Текст книги "Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти"

Глава 4
Новая власть и старые врачи

Образ Владимира Ильича Ленина – борца с сыпняком можно считать классическим. Широко известны его слова, сказанные на VII Всероссийском съезде Советов, где вождь выделил три ключевые проблемы того времени: войну, голод, эпидемии. «И третий бич на нас еще надвигается – вошь, сыпной тиф, который косит наши войска. И здесь, товарищи, нельзя представить себе того ужаса, который происходит в местах, пораженных сыпным тифом, когда население обессилено, ослаблено, нет материальных средств, – всякая жизнь, всякая общественность исчезает. Тут мы говорим: Товарищи, все внимание этому вопросу. Или вши победят социализм, или социализм победит вшей!»[56]56
  Ленин В. И. Речь на VII Всероссийском съезде Советов 5/XII 1919 г.


[Закрыть]. Среди декретов, изданных в период разгула эпидемий, немало посвящено санитарному делу: о мероприятиях по борьбе с сыпным тифом (28 января 1919 г.), о мерах борьбы с эпидемиями (10 апреля 1919 г.), об обязательном оспопрививании (10 апреля 1919 г.), о снабжении бактериологических институтов и лабораторий необходимыми для их работы материалами и инвентарем (10 апреля 1919 г.), о санитарной охране жилищ (18 июня 1919 г.), об обеспечении Красной армии и гражданского населения мылом (30 декабря 1919 г.), о санитарно-пропускных пунктах на вокзалах г. Москвы (13 мая 1920 г.), об обеспечении населения Республики банями (30 сентября 1920 г.) и т. д. Однако о реальных изменениях, проходивших в области медицины в первые годы советской власти в России, свидетельствуют отнюдь не декреты, весьма своеобразно трактуемые и претворяемые в жизнь на местах, а реальные действия врачей, отраженные в архивных источниках и воспоминаниях современников, к которым мы обратимся далее в нашей работе.

Прежде, однако, необходимо сказать о том, что проблема борьбы В. И. Ленина и его соратников с эпидемией не столь однозначна. Очень многие врачи даже в ситуации катастрофы считались классовыми врагами. Подписывая 11 июля 1918 г. декрет о создании Наркомата здравоохранения (Наркомздрава), Ленин пытался создать новую структуру помощи населению. Именно Наркомздраву должны были подчиняться все медико-санитарные отделы и более того – весь медперсонал страны. Главой Наркомздрава был назначен Николай Александрович Семашко, фигура которого в дальнейшем тоже была чрезвычайно идеализирована и даже героизирована: в честь него названы десятки больниц во многих городах России, его работы выходили огромным тиражом. Однако в первые годы пребывания на посту было не все так просто. Н. А. Семашко был предан Владимиру Ильичу и даже после его смерти оставался хранителем его тайн: он был одним из тех, кто подписал документ о вскрытии вождя в 1924 г., сохранив тайну его болезни и последних дней.

Новой власти необходимо было создать новую систему медицины, с жесткой вертикалью, контролируемую и лишенную классовых противоречий, но первой проблемой стало то, что медицинская интеллигенция была неотъемлемой частью мира «старого». Врача-интеллигента должен был вытеснить фельдшер-практик, преданный слуга пролетариата. Можно согласиться с исследователем В. Тополянским[57]57
  Тополянский В. Конец Пироговского общества // Индекс/Досье на цензуру. 2009. № 30.


[Закрыть], который считает ключевым поворотным моментом в отношении Ленина к врачам «старой» системы разгром Пироговского общества. Пироговское общество, созданное в 1881 г., было важнейшим добровольным негосударственным объединением крупнейших медицинских специалистов Российской империи. На съездах общества обсуждались важные вопросы, в том числе гигиены и эпидемиологии, иногда – политические и социальные проблемы, главным образом в их отношении к медицине. Будучи в целом аполитичны, врачи не могли равнодушно отнестись к событиям 1917 г. и яростно критиковали Временное правительство, а в дальнейшем неоднократно высказывали негативное отношение к большевикам.

