Текст книги "Фото на память"

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

* * *

Выехав на дорогу, Вадик сразу же заметил, что в конце улицы что-то происходит. Подъехав ближе, в свете фар он сразу же узнал машину Алискера, стоявшую передними колесами на бордюре. Бампер самосвала упирался ей в левый бок, вдавив его в салон. Рядом стоял «РАФ» скорой помощи и милицейский «УАЗик». Запиликал сотовый, и он, достав аппарат из кармана, откинул крышку микрофона.

– Вадим, – он узнал взволнованный голос Вершининой, – ты где?

– На перекрестке перед Тухачевского. Алискер, кажись, в аварию попал.

– Это я уже знаю, – сухо сказала Валандра, – узнай у врачей, как он. Потом проследи, чтобы обследовали машину, которая в него въехала. Наверняка это не случайность! И не забудь спросить, в какую больницу его отправят.

– Я понял, – Маркелов вышел из машины, – вам перезвонить или вы подождете?

– Как только все выяснишь – перезвони.

Начал накрапывать дождь. Маркелов спрятал телефон в карман, поднял воротник куртки и подошел к «РАФику», в котором на носилках лежал Мамедов. Санитар в белом халате поверх куртки, собирался закрывать заднюю дверцу.

– Мы вместе работаем, – сказал Вадим, – что с ним?

– Легко отделался твой приятель, – санитар невозмутимо посмотрел на встревоженного Вадима, – сотрясение мозга – это наверняка, череп, похоже, не поврежден и что-то с рукой, скорее всего, перелом.

– Можно с ним поговорить?

– Попробуй, только недолго, – санитар достал из кармана смятую пачку сигарет, – зайди со средней двери, там удобнее.

Вадим забрался в салон, в котором пахло лекарствами и бензином, и наклонился над Мамедовым.

– Алискер, – негромко произнес он, – ты меня слышишь?

Мамедов открыл глаза и попытался повернуть голову, но застонал от тупой боли. Волна тошноты, подступившая к горлу, мешала говорить.

– Где я? – чуть слышно спросил он.

– Ты что, – Вадим наклонился еще ниже, – ничего не помнишь?

– Помню, что я куда-то ехал… Кто-то мигал… Потом резкая боль… темнота…

– Ты меня-то помнишь?

Мамедов попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась какая-то жалкая гримаса.

– Тебя помню.

– Ладно, – Маркелов осторожно коснулся кончиками пальцев его плеча, – я здесь сейчас покружусь немного и подъеду к тебе.

Мамедов в знак согласия моргнул, но и это движение глаз заставило его поморщиться от боли.

– Куда вы его? – выйдя, он обратился к санитару, который как раз закончил курить.

– В первую горбольницу. Документы у него с собой, так что, найдете, – он захлопнул дверцу и пошел к кабине.

Дождь стал припускать. За какую-то минуту асфальт почернел и покрылся лужами, по поверхности которых побежали огромные пузыри. Маркелов направился к сидевшему на переднем сиденье «УАЗика» лейтенанту, наносившему на схему дорожно-транспортного происшествия размеры, которые ему говорил сержант, с рулеткой в руках.

– Добрый вечер, лейтенант, – он вытащил из кармана визитку и быстро, чтобы она не успела вымокнуть, протянул ее офицеру, – я сотрудник службы безопасности «Кайзера». Мамедов, который был за рулем «Нивы», тоже работает у нас.

– Я видел его документы, – произнес лейтенант простуженным голосом, без особого интереса ознакомившись с визиткой Маркелова. Вернув ее хозяину, он надвинул глубже на лоб козырек фуражки и опять опустил глаза к схеме.

– Я бы хотел поговорить с водителем самосвала.

Лейтенант, мокрое лицо которого воплощало чудо сосредоточенности, снова поднял глаза на Маркелова.

– Я бы сам хотел с ним поговорить.

– Значит, он сбежал? – Маркелов не обращал внимания на дождь. Капая с его мокрых кудрей, дождевая вода струилась по его лицу.

– Далеко не убежит, – флегматично ответил лейтенант и, повернувшись в сторону сержанта, крикнул, – ну что там, Мирзоев?

– Сейчас, Виталий Иваныч, – отозвался Мирзоев.

– Виталий Иванович, – Маркелов снова обратился к лейтенанту, – мне кажется, что это не несчастный случай. «Зилок» наверняка числится в угоне. Надо бы снять отпечатки пальцев.

