Автор книги: Наталья Миронова
Жанр: Медицина, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Не скиф, а щеголь великосветский:
в небрежный галстук вколот рубин.
И разве этот голый в мертвецкой —
изысканнейший тот господин?..
Скуластый, скрюченный, белобрысый,
и верхняя припухла губа.
Мошонку растормошили крысы,
и – сукровицу можно хлебать!..
Узнает жена лишь по рубашке,
а дочка не узнает уже.
Так вот какой навоз для запашки, сыпняк, ты месишь и без дрожжей! Простер над жизнью людскую кару, прикинулся знойною блохой и – скачешь, скачешь по тротуару за долей, старушкою глухой.
Сыпняк – само коварство, непобедимый рок, который всех уравнивает и превращает в прах, и среди умерших от тифа нет никаких героев, идеалистов или аристократов, они – лишь изувеченная плоть. Плоть человека у Нарбута сравнивается с нечистотами. Филологи считают, что в подобных образах Нарбут близок к поэзии авангарда, для которого «производство ценностей из отбросов» является одной из основных идей. Есть мнение также, что в картине мира В. Нарбута существует не только представление о плоти как «удобрении», но человеческое тело может само выступать подобием семени, прорастая, будучи помещенным в землю[83]83
Вестник ТПГУ. 2014. № 11
[Закрыть].
Важнейшим социальным последствием сыпного тифа было изменение структуры общества: сыпняк уничтожил многие семьи. Как известно, после Гражданской Россию захлестнула волна беспризорников. Сколько их было, точно сказать сложно. По данным БСЭ, в 1921 г. число их достигало 4–6 млн, А. Б. Рожков указывает, что в 1922 г. можно говорить о 7 млн беспризорных детей[84]84
Рожков А. Ю. Борьба с беспризорностью в первое советское десятилетие // Вопросы истории. 2000. № 11. С. 134.
[Закрыть]. Как бы то ни было, это еще одна проблема, вплотную связанная с исследованием эпидемии сыпного тифа. Беспризорные дети – это жертвы не столько войны (ведь матери остались бы живы у большинства из них), сколько эпидемии. Когда в течение нескольких дней умирает вся семья – единственный выход – идти в город, к вокзалу. Там можно пересидеть в самый мороз, там могут привезти какую-нибудь еду, там же можно что-нибудь добыть, найти, украсть… Выпросить, если повезет. Примечательно, что в это время появляется даже особая детская литературы о тифе.
«Вчера весь день Наташка просила хлеба, одну только корочку, – так начинается пронзительный рассказ А. В. Кожевенникова «Мамка искать будет»[85]85
Кожевенников А. В. Мамка искать будет? URL: https://www.litmir.me/ br/?b=269846&p=1
[Закрыть]. «Брат Авдейко уговаривал потерпеть, не мучить мамку. Сегодня Наташка замолчала и только тусклыми глазами смотрела на мать». Мать ушла «добывать хлеба» и не вернулась. Дети идут на Рязанский вокзал просить подаяния, но народ настолько обнищал, что никто не подает, они скитаются по морозным рязанским улицам, кутаясь в рванье и пытаясь согреть друг друга, и в конце голодная девочка замерзает насмерть в объятиях братика. В рассказе «Слепец-Мигай и поводырь Егорка-Балалайка» мальчик водит своего ослепшего от трахомы приятеля по вокзалам, просит подаяния или хлеба, поет за милостыню. Заночевать в вокзале они почитают за необыкновенное везение. «Заснули Мигай и Балалайка в вокзале. – Теперь нас не выгонят. Ты – слепой, я – поводырь твой. Куда инвалидов? Никакой дезинфекцией не выживешь…»[86]86
Кожевенников А. В. Мамка искать будет? С. 21.