Николай Александрович Семашко

«Антиморальный, антидемократический и антигражданский характер деятельности современных захватчиков власти представляет столь громадное зло, а несчастье, в которое им повергается наша страна, настолько колоссально велико, что все нравственно здоровое во врачебной семье должно найти в себе решимость и по долгу гражданской совести обязано резко и определенно отмежеваться от врачей, действующих в лагере насильников». Выражая твердую уверенность в том, что переживаемые события глубоко волнуют врачебные круги, правление общества обращалось ко всем врачебным и врачебно-санитарным, общественным и ведомственным организациям, ко всем медицинским факультетам университетов, к медицинским обществам, союзным врачебным объединениям с предложением «поставить в экстренном порядке на обсуждение вопрос о настоящем положении страны в связи с последними событиями и об участии в них врачей»[58]58
  Медицинское обозрение. 1917. Т. 88. № 17–21. С. 728–729.


[Закрыть].

Ленин не намерен был это терпеть. Еще в 1918–1919 гг., когда эпидемии только начинались, выбирать лояльных новой власти врачей не было возможности. Уже с 1919 г. мы четко видим, как усиливается давление на технических специалистов в целом и на врачей в частности. Но для Ленина большинство врачей оставались классовыми врагами, особенно бывшие члены Пироговского общества, которое было запрещено и фактически разогнано за отказ сотрудничать с властью в 1918 г. 7 апреля 1919 г. Ленин издал постановление: «Поручить Особому отделу Всероссийской чрезвычайной комиссии произвести переосвидетельствование для определения пригодности к военной службе всех медицинских врачей, лекарских помощников, зубных врачей и фармацевтов, находящихся ныне на службе в других ведомствах либо не состоящих на службе вообще, проживающих постоянно или временно в городе Москве и окрестностях. <…> Поручить Народному комиссариату здравоохранения передать тов [арищу] Михаилу Кедрову все имеющиеся в комиссариате здравоохранения сведения о лицах перечисленных выше категорий»[59]59
  Медицинское обозрение. 1917. Т. 88. № 17–21. С. 728–729.


[Закрыть]. Позже, 3 мая того же 1919 г., Ленин передал право безапелляционного переосвидетельствования врачей в Москве тройке, составленной из одного чекиста Особого отдела, одного представителя Мобилизационного управления Всероссийского Главного штаба и одного сотрудника Наркомздрава. С той же целью максимального использования «специалистов санитарного дела» 12 мая 1919 г. Ленин предоставил Особому отделу ВЧК право на безоговорочное освидетельствование всех студентов пятых курсов медицинских факультетов, а через неделю (19 мая) распространил это право на весь медицинский (в том числе женский) персонал страны[60]60
  Тополянский В.Д. Конец Пироговского общества. URL: http://istprof. ru/2382.html#_ftn30


[Закрыть].

Эмиграция для многих докторов была бы логичным решением проблемы: классическое образование, по сути, великая школа русской медицины, уровень квалификации делали их востребованными везде. Чтобы остановить массовое бегство врачей, Н. А. Семашко в октябре 1918 г. издал постановление. Он запретил медицинским учреждениям выдавать врачам разрешения на выезд за рубеж, а также предложил всем военнообязанным врачам и фельдшерам немедленно явиться на призывные пункты. От мобилизации освобождались только университетские профессора и приват-доценты, читавшие обязательные курсы лекций. Сведения о лицах, не исполнивших его приказы, нарком обещал передать чекистам[61]61
  Известия Наркомздрава. 1918. № 9-10. С. 5; Там же. № 11. С. 3.


[Закрыть]. Позже, 7 апреля 1919 г., В. И. Ленин усилил контроль за медицинскими работниками: необходимо было не только максимально привлекать их на сторону советской власти, но и тщательно следить за настроениями специалистов. Ленину, как уже было сказано, помогал М. Кедров, известный своей бескомпромиссностью, а также чекист Я. С. Агранов.

Я. С. Агранов, ставший в 1922 г. начальником Особого бюро ГПУ, мониторил съезды врачей, составляя докладные записки в Президиум ГПУ В них он заявлял о стремлении врачей «эмансипироваться от советской власти и рабочего профобъединения», об их намерении сформировать организацию, противостоящую советской власти. Агранов обращал внимание на то, что основные споры на съездах и собраниях врачей велись вокруг политических вопросов («физиономия съезда не деловая, а политическая»[62]62
  Там же. С. 79.


