Текст книги "Советская кинофантастика и космическая эра. Незабвенное будущее"

Глава 5 посвящена детско-юношескому нф-кино, составлявшему весьма заметную долю всей советской кинофантастики, особенно в 1970-е и 1980-е годы. «Москва – Кассиопея» (1973) и «Отроки во вселенной» (1974) Р. Викторова, «Большое космическое путешествие» (1975) В. Селиванова или «Лиловый шар» (1987) П. Арсенова – лишь немногие из фильмов, подчеркивающих связь между покорением космических пространств и детьми как их главными обитателями в ожидаемом и светлом советско-коммунистическом будущем. Дети-космонавты в этих картинах предстают неизбежным будущим освоения космоса. Таким образом, эти фильмы не только свидетельствовали об интересе публики к космосу и удовлетворяли ее запрос на развлекательные киноленты, прекрасно осознававшийся и послеоттепельными киноначальниками, и режиссерами, но и сохраняли ощутимую педагогическую и патриотическую тональность. Постсоветское фантастическое кино отличалось в этом плане разительно: дети в фильме О. Компасова «Азирис Нуна» (2006) или подростки из «Притяжения» Ф. Бондарчука (2017) не обременены заботами о будущем человечества автоматически – разве только умышленно выбирают взвалить таковые на свои юные плечи. Тем не менее как в советской, так и в постсоветской кинофантастике детство как троп остается областью лиминальности, границы. Наделенные привилегированно ролью «будущности», дети при этом странным образом отсутствуют в настоящем, чужды ему (в отличие от того, как они изображаются в фильмах иных жанров). В данной главе, таким образом, делается попытка понять, что значит быть ребенком в советской и постсоветской научной фантастике; особое внимание при этом уделяется трансформациям позиционирования, нарратива и эстетических приемов в упомянутых выше фильмах, по крайней мере с частичной оглядкой на более широкий контекст государственной молодежной политики. В процессе анализа выявляется и устойчивое присутствие в советском нф-универсуме мифологических и сказочных лейтмотивов.

Глава 6 посвящена преемственности кинотрадиций, от советского нф-кино, сложившегося под влиянием соцреалистического канона, к постсоветским представителям жанра. По ходу главы мы детально рассмотрим ряд советских картин на космическую тему («Лунная радуга», «Кин-дза-дза!», «Подземелья ведьм» и отчасти «Возвращение с орбиты»): они анализируются с точки зрения эстетики и интертекстуальных отсылок как к более ранней, политизированной советской, так и к постсоветской российской фантастике, а также с точки зрения условий их производства. В ходе анализа раскрываются три тезиса. Во-первых, советскую научную фантастику тех лет можно рассматривать как пиковую точку траекторий, намеченных раннесоветской нф вкупе с соцреалистическим каноном: так, если «Кин-дза-дза!» воплощает антиутопический и киберпанковый нф-полюс, то «Лунная радуга» представляется попыткой тщательного исследования ловушек, возникающих при опоре только на науку или только на фантазию. Во-вторых, эстетика этих перестроечных фильмов, простирающаяся от адаптации канонов голливудских блокбастеров (как в «Подземелье ведьм») до дадаистской антифилософии («Кин-дза-дза!»), оказала серьезнейшее влияние на все постсоветское кино, не говоря уж о российской космической кинофантастике (например, «Мишень») на более общем, жанровом уровне. И в-третьих, контекст перестройки благоприятствовал сдвигу тематических предпочтений: интересы советской нф как киножанра начали смещаться от сугубо космических вопросов к земной научной-фантастике, а в фантастической литературе стали все более отчетливо проявляться опасения по поводу воздействия космоса на человеческую психику (яркий тому пример – «Возвращение с орбиты»).

