Текст книги "Пари"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

* * *

Самым, пожалуй, тяжелым днем для Валентины Андреевны в последние три года стало двадцать третье февраля. Под ее началом работали одни мужчины, кроме того и ее слабый на выпивку шеф принадлежал к сильному полу.

Конечно, она любила своих ребят. Ее любовь проявлялась и в легком подтрунивании, и в добродушной иронии, и в заботливом внимании, и даже в нагоняях, ибо недовольство Валентины Андреевны было не высокомерно-отстраненным или одергивающе-едким, но скорее напоминало недовольство матери или старшей сестры.

Естественно, Вершинина была строгой и требовательной, но не мелочной и злопамятной. Она не гналась за дешевым авторитетом, будучи твердо убежденной в том, что, как писал Шамфор: «Порядочному человеку не подобает гнаться за всеобщим уважением; пусть оно придет к нему само собой и, так сказать, помимо его воли; тот, кто старается снискать уважение, сразу выдает свою подлинную натуру».

Придя на работу сегодня специально пораньше, Валентина Андреевна первым делом растребушила свою «заначку», находившуюся под охраной металлической сейфовой дверцы, открыв которую, она достала ровную стопку органайзеров в кожаных переплетах.

Надписав с вечера приготовленные поздравительные открытки, она вложила по одной в каждый органайзер и, вспомнив текст некоторых, полных веселой иронии поздравлений, рассмеялась.

Мужчины в это утро тоже не дремали, Валентине Андреевне удалось опередить первого пришедшего из них – Ганке всего на несколько минут. У пульта в эту на удивленье погожую февральскую ночь дежурил Антонов-старший и недавно принятый на работу выпускник Политехнического университета Толкушкин Валера, достойный представитель поколения next.

Этот бывший спортсмен-подводник увлекался карате, а кроме всего прочего был заядлым читателем и даже признался Вершининой в том, что на досуге балуется пером. Несколько его опусов были безоговорочно отвергнуты тремя крупными местными издательствами под предлогом излишней глубокомысленности и прустовского психологизма, несовместимого по дружному мнению редакторов с нынешней проблематикой и требованиями книжного рынка.

Вершинина встретила этот отвергнутый талант с сочувствием и пониманием. А когда Валера сказал, что тоже прошел школу французских моралистов, Валентина Андреевна пришла в неописуемый восторг.

Но что было самым главным для фирмы, это то что писательский промысел Валерия не отвратил его от занятий фотографией, стрельбой и компьютером.

Несмотря на самую горячую симпатию к Толкушкину, Вершинина не могла нарушить раз и навсегда заведенный в фирме порядок – принимать сотрудников на работу с испытательным сроком. Сегодня завершилась первая Валерина ночь на месте помощника дежурного.

«Недели через две нужно будет поинтересоваться мнением ребят по поводу стажера», – подумала Вершинина, нажав кнопку селектора.

– Мамедов, зайди, пожалуйста, ко мне.

Алискер в костюме и при галстуке мягко проскользнул в кабинет и вопросительно посмотрел на Вершинину.

– Все собрались? – спросила Валентина Андреевна.

– Все.

– Будь другом, помоги мне, – она кивком показала на стопку органайзеров.

* * *

– Алискер, пойдем со мной, – сказала Вершинина по окончании торжественной части.

Поблагодарив начальницу за подарки и немного смутившись подписью на открытках: «Валандра»(ребята звали так Вершинину между собой и не догадывались, что для их начальницы это не являлось секретом), все занялись своей работой.

– Валентина Андреевна, – остановила на выходе из дежурки Вершинину Голубева, – мне нужно сходить домой, как вы думаете, это не опасно?

– Я думаю, что сегодня вечером ты сможешь вернуться домой, а пока еще немного потерпи. Ребята тебя не обижают?

– Ну что, вы! – она смутилась, все такие внимательные.

– Мы еще поговорим сегодня с тобой, сейчас я очень занята.

Она пошла в кабинет, где, устроившись в кресле, ее уже ждал Мамедов.

– Как с нашими подопечными? – с ходу спросила Вершинина, – всех удастся собрать?

– Пока у меня полной уверенности нет, – произнес Мамедов, – работа в этом направлении идет.