[Закрыть]. Дети скитаются по окрестностям, их реальность безнадежна и беспросветна. Возникает вопрос, зачем это было рекомендовано к прочтению детям младшего и среднего возраста? В конце 1920-х гг., когда массово издавалась подобная литература, было важно указать на разницу в положении детей: десять лет советской власти – и вот уже вроде бы нет умирающих от голода детей. Возможно, и сейчас актуальным было бы переиздать подобную литературу: современные дети, возможно, иначе взглянули бы на мир.
Беспризорники
И в конце 1920-х гг., и позже в детской литературе трагедия первых лет советской власти – это трудности, которые советские люди преодолели все вместе, и основной урок, который дети должны были извлечь, – следовать за партией, – в этом заключалась педагогическая роль подобных произведений. Таким же, по сути, является диафильм «По пути великого почина» Э. Генкиной[87]87
Генкина Э. Б. По пути великого почина. URL: https://arch.rgdb.ru/xm-lui/handle/123456789/44666#page/13/mode/2up.
[Закрыть], в котором рассказывалось, как жили дети прежде – нищенствовали на улицах, – и как в дальнейшем стали строителями и работниками, как важно это строительство для всеобщего блага.
В поэме для детей «Беглянка» повествуется о девочке Машутке, которая осталась сиротой после смерти родителей от тифа, у нее только больной и немощный дедушка, бывший слесарь, живут они в подвале и голодают.
Машутка однажды покидает дом, знакомится с отрядом пионеров, которые говорят «Мы внуки Ильичевы, мы дети Октября!». Девочка уходит с ними в зеленый лагерь, где они рассказывают ей «правду» про богатых и бедных. Машутка вернулась к дедушке только осенью, дедушка ее простил за побег.
Беспризорник
Подобные произведения, во-первых, не приукрашивают реальность Гражданской войны, напротив, детские писатели передают и страшный голод, и «обжору-тиф», и объясняют, почему дети просто сбегали из дома: искать еду. Все эти ужасы – последствия буржуазного строя. Во-вторых, в детской литературе названо спасение, выход из положения – идти за пионерами, комсомольцами, детьми Октября, так как за ними будущее. В детской литературе, таким образом, память о голоде и тифе становится инструментом педагогического воспитания нового поколения, которое не должно забывать об ужасах буржуазного строя, чтобы построить новую жизнь.
Описание тифозного быта в литературе первой половины XX в. довольно распространено. В романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» жизнь героев в условиях сыпняка подробно описана: переживая страшные времена, все смазывают керосином щиколотки, запястья и шеи[89]89
Пастернак Б. Доктор Живаго. М., 2010. С. 162.
[Закрыть], запах керосина – тоже один из запахов революционной повседневности. Правда, керосин и масло в городах достать было довольно сложно. Сыпной тиф в скором времени настолько сливался с повседневностью, что, как бы между делом, герои Пастернака спрашивают друг друга, нет ли у них тифа или вшей. «Я чего боюсь, как бы Сашенька опять не уснул. Если бы не этот тиф железнодорожный… На тебе нет вшей?»[90]90
Пастернак Б. Доктор Живаго. М., 2010. С. 128.
[Закрыть]. Обратим внимание, насколько люди привыкли к возможности заражения, что это казалось им почти естественным – заразиться тифом. Сам Юрий Живаго заболевает внезапно. Начинается головная боль, далее следует потеря сознания: «Вдруг доктор заметил, что Мещанская немного перестает быть Мещанской, что его шатает и ноги не держат его. Он понял, что он готов, дело дрянь, и это – тиф. Возчик подобрал упавшего. Доктор не помнил, как его довезли до дому, кое-как примостивши на дровах. У него был бред две недели с перерывами»[91]91
Там же. С. 156.
[Закрыть].