[Закрыть]). Действительно, врачи открыто заявляли о том, что профессиональному строительству препятствует большевистский режим. На съезде петроградский профессор Л. М. Горвиц-Власова (которая в дальнейшем была выслана в голодающую Оренбургскую губернию) заявила, что «будучи слугами народа, врачи не могут быть и не будут его прислужниками тогда, когда на смену угнетения пролетариата колесо истории выдвинуло официальную диктатуру»[63]63
  Известия Наркомздрава. 1918. № 9-10. С. 5; Там же. № 11. С. 79.


[Закрыть]. При заключении договорных условий с ВЦСПС о правах врачебной секции врачи добились некоторого послабления при взаимодействии с местными отделами и учреждениями, которые несколько ограничивали контроль партийных органов, что вызвало тревогу Агранова[64]64
  Там же.


[Закрыть]. Последний резко негативно относился к идеям создания «свободно избираемых, строящихся из низов самодеятельных организаций населения»[65]65
  Там же.


[Закрыть]. Он обращал внимание, что в дальнейшем деятельность медицинских работников приведет к политическим осложнениям для советской власти[66]66
  Там же. С. 78.


[Закрыть], т. к. основное их стремление – построить демократическую модель медицинской системы и оградить ее от влияния партии.

Я. Агранов предлагал провести следующие мероприятия: ликвидировать Общество русских врачей им. Пирогова как нелегальное, закрыть журнал этого общества как орган врачебно-политической оппозиции, ликвидировать комиссию Помгола при обществе и его отделения на местах, а также арестовать деятелей «контрреволюционного» съезда врачей. Именно Агранов предложил высылать особенно «активных» врачей в голодающие губернии. Кроме этого, он советовал ввести в секцию врачей «хотя бы в качестве технического сотрудника» ответственного коммуниста (т. е. доносчика). Все эти предложения были рассмотрены и поддержаны Н. Семашко[67]67
  Там же.


[Закрыть]. Таким образом, на наш взгляд, важнейшим фактором, повлиявшим на весьма агрессивную позицию большевиков по отношению к медицинским работникам, было стремление врачей к организованности, к тесному сотрудничеству на основе общего опыта и достижений. Большевики боялись формированию оппозиции вокруг медицинских структур и авторитетных профессоров унив ерситетов.

Н. Семашко неоднократно обращал внимание В. Ленина, что «интеллигенция плохо помогает в борьбе с голодом»[68]68
  Семашко Н. Интеллигенция и голод // Правда. 1922. 26 января.


[Закрыть], особенно медперсонал. Наибольшую тревогу Семашко вызывало их стремление объединиться и восстановить прежнюю систему организации медицины, о чем свидетельствует его письмо В. И. Ленину[69]69
  Письмо наркома здравоохранения РСФСР В. И. Ленину и членам Политбюро ЦК РКП(б) 21 мая 1922 г. // Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923. М.: Русский путь, 2005. С. 74.


[Закрыть]. В нем Семашко делится своими мыслями после очередного съезда врачей. Так, он находит опасным несколько сформированных течений, а именно, стремление врачей заменить «советскую медицину» страховой и земской, и желание врачей сформировать некие собственные «самодеятельные» организации. Семашко пугало также желание врачей «стать вне общепрофессионального рабочего движения» и «стремление самоорганизоваться на основе печатного органа». Журнал «Общественный врач», по мнению Н. Семашко, грозил «выродиться в орган противосоветской пропаганды». В этом письме-кляузе нарком здравоохранения не делал никакой попытки объяснить требования врачей. Более всего беспокоила Н. Семашко возможность врачей объединиться и тем самым оказать поддержку небольшевистским партиям. Н. Семашко также поименно называл некоторую опасную «верхушку» врачей, выступавших на съезде.

Подобного рода борьба в первые годы советской власти, когда использовались разные методы как кнута, так и пряника (в основном, правда, кнута), была бы вполне понятна и объяснима, если бы не одно обстоятельство – эпоха эпидемии. Опасность и тотальность эпидемии, как видно из приведенной выше цитаты Ленина, была вполне ясна большевикам. Зимой 1922 г., когда Н.А. Семашко и Я. Агранов готовили списки «неблагонадежных» специалистов, в Самаре, например, каждый день хоронили больше сотни умерших от тифа и голода. В июне – августе 1922 г. шли аресты врачей. Опубликованные документы ВЧК-ГПУ-ОГПУ дают представление о 46 специалистах. Троих вынудили покинуть страну (так называемый Философский пароход), 22 человека отправились «по этапу» принудительно работать на отдаленных территориях страны, 21 врачу позволили работать и заниматься медицинской деятельностью. Многие медицинские сотрудники, даже те, кто сразу пошел за советской властью и героически трудился в борьбе с сыпняком, с этих самых пор находились «под колпаком» и в дальнейшем были репрессированы, судьбы многих сложились трагически. Даже Лев Александрович Зильбер, который работал во время эпидемии сыпного тифа в тяжелейших условиях на Нижней Волге, впоследствии провел несколько лет в сталинских лагерях в Печоре. Многим специалистам «грехи» припомнили и во время печально известного «дела врачей».

