамин Иванович, священник в Дубовом, Задонского уезда; Павел Иванович, начальник станции на ж.д. Другой сын Димитрия Филипповича, Александр, был псаломщиком в с. Пушкарском, его сыновья: Петр Александрович, елецкий живописец, Иван Александрович, регент в Исаакиевском соборе в Петербурге.


[Закрыть]. Но люди, особенно враги мои, в этом находят повод к клевете на меня, когда я там живу. Сего ради в монастырь себе заключил, и чуть ли куды без крайней нужды выеду».

Отношения с братией

К этому вечному покою стремилась душа святителя, трудными подвигами внутреннего бдения достигая возможного спокойствия в сей жизни. Его пылкий, живой, впечатлительный характер требовал от него долгой борьбы с самим собой, чтобы внешние огорчения не возмущали его покоя. Живя в Задонском монастыре, свт. Тихон нередко терпел оскорбления от настоятеля монастыря, от братий, расстроенных по жизни, и от служителей. Произошел, по преданию, такой случай: «У святителя Тихона, в числе переписчиков его сочинений, был один из послушников Задонского монастыря. Раз, когда он занимался у святителя и доканчивал одну пиесу, в то же время понадобился он и настоятелю монастыря, который послал за ним в келью Тихона. Сей отвечает, что он тотчас его отпустит, лишь он несколько строк напишет; нетерпеливый монах, самолюбивый и вспыльчивый, посылает в другой раз; писец, кончивший, побежал к настоятелю, к коему вслед за ним пошел и Тихон, с тем, чтобы в случае, ежели настоятель будет гневаться на писца, вступиться за него, сняв вину на себя. Лишь только подходит, слышит шум и гнев настоятеля; святитель удвоивает шаги и, отворив дверь, видит монаха, распаленного гневом, и не успел переступить чрез порог, получает сильную от него пощечину, с которою вместе Тихон повергается к ногам его и просит у него же прощения. Изумленный сим поступком, настоятель оставляет свою запальчивость, устыжается оной и бросается пред ним на колена, просит прощения, и таким образом смирение Тихона делает льва кротким агнцем». Было со святителем и такое: шел он раз после обеда по монастырю, мимо братской трапезы, где штатные служители рубили дрова. Едва прошел он их (они ненавидели его за то, что он изобличал их беспорядки в жизни), как, поднявши поленья, стали они шибать вслед за ним, произнося поносные слова: «Вон наш ханжа, ходит по монастырю, все ханжит!» Преосвященный, возвратясь в келию свою, сказал келейному: «Поди, позови мне сюда отца Митрофана». Келейник отправился и привел схимонаха Митрофана. Принявши его, владыка со скорбию сказал: «Отец Митрофан! Скажу я тебе новую историю про мое убожество. Ходил я по монастырю, мимо кухни братской, а возле оной служители рубили дрова и, поднявши поленья, шибали за мною вслед и досадительными словами упрекали: вон, говорят, наш ханжа ханжит! Каково же от этаких людей терпеть озлобление! Схимонах же Митрофан с печальным взором ответствовал Преосвященному: «Это, владыка, вам хорошо, что делают вам озлобление: аще кого человецы укоряют и поносят, того Бог превозносит и прославит на небеси и на земли». Святитель сказал: «Благодарю тебя, отец Митрофан, что ты скорбь мою отогнал; знать, Господь тебя вразумил; хотя бы и мог отмстить им и несчастливыми сделать, но не хочу сего творить. Господь сказал нам: любите враги ваша, и благословляйте клянущих вас». Иногда доходило до слуха святителя, что настоятель в светских домах так отзывается о нем: «Он в монастыре хуже монаха живет у меня». Когда услышит, что настоятель отзывается о нем нехорошо, скажет келейнику: «Возьми сахару голову, отнеси начальнику, или виноградного вина бочонок, или иного чего-нибудь. У него, может быть, и нет сего». Слыша насмешки и брань со стороны монахов и монастырских служителей, святитель показывал вид, что он не видит и не слышит ничего, а между тем внутренне размышлял: «Богу так угодно, что и служители смеются надо мною; да я же и достоин сего за грехи мои, но еще и мало сего». Иногда, улыбнувшись, прибавлял: «Ну долго ли мне обидеть их? Да не только их, но и начальнику я скоро бы отмстил, но не хочу никому мстить, прощение лучше мщения». Чтобы образумить своих оскорбителей, он оказывал им дела милосердия и любви. Если досаждавшие ему монахи делались больными, он всякий день раза по два, по три, посещал их, утешал своими беседами и снабжал питием и пищей. А служителям, оскорблявшим его, помогал хлебом, деньгами, не оставлял их и в чем-либо другом. Побеждаемые такой любовью, многие из его оскорбителей приходили в раскаяние, признавались перед ним в своей виновности и просили у него прощения. Нельзя изобразить радости, с какой он их принимал. Он обнимал их с радостными слезами, целовал, угощал их чаем, водкой (святитель водки сам никогда не вкушал, а держал для таких случаев) и своим столом, и таким образом обращал их из своих врагов в друзей.