Едва ли современный человек может осознать тот уровень завшивленности, с которым пришлось столкнуться людям. Унизительное ощущение собственной беспомощности, приносимое омерзительными насекомыми, сопровождало разгул эпидемий, и, что удивительно, люди привыкали к насекомым. Разве можно к такому привыкнуть? Оказывается, можно. «Не было никакой возможности с ними [вшами] бороться. Некому было заботиться о том, чтобы у нас имелось чистое белье. Я лично не сменял белья весь январь, февраль месяцы, да и все так же. Вши развелись в таком количестве, что нужно было их сгребать горстью с себя и отбрасывать в сторону. Истребляй сколько угодно – сейчас же появятся новые в еще большем количестве. Тело расчесывали до крови. Больные от постоянных укусов не имели ни покоя, ни сна – совсем измучились. Только разве в бреду забывались эти паразиты»[92]92
Тарасов Г. Воспоминания рядового добровольца Северо-Западной армии. URL: http://www.dk1868.ru/vist_zab_arm/stend11_1.pdf
[Закрыть], – вспоминал Л. Тарасов.
Говоря о трансформации городской среды в эпоху эпидемии, мы умышленно опустим в этой теме очевидное: то, что также разрушало «мир» города: голод, холод, уплотнение, разрушение зданий и закрытие храмов. Что и говорить, революционный быт был суров. Страх смерти в эпоху тифа можно сравнить со страхом бомбежек во время Великой Отечественной войны, вероятно даже, что во втором случае он был больше. Люди также вынуждены были жить в катастрофе, в ситуации голода, холода, где смерть всегда шла рядом. Но после войны русские люди нашли в себе силы восстановить города, и здесь мы видим настоящие подвиги не просто людей, но истинных титанов.
А вот после сыпного тифа в городах нечто очень важное умерло навсегда.
Глава 6
Как это было: сценарий катастрофы
6.1. Первые вспышки болезни
В 1909 г. великий врач, эпидемиолог и микробиолог Николай Федорович Гамалея в Петербурге провел собрание коллег-врачей и ученых, посвященное вспышкам сыпного тифа и других заразных заболеваниях в ночлежных домах. Гамалея оценивал состояние здравоохранения последних лет царской власти как «печальное», он создал «общество ночлежных врачей» в Петербурге – полуофициальную организацию, задачей которой было контролировать распространение заразы в ночлежках[93]93
Киселева О., Харламов Е. Российская школа бескорыстия.
[Закрыть]. Сыпной тиф, как было видно из небольшого исторического обзора об «огневой» болезни, не был редкостью, но к началу XX в. его скорее можно считать распространенным в маргинальных местах: в ночлежных домах, неблагополучных окраинах, трущобах и т. п.
И конечно, сыпной тиф в начале XX в. – болезнь солдатская.
Сыпной тиф появился в армии очень скоро после начала военных действий Первой мировой. Русские врачи это предвидели. Проблемы, которые им предстояло решить, были связаны с тем, как организовать транспортировку раненых и пленных в Россию, не допустив распространения тифа в городах.
Именно поэтому зимой 1914–1915 гг. бактериологи и представители врачебно-санитарных организаций по борьбе с заразными болезнями собрали совещание, на нем обсуждалось следующее.
Участие земств и городов в борьбе с заразными болезнями.
Организация госпитального лечения заразных больных.
Транспортировка заразных больных, изоляция и дезинфекция в поездах и распределительных пунктах.
Насекомые как передатчики заразы, дезинсекция.
Прививки.
Регистрация заразных больных[94]94
Труды Совещания бактериологов и представителей врачебно-санитарных организаций по борьбе с заразными болезнями в связи с военным временем. Москва 28–30 декабря 1914. Москва, 1915. С. 9–10.
[Закрыть].
Результаты совещания были одобрены Пироговским обществом врачей, резолюции совещания отпечатаны и разосланы по губерниям. Обратим внимание, что это первое подобного размаха врачебное совещание, посвященное исключительно сыпному тифу.