Резюмируя сказанное выше, подчеркнем следующее. Большевики столкнулись с выбором: дать врачам полную свободу, все ресурсы, которые можно, только бы остановить эпидемию. Врачи – как мы увидим в дальнейшем, знали о вакцинации, о мерах борьбы с тифом и другими болезнями, среди них были великие эпидемиологи и бактериологи, и нужно было только услышать их и сделать, как они велели. Борьба с эпидемиями была бы невозможна без врачей, героизм которых, их работа в тяжелейших условиях разрухи – главные факторы победы над сыпняком. Врачи постоянно подвергались опасности заражения. Многие из них умерли, заразившись сыпным тифом. Врачам надо было предоставить диктаторские полномочия… Но при этом был риск угрозы для власти. Поэтому первый вариант не подходил. Второй вариант – усилить диктатуру власти, подчинить или устранить несогласных, и будь что будет. Власть – это самое важное для В. И. Ленина. Все остальное, даже эпидемия, уносившая жизнь миллионов, было вторично.

В отношении В. Ленина к проблеме сыпного тифа был еще один момент. И хотя описываемый далее сюжет несколько выпадает из контекста сугубо политического, нам он представляется очень важным.

Владимир Ильич, будучи прекрасным аналитиком и теоретиком, в первые годы пребывания у власти боялся на только протестов и саботажа – для этого у него были свои «специалисты»: преданные, бескомпромиссные, жесткие. Ленин опасался обличения. Того, что кто-нибудь покажет и докажет, что в первые советские годы люди даже при желании не могли бы возразить «народным» вождям: если вы или ваши близкие не могут стоять на ногах от голода или болезни, то и пойти протестовать невозможно.

И первым, кто сказал об этом, фактически обличив власть большевиков, был Питирим Александрович Сорокин, написавший труд «Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь». Бывший активист партии кадетов, помощник А. Керенского, приват-доцент Петербургского университета, П. Сорокин случайно избежал казни[70]70
  П. Сорокин сдался большевикам, в ожидании расстрела он сидел в камере, где по счастливой случайности комиссар оказался его бывшим студентом. Опознав бывшего профессора, комиссар договорился об отмене казни и переводе Сорокина в Бутырскую тюрьму в Москве.


[Закрыть]. Сорокин, безусловно, был интересен для Ленина как оппонент. После беседы с П. Сорокиным в Бутырской тюрьме Ленин написал свою статью – «Ценные признания Питирима Сорокина»[71]71
  Ленин В. Ценные признания Питирима Сорокина. URL: http://libelli. ru/works/37-11.htm.


[Закрыть], где в свою очередь «разоблачал» «мелко-буржуазные» взгляды ученого (после этой беседы Ленин решил сохранить жизнь будущему профессору Гарварда, но билет на Философский пароход ему был «забронирован»). В указанной работе П. Сорокина речь идет о голоде, а не о сыпном тифе. Но их значение как факторов социальной депрессии практически тождественно.

Что же такого было написано в книге П. Сорокина про голод, что вызывало возмущение большевиков[72]72
  После изгнания П.А. Сорокина из страны в сентябре 1922 г. распоряжением о конфискации книга была изъята и уничтожена. В России оставались лишь 280 страниц набора текста. Корректурные оттиски всей книги П. А. Сорокин сохранил и вывез в США. Спустя много лет они были переданы сыном Сорокина в Россию. Только в 2003 г. В. В. Сапову и В. С. Сычевой удалось восстановить книгу в полном объеме и издать ее.