– Я на тебя надеюсь, но если будут какие-нибудь заминки, сразу ставь меня в известность, будем тогда вместе решать.

– В пять, как договорились?

– В пять. С Силантьевым я уже связалась, – Вершинина села за стол и закурила, – ну, давай, действуй.

* * *

– Здравствуйте, – Валентина Андреевна окинула взглядом всех собравшихся в ее кабинете, – прошу меня простить за то, что я отрываю вас от домашних забот и праздничных приготовлений, но цель, ради которой мы все здесь находимся достойна того, чтобы ради нее оставить привычные хлопоты.

Дугу из четырех стульев, расставленных полукругом перед столом Вершининой занимало почтенное семейство Чебаковых и Сергей Павлович Зотов. По левую руку от Вершининой на стульях, стоящих вдоль стены, разместились братья Антоновы. Стажер и Ганке, пристроившись у задней стены, сверлили глазами затылки гостей, успевая переглядываться с братьями. Секретарь-референт занял место по правую руку от Вершининой и внимательно наблюдал за присутствующими.

– Нет, я не понимаю, неужели нельзя весь этот концерт назначить на завтра? Моя дочь только что с самолета, ей нужно отдохнуть. Вообще, так ли уж необходимо наше присутствие? – возмущалась Людмила Чебакова, – вы, – обратилась она напрямую к Алискеру, высокомерно глядя на него, – пообещали мне, что это не займет много времени, но я вижу, что этот разговор может затянуться, и поэтому предупреждаю, я тут больше десяти минут находиться не намерена!

– Дорогая, – Чебаков взял руку жены и легонько похлопал по ней, – молодой человек заверил нас, что от нашего присутствия зависит судьба человека. Мы должны быть более терпимы.

– Слава, – отдернула Людмила свою руку, – не строй из себя доброго самаритянина. Подумай лучше обо мне и дочери!

– Господа, – Вершинина, не теряя выдержки, взяла инициативу в свои руки, – я со своей стороны обещаю вам, что не задержу вас ни на секунду дольше, чем это будет необходимо.

– Короче, – встрял развалившийся на стуле Зотов, – зачем вы нас тут собрали?

Он, не переставая, жевал жвачку, с каким-то ожесточением работая челюстями и бросая направо и налево пренебрежительные взгляды.

Алискер то и дело поглядывал на покрытое красивым, ровным загаром лицо Светланы Чебаковой, которая, сидя нога на ногу, нервно теребила белый кружевной платок, то и дело прикладывая его к глазам.

Вершинина отметила про себя ее поразительное сходство с матерью: та же упрямая линия лба, тот же надменно-оценивающий, немного угрюмый взгляд из-под длинных ресниц, та же настороженно-саркастическая улыбка узкого, волевого рта. Но если резкость черт и жестов у матери сглаживалась капризной кокетливостью и пришедшей с годами пластичностью и выработанным изяществом манер, то у дочери эта резкость, усиленная угловатостью, присущей юности, казалась самодовлеющей и нарочитой.

– Все вы, наверное, знаете, по какой причине мы здесь собрались, – Вершинина посмотрела на младшую Чебакову, – вам ведь тоже это известно?

– Мама мне сказала, – ответила молчавшая до сих пор Светлана.

– Вы ведь, кажется, любили Федорова? – спросила Вершинина, продолжая изучать ее лицо.

– Кто вам дал право издеваться над моей дочерью? – визгливо выкрикнула Людмила, – что вы, вообще, за балаган здесь устроили?

– Не вижу ничего предосудительного в своем вопросе, – ответила Вершинина, ни на йоту не повышая голоса, – а вы, если я вас правильно поняла, хотели освободиться пораньше? – она спокойно посмотрела на Людмилу.

– Выкладывайте поскорее, что там у вас, и разбежимся, – снова подал голос Зотов.

– По всей видимости, разбегутся далеко не все, – Вершинина обвела многозначительным взглядом круг присутствующих.

– Вы что, запугивать нас собрались? – вскипел возмущением Сергей Павлович, – короче, я пошел.

Он резко поднялся и направился к выходу. Взгляды остальных гостей заметались между ним и Вершининой, которая невозмутимо сидела за столом. Она лишь бросила в след уходящему Зотову:

– Вы – убийца Федорова!