– Ой, вы все такие умные, – лейтенант, придерживая рукой козырек, поморщился не то от насморка, не то от того, что он услышал, – мы сами знаем, что нужно делать!

– Если хотите, я сам могу это сделать, – настаивал Маркелов, – только за инструментами смотаюсь.

– Да успокойся ты, – лейтенант все-таки чихнул, поднимая рой капель, – сейчас схему закончу, вызову криминалистов. Похоже здесь действительно не все чисто. Провода выдраны из замка зажигания и соединены напрямую.

– Так вы уже были в кабине? – встревоженно спросил Маркелов.

– Да не трогал я там ничего, – успокоил его лейтенант, – заглянул только. Водила-то дверцу открытой оставил.

* * *

Николай остановил свою «шестерку» недалеко от ларьков на улице Радищева, где в дневное время толпились неугомонные дачники, поджидая пригородные автобусы, которые отвозили их к «земле обетованной». Сейчас здесь стояла лишь «Волга»-такси, да старенький красный «фольксваген»-универсал, поджидавшие припозднившихся пассажиров.

Прозвенел на повороте дежурный трамвай одиннадцатого маршрута. Гремя бутылками в пластиковом пакете и оживленно болтая, прошла влюбленная парочка. Парень в светло-зеленой куртке и голубых джинсах крепко держал за руку смеющуюся брюнетку с развевающейся по ветру гривой. На девушке была харлейка и темно-синие джинсы в обтяжку.

Коля позавидовал их веселой беззаботности. Он взглянул на часы: двенадцатый час. В этот момент в кармане куртки запиликал сотовый.

– Слушаю, – Николай прижал трубку к уху.

– Это Валентиныч. – Антонов различил в голосе Ганке беспокойство. – С Алискером что-то случилось, Валандра, сказала, чтобы мы с тобой вдвоем занялись обыском. Так что, Коля, двигай ко мне. Обыск будем делать вдвоем.

– Вот те на! Ладно, еду.

Он нажал на педаль акселератора и резко стартанул с места.

Ганке ждал Антонова на улице. Завидев его «шестерку», он направился к ней.

– Ну и погодка! – Ганке сложил зонт, сел на переднее сиденье рядом с Колей и пристроил на коленях свой чемоданчик.

– А ты че ж под дождем тусуешься? – спросил Антонов, трогаясь с места.

Как только Антонов отъехал от остановки на Радищева, начал накрапывать дождь, который перерос в ливень, когда он затормозил перед домом Ганке.

– Да вышел на улицу, думал, чтоб быстрее. И так время подпирает!

– Что там с Мамедовым?

– Я же тебе сказал…

– Так ты что, Валандре не звонил больше?

– А это зачем? – нахмурился Валентиныч.

– Ну, чтоб поподробней узнать…

– Ты лучше за дорогой следи, – сухо посоветовал Ганке, – меньше знаешь – крепче спишь! Лишние эмоции нам сейчас не нужны, а то занервничаем, какую-нибудь оплошность допустим… – невесело пошутил он.

– Ты про этот обыск, как про операцию «Бурю в пустыне» говоришь! А всего-то делов – проверить комнату девчонки!

– К любой работе должно относиться ответственно, – назидательно сказал Ганке.

– Вечно с Алискером что-то случается, – хмыкнул Антонов, – то он с клиенткой где-то пропадает…

– Попридержи язык! – одернул Колю Валентиныч. – Это не твое дело!

– А чье же?

– Вершининой, – коротко и строго сказал Ганке. – А твое дело сейчас – на дорогу смотреть.

– Что-то ты стал, Валентиныч, повторяться! – Антонов затормозил у въезда во двор. – Приехали.

Он выключил зажигание, фары и первым вылез под дождевые потоки. Ганке последовал за ним. Зонт он оставил в машине.

– А песку-то! – Антонов осторожно ступал по скользким песчаным разводам, старательно обходя провалы чавкающей жижи.

– Ну, блин, тут и глина, и песок, и земля! – Коля едва не поскользнулся. – Смотри, Валентиныч, штиблеты попортишь! – сострил он.

Ганке, освещая себе путь фонариком, осторожно выбирал место, куда можно было без неприятных последствий опустить ногу.