Глава 7, в продолжение нашей вольной исторической кинохронологии, посвящена российским художественным фильмам о космосе, вышедшим в первое постсоветское десятилетие. Исходя из того, что российский кинематограф более не воспринимал освоение космоса горизонтом будущего, я рассматриваю ряд тематических фильмов с точки зрения их хронотопа. В ходе анализа становится ясно, что хронотоп космического пространства в рассматриваемых постсоветских фильмах серьезнейшим образом отличается от всех космических хронотопов советского времени и наиболее близок к хронотопу постсоветской провинции. Тщательный разбор трех относительно недавних российских фильмов о космосе – «Космос как предчувствие», «Бумажный солдат» и «Первые на Луне» – показывает, что в них весь мир (при описании которого акцент делается на СССР) превращен в провинцию, в том смысле, в котором провинция может быть понята как структурная характеристика, то есть отношение между центром и периферией. Далее я разъясняю, что эти кинопровинции являют собой три разные формы провинциализма: провинциализм субъектный («Космос как предчувствие»), провинциализм памяти, при котором память превращается в пространство сказки («Первые на Луне»), и провинциализм универсальной аксиологии («Бумажный солдат»). Таким образом, в главе 7 показано, как космос, будучи ареной советско-коммунистической утопии, в российских фильмах начала нового столетия, по сути, оказывается вывернут наизнанку и, таким образом, служит объектом критического подхода на уровнях жанра, политики памяти и связанных с ней этических проблем.

Заключительная глава посвящена российским фильмам об освоении космоса, снятым в последнее десятилетие. С учетом того любопытного обстоятельства, что недавние фильмы о героях и событиях советской космической истории часто вопреки здравому смыслу относят к жанру научной фантастики, в главе рассматривается вопрос беллетризации (фикционализации) космической эры в современных российских блокбастерах о космических полетах («Гагарин. Первый в космосе», «Время первых», «Салют-7»). Для этой «новой волны» российского космического кино была характерна куда большая приверженность советскому патриотическому канону изображения советской истории освоения космоса, нежели рассмотренным в предыдущей главе фильмам 2000-х. В этой связи делается вывод, что российские блокбастеры последнего десятилетия специфически «ностальящим» образом переосмысляют советский патриотический нарратив. Продолжая тему хронотопа космоса в советском и российском кинематографе, мы рассмотрим данные фильмы в аспекте построения в них буквальной и метафорической диагональности, вертикальности и горизонтальности. Опираясь на новейшие работы о точках пересечения ностальгии с утопией, глава показывает, что эти фильмы встраивают исторические события в вымышленные сюжеты и аудиовизуальные миры, увековечивающие и мифологизирующие космическую эру, создавая, посредством пространственных векторов, новый и одновременно до жути знакомый вымышленный коллаж прошлого.

Глава 1
Советский космос и кинофантастические плацдармы ХХ столетия

Какие столкновения могут быть в космосе?

Основная цель данной главы заключается в том, чтобы обрисовать соотношение значимых мотивов советской кинофантастики с историческими событиями в мировом научно-фантастическом кинематографе, дабы подготовить сцену для обсуждения вопросов, затрагиваемых в последующих главах. Представляется уместным для начала привести вывод, общий для многих работ по астрокультуре последних лет: тематизирумое в мировой политике и культуре понимание космоса, как в развлекательной, так и в образовательной сфере, служит зачастую отражением либо экстраполяцией «земных» проблем (cм., например, [Geppert 2012; Maurer et al. 2011; Weldes 2003]1313
  См. также переиздание [Geppert 2018].


[Закрыть]). При этом современный мир привык ожидать от научной фантастики вызова обыденным стереотипам, предубеждениям и ожиданиям относительно человеческого будущего в космосе. В самом деле, как верно напоминает Шукайтис [Shukaitis 2009], к чему представлять будущее похожим на настоящее, если это последнее не является «лучшим из миров»? Зачем воображать космос некоей экстраполяцией Земли либо пытаться обратить его в таковую? С какой стати переносить земные противостояния в открытый космос, обращая его в арену жестоких игр? Неизведанные и непокоренные горизонты громадных, по сути непригодных для жизни космических просторов нередко служат весьма удобной декорацией, посредством которой можно и придать живости кассовому блокбастеру, и дидактически, в аллегорической форме, высказаться по какому-либо политическому вопросу. Поэтому неудивительно, что многочисленные научно-фантастические фильмы ХХ века, действие которых разворачивается в космосе, тем или иным образом отражают связь освоения космического пространства с развитием военных технологий и в целом с актуальным военно-политическим контекстом, таким как две мировые войны, холодная война и распад Восточного блока. Однако одна из целей данной главы – показать, что, если смотреть с децентрализованной и наднациональной точки зрения, в научно-фантастическом кино и сам космический пейзаж ХХ века, и военный аспект космических программ входят в набор самых насущных тем.