И вот здесь важно следующее: доктора все знали. Они предвидели эпидемию. Они отлично осознавали, что поезда – ахиллесова пята в системе контроля заболеваемости. Документы и доклады совещания явно свидетельствуют о том, что врачи, во-первых, прекрасно понимали, что поезда с фронта – это опасность для всех городов, во-вторых, видели, что тыл совершенно не приспособлен для принятия эпидемических больных. Дошло до того, что уже зимой 1915 г. (война еще только началась!) они обсуждают возможность использовать школьные помещения по всей России для размещения раненых и больных, так как больше коек нет, и даже зданий, которые были недавно построены для этих целей, недостаточно. Если раненым бойцам люди готовы были помогать, то к заразным больным (которых было не меньше, чем раненых) отношение было сдержанное: размещать эпидемических больных у себя в городе никто не стремился.
Врачи даже знали уже в 1915 г., какие города наиболее уязвимы перед эпидемией: очевидно, что это города, через которые шли эшелоны с фронта: Саратов, Астрахань, Царицын, Москва. Доктора бьют тревогу, говоря о неизбежности катастрофы. Важным дефектом подготовленности к эпидемии было отсутствие системы своевременного осведомления о движении эпидемии. Доктор Д. Н. Жбанков[95]95
Доктор Дмитрий Николаевич Жбанков, родом из Нижнего Новгорода, был к тому времени одним из патриархов земской медицины: на момент совещания ему 62 года, он прекрасно представлял, как работает медицинская система.
[Закрыть] говорил в докладе, что ни размещение больных, ни изоляция заразных больных в городах недостаточна. Здоровых больных от эпидемических также невозможно изолировать. Лаборатории для изучения заразы только начинают создаваться, дезинфекция «поставлена более или менее удовлетворительно», но эпидемические врачи «показаны только в Царицыне»[96]96
Труды Совещания бактериологов и представителей врачебно-санитарных организаций по борьбе с заразными болезнями в связи с военным временем. Москва 28–30 декабря 1914. Москва, 1915. С. 12–13.
[Закрыть]. Города не готовы к эпидемии, а катастрофа уже грядет. Д. Н. Жбанков делает вывод о том, что для предотвращения эпидемии необходимо активизировать работу: построить новые помещения, привлечь к работе все слои населения.
Доктор Н. П. Малыгин из Калуги рассказывал о том, насколько город был готов встретить эпидемию: в городе две дезинфекционные камеры, а на станции Сухиничи – где сходятся две ветки железной дороги – открыты питательные пункты, и ей уделено особое внимание. В Калуге на тот момент была единственная губернская земская больница, и для того чтобы разместить заразных больных, пришлось закрыть венерическое отделение (что тоже было опасно). Койки в больнице уже закончились. В уездных городах работы не проводилось. Военнопленные пребывали в ужасных условиях. Готовность к эпидемии в целом была очень слабая, а потому эпидемия сыпного тифа виделась врачу неминуемой катастрофой.
Нижегородский доктор А. И. Пирожников говорил о том, что в Нижнем Новгороде общее количество коек для раненых и больных было оборудовано на 9 000 человек, есть лазареты и госпитали. Там было и несколько дезинфекционных камер, в том числе новинка – японская дезинфекционная камера. Петроградский врач Н.П. Васильевский настаивал на необходимости усиления согласованности противоэпидемических мер, так как изолировать города от военной заразы врачи не смогут.
Московский доктор В. А. Левицкий говорил о сравнительно благоприятных условиях для борьбы с эпидемиями в Московской губернии[97]97
Доктор В.А. Левицкий – выдающийся русский и советский гигиенист, после революции он сделал карьеру, изучая гигиену, заразные заболевания, работал вместе с Н.А. Семашко, редактировал медицинские журналы.
[Закрыть]. В Московской губернии, согласно его докладу, было готово 683 госпиталя с 23 000 коек[98]98
Труды Совещания бактериологов… С. 30.
[Закрыть]. Киевские и кишеневские врачи также признавали опасность для городов, расположенных вблизи театра военных действий. Врачи обсудили множество вопросов: необходимость интеграции всех городских и земских структур, вопросы дезинфекции и дезинсекции и многое другое.
