Текст книги "Суббота Воскресенского"

Портреты

Груня стояла в своем новом розовом платье из атласа и боялась пошевелиться. Иван строго запретил двигаться. Он долго смотрел на Груню, прежде чем сделать очередной мазок. Кто бы мог подумать, что барин возьмет в свой театр дочь деревенского кузнеца. А ведь взял, сказал, что голос звонкий. И началась для Груни новая жизнь. Стали ее обучать танцам, правильному ношению платьев, итальянской и нотной грамоте. С нотной грамотой получалось худо, а вот слова она запоминала, музыку тоже. Итальянка Мария, преподававшая науку «бельканто»[7]7
  От итальянского «прекрасное пение».


[Закрыть], была в восторге.

Теперь вот барин приказал Ивану написать портрет Груни. И сразу же поползли по усадьбе слухи, что решил Петр Иванович сменить себе фаворитку. До этого Иван так же писал Марфу, лучший голос в их крепостной опере, красавицу и полюбовницу князя. Марфа почитала себя здесь за хозяйку.

– Груня, голову не склоняй, мне глаз не видно, – сказал Иван. – В парадной позе с опущенной головой не стоят.

А Груня хоть и научилась держать осанку, а все одно – голова клонилась. Не к добру сей портрет. Вдруг и правда пригласят ее в барские покои? Разве можно отказать князю? Нельзя. Да больно боязно идти.

Петр Иванович и на занятия стал часто захаживать. Посидит, послушает, что-то скажет по-итальянски Марии, а иной раз и к Груне подойдет, поднимет пальцем подбородок девушки и смотрит, смотрит, а потом скажет:

– Ты учись хорошо, Груня, скоро роль тебе дам главную.

Конечно, Марфа злилась. Да поделать ничего не могла.

А тут слух появился, мол, дела князя пришли в расстройство. Разговоры начались потому, что стали собираться в путь-дорогу Мария, кауфер Жан-Поль и лекарь Иоганн. Дескать, не платит им больше барин, пора ехать то ли в Москву, то ли в Петербург искать новых покровителей.

– Все, – сказал Иван, складывая кисти. – Закончим завтра. Свет ушел.

Был он таким же крепостным, как и Груня. Петь неумел, зато живописал так, что нарисованное от настоящего не отличишь. Все оживало под его кистью.

– Покажи, – попросила девушка.

– Рано еще, – проворчал Иван. – Вот закончу…

– Груниа, – прокричала, влетая в комнату, Мария. – Я все, в Москва, arrivederci il mio uccellino[8]8
  До свидания, моя птичка (ит.).


[Закрыть].

– С Богом, – пробормотал Иван, занавешивая тряпицей неоконченный портрет. – Тут без вас, басурманов, потише будет.

– Помни все, чему учила, – Мария подняла указательный палец вверх, не обращая внимания на Ивана, – я учила бельканто.

– Я не забуду, – пообещала Груня.

Ей было жаль расставаться с Марией. Девушка привязалась к своей громкой и страстной наставнице. В темных глазах итальянки блеснули слезы, и она, порывшись в маленькой шелковой сумочке, висевшей на запястье, вынула крохотную табакерку:

– Тебе.

Табакерка была скромная, но очень красивая, украшенная эмалью с орнаментом из белых лилий.

– Помни Марию, mio uccellino, – итальянка вложила табакерку в ладонь Груни.

Часть 2

Глава 11

В «Изысканный жираф» доставили резной буфет. Он действительно оказался красоты необыкновенной, с ажурными створками, выдвижными ящиками и открытой, немного выпирающей столешницей. Ариадна на какое-то время даже забыла о минувшей встрече выпускников и о танце с Марком – так велика была сила искусства.

Буфет привезли на первый этаж, туда, где Надин организовала свой самобытный музей. Пока буфет обосновался в центре коридора, а Надин и Ариадна водили вокруг него хороводы. Ариадна с восторгом, а Надин с задумчивым видом.

– Ну, в принципе, денег он своих стоит, однако видок имеет не совсем товарный. Ладно, завтра в любом случае приедет реставратор мебели и скажет, как можно его обновить.

– А не испортит? – осторожно спросила Ариадна. – Такую красоту?

