Текст книги "Короля играет свита"

Глава 17
Максим

День какой сегодня солнечный! С ума сойти… В тот день тоже была ясная погода, на небе ни облачка… Как будто и не было этих долгих пятнадцати лет. Снова горе, безысходность и полная растерянность перед будущим… Хотя нет. Когда погибли родители, я чувствовал себя легче… Да, легче. Внезапность и глубина свалившегося тогда на мои неокрепшие плечи несчастья парализовала мозг, притупила чувства… Я мыслил и действовал как автомат… Морг, кладбище, поминки… Я двигался на автопилоте, который самостоятельно включился у меня в голове. На улице сияло такое ослепительное солнце… По тротуарам прогуливались парочки в ярких цветастых одеждах, пели птицы, за окном в песочнице смеялись дети… Случившееся с нами было настолько нереальным, абсурдным, невозможным на фоне нормальной повседневной жизни, что сознание просто отказывалось принимать и осознавать то, что родителей больше нет… Поминки, речи, соболезнования родных и знакомых быстро утомили и начали невероятно раздражать… Я мечтал только об одном – побыстрее покончить со всеми формальностями и остаться наконец-то одному, осмыслить свое новое положение, разобраться, как жить дальше…

Вернувшись с поминок домой, я почувствовал внезапно такую страшную усталость, что прямо в черном костюме, галстуке, ботинках повалился на диван и мгновенно уснул… Очнулся я в полнейшей темноте, освещал комнату только холодный отблеск уличного фонаря, пробивающийся сквозь неплотно прикрытые шторы. На душе было так же пусто и мрачно, как в маленькой душной комнате… Вставать, зажигать свет, даже просто шевелиться не хотелось… Внезапно мое внимание привлек тихий и очень странный звук, доносящийся откуда-то из прихожей… Я прислушался… Слабое равномерное поскуливание не прекращалось, иногда слегка усиливалось, потом утихало и через несколько секунд снова слышалось четко и ужасно тоскливо…

Я встал и тихо вышел в коридор. В слабом свете декоративной лампочки, зажженной над маминым трюмо, я увидел скрюченную маленькую фигурку. Женька даже не заметил моего присутствия, настолько был поглощен собственным горем и одиночеством. Его худенькие плечи то и дело вздрагивали от горьких рыданий. Я подошел и опустился рядом с братом на пол. Почувствовав мою руку на своей стриженой макушке, он доверчиво прижался ко мне всем своим худеньким тельцем и зарыдал теперь уже в полный голос. Я не стал его ни останавливать, ни успокаивать… Да и как мог я это сделать, как мог объяснить ребенку, почему его привычный и устроенный мир вдруг внезапно треснул и в одночасье развалился на маленькие бессмысленные осколки… Почему близкие и бесконечно любимые люди внезапно ушли настолько далеко, что ни поговорить, ни просто повидаться с ними нельзя будет уже никогда… Как можно пытаться растолковать все это маленькому несчастному мальчику, когда даже взрослые не в состоянии понять в таких случаях Промысла Божиего… Наши родители были честными, красивыми и жизнерадостными людьми, никому не приносили неудобств, не мстили, не завидовали, не ссорились по пустякам. Почему они должны были уйти из этого мира такими молодыми, не закончив своих дел и даже не попрощавшись с детьми?.. Не знаю…

Почувствовав, что Женька наконец немного успокоился и затих, я перенес брата на кровать. Когда я укутывал его одеялом, он открыл глаза и тихо спросил:

– Максим, ты, правда, отдашь меня в детдом?

– Кто сказал тебе такую глупость? – искренне удивился я.

– Никто. Я слышал, как соседки на кладбище разговаривали… А я не смогу там, наверное… Я слабый, по физкультуре тройка у меня… Слабых в детдоме все время бьют… Мне мама говорила, чтобы я с уличными мальчишками не связывался. Они не любят таких, как я…

Волна жалости и бесконечной любви к этому маленькому беззащитному человечку захлестнула меня с головой. Я устыдился своей слабости и эгоизма… За эти три страшных дня я ни разу не вспомнил о брате, не поинтересовался, как он, где и с кем. Поглощенный своими переживаниями, я совсем забыл о единственной близкой и родной душе, оставшейся у меня на всем белом свете…

