Текст книги "Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в."

Таким образом, в процессе развития высшего духовного образования при действии Устава 1814 г. было выделено три задачи, которые были связаны с научной подготовкой студентов:

1) построение целостного, согласованного и гармоничного научного богословского образования;

2) введение в него системы подготовки специалистов, ориентированных на научные исследования и преподавание конкретных областей богословской науки (по крайней мере, в высшей богословской школе);

3) включение в высшее богословское образование элементов научного исследования.

Эти задачи и решались в дальнейшем – при подготовке, непосредственной разработке, реализации и коррекции реформ духовных академий.

1869–1884 гг.

В конце 1850‑х гг. был поднят вопрос о необходимости проведения новой реформы духовных академий. В 1858 г. обер-прокурор А. П. Толстой попросил высказаться по этому поводу столичных архиереев – митрополита Санкт-Петербургского Григория (Постникова) и митрополита Московского Филарета (Дроздова). Наиболее важны были предложения архиереев по развитию «богословской учености», в том числе в учебном процессе. Митрополит Григорий предлагал два этапа: 1) иметь в корпорациях специалистов по разным областям богословия, способных научно их разрабатывать и руководить студентами в занятиях этими науками, 2) сосредоточивать внимание студентов на определенной области богословского знания путем «специализации» их самостоятельных практических занятий. По одному-двум избранным предметам они должны выполнять упражнения и писать сочинения, причем срок написания этих сочинений надо увеличить и темы давать в большом числе, как для курсовых сочинений. Таким образом, и практические занятия, и сочинения должны были стать именно теми элементами научной работы, которые позволили бы студентам, с одной стороны, подготовиться к написанию выпускной работы, с другой стороны, к работе под руководством преподавателей, перенимать у них научно-исследовательский опыт. Святитель Филарет был менее склонен менять систему. Он считал, что специальные занятия избранными науками можно дозволять лишь избранным под строгим контролем преподавателей. Иначе при переносе акцента на специальные занятия отдельными областями и вопросами богословия появится опасность разрушить единую научную богословскую систему и потерять даже тот уровень знания, который дают академии в настоящее время. Святитель Филарет настаивал на специализации не студентов, а выпускников академий – членов академических и семинарских корпораций в преподаваемых ими науках[406]406
  ГА РФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 8–8 об.; РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 29–30.


[Закрыть]. Относительно введения элементов научного исследования в учебный процесс оба преосвященных высказывались положительно. Но они считали, что именно на научное познание и был настроен Устав 1814 г., поэтому в его рамках преподаватели, имеющие личный опыт научной деятельности, смогут передать его и студентам. Точку зрения, выраженную в записках 1857–1858 гг., митрополиты Филарет и Григорий высказывали неоднократно и в дальнейшем.

В это же время был осуществлен опрос (см. 1.3) других епархиальных архиереев и ректоров семинарий – «о желательных изменениях в духовном образовании». В нем затрагивались и проблемы высшей духовной школы, ибо семинарское образование во многом определялось преподавателями – выпускниками академий. И хотя общий пафос ответов был, разумеется, направлен на педагогическую составляющую духовно-академического образования, затрагивалась и научная, ибо семинарии в эти годы чувствовали необходимость в преподавателях-специалистах. Главной идеей, которую в той или иной форме высказало большинство авторов, был призыв к специализации. При этом рассматривался и вариант общебогословской специализации академий, которая позволила бы каждому выпускнику научно углубиться в богословие, не рассеивая внимание на небогословские науки. Но тогда готовить семинарских преподавателей по небогословским наукам следовало в университетах, что многие архиереи и ректоры признавали неблагоразумным: слишком много извне приносится в духовные школы мыслей, «против которых теперь приходится бороться»[407]407
  ГА РФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 700. Л. 35–35 об. Авторы этого замечания ссылались на опыт приготовления преподавателей медицины и сельского хозяйства, введенных в курсы семинарий в 1840 г., вне академий, в медицинских академиях и Горы-Горецком земледельческом институте.