– Нет, – голос у Надин был уверенный, – Иван Сергеевич не испортит. Он мастер экстра-класса, он мне уже много всего обновил для дома, так что… если и из этой рухляди сделает конфетку, я, пожалуй, в музей буфет не отдам. Себе заберу.

Слово «рухлядь» оцарапало слух, но Ариадна промолчала. Не она хозяйка этой очаровательной старинной вещи, изумительно подходящей всему первому этажу – старым деревянным ступенькам, небольшим проходным комнатам, старинному книжному шкафу, чернильницам и лампе с абажуром.

– Ты завтра с утра сможешь сюда подъехать? – деловито поинтересовалась Надин.

Вообще, у Ариадны мастер-классов на завтра не было, зато был заказ на покрывало для кровати и комплект подушек – спальный сет.

Хозяйка салона не стала ждать ответа и добавила:

– Елена Анатольевна приболела, а заменить некем. Выручишь?

Елена Анатольевна была смотрительницей музея.

– Я… выручу.

– Вот и отлично. А я подъеду к приходу реставратора.

– Все дело в том, что ты не умеешь говорить слово «нет», – два часа спустя вещала Женя, уминая пиццу. – Сначала согласилась посидеть на стульчике за Елену Анатольевну, а теперь жалуешься на то, что придется всю ночь шить покрывало. Кто виноват?

– Ну… – Ариадна смотрела на свой кусок пиццы, – наверное, мне надо было сказать, что я занята.

– Точно! Но вместо этого…

Ариадна вздохнула:

– Мне не хватает твоей решимости.

– А мне – твоей покладистости. Так что у нас ничья.

Они сидели в пиццерии, где решили устроить совместный ужин после рабочего дня. За окном уже было темно и накрапывал дождь. А в пиццерии тепло, светло и уютно.

– Давай рассказывай.

– Что рассказывать?

– Про покрывало и завтрашний выход в «Жираф» я уже послушала, так что давай теперь про вечер встречи и Марка.

Ариадна почувствовала, что начинает краснеть, и решила заняться пиццей. А когда кусок был съеден, сказала:

– Э-э-э… пирожки понравились всем. И Марк их похвалил.

– Пирожки? – уточнила Женька.

– Ну да…

– А платье?

– Платье не хвалил.

Женька закатила глаза.

– Платье произвело нужный эффект? Платье надевают не для того, чтобы похвалили, а для того, чтобы произвести впечатление!

– Я не знаю… Но я с ним танцевала медленный танец! Не с платьем в смысле, а с Марком.

– Bay!

– Но вообще, я была в платье.

– Жаль, – прокомментировала Женька.

И Ариадна покраснела еще больше:

– Ну тебя, больше ничего рассказывать не буду.

– Ладно, не обижайся. Это я так… И что теперь?

– Ничего. Просто танец, а потом разошлись.

– М-да, это плохо, но расстраиваться не будем. – Обе смотрели на пустую круглую деревянную доску, где еще совсем недавно лежала вкусная горячая пицца. – Давай по мороженому с кофе?

– Давай, – кисло согласилась Ариадна. – Знаешь, я там ощущала себя круглой неудачницей.

– Почему?

– Один приехал на «Феррари», другой с Мальдив, у кого-то семьи, дети… короче, зря я туда пошла.

Официант принял заказ на кофе и мороженое. После того, как он удалился, Женька сказала:

– А если бы ты не пошла, то не потанцевала бы с Марком. Правда, как по мне… сомнительный аргумент. Ты же теперь страдать будешь от неразделенной любви.

– Да я уже… словно глупая школьница.

– Так, все, сопли подбираем, – скомандовала Женя, – никуда не годится. У меня тут, видишь ли, тоже кое-что произошло. Мой бывший партнер женится. Зараза. Я как узнала… Короче, наделала глупостей.

– Больших? – Глаза Ариадны расширились, и вопрос свой она задала шепотом.

– Не знаю… – вздохнула Женька и почесала за ухом. – Пока не поняла. Но пива перепила абсолютно точно и, кажется, не очень красиво повела себя в спортбаре. В общем, это долгая история, о которой хочется забыть.

– Видимо, история была фееричной.

– Да уж… фееричней не бывает…

– А к нам в «Жираф» завтра реставратор мебели приедет. Надин купила антикварный буфет, теперь будет его ремонтировать.