Забота о Женьке свалилась на меня не столько тяжелым, сколько непривычным бременем. Я, живший все эти годы только для себя и своей работы, вынужден был научиться готовить, стирать, гладить, штопать носки. Каждую субботу мы с братом начинали походом на рынок за дешевыми продуктами на всю неделю, а заканчивали уборкой нашей, слава богу, довольно небольшой квартиры. Пришлось учиться экономить и рационально распределять не только скудную заработную плату, но и свободное время, которого катастрофически не хватало. Хозяйство, походы в школу, проверка уроков… Друзья советовали мне пристроить Женьку в интернат на пятидневку, говорили, что сразу станет легче жить, буду забирать мальчика на выходные, водить в кино или в парк. Меня убеждали, я слушал, иногда даже соглашался с правильными доводами ребят, но ни на секунду не допускал такого варианта нашего с братом существования. Я так сильно привязался к нему, что не представлял, как смогу оставить его там, в интернате, и уйти, как буду ужинать, не видя перед собой его задорную чумазую физиономию, смотреть кино без теплого родного комочка под боком… А вдруг его действительно будут там обижать? В то время я готов был поколотить любого, кто заденет моего любимого мальчика… В то время… Почему только тогда? Это желание защитить своего маленького серого зайца, как я любил называть Женьку перед сном, оградить его от всех забот и жизненных невзгод пронес я через всю последующую жизнь… Это желание давало мне мощный стимул для движения вперед и вперед. Я не мог допустить, чтобы у Женьки был старый ранец, кроссовки хуже, чем у других ребят, чтобы он не мог пойти с товарищами в кино или на дискотеку… Я старался не показывать, как я дрожу над каждым шагом брата, как переживаю, когда он задерживается неизвестно где допоздна… Со стороны могло даже показаться, что я слишком строг и немного сух в отношениях с Женькой. Почему-то тогда мне было неловко признаться, как нежно и беззаветно я люблю брата… Но он-то, конечно, это знал. Чувствовал и ценил мою постоянную заботу, внимание…

Вспоминая прожитые годы, сейчас я готов признать только одну свою ошибку… Пожалуй, мне стоило все-таки жениться, привести в дом добрую, заботливую женщину, которая нарожала бы мне детей, любила меня, холила и лелеяла… Тогда сейчас, возможно, я не чувствовал бы себя загнанным в угол зверем, одиноким и несчастным… Всю жизнь я откладывал устройство своей личной жизни на потом, все девушки казались мне недостаточно хорошими для нас с братом. То что-то не устраивало меня, то Женька вдруг начинал люто ненавидеть мою новую подругу… Вообще, после смерти родителей он стал жутко ревнивым и вспыльчивым, чуть только чувствовал, что моим вниманием завладевает кто-то, кроме него, начинал вести себя капризно и не слишком красиво… Я быстро подметил, что зубы, живот или, к примеру, голова начинали у него жутко болеть именно в те моменты, когда я собирался в гости или на свидание, моя же ночевка где-то, кроме собственной постели, могла вызвать его недовольство на целую неделю… И все же однажды я почти решился. Женька был уже вполне взрослым парнем и не требовал постоянного и неусыпного внимания старшего брата. На лето я отправлял его в деревню к бабе Кате, навещая их только по субботам и воскресеньям, а всю неделю мог свободно располагать собой.

Сюзанну я знал давно. Еще с института, где мы учились на одном курсе. Она была чертовски привлекательной девушкой, понимала меня с полуслова. Мы постоянно работали вместе, обедали, смеялись, радовались открытиям и огорчались неудачам. С Сюзанной я чувствовал себя почти счастливым… Почти… Каждому человеку в жизни необходим близкий человек, друг, верный и преданный соратник, который поддержит и утешит в трудную минуту, порадуется вместе с тобой в минуты триумфа, приласкает, пожалеет… да просто молча и доверчиво прижмется к твоему плечу именно тогда, когда тебе особенно необходимо тепло и внимание… Сюзанна была для меня всем – и другом, и любовницей, и помощником в экспериментах… Никогда позже, с другими женщинами, а их у меня в последние годы было предостаточно, я не ощущал такого единства мыслей и чувств, как с ней… Она сама все испортила, нарушила то хрупкое равновесие между нами троими, которое мне и так удавалось удерживать с неимоверным трудом… Я старался не посвящать Сюзанну в то, какие истерики закатывает мой четырнадцатилетний братишка, когда я остаюсь у нее ночевать, как пачкает мои джинсы и рубашки, лишь бы я подольше задержался дома, как демонстративно не учит уроки в мое отсутствие, доказывая таким образом необходимость моего присутствия рядом с ним постоянно… Я просто просил Сюзанну немного подождать… Наверное, стоило прикрикнуть на Женьку, повести себя жестче, не идти на поводу у капризного мальчишки… Но я оказался не слишком талантливым воспитателем… не знаю… В тот день, когда мне пришлось выбирать между братом и своей любовью, я даже не задумался об ответе, для меня не существовало никаких вариантов, Женьку я бы не променял ни на какие прелести и богатства в мире…

… В тот день я был, как никогда, занят, эксперимент наконец-то начал приносить плоды, вещество с успехом проходило одно испытание за другим. Все знают, в такие моменты дергать и отвлекать меня нельзя. Братишка, увидев, что на дверях лаборатории горит красный огонек, никогда не лезет со своими просьбами и проблемами, тихо сидит в смежном кабинете и ждет окончания моей работы. Поэтому я был крайне удивлен, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Сюзанна. Глаза ее загадочно сверкали, в руках дымилась чашка кофе.