Итак, ко время совещания о надвигающейся эпидемии врачи говорили о недостатках системы, но, предвидя катастрофу, паники вроде бы не испытывали. Самым тревожным был доклад ярославского доктора В. И. Ивановского. Врач отметил то обстоятельство, что Ярославль очень уязвим в эпидемическом отношении, главным образом из-за Волги, так как Рыбинский караван привлекает ежегодно тысячи рабочих. Губернию пронизывали пути Петроградской и Московской железных дорог. Коек невероятно мало, врачебно-продовольственных пунктов нет вообще. В городах, даже в Ярославле и Рыбинске, нет санитарных организаций. Рациональной ассенизации нет, говорит врач. Ярославский военный лазарет может вместить до 800 больных.
Чуть позже, когда очень многие доктора уже высказались, доктор В. И. Ивановский снова взял слово. «Товарищ Сысин указал, что московские распределительные пункты, – по крайней мере некоторые, – уже обеспечены хорошей дезинфекцией и хорошей дезинсекцией, и остальные будут обеспечены в самом скором времени, но вот я слышал от доктора Шацкого, что 21 декабря в Ростов Ярославский пришли раненые и больные воины со вшами, и пришли они от Пресненского распределительного пункта, якобы уже обеспеченного дезинфекцией и дезинсекцией»[99]99
Труды Совещания бактериологов… С. 89.
[Закрыть]. Доктор В. И. Ивановский впервые, смело выступив на собрании перед коллегами, всерьез усомнился в том, что врачи контролируют начало эпидемии, даже если речь идет о Москве.
«Откуда эти вши? Быть может, в вагонах за 8-10-часовой путь они наползли, тогда надо обратить внимание, дабы дезинфекция вагонов непременно делалась так тщательно, как тут было говорено об этом»[100]100
Там же.
[Закрыть]. В. И. Ивановский выражает сомнения в дезинфекции, где проход от чистой до грязной одежды преграждает тонкая, «как фиговый листик», дверка. Не только в Ярославле, но и во многих других местах, куда ведется эвакуация, нет должной заботы и дезинфекции. Ивановский говорит, что врачи в Ярославском военном госпитале видят каждое утро такую картину: «больные снимают рубахи и щелкают вшей»… Ивановский не получает четкого ответа, доклады не прекращаются, и все вроде бы под контролем….
Что из всего этого следует? Были ли врачи встревожены? Безусловно. Представляли ли они масштабы эпидемии? Наверное, все же не до конца. И уж точно не были готовы к ее размаху в дальнейшем.
Давайте посмотрим на проблему с другого угла. Обратимся к мемуарам Эдвина Двингера. Известный немецкий писатель, воевавший в Первую мировую войну на Восточном фронте, попал в плен в Восточную Сибирь, а затем воевал на стороне А. В. Колчака[101]101
Мать Э. Двингера была русской, отец – немцем, поэтому Двингер был двуязычным, в плену переводил многие переговоры. Антибольшевик, он после прихода Гитлера к власти вступил в СС, в НСДАП, снова отправился на Восточный фронт воевать с русскими, однако из-за несогласия с немецким руководством вернулся в Германию. После войны публиковался и добился популярности в ФРГ.
[Закрыть]. Его «Сибирские дневники» через много лет стали основой для нескольких довольно популярных литературных произведений. При всей специфичности взглядов совсем юного немца на войну и содержание в плену в мемуарной литературе редко можно видеть такую правдивость, совершенно лишенную всякого стремления к героизации себя или своей страны. Двингер рассказывает о том, как оказался в Сибири в лагере для военнопленных. Если в Москве лазареты для пленных были неплохими (сестры-феи, фиалки в консервной банке), то в Сибири лагерь для немецких пленных – ад как он есть. У нескольких немецких докторов (в лагере на 24000 человек) нет ничего. Пленные и врачи неоднократно просили об элементарных удобствах: вырыть яму для естественных нужд, дать воды помыться, дать хотя бы лопаты, чтобы похоронить умерших. Ни одна просьба не была выполнена.