[Закрыть]? Голод, как впервые с научной точки зрения доказал П. Сорокин, является важнейшим фактором или детерминатором социальной жизни. «Голодание деформирует и течение душевных процессов, и содержание сознания (идеи, представления, убеждения, теории, etc), и всю интеллектуально-познавательную сферу психики», – пишет ученый. Голодные люди не только не могли быть опорой революции, но вся система советской власти – это, по сути, «пышные и высокие речевые рефлексы», – идеология, которая перераспределяет и тем самым изменяет экономико-продовольственную организацию общества[73]73
  Василенко В. В. «…Я видел голод и знаю теперь, что это значит»: П. А. Сорокин о голоде 1921 г. URL: https://cyberleninka.ru/


[Закрыть].

Следуя логике великого социолога, можно смело заявить, что эпидемия того размаха, как была в России в первые годы советской власти, – также детерминатор огромного количества социальных процессов. Заболевание тифом – это биологическое воздействие на человека, в дальнейшем изменяющее его социальное поведение. Сыпняк, как и голод, негативно влияет на организм человека: повреждается мозг (возникает сыпнотифозный бред), по ударом – нервная, пищеварительная, кровеносная системы. Человек не только ощущает колоссальную усталость, не способен работать и выполнять простейшие действия, чувства обесцвечиваются и возникает ощущение безжизненности, мрачное, угнетенное состояние. Россия в сыпняке – это подавленная страна. Как это все не вяжется с тем образом, через который часто воспринимают первые годы советской власти: всеобщий энтузиазм и энергичная работа всех вокруг, люди, в работе готовые свернуть горы… В реальности то, что показывают документы – архивные документы и воспоминания современников – это мрачная угнетенность и лишенное красок голодное существование людей с затуманенным от сыпнотифозного бреда сознанием. Это была скорее не жизнь, а безжизненность и пустота бытия. В эпоху эпидемии политическая борьба, будто остывшая еда, теряла всякий вкус.

Глава 5
Город заболел: сыпной тиф и городская среда

История сыпного тифа в России – это история трагедий, индивидуальных и массовых. Это и жизненные драмы простых русских людей – обывателей, и катастрофа целых городов, губерний и всей страны в целом.

Но это еще и гибель городской среды русских городов.

Вопрос о том, как люди чувствовали себя, живя в катастрофе, и как они воспринимали сыпной тиф, очень важен и, на наш взгляд, в исторической науке недооценен. Сыпной тиф, как уже было сказано ранее, навсегда уничтожил «старые» города. Конечно, уничтожению «старого» мира способствовала новая власть, ее нововведения, прямые или косвенные запреты на все то, что когда-то было частью дореволюционных традиций царского времени. Нельзя скидывать со счетов и мощную антирелигиозную политику, направленную на утверждение новых культов, и важный социально-экономический компонент, когда многие горожане, причисленные к контрреволюции, вынуждены были бежать, оставляя городские дома. Но сыпной тиф в этом процессе – аккомпанемент всего, всей этой безумной песни, которая «исполнялась» в городах.

В литературе 1950-1970-х гг. есть направление, которое называется «деревенская проза». Писатели-«деревенщики» показали уникальность исчезающего мира русской деревни. На самом деле, в эпоху сыпного тифа и в 1920-х гг. мы видим похожий лейтмотив в литературе: были созданы проза и стихи о том, как умирает мир «старого города». Литература Гражданской войны, прошедшая через прокрустово ложе советской цензуры, часто полна героических мотивов, темы борьбы и победы, как правило, – чрезмерно идеологизирована. Вместе с тем совершенно забыт целый литературный пласт о том, что реально чувствовали люди и как они видели процесс разрушения дорогой их сердцу городской среды.

В стране разруха. Свирепствует страшная болезнь – тиф. Люди голодают – нет хлеба

Анна Ахматова, например, писала, как изменился Петербург в 1920 г., как голод и сыпняк преобразил городскую среду. Город будто стал собственной тенью. В воспоминаниях поэтессы Петербург эпохи сыпняка – это город-призрак: с выцветшими афишами, которые напоминают о некогда прекрасных событиях прошлого – концертах и поэтических вечерах, с вывесками над исчезнувшими, некогда шикарными магазинами, где даже спустя годы чувствовался запах шоколада и роскоши. «Все старые петербургские вывески были еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака, зияющей пустоты, ничего не было. Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сырые дрова, опухшие до неузнаваемости люди. В Гостином дворе можно было собрать большой букет полевых цветов. Догнивали знаменитые петербургские торцы. Из подвальных окон “Крафта” еще пахло шоколадом. Все кладбища разгромлены. Город не просто изменился, а решительно превратился в свою противоположность»[74]74
  Ахматова А. Четки. Anno domini. Поэма без героя. М.,2005. С. 421.