– Под ноги смотри, балагур чертов! – Ганке ухватился за ветхие клинья деревянного забора и, держась за них, чтобы не соскочить в хлюпающую грязь, по узенькой, относительно чистой, тропке пробирался к дому.

– Черт! – споткнулся Коля, – булыжники!

Добравшись наконец до калитки, Ганке спокойно обследовал ее и, обнаружив крючок, снял его.

– Вон в ту! – указал пальцем Антонов на правую дверь.

– Пальцем не показывай – дурной тон, – вполголоса сказал Ганке, – и не думай, что тебе одному все известно!

– Та-ак, – Ганке достал из чемоданчика отмычки, – дело-то плевое!

– А я тебе что говорил!

– Ну ты, мистер-всезнайка, помалкивай!

Через несколько секунд они, спустившись на пару ступенек, уже вошли в темную прихожую. Внутри было не то что тепло – жарко. Котел работал во всю мощь.

– Здесь посвети! – Антонов, следуя за желтой полосой фонарного света, нашел на стене выключатель. – Эврика!

Вспыхнуло электричество, открывая внутреннее пространство дома удивленным взорам Ганке и Антонова.

Справа был туалет, прямо – кухня, слева – жилая комната.

– Кто-то здесь уже побывал, – Ганке оглядел ступенчатую прихожую.

Одежда, обувь и сама вешалка валялись на полу вперемешку с потрошенными книгами, журналами и газетами.

– Если бы не фонарь – загремели бы мы здесь! – Заметил Коля, который, присев на корточки, вертел в руках обувную ложку.

– Я займусь комнатой, а ты пока кухню обследуй. – Невозмутимо сказал Ганке.

– Че обследовать-то, Валентиныч, неужели ты не понял, что искать тут нечего? Кто-то нас опередил…

– Делай, что говорят, умничать потом будешь! – Ганке направился в комнату.

В ней царил страшный беспорядок: мебель была разворочена, подушки вспороты, ящики письменного стола со всем высыпанным из них на пол содержимым образовали некое подобие импровизированных мини-баррикад. Ганке, минуя завалы, подошел к книжному шкафу. На полках, точно калеки на костылях, приткнувшись друг к другу, застыли всклокоченные тома, остальные послужили материалом для спорадических построек.

«Все пролазили!» – подумал Ганке о тех, кто раньше его и Антонова побывал в этой комнате.

Без воодушевления он принялся перелистывать книги.

* * *

Дворники черной «Волги» как сумасшедшие метались по поверхности стекла, разгоняя широкие дождевые струи. Вершинина курила одну сигарету за другой. В салоне царило напряженное молчание. Болдырев, узнав, что с Мамедовым случилось несчастье, решил не досаждать Валандре излишними вопросами и разговорами. Он знал, что в критические минуты начальница не любила вести тары-бары. Она предпочитала молча собираться с мыслями и чувствами. Миновав перекресток и свернув направо, машина проехала еще метров двести и остановилась перед центральным входом в больницу.

В приемном покое томилось ожиданием несколько человек: пожилой, хорошо одетый мужчина, супружеская пара средних лет, высокий светловолосый парень в кожаной куртке и женщина с молчаливой бледненькой девочкой лет семи-восьми.

В вестибюле было прохладно и неуютно. В единственной и неповторимой кадке медленно, но верно засыхала одинокая пальма. На стуле у входа нес свою унылую вахту охранник в сизо-серой форме, который с тупым бессмысленным видом пялился на посетителей.

Вершинина влетела в гулкую, пересыпаемую только шелестом дождя за окном тишину приемного покоя подобно шаровой молнии, обратив на себя внимание всех присутствующих. Закрыв зонт, она быстро огляделась и направилась в глубь холла.

– Добрый вечер, девушка, – наклонилась она к окошечку, за которым склонилась над карточками и журналами миловидная блондинка, – к вам недавно поступил Мамедов Алискер. Я хочу узнать, в каком он состоянии.

– Здесь все хотят… – возразила было блондинка.

– Все меня не интересуют, – понеслась с места в карьер Вершинина, нервы которой были напряжены сверх всякой меры, – я вас спрашиваю о Мамедове. Вы здесь, вообще, зачем сидите?!

– Успокойтесь, гражданка, – взяла на пол тона ниже медсестра, – сейчас я узнаю.

Блондинка начала крутить диск на телефонном аппарате.