Когда в лагере начинается сыпной тиф, доктор-австриец в ужасе. Он сразу понимает, что скоро разразится катастрофа: «У нас нет ничего, никаких медикаментов. Что мы можем поделать голыми руками? В лагере нет даже лазаретного барака. При этом нас здесь 24 тысячи человек. Нет ни одеял, ни перевязочных материалов, ни белья, ни мыла, ни воды, ни дров. Разразится ужасная катастрофа, если мы от коменданта ничего не добьемся». Они действительно ничего не добились: у заключенных не было ни воды – за 7 месяцев им не удалось помыться, ни нормальной еды – только голодный суп. Все они пережили ранения, и потому были ослаблены.
Тиф постепенно приходит в летний барак, где содержали Двингера. Постепенно им заболевает все больше народу. Тифозные уже не встают, чтобы справить нужду. Песчаный пол начинает размокать от мочи, под нарами скапливаются кучи кала. Каждый день в декабре от сыпного тифа умирает по 60 человек, в январе – по сотне в день. «Вчера в нашем бараке умерло так много народу, как две недели назад еще не умирало во всем лагере. Все у нас быстро катится под гору». Несчастные уже почти не открывают дверей, чтобы выбрасывать мертвецов. Однажды один из них был вынужден взять на себя поручение освободить ворота, но из-за груды трупов они не поддавались.
В бараках стоит невыносимый холод. На каждых нарах лежит кто-нибудь с температурой. За водой казаки вынуждены гонять людей нагайками. На улице, слева и справа от дверей, начинают нарастать кучи фекалий. Некоторые даже не выходят наружу для отправления нужды. «Мы не мылись уже пять недель. Упорная борьба с насекомыми постепенно становится бессмысленной. Иногда кажется, будто вши полчищами вылезают прямо из земли. Вдобавок лица наши распухли от укусов клопов», – пишет Двингер.
Двингер подробно передает разговор доктора с комендантом. Доктор не требует ни лекарств, ни дополнительный персонал, он осмеливается лишь попросить воды, чтобы смачивать губы лежащим в бреду, дров для печей, так как пленные были с пневмонией и обморожениями. Результат разговора: не дали ничего и никому. Ни воды, ни дров. Пленные немцы были просто обречены. «Я не волшебник!» – произносит комендант раз за разом, когда слышит просьбы о чем бы то ни было. Когда доктор просит хотя бы барак для умерших или инструменты, чтобы выкопать могилы, – получает тот же ответ: «Я не волшебник».
Юный Двингер пишет о своем отчаянии, о том, что не надеется остаться в живых и вернуться на родину. В своих мемуарах он заявляет, что считает подобное отношение к людям преступлением против человечества, преступлением против Бога и всего святого, что только можно представить. «У меня больше нет надежды выбраться отсюда, – пишет он. – Об этом я написал этот отрывок. И добавляю: J’accuse – я обвиняю! Но обвиняю не за себя, нет, даже не за своих 14 тысяч товарищей, которые на моих глазах околевают в этих ямах, – я обвиняю, чтобы предать позору тех, кто предал человеческое, то человеческое, что от Бога, как говорят священники! Опозорили не нас, для этого наши страдания были недостаточно слабыми, – они осквернили выше нас: Бога!». Через некоторое время и сам Двингер – которому тогда 18 лет – заболевает сыпным тифом, его выхаживают товарищи, он выздоравливает. Позже их в теплушках переправляют в Поволжье – в Самаре они впервые смогли помыться, хотя и далее предстояли испытания.
Безусловно, подобный взгляд «изнутри» – как военнопленные чувствовали себя там, в сыпнотифозных бараках, вроде бы оказывается несколько вне контекста нашего исследования. Двингер рассказывает о начале 1917 г., когда большевики еще не находятся у власти, к тому же плен есть плен, а война есть война. Русские военнопленные тоже страдали и болели. Однако обратим внимание на следующий момент: врачи предсказывали эпидемию, они были к ней готовы, в 1917 г. мы видим, как пленных немцев бросили умирать. Только вот сыпной тиф не смотрит, кто немец, кто русский. Комендант того лагеря смерти – в мемуарах Двингер называет его Мышонок – тоже заразился тифом. И еще Бог знает сколько людей, вступивших в контакт с пленными, когда их поезд двигался через всю Россию. Не лечить от сыпняка военнопленных означало не тушить пожар в доме и просто смотреть, как этаж за этажом – город за городом – здание – или страна – «загорится» сыпным тифом.