Вместо того чтобы гневаться на клеветников и поносителей, он горько плакал о них, жалея их, и виновником их действия называл диавола. Когда хуливший его, в раскаянии, попросит у него прощения, он обнимал его с радостью и, целуя, прощал от сердца, полного любви. Его простая, прямая душа не могла сближаться только с теми, в ком он замечал чрезмерную лживость и легкомыслие. Не любил святитель слышать клеветы и злоречия. Сильными замечаниями останавливал он речи осуждения и злословия, не взирая на лицо говорившее, хотя бы то были самые близкие и уважаемые им люди, и просил, чтобы никогда впредь при нем не говорили худо о других. Он не дозволял при себе осуждать начальника монастыря и братий, прилагая все усилия, чтобы между живущими были мир и любовь. Когда в монастыре случалась ссора между братиями, он призывал ссорящихся к себе в келии и всеми силами убеждал к миру; иногда посылал к ним своего келейника и примирившихся призывал к себе, угощал чаем или обедом. Терпеливый к поношению и злословию, свт. Тихон не терпел лести и похвалы себе. Однажды любимый им архимандрит Сампсон, будучи один у него в келии, стал хвалить его богоугодную жизнь и прибавил, что по смерти он прославится нетлением. Святитель глубоко огорчился этими словами и сказал ему: «Дух-искуситель говорит устами твоими; праведный Лазарь, друг Христов, и тот смердел четыре дня после смерти». Постоянно внимательный к себе, он тонко обсуждал даже добрые свои мысли и других приучал к вниманию к себе. В разговоре всегда приводил в доказательство тексты из Святого Писания, указывая, в какой главе и в какой книге текст. Очищенная богоугодными мыслями и святой жизнью память его верно хранила все Священное Писание Ветхого и Нового Завета.

Служа меньшим братиям своим, как самому Христу, сделавшему всех нас своими братьями, он в Спасителе и Его любви находил для себя источник утешения в огорчениях. «Терпеть что-нибудь ради Христа, – говорит он словами Златоуста, – это такое блаженство, которого и словом изречь невозможно». Потому, взирая на самого Господа, произносил слова: Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному (1 Петр. 2: 21, 23). «Подлинно, – писал он, – тяжко и немалый крест быть всеми ненавидимым, но утешительно, что сие ради Христа бывает, ради которого все мы должны с радостью терпеть. Услышь утешительное слово Христово: Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. И еще: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам (Ин. 15: 18, 19; 14: 21). Что этих слов может быть утешительнее христианской душе? Ненавидит ее мир, но любит ее Бог.

Поэтому из всех добродетелей особенно выделял святитель терпение. «О, блаженны те дома, грады, веси, села и общества, – взывал он, – в которых обитает терпение, ибо оно лучше сохраняет общество, нежели оружие, лучше защищает город, нежели стены».