– Я же сто раз просил не мешать мне, когда я работаю. – Я был раздражен и не скрывал этого.

Вопреки ожиданиям Сюзанна не смутилась и не начала оправдываться.

– Да бог с ней, с твоей работой, – весело сказала она и поставила чашку прямо на лабораторный столик, рядом пристроила бутерброд с колбасой, затем подошла сзади, обняла и крепко прижалась ко мне всем телом. – Максим, у меня потрясающая новость! – радостно пропела она. – Тебе придется на мне жениться! Немедленно.

Я мягко расцепил кольцо ее объятий и повернулся к девушке лицом:

– Ты же знаешь, что это невозможно.

– Но ты же столько раз рассказывал о своей любви, верности, говорил, что не сомневаешься в своем выборе. Так в чем же дело, милый? Зачем тянуть время, мучая и себя, и меня?

Сюзанна опустилась на стул и закинула ногу на ногу. В ее глазах плясали чертенята. Я с досадой поморщился:

– Дорогая, к чему все эти разговоры? Какая муха тебя сегодня укусила? Мы же тысячу раз обсуждали этот вопрос. Мне казалось, ты понимаешь…

– Понимаешь что? – Сюзанна нервно вскочила со стула. – Что я должна понять, чего я должна ждать? Пока повзрослеет этот капризный мальчишка, который не позволяет тебе жить нормальной жизнью, жениться, родить детей, стать наконец-то счастливым? Объясни мне на милость, почему, имея собственную квартиру, ты должен таскать меня по комнатам в общаге, выпрашивать ключи у друзей, чтобы побыть со мной наедине? Он что, дурак, твой Женечка, или юродивый какой, который не знает, откуда дети берутся?

– Он ребенок, Сью, просто ребенок… – Я растерялся, раньше она никогда не позволяла себе такого.

– Скажешь тоже, ребенок! Ему уже пятнадцатый год, он скоро сам по девчонкам сохнуть начнет, женится, нарожает кучу карапузов, а ты так и останешься у разбитого корыта… Пойми, Максим, годы – вещь жестокая, их не вернешь назад, не купишь за деньги… Пожалеешь потом, да поздно будет…

– Мы не такие уж старые, Сюзанна, – попытался отшутиться я. – Ты права, пройдет еще несколько лет, Женька будет жить своей жизнью, тогда и мы займемся своей. Разве нам плохо так? Скажи… – Я обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Я не могу больше ждать, – тихо ответила Сюзанна и посмотрела мне прямо в глаза. – Я только что от врача… Максим, у нас будет ребенок.

От неожиданности у меня в прямом смысле этого слова опустились руки. Я едва не оттолкнул ее от себя.

– Как же так… Ведь мы предохранялись… Этого не может быть…

– Ты сомневаешься в своем отцовстве? – холодно поинтересовалась Сюзанна.

– Да… То есть нет, конечно… Просто я растерян и не знаю, что нам теперь делать…

– Как это, что делать? – удивленно вскинула брови Сью. – Жениться, конечно. Я не собираюсь становиться матерью-одиночкой. Ребенку нужна не только мать, но и отец. Теперь ты просто обязан решиться на поступок. Мужик ты или тряпка, в конце то концов! – с досадой воскликнула она.

– Ты сделала это нарочно, да? – догадался я. – Нашла способ одним шагом перемахнуть через все преграды и обстоятельства?

– Если даже и так, то что это меняет? Ты клялся в любви, говорил, что это на всю жизнь… Так докажи теперь, что ты не болтун и подлец, а мужчина и хозяин своего слова… Или в вашей семье даже решения, с кем тебе спать и рожать детей, принимает твой обожаемый братик? Что ж… выбирай: или сын, или брат!