Эксперты в области политологии и права зачастую определяют милитаризацию космоса как политические шаги и действия, связанные с размещением за пределами атмосферы планеты Земля вооружений и технологий потенциально агрессивного характера [Vermeer 2010: 70]. С точки зрения анализа популярной культуры это определение представляется чересчур узким: ведь придуманные научной фантастикой военные и любые другие столкновения в космическом пространстве лишь отчасти обусловлены реальным наличием там оружия и разного рода технологий. Как правило, в пространстве художественного вымысла важно не сколько точное копирование актуальной политической и технической действительности, сколько транслирование аллегорических смыслов. В этом отношении взгляд на популярную культуру позволяет расширить вышеупомянутое определение милитаризации космоса. Научно-фантастический кинематограф ХХ века наглядно демонстрирует, что агрессивные действия и наличие вооружения в космосе обусловлены целым рядом взаимосвязанных факторов – от международно-политических до гендерных, расовых и межличностных отношений. Такой расширенный взгляд на проблему милитаризации позволяет наметить поле для более детального обсуждения советской и российской кинофантастики в последующих главах.

Поэтому в данной главе я постараюсь выявить наднациональные и глобальные вопросы, способствовавшие формированию базового образа космоса как враждебной и опасной среды, доминирующего в актуальном дискурсе научно-фантастического кино и истории его развития. Вопреки распространенному мнению, что львиная доля советской космической кинофантастики сюжетно вращалась вокруг эпизодов космической гонки времен холодной войны, я обращаюсь к широкому спектру снятых по обе стороны железного занавеса фильмов, чтобы показать, что можно выделить по меньшей мере четыре разных типа антагонизма, определяющих подход кинематографистов к космической деятельности: противостояние идеологическое, геополитическое, психологическое и биополитическое. Притом что эти метафорические плацдармы предсказуемо согласуются с ключевыми событиями международной политики ХХ века – революцией в России и коммунистической угрозой, расколом на лагери-блоки в холодной войне, подъемом движений за права меньшинств и мировой экспансией капитализма, – они также создают конкретные версии космоса как совокупности пространства и времени, часто именуемой пространством-временем или, вслед за М. М. Бахтиным, – хронотопом [Бахтин 1975: 235]. Хотя насилие и жестокость играли во всех этих построениях важную роль, это всегда было связано с конкретными аспектами астрокультуры, такими как различные идеологические предпосылки и геополитические ориентиры, обращение к человеческому воображению и определяющим его представлениям о морали и ценностях и, наконец, общая позиция относительно базового определения жизни.

Не ставя себе задачи дать систематический обзор космической кинофантастики, в этой главе я рассмотрю ряд конкретных лент, таким образом предвосхищая, иллюстрируя и развивая ключевой концептуальный вопрос: взаимодействие представлений о текущей социально-политической действительности с образами кинематографического описания милитаризованного космического пространства. На материале более или менее известных фильмов я постараюсь показать, что кинофантастика в прошлом веке не только отражала актуальные политические проблемы, но также внесла свою лепту в милитаризацию космоса, объявив нормой образы вездесущей опасности в самом космосе и исходящей оттуда угрозы. Образ космоса как места потенциально опасного, а потому немилосердного и жестокого, порой оказывающегося даже полем боя, на протяжении прошлого века постепенно вошел в разряд общепринятых представлений и стал распространенным стереотипом популярной культуры. На мой взгляд, вписать историю советско-российской кинофантастики в столь широкие рамки весьма важно: это позволит нам в дальнейшем «переключать регистры», обращаясь как к национальной, так и к наднациональной культурной памяти о космической эре.

Ученые мужи, селениты и марсианская королева: доканонические/антиколониальные годы

Появление научно-фантастического кино нередко связывают с именем Жоржа Мельеса, в 1902 году снявшего короткометражный фильм «Путешествие на Луну», который можно считать продолжением его же трехминутной работы 1898 года «Сон астронома» – о том, как астроному пригрезилась, будто Луна оказалась так близко, что можно заглянуть ей прямо в глаза. Две эти ленты, изображавшие первые кинопутешествия человека в космос, были порождением новой эпохи (и комментарием к ней), эпохи, наступление которой ознаменовалось всевозможными движениями за права трудящихся и поисками альтернатив существующей экономической системе. Кроме того, более проработанное и продолжительное по хронометражу «Путешествие» можно ретроспективно рассматривать как предтечу различных поджанров научно-фантастического кинематографа, некий эталон новой моды, который будет почитаться и цитироваться многочисленными последователями (см. [King, Krzywinska 2000: 23, 67]). Обе короткометражки помещали стремление достичь Луны на стыке тогдашних передовых достижений науки и воображения. Критики неоднократно отмечали и пародийный характер образов астронома и в том и в другом фильме: грезы и явное безумие этих ученых мужей неприкрыто сочетались с империалистическими амбициями государства. Выпустить из огромной пушки снаряд-ракету к антропоморфной Луне и попасть ей прямиком в глаз не представляет никакого труда; более того, главный астроном – профессор Барбенфуйлис (которого играет сам Мельес) удостаивается памятника в честь его успешного возвращения на Землю с пойманным лунным жителем – селенитом.