Благотворение святителя Тихона

В первые годы пребывания своего в Задонском монастыре свт. Тихон, выходя из церкви на двор, на крыльце келии останавливался, вступал в разговоры с монастырской братией и с простыми богомольцами, приходившими как из близлежавшей слободы, так и из отдаленных мест; допускал их к благословению и убеждал чаще ходить в храм Божий. Особенно ласкал он и старался приучить ходить в церковь малых детей из слободы, и преимущественно сирот, раздавая им, и в праздничные и в простые дни, по нескольку копеек. Потому они почти ежедневно приходили в церковь и целыми десятками окружали его; число их доходило иногда до сотни; а после обедни входили они иногда в переднюю его келию. Положив по три поклона пред иконами, скажут вместе: «Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже!» Святитель спросит: «Дети! где Бог наш?» Они отвечают: «Бог наш на небеси и на земли». После он учил их молиться, возрастных заставлял твердить Иисусову молитву, а малолетних выговаривать: «Господи помилуй, Господи помози! Господи услыши! Пресвятая Богородица спаси нас, все Святии молите о нас!» и пр. Святитель похвалит их, погладит по голове, даст по копейке и по куску хлеба и отпустит. Иногда более смирным и послушным святитель давал лишнее против других. Это возбуждало зависть в прочих и даже драку. Святитель наставлениями и увещаниями пристыжал их, заставлял виновных просить у товарищей прощения, с поклонами, и в знак примирения обниматься. Когда святитель по нездоровью не бывал в церкви, дети войдут в храм и, увидев, что нет владыки, уйдут вон. Преосвященный опрашивал келейника: «Были ли дети?» И когда узнает, что были, но ушли, замечал с улыбкой: «Они, бедные, ходят в церковь для хлеба и денег; что ты не привел их ко мне?»

Приезжих знакомых и почетных посетителей он принимал перед обедом и после вечерни и беседовал с ними долго. Когда он был здоров, то разговор его был жив и быстр. Он приспособлял его к состоянию, званию и обстоятельствам посетителей. С молодыми говаривал об опасности страстей и светских развлечений, со старыми – о совершенном отвержении от мира и упражнении в богомыслии, с отцами – о воспитании детей в духе христианского благочестия, с детьми – о почитании родителей. Каждому делал приличные поучения и всегда их подтверждал изречениями Священного Писания и примерами из Церковной истории и житий святых. Но святитель не любил допускать к себе посетителей до обедни. Если келейные, по просьбе кого-либо из знатных посетителей, докладывали ему о них, он просил их отказывать им, кланялся им, умоляя, чтобы они не допускали никого прерывать утреннее его богомыслие. Если же не мог отказать по усиленным просьбам, то его свиданье с такими посетителями было уныло и грустно. Нередко отказывал он в приеме тем, которые приезжали только из любопытства. Не любил он, когда знакомые или незнакомые ему являлись с женами разряженными. Он прямо говаривал, что если щегольские и нескромные их наряды для супругов и домашних, то они совсем не нужны, ибо и без них они должны нравиться; а если для чужих, то обнаруживают только постыдные желанья. Видя разряженных, разрумяненных и распудренных жен, свт. Тихон со слезами говорил: «Бедные христиане, ослепленные, смертное тело свое убирают и украшают, а о доброте душ своих едва ли когда вспомнят, кои от грехов очернели, аки мурин[39]39
  Арап, негр, чернокожий.


[Закрыть], незнающий Бога и неверующий во Христа Сына Божия». Особенно святитель восставал против роскошных нарядов приходящих в храмы Божии, где место покаяния и смирения.