– Слушай, она такая деятельная, – принесли мороженое, и Женя решала, глядя на листик мяты: съесть его или отложить в сторону.

– Да вообще, – согласилась Ариадна, положив свой на блюдце. – Надин супердеятельная. С пропеллером просто. И знаешь, может, дело свое она начала на деньги любовника… или любовников… но у нее правда все в руках горит. Вечный двигатель. А еще она очень образованная, хотя пытается этого не показывать. Мне кажется, Надин просто выгоден образ содержанки.

– Однако, интересная позиция, – Женя вынула мяту из мороженого и стала ее задумчиво жевать.

Вечный двигатель по имени Надин на следующий день опоздала на встречу с реставратором, а потом, едва обговорив с мастером вопрос цены и фронт работ по восстановлению буфета, уехала после телефонного звонка.

– Иван Сергеевич, дорогой, опаздываю, – говорила хозяйка «Жирафа», убирая в сумку телефон. – Оставляю за себя Ариадну. Она будет курировать этот буфет, все вопросы можно смело решать с ней.

Надин послала всем воздушный поцелуй, бросила на прощанье «оревуар» и исчезла, оставив после себя шлейф дорогущих духов.

Ариадна, хлопая глазами, осталась стоять около буфета. Значит, она теперь еще куратор по реставрации вот этого предмета мебели? По совместительству со смотрительницей музея? Надо все-таки научиться говорить слово «нет». Вот как это у Жени легко получается? К ней на шею никто никогда не садится. Подруга желающим сразу указывает подробный маршрут следования.

Рядом кряхтел немолодой, бородатый и пузатый Иван Сергеевич. Он совсем не был похож на реставратора, хотя Ариадна не знала, как обычно выглядят реставраторы. Но этот был больше похож на водителя автобуса. «Во всяком случае, – подумала Ариадна, вспомнив, как они летом с Женькой играли в ресторане, – водитель автобуса вполне может выглядеть как Иван Сергеевич».

– Так… а это что такое? – услышала она его бормотание.

Один из ящиков никак не хотел выдвигаться. Что-то мешало.

Иван Сергеевич долго кряхтел, использовал даже инструмент, похожий на тонкую плоскую лопатку, и в конце концов справился с задачей.

– Готово! Кажется, наш буфет с секретом.

У выдвижного ящика оказалось второе дно, которое от времени деформировалось.

– Да тут улов, – реставратор держал в руках старые пожелтевшие бумаги. – Ну-ка, держи.

Бумаги перекочевали к Ариадне.

– Куда же я их? – растерянно спросила она.

– Не знаю, – пожал плечами мастер. – Но мне они точно не нужны.

Ариадна посмотрела на верхнюю бумагу. Счет от портного за платье. И дата – мама дорогая – 1946 год! С одной стороны, никому не нужная теперь бумага, с другой – крошечный эпизод чьей-то жизни.

Интересно, какое это было платье и для кого? Для молоденькой девушки на выпускной школьный вечер или каждодневное для, например, бухгалтера?

Ариадна не знала, что делать с этими бумажками, но выбрасывать их было жалко, она огляделась по сторонам и увидела оставленную на стуле книгу, которую взяла с собой из дома. Сидеть весь день на стуле скучно, посетителей все равно нет. Недолго думая, Ариадна положила находку между страницами. Потом при случае рассмотрит эти «приветы из прошлого».

– В общем, мне все ясно, – сказал Иван Сергеевич, проверив второй ящик, который легко выдвигался и второго дна не имел. – Завтра заберу буфет на грузовой машине. В одиннадцать утра будет удобно?

– Д-да, – ответила Ариадна, поняв, что завтра к этому времени должна быть в «Жирафе». Она же теперь куратор буфета.

– Вот и ладно.

– А когда вы его обратно привезете?

– Обратно? – Иван Сергеевич почесал за ухом. – Не раньше второй половины ноября.

2

За годы своей жизни в спорте Женька научилась абсолютно точно определять: узнал ее человек или нет. На интуитивном уровне. Иногда было достаточно взгляда. После вечера в спортбаре у Дана изменился взгляд. Женя проснулась утром, увидела его пытливые глаза и сразу поняла: знает.

До этого она была для него просто девушкой, за которой можно приударить.

А теперь – Евгения Суббота.