Более того, как известно, в первые годы советской власти в городах создаются лагеря-тюрьмы для белогвардейцев и противников режима. Можно себе представить, что когда в городе свирепствует эпидемия сыпного тифа, едва ли в таком лагере-тюрьме можно ожидать медицинский уход. Именно такие места становились очагами эпидемии в городе; сыпной тиф сложно удержать в замкнутом пространстве, так как это – стихия, и потому города все более погружаются во тьму. Сыпняк свирепствует в Ярославском Казанском монастыре, превращенном в тюрьму, где в бывших кельях содержится около 600 человек[102]102
Миронова Н. А. Ярославль в кольце эпидемий. Ярославль, 2012.
[Закрыть]. Николай Беглецов так описывал тюрьму на Таганке зимой 1918–1919 гг.: «Неизменный бич большевистской России – сыпной тиф, кстати сказать, кроме того называющийся в медицинских учебниках – голодным или тюремным, – одержал свои первые победы в Таганке. Это было что-то поистине кошмарное. Достаточно сказать, что в течение зимы переболели, не говоря уже о заключенных, весь надзор почти без исключений. То и дело из одиночек за ноги вытаскивались трупы… Теперь смерть собирала свою жатву именем голода и мора[103]103
Беглецов Н. В дни «красного» террора // ЧЕ-КА. Материалы по деятельности Чрезвычайных комиссий. Издание ЦБ ПС-Р. Берлин, 1922.
[Закрыть].
Замечательный историк общественной мысли XIX в., публицист и писатель Р. В. Иванов-Разумник[104]104
Иванов-Разумник Р. Тюрьмы и ссылки. Нью-Йорк, 1953. URL: http:// az.lib.ru/i/iwanowrazumnik_r_w/text_01001.shtml.
[Закрыть], в мемуарах, рассказывая о своем пребывании в тюрьме на Лубянке, говорил о страхе заключенных заразиться сыпняком. Чекисты, арестовав Иванова-Разумника, привели его в грязный полуподвал, по двум стенам которого были настланы деревянные нары. Попав в помещение, писатель не понимает, почему один из арестованных сидит у окна на стуле, закутанный в длиннополую шубу, притом что в подвале холодно не было. Человек сидел так, практически не двигаясь, несколько дней и ночей.
Через несколько минут Иванов-Разумник узнает в этом заключенном последнего – легендарного – владельца московских прохоровских мануфактур, Ивана Прохорова: «это был человек лет тридцати, настоящий богатырь, косая сажень в плечах, русский красавец с окладистой русой бородкой. На вопрос, почему тот не спит на нарах, как другие, Иван Прохоров отвечает: “На нары не ложусь потому, что там вошь кипит; в шубе сижу потому, что вошь меха не любит”». И показывает писателю объявление, которое выглядит в данных обстоятельствах почти смешно. В объявлении говорилось, что сыпной тиф развивается, что для борьбы с ним необходимо соблюдать чистоту, не жалеть мыла, почаще менять белье… Объявление заканчивалось по обычному большевистскому трафарету: «Все как один на борьбу с вошью!». При этом, говорит Иванов-Разумник, в камере на полу под сапогами хрустели насекомые. Несчастный бывший фабрикант ждал перевода в Бутырскую тюрьму, думая, что там лучше…
А в Бутырской тюрьме – Бутырке[105]105
Надеждин. Год в Бутырской тюрьме // ЧЕ-КА. Материалы по деятель
ности Чрезвычайных комиссий. Издание ЦБ ПС-Р. Берлин, 1922.