Сюзанна вышла из лаборатории, громко хлопнув дверью, через пару секунд стук ее каблучков растворился в тишине. Я автоматически взял чашку и выпил давно остывший кофе, бутерброд зачем-то сунул в карман и тщательно протер столик, на котором явственно отпечатался след от мокрого блюдца… Потом сел на стул и застыл в задумчивости… Что делать? Этот вопрос мучил меня не меньше, чем Чернышевского. Только в отличие от него я рассуждал не об абстрактных перспективах развития общества и революционного сознания. Меня волновали в тот момент мысли куда более прозаичные и приземленные… Я действительно любил Сюзанну и готов был прожить с ней долгие и долгие годы, меня все в ней устраивало: характер, отношение ко мне да и к жизни вообще… Я только не хотел травмировать Женьку… Но ребенок все меняет… Вот черт! Угораздило же Сью забеременеть именно сейчас… Через три-четыре года проблемы пропали бы сами собой, зачем она так поторопилась… все было нормально в семье, на работе… И вот теперь, хочешь не хочешь, все придется менять… Ну что же, для начала нужно поговорить с Женькой. Попытаться объяснить ему, что жить вчетвером совсем не плохо, а может, даже и лучше, чем вдвоем… Веселее…

Я собрался и пошел домой. О продолжении экспериментов сегодня не могло быть и речи, голова была забита совсем другими проблемами. Я специально не стал садиться в автобус и прошел пешком все три остановки, по дороге подбирая слова и выражения для того, чтобы объяснить Женьке то, что ждет всех нас в ближайшем будущем.

Все подготовленные фразы мгновенно вылетели у меня из головы, как только я переступил порог своей квартиры. Еще в прихожей, увидев распахнутые створки шкафа, я почувствовал неладное… В комнате брата на столе меня ждала короткая, явно написанная впопыхах записка от Жени: «Максим, я все знаю. Не сердись, я ухожу. Не хочу и дальше мешать и портить тебе жизнь. Живи теперь со своей любимой Сью и вашим новым ребенком. Евгений».

Это что еще за номер?! В растерянности я опустился на стул. Потом вскочил и осмотрелся. В комнате вроде все было на месте, но, приглядевшись, я заметил отсутствие большого походного рюкзака, зимней куртки, кроссовок. Куда, черт возьми, подался этот мальчишка? И откуда он мог узнать о беременности Сюзанны? Если я ему не говорил, значит… господи! Неужели эта женщина пошла на такую подлость?!

В этот момент на тумбочке зазвонил телефон. Я нервно схватил трубку:

– Алло! Женька?

– Нет. Это всего лишь я, – зазвучал в моем ухе голос Сюзанны. – Ты рано ушел с работы, что-то случилось? Я беспокоюсь…

Как же я ненавидел ее в этот момент! Бросив трубку, я выбежал из квартиры. Мальчик не мог уйти далеко. Нужно срочно обратиться в милицию, пусть пока не поздно прочешут аэропорт, вокзалы, автобусные станции… Хотя нет, что ему там делать? У него, кажется, совершенно нет денег, вероятно, он решил передвигаться автостопом… Черт! Тогда найти его будет намного труднее…

Женю нашли на следующий день, он сам пришел со своим стареньким рюкзаком в один из местных детских домов, невыспавшийся и голодный. За эту бессонную ночь я чуть не сошел с ума от волнения. Сто раз звонила Сью и предлагала свою заботу и поддержку. Сначала я крепился, а под утро не выдержал и высказал ей все, что думаю по поводу ее поведения и методов добиваться желаемого любым путем. Она ничего мне на это не ответила, просто немного помолчала и тихо положила трубку… Когда все волнения по поводу брата остались позади и я через два дня вернулся на работу, Сюзанна сама подошла ко мне и сухо сообщила, что я могу больше не беспокоиться на ее счет и голову не забивать, она сделала аборт и больше даже слышать не желает ни об одном из членов семьи Гороховых… Трудно описать, какие чувства испытал я при этом известии. Горе? Разочарование?.. Да нет, зачем врать самому себе… я испытал облегчение. Проблема исчезла сама собой, испарилась, будто ее и не было… А главное, я ни в чем не виноват, не я оказался подлецом, она сама все решила. Одна приняла это страшное решение… Она чувствовала вину передо мной и понимала, как трудно будет нам в дальнейшем строить отношения друг с другом… Потом я выгодно пристроил свое изобретение, заработал немного денег и увез брата подальше от всего этого… Только годы спустя я узнал, что Сюзанна не делала того, в чем я ее опрометчиво и бездоказательно обвинил в ту бессонную ночь… Женька сам подслушал наш разговор в лаборатории. Пришел ко мне и, по обыкновению, увидев над дверью красную лампочку, пристроился с ногами в моем рабочем кресле ожидать окончания эксперимента. Тут-то сквозь неплотно прикрытую Сью дверь он смог услышать весь наш нелегкий разговор… Когда я узнал об этом, менять что-либо было уже слишком поздно. О том этапе своей жизни я тогда вспоминал с улыбкой. На меня навалилась куча забот и крайне ответственных дел, я был главой могущественной финансовой империи… Не извиняться же в самом деле перед какой-то заштатной лаборанткой…