Святитель Тихон преимущественно любил беседовать с простым народом, и еще с большим удовольствием, когда эти люди не узнавали его под простым одеянием. Часто, в виде простого инока, встречая их на дворе или у крыльца, заводил он с ними разговор, сажал около себя, расспрашивал каждого сперва о их работах и делах; со старшими заводил речь о прежних временах и потом о выгодах и невыгодах, о пропитании и нуждах, об их общественных распоряжениях и повинностях. Так, неприметным образом, узнавая их положение, испытывая их мысли и сердечные расположения, унывающих утешал, ропчущих, особенно на начальство, пристыжал, злоречивых обличал, малодушных ободрял к терпеливости и всем давал приличные советы и наставления. Эти собеседники, почитая его простым монахом, при свободном с ним разговоре, часто ему открывали то, чего бы подробно не осмелились сказать, если бы знали его сан.

Точное знание обстоятельств и нужд простых людей ему было полезно для оказания помощи непритворно бедным и беспомощным, что составляло любимейшее упражнение в его жизни. Почти всю свою ежегодную пенсию употреблял он на дела благотворения, а для себя оставлял самую малую часть, тем более, что нуждаться в средствах к пропитанию не допускали его знакомые помещики. Если случалось, что у него недоставало для себя сахару и чаю или для прислуги хлеба и другой пищи, он не позволял тратить денег на эти покупки, но иногда два или три дня терпел недостаток, пока кто-нибудь из знакомых его не привезет нужного. Ему жаль было и малой части денег, предназначенной для бедных, употребить для себя. Из присылаемых ему припасов лишнее он раздавал нищим, сиротам, вдовам и дряхлым старцам. Бедные, слыша о его милосердии, стекались к нему со всех сторон, объясняли свои нужды и просили помощи, которую и получали. Кто лишился дома от пожара, тому святитель давал деньги на устроение нового; доведенных до нищеты болезнью и другими несчастьями наделял средствами содержания, пока они не поправятся; крестьянам, разоренным от худого управления, покупал скот, земледельческие орудия и семена на посев; прохожих крестьян и мастеровых, заболевших на дороге и не имевших пристанища, принимал в свои келии, кормил, часто за своим столом и лечил до выздоровления; иным посылал на квартиру и пищу и лекарства. При одре больных просиживал сам по часу и более, утешая их душеспасительными беседами. Если больные приближались к смерти, он заботился о том, чтобы они напутствованы были по долгу христианскому, сам присутствовал при их Причащении и Елеосвящении, и его келейные готовили могилу для умерших. Если же больные выздоравливали, то святитель снабжал их необходимым для путешествия. Всякий день при вратах монастыря и при его келии являлись бедные, которым он раздавал иногда деньги, а иногда хлеб, выпрошенный им у добрых помещиков, которых он приучил к человеколюбию и подаянию милостыни. Святитель помогал и многим из благородных женского пола, сиротам, в особых их нуждах и при вступлении в брак. Иногда, избегая молвы и взоров праздного любопытства, он принужден был благотворить не лично, а через своих келейных. Бедные, привыкшие видеть его самого и ему объяснять свои нужды, часто недовольны были заочной милостыней, а иные роптали за малую милостыню: тогда он являлся сам и лично выслушивал жалобы, доходившие иногда до укоризны. Иногда бывало, что он и откажет таким просителям, но на другой день ему станет жалко их, и он велит келейнику отнести деньги, чтобы утишить бедного. Впрочем, не всегда одинаково разговорчив бывал святитель со своими посетителями, и это зависело не столько от его душевного состояния, сколько, и по большей части, от самих посетителей, от тех расположений, с которыми они являлись к нему. Многие приходили к свт. Тихону не ради душевной пользы, а только из пустого любопытства, посмотреть на заштатного архиерея, о добродетельной жизни которого ходит народная молва. Проникая в души таких людей, Тихон холодно принимал их и в беседе с ними был неразговорчив, почему они уходили от него недовольными. «Лучше бы ты и не докладывал о таких посетителях», – со скорбью скажет он после келейнику. Если же из числа такого рода приходящих бывали какие-нибудь монахи или послушники, – тех, как людей духовных, он вразумлял и, обличая их праздное любопытство и высокое мнение о себе, учил смирению и простоте. Аще кто мнит себе быти что, ничтоже сый, умом себе льстит, – обыкновенно говорил таковым свт. Тихон.