В повисшей тишине ее фраза прозвучала как пистолетный выстрел. Зотов резко затормозил и, повернувшись к Вершининой, злобно прошипел:

– Ты что, сука, хочешь на меня жмурика повесить? – глаза его метали молнии, лицо было перекошено гримасой ненависти.

– Сядьте, Зотов, – Валентина Александровна повысила голос, перекрывая им поднявшийся в кабинете ропот, – мы вам дадим слово.

Чебаков, открыв рот, крутил головой из стороны в сторону.

– Ладно, я останусь и послушаю, что вы еще наплетете про меня, – Зотов криво усмехнулся и занял свое место.

Светлана молчала, скосив на него глаза.

– Сергей, – Людмила повернулась к Зотову, – что же ты молчишь?

Мамедов беспокойно заерзал на стуле, глядя то на Вершинину, то на Зотова, то на Людмилу.

– Пусть сначала она скажет, как это я мог одновременно оказаться в двух местах: в сауне и в квартире этого Федорова?

– А вы и были в двух местах, – невозмутимо сказала Вершинина, – только не одновременно. После ресторана, где вы хорошенько накачали ваших дружков, вы отправились в сауну, с телками, как вы сказали Мамедову. Это правда. Но только вот из сауны вы на время исчезли, это подтвердила девушка, с которой вы договорились в ресторане. Договориться – договорились, а не заплатили, и она стала вас искать ближе к утру – а вас-то и след простыл. Нет, потом вы появились снова и все-таки рассчитались с ней, но это было уже после шести часов.

– Да она же все врет, эта сучонка. Ребята могут подтвердить.

– К сожалению, дружки не могут подтвердить ваше алиби. Вы так их накачали в ту ночь, что они проспали до тех пор, пока вы не явились и не разбудили их. Все выглядело так, как будто и вы спали рядом и только что проснулись.

– Гладко у вас получается, – с ядовитой насмешкой отозвался Зотов, только вот я хочу у вас спросить, на что мне понадобилось убивать этого Федорова?

– Это я вам потом растолкую, вначале мне бы хотелось рассказать, как вам удалось попасть в квартиру Федорова.

– Ну и как же? – ухмыльнулся Зотов.

– Вначале все складывалось довольно удачно для вас. Некая особа попросила вас о небольшом одолжении, так, пустячке – скомпрометировать любовника ее дочери. Вы не могли ей в этом отказать, потому, как сами были любовником этой особы, а ее муж передавал вам на реализацию выгодный товар.

Ей это было нужно по двум причинам: во-первых, для того, чтобы дочка согласилась на более выгодную партию, а во-вторых, чтобы самой без помех крутить любовь с Федоровым.

– Позвольте, Валентина Андреевна, – подал голос Чебаков, о какой особе идет речь?

– Всему свое время, – остановила его Вершинина, – а пока разрешите мне продолжить. Так вот, – она снова посмотрела на Зотова, – вы договариваетесь с Кривым Толяном, сутенером, отирающимся в кафе «Виноградина», его настоящая фамилия Малинин, и он вам находит девицу – Голубеву Анжелу, она, кстати, может все это подтвердить. Голубева соглашается за определенную плату устроить все так, чтобы Кривой смог сфотографировать ее с Федоровым в самых откровенных позах, что ей очень неплохо удается.

– Мне надоело слушать этот бред, – Людмила вскочила со стула и, повернувшись к мужу, едва не топая ногами воскликнула:

– Пошли отсюда!

– Люда, – потянул он ее за рукав, – неужели тебе не интересно?

– Интересно?! – ее всю передернуло, – вот в кино или в театре действительно бывает интересно, а то, что происходит здесь иначе как дешевой клоунадой назвать нельзя!

– Вы полагаете, что я похожа на клоунессу? – Вершинина смерила ее уничижительным взглядом, – считаете, что мне нечем больше заняться, кроме как веселить вас и балагурить? Нет уж, голубушка, вам придется выслушать меня до конца. Если хотите, можете слушать стоя.

– Нет уж, я сяду, – фыркнула Людмила, видя, что ее муж не двинулся с места.