В этот момент сотовый, лежащий у Вершининой в кармане плаща, требовательно запиликал.

– Слушаю, – Валандра прижала трубку к уху.

Публика, собравшаяся в вестибюле вкупе со скучающим охранником с интересом разглядывала ее статную фигуру и обрамленное густыми русыми волосами красивое волевое лицо, на котором сверкали лихорадочным блеском большие голубые глаза.

– Докладывает Ганке. Обыск сделан. Но вот незадача – кто-то нас, Валентина Андреевна опередил.

– Что?!

– В квартире Рыбаковой кто-то раньше нас сделал обыск, нам, как говорится, остались одни крохи.

– Что за крохи? – Вершинина не сводила глаз с медсестры, которая, очевидно, уже что-то узнала и теперь ждала, пока Вершинина закончит телефонный разговор.

– Фотографии, бланк один, кое-какие записи. На одной фотографии…

– Потом, Валентиныч, завтра. – Валандра торопилась узнать о самочувствии Алискера.

– А с Мамедовым что?

– Я сейчас в больнице. Он попал в аварию, его самосвал протаранил. Вадик звонил с места аварии, сказал, что вроде сотрясение и перелом руки.

– Мы сейчас подъедем. Колька тут икру мечет. Заодно и о результатах обыска подробно доложим.

– Ни к чему это, Валентиныч, поздно уже. Отдыхайте. Завтра работать.

– Да что вы, Валентина Андреевна, разве ж мы уснем? Вы в какой больнице-то?

– Валентиныч, – строго произнесла она, – отбой!

Спрятав сотовый, Вершинина обратилась к блондинке.

– Ну что, девушка?

– Ему только что сделали рентген. Закрытый перелом средней трети левого плеча без смещения и сотрясение мозга, средней степени, скорее всего. Точнее можно будет сказать завтра.

– Ему что-нибудь нужно? Лекарства там, бинты? У вас же сейчас нет ничего.

– Зайдите завтра после обхода, поговорите с лечащим врачом. Сейчас ему наложат гипс, и он будет отдыхать до утра.

– Спасибо, – Вершинина подняла голову от окошечка и посмотрела в окно.

Дождь почти перестал, ветер тоже стих. Капли воды кривыми струйками ползли по стеклу. Она вышла на улицу и остановилась на крыльце, ища по карманам плаща сигареты. Болдырев выскочил из машины и подбежал к ней.

– Ну что? – коротко спросил он.

– Жить будет, – успокоила его Валандра.

* * *

Утро следующего дня для Вершининой началось в восемь часов с разговора с Мещеряковым. Она рассказала своему дотошному шефу об инциденте с Алискером. Мещеряков, выждав долгую паузу, вперил свои маленькие водянистые глазки в Вершинину и спросил:

– Думаешь, это случайность?

– Ну что ты, Миша, я не первый год работаю. – Она закурила, – я же тебе сказала, что за этой пленкой еще кто-то гоняется. Нетрудно предположить, что это тот, кто знает о ее существовании. Нет сомнений в том, что это тот самый, как ты говоришь, мистер Икс с вечеринки, который дал задание сфотографировать Дыкина в компании с Шаровым. Это мог быть человек одного уровня с Шаровым, и никак не меньше.

– В любом случае, если этот мистер способен устраивать такие аварии, дело принимает серьезный оборот, – торжественно, точно открыл Америку, изрек Мещеряков.

– А мы что, привыкли в бирюльки играть? Я тебе сразу сказала, что за двадцать кусков придется попыхтеть. Или ты думаешь, что это первый случай, когда мои люди своей жизнью рискуют? – обиженно сказала Валандра, выпуская дым в потолок.

– Да ладно тебе, Валентина, тебе, прям, ничего сказать нельзя. Что-то ты очень чувствительная стала…

– Это плохо? – с вызовом спросила Вершинина.

– Неплохо, если тебе это не мешает с людьми общаться и работать.

– Могу тебя, Миша, заверить, что это не бабская сентиментальность и не уязвленное самолюбие! Просто я немного устала. А тут еще с Максимом что-то творится… Да и за Алискера я вчера перенервничала…

– Может, по стопарику? – Мещеряков выпятил губы. – Ну че молчишь?

Он открыл сейф, достал оттуда початую бутылку «смирновки» и две рюмки. Потом прошел к холодильнику, вынул банку ветчины и тарелку, на которой аппетитно сочно краснели соленые помидоры.