Что это меняло? Да ничего. Но почему-то захотелось крикнуть: «Да, это я! Та, что не смогла! Не сумела! Доволен?»

Слишком долго после травмы и распада пары Женя ловила в глазах окружающих жалость. И не хотела видеть эту жалость во взгляде Дана. Хотя, может, он и не жалел… Она не знала, она ушла раньше.

В травме Жени никто виноват не был. Чистое стечение обстоятельств. Так иногда бывает. Кто-то из предыдущих спортсменов оставляет на льду еле заметную выбоину. Обычное дело. Вероятность попадания в нее коньком минимальна. Но вот на лед выходит ваша пара, и во время исполнения верхней поддержки партнер на скорости попадает именно в нее. Шанс один к тысяче. Партнер падает сам. И не удерживает тебя.

Сколько раз Женька падала во время тренировок – не сосчитать. И во время соревнований было дело. Но так – никогда. Перелом ключицы со смещением. Операция, спицы, долгая реабилитация, за время которой Сене успели напеть в уши, что как раньше уже не будет. Тренер экстра-класса обрабатывала, у которой дочка недавно выиграла юниорский чемпионат мира, но мальчик там откровенно слабоват для взрослых соревнований. А Сеня – прирожденный катальщик. Про таких говорят – «от Бога». Он поддался на уговоры не сразу, сказал, что будет ждать, но…

«Ключица – это же такое дело. Женя, конечно, восстановится, но сможет ли как прежде кататься, выполнять на прежнем уровне поддержки, работать руками, корпусом? Ты потеряешь сезон и, вероятно, не один. Просто попробуй покататься с Лизой. Встаньте вместе…»

Сеня ей это потом рассказывал, когда пришел объявить, что, наверное, будет теперь кататься с другой партнершей, но на их с Женей любовь данный факт никак не повлияет.

То есть у них любовь, но ждать ее в спорте Сеня не собирается. Тем более что есть очень перспективная девочка с мощной поддержкой в лице мамы, у которой отличные отношения с национальной федерацией.

Женьке тогда казалось, что жизнь закончилась. Ей еще даже спицы не сняли, а Сеня, оказывается, уже вовсю скатывался с Лизой.

Когда же спицы сняли и назначили физиотерапию, в Сети появилась информация о том, что пары Евгения Суббота – Арсений Князев и Елизавета Лебедева – Руслан Печерский прекратили свое существование, зато появилась новая пара Елизавета Лебедева – Арсений Князев.

Два предательства сразу: и как партнера по спорту, и как любимого человека.

Ради чего? Ради высшей цели – медали.

Женька прорыдала всю ночь и на следующий день удалила номер Сени из своего телефона. А танго – великолепное, любимое и такое «ее» танго – возненавидела. Она ведь даже не сразу тогда поняла про перелом. Поднялась и на адреналине продолжила кататься, благо поддержек больше не было, осталась финальная дорожка. Боль на время притупилась, но вот сделать поклон после выступления Женя уже не смогла. Потом была больница, осмотр врача, и все – сезон завершился досрочно.

И сезон, и, как позже выяснилось, спортивная карьера. Реабилитация шла трудно, не так быстро, как хотелось. Долго и больно разрабатывалось плечо, вернуть руке прежние изящные жесты оказалось непросто, решиться на поддержки, где предполагалась опора на травмированную сторону, – страшно. Но Женя справилась. Только вот с партнерами возникла проблема. Она пробовалась с тремя разными, но ничего не получилось. Двое были гораздо слабее ее по уровню, и шансов подтянуть их до нужного класса не предвиделось. Они были хорошие, трудолюбивые, но… не катальщики «от Бога». Третий – исключительно перспективный, уже имеющий имя в фигурном катании, но… не скатались. После третьей совместной тренировки оба поняли, что не уживутся.

Больше партнеров уровня международного класса на горизонте не появилось. Оставаться же в спорте ради участия в городских кубках – несерьезно.

Тупик.

Женька промыкалась год, прежде чем поняла – это все. Конец.

Сеня к тому времени стал участником чемпионатов Европы и мира уже с новой партнершей. Правда, до пьедестала не дотянул, остался пятым на Европе и седьмым на мире, но для новой пары это был отличный старт. И девочка гораздо моложе Женьки, а это значит, что она могла выдержать на один олимпийский цикл больше.