[Закрыть]. Более удобным и разумным было сочтено образование факультетов-отделений для приготовления специалистов по разным предметам. И хотя имелось в виду факультетское изучение наук преимущественно небогословских, была высказана радикальная идея: цель духовных академий как высших учебных заведений «…состоит не в энциклопедическом образовании, как низших и средних училищ, а в исключительном приготовлении к известному служению»[408]408
  ГА РФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 700. Л. 35 об.


[Закрыть].

Эта идея – специализации в духовных академиях – рефреном звучала на заседаниях двух Комитетов по разработке нового Устава духовных семинарий: в 1860–1862 гг. и в 1866–1867 гг. Наконец, понятие преподавателя-специалиста, причем как по небогословским, так и по конкретным богословским наукам, было закреплено положениями Устава православных духовных семинарий 1867 г.

Разумеется, не могли обойти вниманием этот важнейший вопрос и сами академии. Однако взгляд «изнутри» несколько отличался от взгляда семинарского руководства. В 1867 г. были составлены мнения академических Конференций о желательных изменениях, прежде всего в учебном строе академий. Кроме того, некоторые преподаватели и ревнующие о богословском образовании выпускники академий опубликовали личные мнения по этому вопросу[409]409
  Подробнее о мнениях Конференций духовных академий и личных проектах 1867 г. см: Сухова. Высшая духовная школа. С. 181–204.


[Закрыть]. Все проекты Конференций духовных академий и частные мнения были едины в определении главных проблем духовно-академического образования: многопредметности и слабой подготовленности выпускников к какой-либо конкретной деятельности, как научной, так и специально-педагогической. Главную причину этих проблем все авторы усматривали в соединении двух задач духовных академий: специально-богословской и общепедагогической. Реформа должна была определить приоритетность этих задач и преобразовать все стороны деятельности академий для наилучшего исполнения прежде всего главной задачи.

Однако размышления по поводу задач академий открыли новый пласт проблем: 1) неопределенность главной цели деятельности академий, соответственно, отсутствие структурообразующей идеи учебного плана, 2) неопределенность внутренней структуры богословия, не позволявшая выделить перспективные направления богословской специализации, 3) неопределенность взаимоотношений богословия с другими науками. Следствием была неопределенность состава наук духовных академий в целом и их включение в учебный план каждого студента.

Проекты 1867 г. можно разделить на два основных направления: 1) утверждавшие абсолютный приоритет специально-богословской задачи духовных академий перед общепедагогической[410]410
  Проект большинства Конференции СПбДА; частное мнение выпускника СПбДА протоиерея Иоанна Базарова. См.: ХЧ. 1867. Ч. II. С. 273–299 (архивный вариант: РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 5–14 об.); ХЧ. 1867. Ч. I. № 5. С. 838–848.


[Закрыть]; 2) предлагавшие сочетать с ней и общепедагогическую задачу академий[411]411
  Проекты и мнения меньшинства Конференции СПбДА, Конференций МДА, КДА, КазДА. См.: ХЧ. 1867. Ч. II. С. 299–345 (меньшинство СПбДА и МДА), 446–470 (КДА), 610–648, 817–848 (КазДА) (архивный вариант: РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 15–18 об. (меньшинство СПбДА); Л. 28–54 (МДА); Л. 57–63 (КДА); Л. 64–108 (КазДА).


[Закрыть]. Первое подразумевало уподобление академий по составу наук богословским факультетам, хотя и с подчинением Святейшему Синоду, со всей полнотой научно-образовательных задач. Второе направление, хотя и учитывало богословскую специфику академий, вменяло им в обязанность готовить преподавателей-специалистов по всем наукам семинарского курса. Однако и научную составляющую духовно-академического образования, сугубую важность которой признавали все авторы проектов и мнений, предлагали реализовывать по-разному.

Ни один из этих вариантов не являлся вполне удовлетворительным, и к каждому из них оппоненты предъявляли вполне обоснованные претензии. Первый вариант – богословская специализация академий – облегчал решение научной задачи, но лишал духовную школу педагогической самостоятельности, а в перспективе предвещал проблему богословской многопредметности. Второй вариант – верности Уставу 1814 г. – требовал искусственной стабилизации, противоречащей естественному развитию наук. Открытая модель усиливала многопредметность и подразумевала введение той или иной формы специализации.