Женька рос, становясь умным и очень талантливым человеком. Все, за что бы он ни брался, спорилось у него в руках, мне оставалось только помогать ему воплощать гениальные идеи в жизнь. Захотелось учиться, я отправил его на два года в Париж, захотелось писать, я купил ему целую газету, захотелось поиграть в сыщика, я устроил его начальником отдела финансовых проверок в «Альянсе»… Я начал строить огромный особняк за городом, где могли бы поместиться все мы: я, баба Катя, Женька, его будущая жена, дети (мои внуки, как я про себя их в шутку называл)… Кому теперь нужен этот гигантский дом? Кто будет жить в этих хоромах? Кто наполнит его солнечные комнаты беззаботным детским смехом?.. Я все поставил на тебя, Женька, и проиграл… Ты подвел меня, брат. Страшно подвел. Кто просил тебя лезть в дела, которые совершенно не касаются молоденьких обеспеченных мальчиков, воспитанных на умных книгах и киношных идеалах? Для грязной работы есть я, битый судьбой и закаленный жизнью матерый волк, добывающий детенышам пропитание всеми доступными способами… Я же просил оставить эту проблему мне. Почему ты не послушал старшего брата, что же ты сделал со мной, Женька?! Ведь я еще совсем не старый, а жизнь моя кончена… Да. Моя душа сегодня опустится вместе с тобой на дно глубокой и холодной могилы. Она даже там, под землей, будет стараться согреть и ободрить тебя на пороге того неизвестного, что ожидает тебя впереди… Но как же мне дальше жить? Как жить без души, без радости, без смысла… Что ты наделал, глупый мальчишка? Ведь я всю жизнь оберегал тебя от опрометчивых, нерадивых поступков… и стоило мне оставить тебя ненадолго одного, как ты забыл все, чему учил тебя заботливый старший брат…

Я откинулся на спинку сиденья своего роскошного серебристого автомобиля и закрыл глаза.

– Максим Алексеевич, вам плохо? – тревожно глянул на меня в зеркало заднего вида шофер. – Может, врача позвать?

Я отрицательно покачал головой:

– Не стоит, Коля. Я немного посижу, и поедем на кладбище…

– Как хотите, но с врачом мне было бы спокойнее… – пробурчал Николай и уставился в лобовое стекло. На улице у машины курили охранники, ожидая команды…

Сегодня меня ожидает, пожалуй, самое тяжелое испытание в жизни. Похороны Женьки. Моего хитрого лисенка, серого зайчика, ласкового котенка… Как Ты мог допустить такое, Господи? Чем я провинился перед Тобой? За что Ты посылаешь мне такие страшные удары? Ведь Ты же понимаешь, что, забрав Женьку, Ты лишаешь жизни и меня тоже… Теперь на Твоей совести две загубленные души, Господи… Нет, не зря я никогда в жизни не верил в Бога. Как можно поклоняться такому несправедливому и бездушному существу? Если то, что творится вокруг, происходит с Его ведома и молчаливого согласия, то зачем тогда Он нам сдался? Он, вероятно, слепой, глухой, совершенно немощный старик, раз, наделенный такой неограниченной властью, не может навести на земле хотя бы подобие порядка и благочестия… А может, Он все же есть и спустя много лет таким вот изощренным методом приводит в исполнение проклятие, брошенное когда-то в сердцах оскорбленной Сюзанной…

– Я ухожу с твоей дороги, – сказала она тогда. – Но не радуйся, Бог еще накажет тебя за нашего загубленного ребенка.

Но зачем же, Господи, Ты покарал невиновного? Забрал бы меня. Все равно мне теперь нечего делать на этом свете… Хотя одно дело еще все-таки осталось. Я должен найти того Иуду, который посмел поднять руку на самое дорогое и ценное, что было у меня, Горохова Максима Алексеевича, могущественного и безжалостного к своим врагам человека… Я найду убийцу и отомщу. Страшно отомщу… Теперь это станет смыслом моей жизни. Память и месть. Вот все, что мне осталось.

Я тронул Колю за плечо:

– Поехали. Скоро люди на панихиду собираться начнут.

Шофер подал сигнал охране, они быстренько попрыгали в свои джипы, и машины медленно тронулись.