Немая короткометражная лента была восторженно принята во Франции, а благодаря пиратским копиям З. Любина, В. Cелига и Т. Эдисона распространилась и в США, где пользовалась не меньшим успехом. К 1904 году лента уже побывала в широком прокате в кинотеатрах Германии, Канады и Италии [Abel 2011: 133]. Фильм Мельеса представлял собой сатирическую критику политической системы и указывал на ограниченность слепой веры в научный прогресс и связанные с ней опасности. Так, люди стремятся на Луну лишь ради того, чтобы испытать, каково это – оказаться на поверхности иной планеты; землян совершенно не интересуют встреченные ими по пути неантропоморфные формы внеземной жизни, такие как Луна с человечьим лицом или населяющие ее селениты, взрывающиеся, когда по ним пытаются нанести удар. Человечество, представленное исключительно взрослыми мужчинами-буржуа, предпринимает полет в космос, нимало не сомневаясь в собственном интеллектуальном и физическом превосходстве; едва не истребив в процессе «туземную» цивилизацию, люди возвращаются на Землю, чтобы насладиться триумфом, который принесли им точные расчеты ученых, человеческое мужество и верховенство над селенитами. Подобный нарратив, следующий контексту колониально-империалистической политики конца XIX – начала XX века, будет многократно фигурировать в различных научно-фантастических фильмах, сюжет которых неизменно строится на предпосылке, что наука вкупе с военной мощью служат определяющими факторами победы человечества при столкновении с любой возможной внеземной угрозой. Однако характерно, что откровенно сатирический тон, принятый Мельесом, в этих более поздних фильмах встречается не так часто. По мнению критиков, «Путешествие» Мельеса может рассматриваться как антиимпериалистическая пародия; в дальнейшем эту функцию будут нести в себе лишь весьма специфические поджанры нф-кино, такие как космический мюзикл, а также позднесоветская кинофантастика 1980-х годов, в частности, фильм «Кин-дза-дза!», к которому мы обратимся в главе 61414
  Подробнее о политических подтекстах короткометражки Мельеса см. [Doniol-Valcroze 2016: 143].


[Закрыть].

Кроме того, «Путешествие» вышло задолго до того, как вошли в обиход ныне ставшие уже классическими киноприемы: крупные и длинные планы, сопоставленные кадры, монтаж с обратным планом и так далее. Как весьма кстати напоминает исследователь раннего кинематографа А. Годро, фильмы начала века порождали, по сути, совершенно иное зрительское переживание, близкое скорее к традиции театрального спектакля-феерии, чем к сюжетно-повествовательному кино, ставшему популярным лишь в 1920-е годы [Gaudreault 1987]. «Путешествие» развивается не в привычном зрителю линейном повествовании: время и пространство здесь трактуются как гибкие параметры, благодаря чему вояж на Луну показан в двух последовательностях эпизодов и в двух разных перспективах [Sandner 1998: 5]. Привнося уже устоявшиеся в литературной фантастике традиции в новый жанр искусства, Мельес создает визуально насыщенное зрелище, позволяющее зрителю наслаждаться изображением небывалых, фантастических ситуаций, мест и времен1515
  Примеры подобного анализа см. в [Solomon 2012].


[Закрыть]. Немаловажно и то, что в своей короткометражке Мельес прозорливо показал, что космос, по всей видимости, будет осваиваться благодаря развитию военных технологий. Таким образом, даже первопроходец научно-фантастических зрелищ напрямую связывал изучение космических пространств с достижением известных военных целей. Более того, агрессивно-наступательное космическое путешествие представлено в фильме следствием колониалистской позиции героев: пусть они и прибыли на Луну безоружными, однако принялись с удовольствием пускать в ход против селенитов захваченные с собой зонтики, как только выяснилось, что это весьма эффективное средство их уничтожения.