В рекламе, где раньше снималась Женя, теперь блистала Лиза. Кто помнит вчерашних кумиров?

Никто.

Наверное, Женька бы не выкарабкалась, если бы не знакомство с Ариадной и чуть позже – случайная встреча на улице с Людмилой Борисовной, известным детским тренером.

– Приходи ко мне на каток, – предложила она тогда. – Пара лишних рук и ног мне не помешает.

Терять Жене было нечего, а заняться чем-то надо. Она пришла. И осталась. Помогала ставить детишек на коньки. Учила самым азам. Была безмерно благодарна Людмиле Борисовне за протянутую руку помощи, радовалась, когда крохи с восторгом ехали в ласточке или делали пистолетики. В какой-то момент Женя поняла, что ей нравится возиться с малышней, а спорт… большой спорт она для себя закрыла. Замуровала наглухо эту дверь. Не читала, не смотрела, не слушала. Ничего знать не хотела. Со временем выправить жизнь получилось. И если бы не вездесущие журналисты со своими новостями о помолвке…

Женька поняла, что Дан про нее все узнал. По одному только взгляду поняла. И вспылила. Когда она говорила Ариадне про недостаток покладистости, она вспомнила то утро.

А теперь… жалела о собственной несдержанности. Никогда бы не подумала, что такое случится, но…

Случайный секс не в счет, убеждала себя Женька, жалко вдруг стало встреч и перепалок. И переписки тоже жалко. Даже по наглости его… скучала.

Книги вот продолжает слушать в машине.

За окном уже октябрь, и небо на удивление высокое и светлое. В Отрадном сейчас, наверное, красота. В Москве листья еще не до конца опали – деревья стоят пестрые и нарядные, будто на праздник собрались, а уж в Отрадном…

Женя застряла в пробке, почти опаздывала на тренировку, вспоминала сентябрьскую поездку в заброшенную усадьбу, слушала очередную аудиокнигу.

– Глубокой ночью накануне олимпийского танцевального финала, когда на катке не оставалось уже никого, кроме нескольких припозднившихся журналистов, а сама я, уже выйдя из здания, ждала на остановке последний рейсовый автобус-шаттл, со стороны служебного выхода появилась Татьяна Тарасова. Она шла как-то странно: совсем медленно, тяжело припадая на ногу. С очевидным трудом добралась до ближайшей колонны, подпиравшей свод крытой автобусной остановки, прислонилась к холодному бетону спиной и вдруг, уронив на асфальт цветы, стала сползать на тротуар.

Я бросилась к ней:

– Татьяна Анатольевна!!!

– Все нормально, – еле слышно прошептала она. – Вот только тяжело очень. И все время хочется плакать…[9]9
  Елена Вайцеховская «Олимпийские игры. Очень личное».


[Закрыть]

Да, спортивная жизнь – она такая. Мало кто может ее понять со стороны. Ведь спорт – это особый мир, он живет по своим законам и правилам. Выживает сильнейший. И для сильнейшего нет медали ценнее, чем олимпийская. Особенно золотая.

А тот пузатый придурок из бара Женьку просто взбесил. Сидел, рассуждал. Правильно она тогда ему ответила.

И с Даном правильно рассталась. Не хотела видеть в его глазах жалость.

Весь путь до спортивного комплекса Женька убеждала себя в том, что их расставание – это очень правильный шаг.

Она каждый день себе это говорила. Помогало с переменным успехом. Потому что все же скучала.

На лед Женька влетела за три минуты до начала тренировки.

– Простите, – сказала она Людмиле Борисовне, – в пробке застряла. Буду выезжать раньше.

Тренер приняла объяснения и показала рукой на семилетнюю кудрявую блондинку Леру, которая уже вовсю тренировалась.

– Как думаешь, она готова?

– Мне кажется, да, – ответила Женя, наблюдая за вращениями девочки.

– Хочу ее выставить на соревнования в Питер, там скоро детский кубок будет проходить.

– Когда?

– В ноябре.

Женя внимательно следила за Лерой и, не отрывая от нее взгляда, сказала:

– До ноября время есть. Мне кажется, ей надо немного подкорректировать произвольную.

– Вот ты этим и займешься. И еще я думаю отправить туда Лику.