[Закрыть]. Позже, в 1942 г., А. Ахматова, находясь в эвакуации, в Ташкенте, переболела тифом и вновь написала нем:

 
Где-то ночка молодая,
Звездная, морозная…
Ой, худая, ой, худая
Голова тифозная.
Про себя воображает,
На подушке мечется,
Знать не знает, знать не знает,
Что во всем ответчица,
Что за речкой, что за садом
Кляча с гробом тащится.
Меня под землю не надо б,
Я одна – рассказчица[75]75
  URL: https://archive.org/details/geroi_i_voobrazhaemye_portrety/ page/n13/mode/2up


[Закрыть].
 

Похожее описание города-призрака – белого Ростова-на-Дону – можно видеть у Владимира Ветлугина. Блестящий журналист, позже ставший автором произведения «Авантюры гражданской войны» (изданного в Париже в 1921 г.), Ветлугин стал свидетелем важных событий в истории России. Его описания родного города, где свирепствует сыпной тиф, – потрясающая иллюстрация эпохи сыпняка. В книге «Герои и воображаемые портреты»[76]76
  Там же.


[Закрыть] он со всей трагичностью и болью передает ощущения жизни в катастрофе, – в городе, где умирают все и всё. Ветлугин называет сыпняк «всероссийским палачом». В Ростове литератор заразился сыпным тифом, так что в дальнейшем мог описать свои переживания во всех деталях. Между прочим, не переживи он тиф – потери были бы не только в русском литературном мире. Именно Ветлугин-Рындзюн (позже он подписывался А. Ветлугин) написал сценарий к фильму «Ист сайд, Вест сайд»: эмигрировав в Америку после окончательного поражения Добровольческой армии, Ветлугин подружился с Л. Б. Майером, совладельцем киностудии «Metro-Goldwyn-Mayer» и писал чрезвычайно успешные сценарии к голливудским фильмам, иногда выступая и продюсером.

Ждут открытия магазина

«На каждом шагу Его дыхание, – пишет В. Ветлугин, вспоминая Ростов-на-Дону в эпоху эпидемии. – Он – Его Величество Сыпняк. В окнах магазинов, торговавших раньше фотографическими принадлежностями, выставлена камфора, аспирин и пр., с надписями: “Настоящее английское”, “Привезено из-за границы”, “Остатки стоков”». Ветлугин красочно повествует о том, как народ прямо-таки охотится за лекарствами, воспринимая самые простые средства как панацею, цепляясь за малейшую надежду на выздоровление или хотя бы возможность себя обезопасить. Люди, вынужденные стоять в очередях или толпе, боятся задеть друг друга даже невзначай: даже в мелочах все чувствуют опасность, уязвимость, вероятность заразиться, «поймать» вошь. Ветлугин со свойственной ему иронией называет это невиданным конкурсом вежливости, где сосед представляется соседу человеком зараженным, который лишь из злости ходит, вместо того чтобы слечь. «Коснешься – марсианин перескочит – и готово: две, три недели, и в твой дом явятся двадцать пять пенсне, двенадцать легких, три трубы»[77]77
  URL: https://archive.org/details/geroi_i_voobrazhaemye_portrety/ page/n13/mode/2up С. 185.


[Закрыть]. Боязнь куда-то сходить, сесть к извозчику, коснуться соседа даже на мгновение, страх смерти – все это характерно для эпохи сыпняка. Заражение невозможно контролировать, опасность подцепить крохотного врага повсюду, смерть каждую секунду рядом, она может исходить от любого человека – незнакомца, соседа, ребенка, даже собственных родителей – и ничего сделать нельзя.

По улицам бродят беспризорные.