– В собственном соку! – причмокнул толстыми губами Михаил Анатольевич. – Вот и мы с тобой в собственном соку варимся, а, Валентина?

– Пришла сегодня на работу пораньше, хотела поразмышлять в тишине, так нет же, разве Михал Анатолич даст…

– Давай, давай, подсаживайся. Щас твою меланхолию как рукой снимет, можешь уж мне поверить. Да ты не бойся, у меня «Уинтафреш» есть, термоядерная!

Мещеряков лихо вскрыл консервную банку и разлил водку по рюмкам.

– Неплохо ты, Миша, устроился… – усмехнулась Валандра, усаживаясь за стол.

– Сам о себе не позаботишься… Ну, хватит демагогию разводить, – он поднял рюмку.

Вершинина взяла свою.

– Это из запасов Тамары Петровны? – осторожно постучав по хрустальному стопарику, поддела она шефа.

– Фу-ты, Валентина! В такой знаменательный миг, ты, понимаешь… Ну ее к лешему, Тамару Петровну! Устроила мне сегодня истерику…

– А что такое?

– Да я Ладу ее не выгулял, ну она в переднем углу и наложила прямо на ковер, ха-ха! – Из глаз Мещерякова брызнули слезы. – Ну, – выдохнул он, – за тебя! Хоть ты иногда строптивость свою проявляешь, а че греха таить, люблю я тебя!

Мещеряков одним махом опрокинул содержимое рюмки в рот. Крякнув от удовольствия, он впился своими губами-лепешками в сочную помидорину. Сок заструился у него по подбородку.

– А ты че рот полощешь? Выпей и дело с концом!

Вершинина осушила рюмку и взяла кусочек ветчины.

– Эх, хороша «смирновка», мягкая, как женские ягодицы! – попробовал сострить Мещеряков.

Вершинина рассмеялась.

– Ты, Миш, поэт!

– Ты лучше мне скажи, – резко сменил тему разговора Михаил Анатольевич, – что делать собираешься?

– Рыбакову искать.

– А конкретнее? Сегодня, например? – Мещеряков снова наполнил рюмки.

– В агентство поеду сама, а если что с работой и друзьями-знакомыми Рыбаковой прояснится, Толкушкина с Колей Антоновым пошлю. На обратном пути к Алискеру заскочу и в школу наведаюсь.

– Горячий график! А я-то думаю-гадаю: куда ты так расфуфырилась, а ты, оказывается, в агентство модельное собралась. Хороша ты мать, хороша, – Мещеряков удовлетворенно посмотрел на Валандру. Ну, давай еще по одной?

ГЛАВА ПЯТАЯ

* * *

Вершинина спустилась со второго этажа и по дороге в свой кабинет заглянула в дежурку. Маркелов с Антоновым собирались домой, Болдырев сидел с газетой на дерматиновом диване.

– Вадик, – Вершинина подошла к Маркелову, – что там с машиной, вообще, с этой аварией?

– «ЗИЛ», который врезался в «Ниву» Алискера, числится в угоне со вчерашнего утра. Водитель вышел набрать воды у колонки, повернулся, а машина тю-тю. Столкновение, скорее всего не случайное, тормозного пути у «ЗИЛа» нет совсем, хотя тормоза в порядке.

– Отпечатки пальцев в кабине сняли?

– После моей настойчивой просьбы.

– Ладно, «Нива» пока пусть стоит во дворе, будет время – оттащите ее на станцию.

– Может, прям сейчас отбуксируем? – Вадим посмотрел на Шурика.

– Не надо, – остановила его Валандра, – успеете еще. Сегодня отдыхайте. И будьте осторожны! Мы, кажется, потревожили осиное гнездо, – она посмотрела на свои часы, – появятся Валентиныч с Колей – сразу ко мне.

– Понятно.

Она вышла из дежурки и нос к носу столкнулась с Валентинычем.

– Ага, на ловца и зверь, – она кивнула в ответ на его «здрасьте», – давай ко мне.

Они прошли в ее кабинет и сели в креслах у маленького столика.

– Показывай, Валентиныч.

Ганке открыл свой дипломат и, вынув лежащий сверху целлофановый пакет, высыпал его содержимое на стол. Вершинина начала перебирать фотографии, и тут брови ее удивленно поползли вверх.