Еще более энергично идеи научности и специализации высказывались на заседаниях Комитета по составлению официального проекта нового Устава духовных академий в 1868 г.[412]412
  Проект и объяснительная записка к нему были опубликованы: СП. 1868. № 145–153. Сохранился рукописный вариант проекта, видимо, промежуточный. Он очень похож на опубликованный, но третье отделение в нем именуется «филологическим», а состав предметов несколько отличается от опубликованного варианта. Но этот вариант проекта и объяснительная записка к нему позволяют понять ход рассуждений членов Комитета (РГИА. Ф. 797. Оп. 37 (отд. 1, ст. 2). Д. 1. Л. 369–398 об., 399–438 об.)


[Закрыть] Составленный проект и объяснительная записка к нему представляли радикально новую систему высшего духовного образования. Отдельные идеи были заимствованы из мнений Конференций, но они включались в совершенно иную концепцию. Объяснительная записка к проекту напоминала, что преобразование академий последует университетской реформе 1863 г.[413]413
  См.: СП. 1868. № 149. С. 594.


[Закрыть] Этим делался акцент на устроении духовных академий сообразно с общими принципами высшего образования, которые неизбежно включали научную составляющую. Проект предполагал сосредоточить деятельность академий на ученой и учебно-богословской цели, подчинив ей общепедагогическую. Из этого должно было следовать ограничение курса духовных академий богословскими науками, но этого не случилось: проект выводил из академий лишь физико-математические науки с сохранением всех остальных.

Решая первую задачу, поставленную перед реформой – построение системы единого богословского образования, – проект предлагал в качестве такой системы: 1) Священное Писание, 2) основное богословие, 3) догматическое богословие с историческим изложением догматов, 4) общую церковную историю. Вкупе с историей философии (а в промежуточном варианте еще с метафизикой), педагогикой и одним из новых языков. Эта система составляла набор дисциплин, общеобязательный для всех отделений (§ 105).

Решением второй задачи – подготовки специалистов-богословов – было построение двухэтапной системы специализации: на трех первых курсах[414]414
  В проекте предлагалось вместо двух двухлетних отделений ввести четыре годичных курса (§ 131–132).


[Закрыть] – по отделениям: специально-богословскому, богословско-историческому, философскому (§ 3, 104) (в СПбДА учреждалось и четвертое отделение – физико-математическое (прим. к § 3), на последнем, выпускном курсе – по группам (§ 137). Три отделения, предложенные проектом, принципиально отличались и от «предметов по выбору» 1810–1814 гг.: они содержали не второстепенные науки, а все, кроме общеобязательных (§ 106–108)[415]415
  Обоснование разделения наук академического курса см.: РГИА. Ф. 797. Оп. 37 (отд. 1, ст. 2). Д. 1. Л. 412, 421–422.


[Закрыть]. Образующим принципом был заявлен не педагогический, а научно-богословский: выделялись «богословские науки положительные», «богословские науки исторические», «науки философские».

Наконец, решению третьей задачи – введению в учебный процесс элементов научного исследования – должны были способствовать две новые черты учебного процесса. Во-первых, общее изменение системы преподавания, особенно для отделенских дисциплин, уменьшало число слушателей в три раза. Во-вторых, особое назначение научно-педагогической подготовки получали занятия выпускного курса (§ 133, 137). В объяснительной записке к проекту высказывались лишь отдельные пожелания: «изучение науки по первым ее источникам и научный всесторонний анализ этих источников», «ознакомление слушателей с лучшими иностранными и отечественными сочинениями по той или иной науке и вообще с литературою», «знакомство с учебниками и учебными пособиями в практических видах ее преподавания». Все остальное должно было уточняться и отрабатываться по ходу дела. Большие надежды возлагались на тесное профессиональное общение студентов с преподавателями-специалистами, которые должны были вести слушателей «к самым основаниям из специальных познаний», готовить к самостоятельным научным трудам и «вполне отчетливой учебно-педагогической деятельности». Кроме того, студентам 4‑го курса предоставлялась возможность, если это будет полезно, посещать лекции и специальные занятия в университетах или в других учебных или научных учреждениях. Наконец, перенесение написания кандидатского сочинения на 3‑й курс, а магистерской диссертации – на 4‑й определяло в рамках академического образования два этапа самостоятельной научно-исследовательской деятельности студентов[416]416
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37 (отд. 1, ст. 2). Д. 1. Л. 423.