[Закрыть] – было хуже во сто крат: арестованных отправляли в соседнюю «общетюремную» больницу. «Там же во всей обнаженности была грабиловка и морильня». Весь медицинский персонал больницы лежал в тифу. В больнице, рассчитанной на 400 человек, лежало 700 тифозных, а заботиться о них было просто некому. Больных лечить не было возможности: бараки не отапливались, водопровод не действовал, весь уход за больными лежал на уголовных, перенесших тифы, сортировать больных было некогда и некому. Каждый день подвозили из всех Московских мест заключения все новых и новых лихорадочных, находившихся уже в беспамятстве тифозных. Один из заключенных вспоминает: «Грязных, немытых, обовшивевших больных складывали, как дрова, – одного возле другого, зачастую прямо на грязный пол, так как ни матрацев, ни кроватей, ни белья не хватало, да и не было. О дезинфекции вещей нечего было и помышлять: не было ни дров, ни воды. Зачастую часами и сутками лежали трупы бок о бок с бредящими и выздоравливающими больными. Нечего и говорить, что поголовно все больные, с каким бы диагнозом ни поступали в больницу, переболевали сыпным и возвратным тифом. Смертность была огромная. Мертвецкая была битком набита закоченевшими, голыми трупами, которых неделями не хоронили: не хватало даже наскоро сколоченных гробов»[106]106
Надеждин. Год в Бутырской тюрьме.
[Закрыть].
Итак, тюрьмы, пересыльные пункты, лагеря для пленных – все это было очагами распространения сыпного тифа. Правда, в литературе существуют мнения о специфических путях возникновения эпидемии, например, исследователь В. Шамбаров считает, что первым очагом заражения сыпняком был Царицын. «Тиф. Его завезли из Турции и Персии солдаты Закавказского фронта. Первым очагом стал Северный Кавказ, 11-я армия. Через Царицын тиф потек в центральные губернии, через пленных проник к деникинцам»[107]107
Шамбаров В. Белогвардейщина. Параллельная история Гражданской войны. М.: Алгоритм, 2012.
[Закрыть]. Вероятно, как мы уже видели в предыдущих главах, это был не единственный путь проникновения сыпного тифа в центр России, но, разумеется, Царицын был крайне значимым городом.
Сыпняк в первые годы советской власти был чистой иллюстрацией заповеди «Относить к другим так же, как хочешь, чтобы относились к тебе». Он четко показал, насколько в реальности равны все люди: большевики и их лидеры, врачи, заключенные, военнопленные. Стоило отправить пленных немцев умирать в Сибирь или белогвардейцев замерзать на завшивленном полу в поруганном монастыре, и сыпняк бумерангом возвращался к тем, кто это допустил. Тот же закон действовал и против белых: в эпоху Временного правительства адмирала Колчака огромное количество сторонников советской власти было заключено в тюрьмы и концентрационные лагеря, которые впоследствии и стали одним из очагов распространения эпидемии тифа. Исследования историков Сибири показывают, что вспышка сыпного тифа почти во всех концентрационных лагерях и тюрьмах относится к осени 1918 – середине 1919 г. Лазареты были переполнены, отмечается большая смертность среди заболевших. Из тюрем и лагерей тиф перебрасывался на надзирателей, конвойные команды, на жителей городов. Согласно историку В. С. Познанскому, смерть заключенных в тюрьмах Временного правительства чаще всего наступала из-за заражения тифом[108]108
Познанский В. С. Социальные катаклизмы в Сибири – голод и эпидемии в 20-е – 30-е годы ХХ в. / отв. ред. М. П. Малышева. Новосибирск: СО РАН, 2007.
[Закрыть].
Именно так – какой-то зловещей карой палачам – кажется тиф при рассмотрении с дальней исторической перспективы. А палачами часто были, к сожалению, и белые, и красные.
Впрочем, причины эпидемии сыпного тифа несколько более неоднозначны. Рассмотрим их далее.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