– Елки-палки, это же та девица, которая к Виктору пристала на рынке.

С цветной фотографии на нее смотрела голубоглазая скуластая девица с тонкими округлыми бровями, прямым носом, четко очерченными плотно сжатыми губами. Пронзительный взгляд, линия губ, впалые щеки и тяжелый подбородок придавали ее лицу непокорно-упрямое выражение. Рыжие волосы крупными блестящими прядями падали ей на плечи.

– Где пристала? – не понял Валентиныч.

– Потом объясню, – отмахнулась Вершинина и стала перебирать содержимое пакета дальше.

На другой фотографии Рыбакова стояла в обнимку с высокой стройной брюнеткой в коротеньком темно-синем сарафане стрейч с нашитыми красными розочками и в темно-красных босоножках на высоком каблуке. Вершинина перевернула фото обратной стороной и прочла надпись сделанную черной шариковой ручкой: «Оля + Маша. Семнадцатое июля, девяносто восьмого года».

Снова перевернув фотографию, Вершинина еще некоторое время смотрела на обнявшуюся парочку. Лицо Олиной подруги притягивало к себе взгляд. Оно не было слащаво-красивым, но покоряло неуловимым шармом, выражавшимся в контрасте распахнутых светло-карих глаз инженю и решительной линией волевого рта.

– Хороша, ничего не скажешь, – она взяла со стола оставшиеся несколько фотографий.

На них на всех непременно присутствовала Рыбакова. На одной Ольга была запечатлена в большой компании за праздничным столом. Там же была и Мария, на плече которой лежала рука улыбающегося худощавого шатена с модной стрижкой. Все были явно подшофе и весело улыбались. Еще один парень с длинными русыми волосами уронил голову на плечо своей соседки. На оборотной стороне фотографии Вершинина прочитала: «Машин день рождения. Август, девяносто восьмого года.»

На других фотографиях никаких надписей не было.

– Больше ничего интересного? – Вершинина посмотрела на Валентиныча.

Тот пожал плечами.

– Нет, как будто.

– Ты можешь идти, я сама посмотрю. Кстати, я надеюсь, вы в перчатках работали?

– Само собой, – спокойно ответил Валентиныч, поднимаясь с кресла.

– Да, – произнесла ему вдогонку Вершинина, – позови, пожалуйста, Толкушкина. Он уже должен прийти.

– Хорошо, Валентина Андреевна.

Вершинина отложила фотографии в сторону и взяла со стола пустой бланк «шапка» которого была отпечатана на принтере.

«ОАО Тарасовмонтаж», – прочла она вслух.

Вошел Толкушкин.

– Вызывали?

– Да, проходи. Знаешь такую организацию? – она показала ему бумагу.

Толкушкин пожал плечами.

– Там есть адрес. Если не ошибаюсь, это напротив налоговой полиции. Давай быстро туда. Узнаешь, не работает ли у них Ольга Рыбакова. Если да, то попытайся узнать, где ее можно найти, и вообще, любую информацию о ней. Если вдруг найдешь ее, делай что хочешь, но не дай ей улизнуть. Мне нужно с ней пообщаться. Понял?

– Я понятливый, – улыбнулся Валера и направился к выходу.

– Погоди, понятливый ты наш, – тормознула его Валандра, – вот ее фото, взгляни.

– Ничего девушка, люблю рыженьких.

– Теперь можешь идти. Как только что-нибудь узнаешь, сразу звони мне на сотовый.

* * *

Для Мамедова утро следующего дня началось с мучительного пробуждения. Мозг плавал в какой-то бесцветной вязкой жидкости. Но едва Алискер всплыл на поверхность яви, тупая боль набатом ударила в голову. Он поморщился, пытаясь воскресить в памяти вчерашний день, но кроме тусклых рваных фрагментов ему ничего не удавалось вспомнить.

Белый больничный потолок не прибавлял оптимизма. Его ровное меловое пространство раздражало Мамедова, ему казалось, что оно, подобно непроницаемой ширме, скрывает он него то, что отказывалась воспроизвести его память.

Мамедов с трудом повернул голову. За окном свирепствовал ветер – ветви деревьев с отчаянным остервенением, подобно гигантским граблям, скребли серое, в чернильно-сизых прожилках небо. Было такое ощущение, что они хотят оторваться от стволов и полететь. Одна ветка долбила оконное стекло.