[Закрыть].

Однако заявленные в проекте принципы – сокращение общеобязательного богословского образования, научной специализации, практической подготовки к научно-исследовательской и преподавательской деятельности – вызвали бурную дискуссию. В отзывах архиереев, рецензирующих проект (см. 1.3), «отделенская» специализация подверглась почти единогласной критике[417]417
  Там же. Л. 172–309; систематизированный свод замечаний архиереев: Там же. Л. 443–452. Подробный анализ отзывов архиереев см.: Сухова. Высшая духовная школа. С. 216–229.


[Закрыть]. Митрополит Арсений (Москвин), архиепископы Антоний (Амфитеатров) и Евсевий (Орлинский) признавали полезным стремление авторов проекта поставить академии на одинаковый с университетами уровень в учебном и научном отношении. Но в полученном результате архиереи видели лишь механическое копирование университетских принципов. Полной богословской специализации академий проект не проводил, а внутреннее дробление богословских наук по отделениям разрушало и прежнюю богословскую научную систему. Так как без изучения целостной системы научного богословия невозможно формирование ученого, такое дробление, по мнению архиереев, должно было неизбежно повлечь подрыв научного богословского образования. Ранняя специализация будет деформировать сознание будущего богослова и заставит, даже при сохранении основных богословских наук в числе общеобязательных, заниматься только теми из них, которые имеют отношение к его отделению. Не менее серьезные возражения вызвало выделение 4‑го курса для особых специально-практических занятий: критиковалось сокращение общего курса высшего духовного образования, предполагалась неготовность академий к описанным в объяснительной записке занятиям.

Окончательный вариант Устава 1869 г., при сохранении общих принципов проекта, представлял значительно скорректированную их реализацию. Общая богословская система, предлагаемая всем студентам в общеобязательном курсе, состояла лишь из Священного Писания и основного богословия[418]418
  См.: Устав 1869 г. § 111.


[Закрыть]. Вместо философского (или филологического) отделения третьим стало церковно-практическое, включившее и дисциплины как пастырского, так и словесного направлений[419]419
  См.: Там же. § 114.


[Закрыть]. Устроение выпускного курса со специальной научно-педагогической подготовкой было в основном сохранено[420]420
  См.: Там же. § 133, 137–141.


[Закрыть].

Реализация положений Устава с его научной устремленностью была сопряжена со многими проблемами. Образование в условиях Устава 1869 г. предполагало активное участие в нем самих студентов: надежды возлагались на интерес к научным занятиям, творческий подход и самостоятельность. С одной стороны, общий научный пафос, выделение специальных предметов, к которым студенты того или иного отделения ставились в особое отношение, более тесное – как учебное, так и научное – общение преподавателей со студентами не только активизировали учебный процесс, но сделали его более осмысленным и целенаправленным. Повышение научного статуса и требований к магистерским диссертациям, присутствие студентов на публичных защитах магистерских и докторских диссертаций способствовали повышению интереса студентов к богословской науке, вводили студентов не только выпускного, но и всех курсов в научно-исследовательский процесс.

Характерной чертой новой духовно-академической эпохи стала большая свобода студентов, им в весьма значительной степени предо ставлялось самим, по собственному такту и разумению, «располагать собою и своими поступками»[421]421
  Из воспоминаний студента МДА первого курса, набранного после реформы (1870–1874) В. А. Соколова (см.: Соколов В. А. Годы студенчества (1870–1874) (далее: Соколов. Годы студенчества) // БВ. 1916. № 3–4. С. 398).