– Мама Лики будет счастлива.

– Еще бы, – хмыкнула Людмила Борисовна.

Ни для кого не секрет, как честолюбивые родители, мечтающие о великой карьере для своих детей, часто вмешиваются в тренировочный процесс. Мама Лики, подкованная специализированными форумами и литературой, не понимала, почему ее дочку до сих пор не выставили ни на одно соревнование, хотя более младшие девочки уже ездят. С завидным постоянством она заводила разговор на эту животрепещущую тему, испытывая терпение Людмилы Борисовны. Объяснения тренера, что Лика пока не готова, маму не удовлетворяли, и вот…

– Лике надо будет скатывать короткую, она еще сыровата. И, честно говоря, мне музыка не нравится, – сказала Женя.

– Согласна. Как ты сама сказала, время есть. Займись этими девочками плотнее, тем более что в Питер повезешь их ты.

– Я?!

Если бы Женька не держалась за борт катка, она бы точно упала.

– А что такое? Через неделю после Питера начнутся соревнования в Москве для более старших, я должна их подготовить. Мне не разорваться, – Людмила Борисовна пытливо посмотрела на Женю. – А тебе пора уже не только объяснять, как правильно заходить на прыжок, но и выпускать воспитанников на соревнования. Оля! Оля, рука! Руку вверх! Вот так.

Людмила Борисовна посчитала, что все сказала, и полностью переключилась на девочек, которые осваивали тулупы и лутцы, в том числе и с поднятой вверх рукой.

Женя продолжала держаться за бортик.

Людмила Борисовна вела свои тренировки в основном в валенках, Женя – на коньках.

Надеть их в первый раз после травмы и разрыва с Сеней было трудно. Лед в тот момент она ненавидела. Потом были неудачные поиски партнеров, окончательное расставание со спортивной жизнью, заброшенные на полку коньки.

Женя была уверена, что уже не вернется.

И вот теперь каждый ее рабочий день начинался с того, что она очень тщательно шнуровала ботинки, фиксируя голеностоп, а потом выходила на лед. Каждый день Женя ощущала, как металл конька касается твердой ледяной поверхности. И это было ни с чем не сравнимое чувство.

В какой-то момент пришло осознание, что без льда Женя может. Порой, оставаясь одна на пустом овале катка, она набирала скорость и летела, а потом вращалась, а потом делала спираль, проезжая на одной ноге по диагонали через весь каток.

Это было неописуемое, непередаваемое чувство свободы и счастья.

Но соревнования?

Но Питер?

Нет.

Она не готова.

К соревнованиям еще может быть.

Но не к Питеру.

Женя почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Сглотнула. Сказала себе: «Ты справишься. Это очередной вызов. Ты его примешь».

И заставила себя посмотреть на девочек.

– Лика! Давай ко мне!

Темноволосая девочка, услышав свое имя, направилась к Жене.

Подготовка к соревнованиям началась.

Было решено подобрать другую музыку и чуть изменить порядок элементов в программе.

С Лерой усиленно работали над вращениями со сменой позиций.

Возвращаясь домой по уже темному городу, Женя снова почувствовала панику.

Куда угодно, но не в Питер! Не на тот лед!

Женя ехала домой, пытаясь сосредоточиться на дороге. Но как только машина затормаживала на светофорах, перед глазами сразу же появлялась арена, полные трибуны и плакаты «Женя и Арсений, мы вас любим!», «Женя+Сеня, только вперед!».

В салоне звучал голос чтеца:

– Грищук и Платов не ошиблись ни разу. Впрочем, их танец настолько захватывал зрителей нарастающим, бьющим по нервам ритмом, что трибуны, казалось, на четыре минуты перестали дышать. Последние такты – и уже через секунду Оксана разрыдалась прямо на льду. А у борта катка тихо плакала Тарасова. Как только были объявлены оценки, я помчалась с трибуны вниз – поздравить танцоров и тренера. Каким-то образом пробралась мимо зазевавшегося охранника в раздевалку и застыла как вкопанная. Поперек деревянной скамейки, закрытый спинами врача и массажиста российской сборной, сотрясаясь всем телом, лежал Платов. Его рвало от напряжения…[10]10
  Елена Вайцеховская «Олимпийские игры. Очень личное».


[Закрыть]