Рядом на узкой койке лежал пожилой мужчина. Его правая нога была подвешена на вытяжении. Мамедов, преодолевая страшную боль, приподнял голову: в палате кроме него находились еще девять человек. Они были на разных этапах выздоровления: грузный мужчина средних лет с подвязанной к шее рукой, седой как лунь, курчавый симпатичный парень, рядом с кроватью которого стояли костыли, и всклокоченный долговязый очкарик сидели на постелях, в то время как остальные, подобно Мамедову и мужчине справа, лежали, как бревна.

– А с тобой-то что приключилось? – спросил Алискера седой толстяк.

– Дорожно-транспортное…

В палату влетела медсестра.

– Так, ребятки, температурку смерим! Полевой, – подошла она к кудрявому парню, возьмите градусник.

В этот момент Мамедов почувствовал подступившую к горлу тошноту. Он сглотнул слюну и снова откинулся на подушку.

– В десять обход. – Смазливая сестренка в белом халате раздавала градусники.

– Катюша, а кто сегодня придет? – поинтересовался седой.

– Геннадий Денисович, как вчера. Валерий Степанович на больничном. Она направилась к кровати Алискера. – А как тут у нас новенький?

Мамедов открыл глаза. На фоне белого потолка засияла белозубая Катина улыбка. Одна темная прядь выбилась из-под ее колпака и щекотала крупную соблазнительную родинку на шее. У Кати был нежный овал лица, ореховые глаза, немного вздернутый носик и миниатюрные ладошки, влажную прохладу которых Мамедов ощутил на своем лбу.

– Как у нас дела? – Она еще ниже наклонилась над Алискером. – Тошнота есть? Температура?

– Немного, – соврал Мамедов про тошноту.

– Да ты, Алискер, горячий какой-то… – Ее лицо приняло серьезное выражение.

«Откуда ей известно мое имя? Ах, да, в карточке…»

– Я всегда такой… – шутливо улыбнулся Мамедов.

Катерина кокетливо улыбнулась и протянула ему градусник.

– Сам справишься? – озабоченно спросила она.

– Навряд ли, – поморщился схитривший Мамедов.

Она профессионально отдернула одеяло и, отогнув ворот больничной пижамы, вставила Алискеру градусник подмышку.

– Спасибо, – произнес он слабым голосом, преданно заглядывая в ее красивые глаза.

– Перестаньте паясничать! – она была на редкость догадливой и проницательной.

– С больными нужно обращаться бережно, – процедил Мамедов, – побольше им улыбаться, говорить ласко…

В эту минуту дверь в палату распахнулась, и на пороге появился подслеповато щурящийся высокий мужчина в белом халате с фонендоскопом на груди. Благодушное лицо доктора излучало завидное спокойствие, в котором так нуждаются изводящие себя реальными и ложными страхами больные.

За ним следовали студенты. Их внимательные лица порядком бы позабавили папашу Гиппократа. Неисправимого Мамедова тут же посетило мучительное чувство раздвоенности. В толпе студенток он приметил одну симпатичную мордашку и теперь не знал, кому отдать предпочтение: ореховоглазой медсестре или свеженькой, как майское утро в теплых краях, сосредоточенной блондинке.

* * *

Болдырев мягко остановил «Волгу» у Дома офицеров. Вершинина вышла из машины и направилась к входу, придерживая распахиваемые порывами ветра полы плаща. Миновав просторный вестибюль, она поднялась на третий этаж и остановилась перед комнатой номер триста шесть. Дверь неожиданно распахнулась и из комнаты вышли две смеющиеся, ярко накрашенные девушки, которые с интересом воззрились на Вершинину. Они были почти одного роста с Валандрой, только гораздо тоньше.

– Евгений на месте? – обратилась она к ним.

– Да, а вы кто? – бесцеремонно спросила одна из них – кореянка с длинными черными, как вороново крыло, волосами.

Вершинина улыбнулась ее непосредственности.

– Детектив, – бросила она оторопевшим подружкам и вошла в студию.

Там царил творческий полумрак: окна были задернуты тяжелыми шторами, софиты, закрепленные на треногах, были погашены и направлены на торцевую стену, задрапированную серой мешковиной, к которой в хаотическом беспорядке были прикреплены звезды из цветной фольги.