[Закрыть]. В этом была и оборотная сторона: «все располагало к неаккуратному посещению лекций», особенно общеобязательных, читаемых всему курсу в больших аудиториях[422]422
  См.: Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора (1847–1915) (далее: Катанский. Воспоминания старого профессора) // ХЧ. 1916. № 3. С. 285.


[Закрыть]. Это грозило исполнением тех опасений, которые высказывали архиереи-рецензенты, и не только они: упадком целостного научного богословского образования. Были, разумеется, студенты, усматривающие пользу всего лекционного материала и посещавшие аудитории неукоснительно. Так, студент СПбДА В. В. Болотов (1875–1879) еще на студенческой скамье выявил смысл максимально полного богословского знания для будущего ученого и неукоснительно исполнял свои решения. Свое обучение в академии В. В. Болотов характеризовал так: «Это – votum человека, который сам за четыре года студенчества опустил лишь четыре лекции»[423]423
  ОР РНБ. Ф. 88. Оп. 1. Д. 36. Л. 1 об.


[Закрыть]. Уже будучи профессором СПбДА и анализируя проблемы, связанные с постановкой богословского образования в его студенческие годы, В. В. Болотов выделял в качестве одного из главных недостатков плохую координацию усилий преподавателей и занятий студентов[424]424
  Там же.


[Закрыть].

Как и предполагали рецензенты проекта, специализация – по крайней мере, по отделениям – была доминирующей в учебном процессе. Это не могло лишить студентов полного представления о полноценной системе богословия, так как подавляющее большинство из них были выпускниками духовных семинарий, где изучались, как и раньше, все богословские дисциплины[425]425
  Устав 1869 г. дозволял поступать в академии лицам, имеющим аттестат классических гимназий (§ 125). Но на протяжении всего периода действия этого Устава в академиях учились единицы студентов, не имевших семинарского образования.


[Закрыть]. Но разумеется, в семинариях речь не шла о научном изучении богословия, поэтому система богословия была знакома их выпускникам, но не изучена ими с научной точки зрения. Тем более не заострялось внимание на главных исследовательских проблемах в конкретных областях богословия. Поэтому, занимаясь в академиях богословием уже на ином уровне, но лишь одной из его составляющих, студенты неизбежно получали научную «однобокость», с трудом осоз навая ее связь с другими областями богословия. Исследуя в дальнейшем частный богословский вопрос, проблему, большая часть студентов не могла определить ее истинное место в научно-богословской системе и тем более использовать совокупность ее достижений и методов.

К сожалению, и с изучением специальных предметов ситуация была не столь однозначна. Даже преподаватели одного и того же специального предмета богословского отделения – догматического богословия – А. Л. Катанский в СПбДА и А. Д. Беляев в МДА констатировали разное отношение студентов к своим лекциям. А. Л. Катанский никогда не имел таких внимательных и усердных слушателей, как в период действия Устава 1869 г., А. Д. Беляев же до Рождества видел в аудиториях больше половины студентов богословского отделения, после Рождества – меньше половины, при этом записывали лекции не более двух-трех человек[426]426
  См.: Катанский. Воспоминания старого профессора // ХЧ. 1916. № 1. С. 61; Беляев А. Д. Дневник за 1876–1878 гг. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 1. Д. 8. Л. 38 об., 51.


[Закрыть]. Явление, замеченное А. Д. Беляевым, не означало расслабления студентов и отсутствия интереса к богословской науке. Но смещение акцента с освоения знания на самостоятельную работу имело и такие последствия.