– Тогда продолжим. Сейчас будет самое интересное, – Вершинина встала и начала неторопливо прохаживаться вдоль стола, – После того, как Голубева выполнила один заказ Кривого, через несколько дней он снова решил воспользоваться ее услугами. На этот раз ему, вернее, не ему а вам, господин Зотов, понадобились дубликаты ключей от квартиры Федорова. Ночью, когда Федоров спал, Голубева, с которой он провел вечер, выбросила ключи в форточку, а вы их подобрали и, сделав вторые, через форточку же вернули их поджидавшей Голубевой. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Молчите? Значит, пока все верно.

В кабинете действительно воцарилось гробовое молчание: Чебаков тупо глядел в пол, его женушка, неожиданно присмирев, уставилась на Вершинину, Светлана смотрела куда-то в угол, а Зотов, сунув правую руку в карман пальто, весь застыл в напряжении.

Команда Вершининой сохраняла полное спокойствие, с интересом наблюдая за развязкой, готовые при необходимости вмешаться.

– Убийство Федорова было вами тщательно спланировано. Мало того, что вы попытались заручиться свидетельством приятелей, что вам не удалось, как я уже сказала, вы заключили пари при свидетелях, сделав ставку на обреченного Федорова, давая понять, что его смерть вам не выгодна. И в-третьих, вы подставили невинного человека – соседа Федорова, которому подбросили заранее для этого выкраденные золотые монеты.

– Ну уж вот это чистое вранье, – самодовольно усмехнулся Зотов, – в это время у меня была планерка. Уж там-то все видели, что я никуда не отлучался, даже в сортир не выходил.

– А почему вы сразу сопоставили время планерки и время кражи монет? – Вершинина смотрела на Зотова, который не вынимал руку из кармана.

– Ваш сыщик задавал мне этот вопрос.

– Он ведь вам не сказал, что именно произошло семнадцатого в пять часов вечера.

Зотов молча смотрел на Вершинину низко склонив вперед голову.

– А впрочем, – продолжила она, – вам и ненужно было ничего сопоставлять, вы ведь поручили эту работу Кривому. Жаль, что он не может подтвердить мои слова, вы и его убрали, как ненужного свидетеля, когда узнали, что мы вышли на след Голубевой. Кстати, убит он точно так же как и Федоров, ударом ножа в сердце.

Вы ведь уже отсидели восемь лет за убийство двоюродного брата, вам не дали по максимуму только потому, что, как было установлено следствием, у него в руках тоже было оружие.

– Попробуйте доказать, что это я убил Федорова и Кривого, – с издевкой ухмыльнулся Зотов.

– Я думаю, что дубликаты ключей от квартиры Федорова можно будет найти у вас в квартире или в гараже…

Здесь обычная ухмылка, кривящая лицо Зотова, сползла с его побелевших губ. Он вытащил руку из кармана, с зажатым в ней «вальтером» и вскочил со стула.

– Всем сидеть, волки позорные, – заорал он, и схватил сидевшую рядом с ним Светлану левой рукой за шею, – с дороги! – крикнул он вставшим было на его пути Валентинычу и Антонову. – а не то я ей башку разнесу.

Держа младшую Чебакову за горло, он попятился к двери.

– Сволочь, – истошно завопила Людмила, тоже вскочившая со стула, – оставь ее!

– Сергей! Сергей! – пытался образумить Зотова Чебаков, голос которого дрожал, несмотря на то, что он старался взять себя в руки, – что же это такое?

– Боже мой, Слава! – орала Чебакова-старшая, обхватив голову руками, – ну сделай же что-нибудь!

Молниеносным ударом по запястью Толкушкин выбил пистолет из руки Зотова. «Вальтер», описав небольшую дугу, приземлился прямо у ног Мамедова, который тут же поднял его и направил на Зотова. Тот же, получив от стажера короткий удар по ребрам, отпустил свою заложницу и был скручен подоспевшими братьями-Антоновыми.

– Суки, волыны поганые, – пытался вырваться от них Зотов.

– Заткнись, Зотов, – перекрывая его вой, крикнула Вершинина.

– Сама заткнись, ментовка вонючая, х… я на тебя положил.

После этого, получив чувствительный удар под дых, он заметно успокоился.

– Прошу всех садиться, ситуация под контролем, – Вершинина снова заняла свое место за столом, – итак, продолжим.