Их родители погибли на фронте или умерли от голода и болезней

Сыпной тиф заслоняет всю повседневность человека: она изменяется невообразимо. У Аркадия Аверченко крушение старой городской среды показано через гротеск. Аверченко в рассказах часто доводит ситуацию до абсурда: из жизни людей исчезают книги, им просто не до чтения, надо постоянно добывать дрова и еду. В его художественном творчестве показано, как сыпняк становится частью повседневности человека. У Аверченко мир разделен на две части: до и после революции. Писатель воспринял революцию в России как обман простых людей и никогда не сотрудничал с большевиками. В рассказе «Тайна графа Пурсоньяка (a la совдеп)» А. Аверченко изображает с характерной для него иронией, как все, что видят обыватели первых лет советской власти воспринимается исключительно через призму их жизненных реалий. Когда «скучающая, угрюмая, полуголодная публика» расположилась в кинотеатре для просмотра немого кино, она по-своему понимает происходящее. Когда на экране появляется начало истории о том, что граф Пурсоньяк потерял жену через два года после свадьбы, зрители мгновенно выдвигают версию ее смерти: сыпняк.

«– Вишь ты, – раздается в темноте сочувственный голос. – Отчего же она так скоро скапустилась?

Другой, тоже невидимый, отвечает:

– Мало ли? Сыпнячок или просто соседи на мушку взяли…»

Люди не видят и не понимают сюжет: все их мысли только о том, чтобы достать еду, дрова и не заразиться сыпным тифом. Продолжение истории – граф увозит дочь учиться в монастырь, публика трактует в реалиях революции:

«А только почему это он дочку сдал в монастырь? Нешто в монастырях учат?

– И очень просто: монастырь реквизировали, монахов по шеям, а замест этого – школа! Штука простая. А это что? «Когда дочь выросла, граф поехал, чтобы взять ее из монастыря»[78]78
  Аверченко А. Тайна графа Пурсоньяка. URL: https://ru.wikisource.org/ wiki/Тайна_графа_Пурсоньяка_(Аверченко).


[Закрыть]…

Трупы в амбаре

Люди в своей повседневной жизни настолько привыкли добывать еду, дрова (связка дров считалась лучшим подарком даже в Москве), бороться с сыпняком, что когда видят, как дровосек на экране убивает волка, чтобы спасти графа, чей-то голос спрашивает:

«– А что, товарищи, волков едят?

– Отчего ж. Та же собака, только формат побольше.

– Да что ж это они от волка уходят, даже не оглянувшись. Эй, товарищи! Съестное забыли!»

Люди не могут абстрагироваться от своей голодной реальности, от событий Гражданской войны. Овацию вызывает сюжеты с едой: оказывается, что у бедного дровосека на столе столько еды, сколько все зрители не видели за месяц. Сюжет приводит графа в лес, где он встречает возлюбленную. «Во, братцы, лесу-то сколько, видали? Всю Москву обтопить можно! Хи, хи…».

Конечно, А. Аверченко – мастер гротеска. В его рассказах много подобных преувеличений. Например, в истории «Урок в советской школе» голодные дети по книжке изучают, какой бывает еда. В другом рассказе писатель изображает главных российских политиков Троцкого и Ленина в образах беспутного мужа и сварливой жены («Короли у себя дома»). За всеми этими образами мы видим не только гениальную сатиру, но и то, несколько обычен и привычен сыпняк и голод для людей. Они уже забыли, что значит жить и не думать ежесекундно, что съесть и чем протопить дом. Люди привыкали жить в катастрофе, сил сопротивляться не оставалось. Люди начинали привыкать к сыпному тифу. Как будто в их жизни и не было никогда ни книг, ни искусства, ни эстетики, ни образования, а только разрушенный быт и жизнь впроголодь.

У другого мастера сатиры – Михаила Зощенко – тема тифа также представлена, и снова писатель, хоть и с иронией, говорит нам о том, насколько привычен и обычен был сыпной тиф. Как известно, Зощенко в первые годы Гражданской войны воевал в Красной армии, так что сыпняк был ему знаком. В рассказах, опубликованных в 1930-е гг., он позволяет себе иронию по отношению к системе здравоохранения (возможно, проблемы первых лет советской власти он по ряду причин перенес в более поздние произведения). Так, в рассказе «История болезни» герой рассказывает, как его привезли в больницу с брюшным тифом. Больница ему не понравилась. «Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: Выдача трупов от 3-х до 4-х»[79]79
  Зощенко М. М. История болезни. URL: http://www.deol.ru/culture/hu-mor/zosh.htm.