В числе ранних фантастических кинофильмов о космосе стоит отметить предвосхитивший космическую оперу датский немой фильм 1918 года «Небесный корабль» (см. [Bjørnvig 2012]), ряд экранизаций популярных фантастических новелл, таких как «Первые люди на Луне» (1919) Г. Уэллса, революционную аллегорию «Аэлита» (1924), к которой мы обратимся в следующей главе, а также и первую космическую мелодраму «Женщина на Луне», с точки зрения науки весьма достоверную (см. [Geppert, Siebeneichner 2017: 285–304]). В том, что касается формальных характеристик, эстетики и манеры повествования, эти фильмы уже не были такими двусмысленными, как «Путешествие» Мельеса. Они свидетельствовали об утверждении в коллективном воображении Запада наднациональной культуры изображения космоса, который мог быть представлен как в экспрессионистской («Женщина на Луне», «Аэлита»), так и в более реалистично-футуристической манере («Первые люди на Луне»), однако в любом случае изначально мыслился как последнее поле битвы, где происходят стычки господствующей концепции общества с инопланетянами, империалистами, капиталистами и прочими. Для современного аналитика здесь примечательно то, что во всех этих фильмах отчетливо заявляется о необходимости общественно-политической критики. И если в ранней западноевропейской киноиндустрии эта критика была по преимуществу скрытой, то советским фильмам, снятым до Второй мировой войны, было свойственно куда более глубокое погружение в общественно-политические вопросы. Конечно, обилие антикапиталистической и коммунистической пропаганды в советском кино 1920-х – начала 1930-х годов ничуть не удивляет; гораздо удивительнее то, что эта пропаганда порой открыто высмеивалась.

1924 год ознаменовался появлением двух научно-фантастических лент, снятых по роману А. Н. Толстого «Аэлита» о коммунистической революции на Марсе: первая – одноименный фильм Я. Протазанова, к которому мы подробнее обратимся в следующей главе, вторая – «Межпланетная революция» (1924), создававшаяся как анимационная вставка для того же фильма, при этом откровенно пародировавшая экранизацию Протазанова. Этот мультфильм представлял собой «сказ о том, как красный воин Коминтернов за буржуями летал»: чтобы помешать улетевшим на Марс капиталистам завладеть Красной планетой, герой следует за ними, чтобы разжечь там пролетарскую революцию. Примечательно, что обе противостоящие в классовой борьбе стороны изображены в равной степени пародийно: напоминающие бульдогов «буржуи» видят в космосе «последний рубеж», который чают покорить, ибо он весьма богат ресурсами и сулит баснословные прибыли, а одурманенные идеологией коммунисты представлены одномерными и эмоционально стерильными. Способы, которыми молодые советские мультипликаторы-авангардисты обыгрывали нарративные структуры, открытую и иносказательную социальную критику и фантазии о внеземном мире, функционально сближает их экспериментальную анимацию с «Путешествием на Луну». Однако, в отличие от творения Мельеса, «Межпланетная революция» так и не была окончена и на большой экран не попала, так что единственной вехой раннесоветской астрокультуры в кинематографе осталась «Аэлита», чуть менее двусмысленная в политическом отношении экранизация романа А. Н. Толстого1616
  Подробный анализ см. в [Christensen 2000].


[Закрыть].

Сочетание стремительного технологического прогресса в области ракетостроения (плюс энтузиазм по этому поводу) с отсутствием строгих канонов киноязыка допускало невиданную до тех пор степень экспериментирования на экране. Тем не менее сам космос в ранних научно-фантастических фильмах, вышедших задолго до первых ощутимых результатов космических программ, неизменно – и полностью согласуясь с колониальной или социалистической повесткой того времени – представал как несколько обобщенная неизведанная территория, которую требовалось обуздать и покорить военными средствами. Последующие десятилетия внесли существенные коррективы в представления о космосе, встроив конфликты, войны и насилие в совершенно конкретные пространственно-временные рамки1717
  Обзор восточноевропейского послевоенного кинопроизводства в связи с политической обстановкой см. в [Liehm, Liehm 1980].


[Закрыть]. Можно объяснить это тем, что киножанры выкристаллизовывались постепенно, обрастая собственными отличительными чертами, поклонниками и стратегией продвижения на рынке, а кроме того, и появлением четких политических решений в области кинематографа, в особенности в Советском Союзе и странах социалистического блока, где кино регулировалось непосредственно государственными учреждениями, проводившими в жизнь идеологическую политику партии и правительства.