– Что уж продолжать, – Чебакова-мама прижимала к себе освобожденную дочь и гладила ее по голове, – и так все ясно. Я вот только не пойму: зачем вы нас-то пригласили? Мало того, что мы тут время зря теряем, выслушивая вашу историю, так вы нас еще и риску подвергаете!

– Не делайте вид, – Вершинина пристально взглянула на Людмилу, – что эта, как вы выразились, история вас не касается.

– Вы на что это намекаете? – Чебакова гордо вскинула голову.

– На то, что даже теперь, будучи не совсем законченной, эта история, возможно, заставит вас в будущем быть разборчивее в выборе друзей-любовников.

– О чем это вы говорите? – последняя реплика Вершининой всколыхнула Чебакова.

– О том, что Зотов был любовником вашей жены.

– Наглая ложь, – выкрикнула Людмила, – не верь этой мерзавке!

– Я предоставлю вам доказательства, если хотите – прямо сейчас, – Вершинина достала из ящика стола диктофон, – хотите послушать?

– Нет, – Чебаков брезгливо поморщился.

– Странно, но я думала, вы знали об этом, хотя спустя какое-то время начала сомневаться. И знаете, что меня побудило усомниться в этом?

Чебаков подавленно молчал.

– Другая сторона этой истории, так сказать, подводная часть айсберга. Я перехожу к мотиву. Вы, Зотов, задали мне вопрос: зачем вам нужно было убивать Федорова? Я отвечаю: как раз затем, чтобы сохранить в тайне свои любовные отношения с Людмилой.

Вершинина закурила.

– Вы не поверите мне, Людмила, но ведь я поначалу вас подозревала в сговоре с Зотовым. Ведь вы мечтали для своей дочери о такой партии, как Коломиец. Я думала, что вы заказали Зотову это убийство с целью избавиться от нежелательного для дочери жениха. А нападение на Мамедова после его визита к вам только усилило мои подозрения.

– Зотов, ведь это вы организовали нападение на Мамедова, среагировав на звонок Людмилы? – Вершинина посмотрела на Сергея Павловича, сидевшего под охраной двух Антоновых.

– Жаль, не кончили его тогда, – зло прошипел Зотов.

– Ладно, оставим эмоции, – Вершинина бросила презрительный взгляд на Зотова, – когда, Людмила, я наткнулась в вашей квартире на те самые фотографии, которые сделал Кривой, я спросила себя: кто и для чего мог их заказать? Поразмышляв и прослушав ваш с Зотовым разговор в итальянском ресторане, – Вершинина взглядом указала на диктофон, – я пришла к выводу, что именно вы попросили Зотова об этом одолжении.

– Вы ответите за несанкционированный обыск, – заверещала возмущенная мамаша.

– Я думаю вам будет не до этого, когда мы подойдем к концу нашей истории. Так вот, как я говорила, фотографии и прослушанный разговор, повергли меня в сомнение относительно вашей причастности к убийству Федорова. А это было довольно тревожное состояние, ведь я лишилась основного подозреваемого. Еще Шамфор говорил, – Вершинина и тут не могла удержаться от того, чтобы не процитировать афоризм, – «сомнения и колебания для души и разума – все равно, что допрос с пристрастием для тела».

Кроме того, вашу привязанность к Федорову нельзя было назвать просто дружеской. Это подтверждают и друзья Федорова, которые не раз видели вас вместе, и билеты на теннисные матчи, которые вы бережно хранили.

Можно даже сделать предположение, что ваше чувство к Федорову было глубоким и сильным. Выдав дочь замуж за Коломийца, вы получали доступ в высшее общество и любовника.

– Сучка, – коротко прокомментировал Зотов, – она, Слава, и меня за нос водила.

– А ты вообще молчи! – с ненавистью произнес Чебаков, которому в глубине души Вершинина очень сочувствовала.

Людмила, бледная как полотно и с лихорадочно блуждающим взглядом, неожиданно впала в рассеянное безмолвие и была похожа на привязанного к стулу лунатика.

– Если все реплики закончены, – сказала Вершинина, – я продолжу. Итак, Людмила, заказав Зотову фотографии, вы поступили довольно низко, хотя не мое дело давать моральную оценку вашему поступку. Также я думаю, что найдется немало женщин, способных таким вот образом попытаться оградить своих чад от незавидных, с их точки зрения, знакомств и брачных партий.