[Закрыть]. То, что фельдшер не верит в его выздоровление, а жене посылают по ошибке предложение «получить тело мужа», у Зощенко – забавные случаи, но какова реальность, скрытая за этой иронией? Безусловно, высокая смертность в больницах, огромные заполненные больными палаты, перегруженный персонал. Когда герой другого рассказа М. Зощенко – «Фотокарточка» – показывает свою фотографию сержанту для оформления пропуска, тот недоволен сходством и говорит: «Какой-то больной сыпным тифом. Даже щек нет. Пойдите переснимитесь»[80]80
  Зощенко М. М. Фотокарточка. URL: http://www.deol.ru/culture/hu-mor/zosh.htm.


[Закрыть]. «Фотокарточка» напечатан был значительно позже изучаемого времени, но реалии Гражданской войны забыты не были.

Городские жители, разумеется, боялись сыпного тифа, не важно, был ли город «красным» или «белым». Они боялись даже не столько самого заболевания, сколько внезапности, с которой человек впадал в беспамятство. Очень правдиво передает ощущение страха рассказ Надежды Тэффи, которая, кстати, тоже переболела сыпным тифом, но уже позже, в эмиграции во Франции. «Одна барышня пошла в церковь, на похороны своего знакомого. А там ее спрашивают: «Отчего, мол, у вас такой глубокий траур?» Она говорит: «Вовсе не траур, а просто черное платье». А ей показывают: «Почему же у вас на юбке серая полоса нашита?» Взглянула – а это все паразиты. Ну, она, натурально, хлоп в обморок. Начали ее приводить в чувство, смотрят, а она уже вся в тифу»[81]81
  Тэффи Н. Воспоминания. URL: https://ruslit.traumlibrary.net/


[Закрыть]. Такими историями-сплетнями делятся персонажи «Воспоминаний» Н. Тэффи. В некоторых произведениях писательницы 1917–1920 гг. можно увидеть не только жизненные реалии той эпохи: голод, дефицит продуктов и, конечно, сыпняк. Тэффи блестяще рассказывает о крушении «старого» мира и о том, как женщины стремятся сохранить его, выхватить из мрака надвигающейся катастрофы хотя бы часть того прекрасного, что у них было, что делало их дамами, а не базарными бабами, которые пытаются «урвать» себе кусок.

Женские «глупости» вроде моды, красивых причесок, разговоры о поэтических вечерах – о чем-то помимо сыпняка, дров и еды. Тэффи с мягкой иронией рассказывает, как женщины в Петербурге за неимением ткани шили белье из чертежной кальки и отделывали платья перевязочными бинтами вместо кружев, как даже во время всеобщего хаоса, бегства из города, когда в Европу уходили последние корабли и т. п. некоторые дамы в парикмахерской неторопливо завивали локоны… Почему?

Беспризорники в подвале

Городской мир – это не только дома и улицы, это люди, которые чувствовали вкус и смысл жизни, свою, пусть небольшую, роль в мире. Все это побеждает сыпняк, он делает прежнюю жизнь невозможной. В городах-призраках живут теперь люди-тени. Вот почему сыпной тиф – необычайная трагедия городов: городская повседневность теперь – не прогулки в парке, не театр и магазины, не культурные события и даже не семейная жизнь. Повседневность городов теперь – смерть.

Когда Надежда Александровна спрашивает в парикмахерской насчет комнаты, ей советуют подождать, потому что там «неуютно». Уют во время Гражданской войны – непозволительная роскошь, и потому Н. А. Тэффи настаивает, чтобы снять ту комнату. «Все-таки я вам советую немножко обождать. Там двое тифозных. Если умрут, так, может быть, сделают дезинфекцию… Немножко подождите», – был ответ[82]82
  Тэффи Н. Воспоминания. URL: https://ruslit.traumlibrary.net/


[Закрыть].

Смерть как часть повседневной жизни – ключевой момент для понимания жизни в эпидемии. Во многих мемуарах эпохи сыпняка упоминается смерть известных людей. Ветлугин, например, описывает похороны в Новороссийске Евгения Трубецкого (он умер от сыпняка в 1920 г.) – видного философа, правоведа, общественного деятеля. Ветлугина удивило то, что похороны этого человека, казалось бы, не только известного, но очень почитаемого и авторитетного, были немноголюдны: смерть была настолько привычной, что люди теряли само ощущение трагедии. Сыпняк в 1920 г. – это просто смерть, которая всех уравнивает: великих и безвестных, богатых и нищих. Поэт В. Нарбут это описал удивительно ярко.