У стены стояли кубы, покрытые тонкой прозрачной тканью, волнами спадавшей вниз и стелившейся по паркету. Темноволосый парень с челкой, закрывавшей ему пол-лица, с фотоаппаратом на шее поправлял драпировку.

– Вы Евгений? – шагнула к нему Валандра.

– Я, – он обернулся и удивленно уставился на нее.

– Не пугайтесь, – она улыбнулась, – я не из налоговой инспекции.

– А чего мне бояться? – он пожал плечами и с интересом начал рассматривать Вершинину.

– Я хотела бы поговорить с вами и с некоторыми из девушек. Дело в том, что Мамедов попал в аварию…

– Так вы из «Кайзера» что ли? Я думал, Алискер сам приедет. – Не скрывая любопытства, он смотрел на эффектно одетую Валентину, под распахнутым плащом которой был костюм из змеиной кожи с короткой юбкой.

– Вы разочарованы?

– Наоборот, очень рад вас видеть, а вот девушки будут расстроены, – он усмехнулся, – я им описал Алискера в красках.

– Значит, они уже в курсе? Тем лучше. – Валентина видела, как у Евгения загорелись глаза. – Может быть, тогда приступим. Я постараюсь не отрывать вас надолго от работы.

– Ну что вы, вы совершенно нас не отрываете. Сейчас я провожу вас в гримерную и соберу девчонок.

Он прошел в дальний конец студии, где была еще одна дверь, и провел Вершинину в комнату поменьше с зеркалами и столиками, стоящими вдоль стен.

– Присаживайтесь, – он указал Вершининой на низенький диванчик, – сейчас кофе организуем.

– Кстати, – спохватилась Вершинина, – я, кажется, не представилась, меня зовут Валентина. Может быть, нам удобнее будет общаться на «ты»?

– Конечно, конечно, – отозвался Евгений, колдовавший над электрическим чайником.

Наконец, он щелкнул тумблером и направился к выходу.

– Я – мигом.

Вершинина окинула гримерную взглядом: с дюжину узких шкафчиков для одежды, несколько пуфиков с пестрой обивкой, мягкие стулья. Вдоль одной стены в ряд выстроились стойки в человеческий рост, заканчивающиеся деревянными болванками, на которые были надеты парики с короткими и длинными волосами самых разнообразных цветов: от ослепительно-серебряных до иссиня-черных. Одна болванка была без парика и почему-то напомнила Вершининой аскетичного буддийского монаха без рясы.

Вошел Евгений в сопровождении двух девушек, которых Вершинина встретила при входе, и представил их. Кореянку звали Оксаной Цой, ее подружку Любой Городницкой. Нимало не смущаясь, они поглядывали на статную Валентину, которая закинув ногу на ногу, сидела с не зажженной сигаретой в руке, не решаясь закурить.

– Можно курить, – Евгений достал позолоченную «зиппо», ловким движением руки отбросил крышечку и, крутанув колесико, поднес зажигалку Вершининой.

– Хорошая зажигалка, – Валентина поблагодарила Женьку и уселась на диване поудобнее.

Девушки устроились на стульях и тоже достали сигареты.

– У Машки покруче была, – закурив, произнесла Любка, – серебряный «ронсон». Работала, как часы. Ей один знакомый подарил.

– Могу поспорить, – завелся Женька, – что у меня из десяти раз загорится десять.

– Спорим на твой мизинец, – схохмила Оксана, – у нас где-то здесь топорик завалялся.

– Ты у нас свихнулась на своем Тарантино, – улыбнулась Городницкая, – а у него кроме «Криминального чтива» да «Четырех комнат» и посмотреть больше нечего.

– А «От заката…»! – возмутилась Цой, – а «Джекки Браун»!

Городницкая фыркнула, всем своим видом показывая, что последние два фильма так себе.

– Ну, завелись, – тормознул их Женька, – Валентина хочет с вами серьезно поговорить.

– Ты нам сказал, – зыркнула на него Оксана, – что будет знойный метис. Так ты, кажется, выразился?

– Во-первых, это образное сравнение, – огрызнулся Женька, – а во-вторых…

– Погоди Евгений, – Валентина остановила фотографа и посмотрела на девушек, – как только Алискер подлечится, я выпишу ему командировку в ваше агентство, он с удовольствием с вами пообщается и, может быть, даже угостит вас шампанским. Хотя шампанским и я могу вас угостить.