Не будь Федоров вашим любовником, кто знает, отважились бы вы нанести своей дочери, любовь к которой вы здесь так ярко демонстрировали, подобную рану. Даже если вы не успели показать эти фотографии дочери, цель у вас была именно такая.

– Кто вам позволил вторгаться в личную жизнь других людей?! – как бы проснулась Людмила.

В ее больших глазах стояли слезы, голос предательски дрожал. Непонятно было, что повергло ее в большее отчаяние: известие о том, что одного ее любовника убил другой, разоблачение перед мужем и дочерью или неспособность справиться со своими чувствами. Несгибаемая и гордая, она была вынуждена предстать перед взорами простых смертных в своем уязвимом человеческом обличии.

– Прежде чем перейти к заключительной части, – произнесла Валандра, – я бы хотела задать вопрос вам, Светлана. Зачем вы возвращались домой, после отъезда в Москву?

– Я? – Чебакова-младшая широко раскрыла глаза, – я не возвращалась, вы что-то путаете.

– Тогда, может быть, вы мне объясните, каким образом в вашу комнату попал сверток с платьем, в который был вложен московский чек за тринадцатое февраля? В этот день вы улетели в Москву.

– Что? Какой чек? – Людмила как затравленный зверь переводила взгляд с Вершининой на Светлану.

– Дело в том, что ваша дочь, тринадцатого улетев в Москву утренним рейсом, вернулась в наш город вечерним, а окончательно улетела лишь на следующий день, данные служб аэровокзала подтверждают этот факт. И вот, так же как и вы теперь, наверное, я задала себе вопрос: что за неотложные дела заставили Светлану так поспешно вернуться? Может быть, она сама нам ответит? – Вершинина посмотрела на Чебакову-младшую.

– Чего молчишь? – снова встрял Зотов, неожиданно грубо для всех обращаясь к Светлане, – хочешь, чтобы я один отдувался? Не выйдет. Расскажи им, как ты нашла меня, как пригрозила рассказать папочке, что я трахаю твою мамочку, если я не соглашусь пришить твоего бывшего хахаля.

– Я приехала помириться с ним… – зарыдала она, – два часа прождала в такси, когда он вернется домой, а он… приехал с этой…

– Вы, наверное, имеете в виду Анжелу Голубеву? – подсказала ей Вершинина.

– Не знаю… я… как ее зовут…

– Значит, вы признаетесь, что заставили Зотова убить Федорова? – сухо спросила ее Вершинина.

– Нет! Нет! – заголосила Людмила, кидаясь к дочери и тряся ее за плечи, – ну скажи им, что это неправда!

– Это правда, мама.

Светлана закрыла лицо руками.

В эту минуту дверь в кабинет открылась, и вошел лейтенант Силантьев. За ним следовала когорта рядовых милиционеров.

– Все было слышно? – спросила Вершинина лейтенанта.

– Да, у вас прекрасная аппаратура.

* * *

«Когда в кабинете остались только сотрудники „Кайзера“, я поблагодарила их за помощь а расследовании.

– Все могут быть свободны, кроме дежурных, и еще раз с праздником вас.

– Спасибо, – ответил нестройный хор голосов.

Надев пальто и сложив бумаги в портфель, я вышла на улицу. Я решила пройтись пешком и поэтому Болдырева отпустила. В воздухе уже пахло весной. Я поймала себя на мысли, что, пожалуй, никакой самый тонкий или пряный аромат не может вызвать такой приток упоительных чувств, как этот едва ощутимый, ласковый и волнующий запах, пробивающийся сквозь снежную дымку февраля».

– Ну как? – спросила Вершинина Толкушкина, когда тот, дочитав последние строки ее романа, поднял на нее глаза.

– По-моему, замечательно, – сказал он, допивая остывший кофе, – я бы так не смог.

– Только ты мне не льсти.

– О чем вы говорите, какая лесть?

– Я ведь университетов не кончала, да и в психологии не сильна. К тому же иногда мне кажется, что с композицией у меня дела не важно обстоят, а ведь литературное творчество требует определенных знаний и навыков…

– Эх, Валентина Андреевна, – лукаво улыбнулся Валера, – вспомните Шамфора: «В изящных искусствах, да и во многих других областях, хорошо мы знаем лишь то, чему нас никогда не обучали».