Как обстояло дело с самостоятельным вкладом студентов в свое образование? Возможности для этого предоставлялись в старых формах – лекции и сочинения, но они должны были наполниться новым содержанием и иметь иной смысл: научить элементам научной работы, установить более тесную связь студента с преподавателем. Участие студентов в лекционной форме обучения состояло в аудиторной записи и составлении конспектов. Студенты, прошедшие такую школу, были ей благодарны не только за приобретаемые знания и выработанное усердие, но и за выработанное умение работать с научной литературой и с источниками – конспектировать, выбирать основное, устанавливать факты и обращать внимание на степень их достоверности, устанавливать логику рассмотрения той или иной проблемы. Составленные конспекты переходили по наследству младшим курсам, критически оценивались и пополнялись по мере надобности, составляя, параллельно преподавательскому преемству в той или иной дисциплине, преемство студенческое[427]427
  Указ Святейшего Синода о литографировании лекций практически не использовался, литографированных лекций в период действия Устава 1869 г. практически не было, и составление студенческих конспектов было необходимо. Выделялись группы «записывающих», затем записи совмещались, обрабатывались, составлялся максимально полноценный вариант, по которому готовились к экзамену. Благодаря этой системе в последующие годы ученики смогли издать уникальные лекционные курсы своих профессоров: «Лекции по истории древней Церкви» В. В. Болотова, изданные его учеником и преемником А. И. Бриллиантовым. Принципиальным противником издания литографированных лекций был В. В. Болотов. Он считал, что это расслабляет студентов, упраздняет необходимость посещать лекции, внимательно и осмысленно слушать и работать в течение учебного года над предметом и – главное – оставляет неиспользованной одну из форм регулярной самостоятельной работы студентов (см.: ЖЗС СПбДА за 1888/89 уч. г. С. 99; Соколов. Годы студенчества // БВ. 1916. № 3–4. С. 390–391; Муретов М. Д. Из воспоминаний студента Императорской Московской Духовной Академии XXXII курса (1873–1877) (далее: Муретов. Из воспоминаний студента) // БВ. 1915. Т. III. № 10–12. С. 770; Дроздов Н., прот. К годовщине смерти В. В. Болотова // СПДВ. 1901. № 15. С. 171–172; Зеленецкий А. Воспоминания о Санкт-Петербургской духовной академии // РШ. 1902. № 12 (далее: Зеленецкий. Воспоминания о СПбДА). С. 26).


[Закрыть].

Сочинения, ради которых часто приносились в жертву лекции, пользовались преимущественным вниманием как студентов, так и преподавателей. При уменьшении их числа – с семи-девяти в год при Уставе 1814 г. до трех при Уставе 1869 г. (на первых двух курсах) – возросли требования[428]428
  В СПбДА в конце 1870‑х гг. число сочинений на 1–2‑м курсах по решению Совета сократили даже до двух.


[Закрыть]. Исследовательский подход еще при действии Устава 1814 г. сменил «рассуждения», но часто это было школьное изучение уже решенных научно-богословских проблем. Разумеется, изменения не могли произойти быстро, но общие требования к высшей богословской школе – развитие специальных исследований – отражались и на младших курсах. Поэтому и в сочинениях стали постепенно вырабатываться элементы научного исследования: работа с источниками, овладение сравнительным и критическим анализом, умение делать выводы. Однако регулярное руководство студентами, пишущими сочинения, преподавателями по-прежнему практически не осуществлялось: сказывалась загруженность собственными научными изысканиями, составлением курсов лекций. Некоторые преподаватели, занятые составлением лекций, не успевая проверять сочинения, просили написать «что-нибудь с листик»[429]429
  См.: Зеленецкий. Воспоминания о СПбДА. С. 25–26.


[Закрыть]. Студент церковно-практического отделения СПбДА 1878–1882 гг. Алексей Зеленецкий вспоминал, что из всех преподавателей отделения лишь профессор словесности и русской литературы В. В. Никольский и профессор истории философии М. И. Каринский руководили студентами при написании сочинений: давали советы, объясняли проблемы темы, помогали правильно сформулировать цель и задачи работы, учили отрабатывать исследовательские приемы, указывали и даже давали литературу. Остальные преподаватели, отдавая науке «день и ночь» и работая над лекциями, студентами занимались мало[430]430
  См.: Зеленецкий. Воспоминания о СПбДА. С. 25–26.


[Закрыть]. Поэтому студентам приходилось учиться на «негативном опыте», и то в случае, если преподаватель писал рецензии. Никаких критериев, предъявляемых к сочинениям, сформулировано не было, требования к работам и система оценки зависели лишь от проверяющего преподавателя, и эти вопросы редко обсуждались на заседаниях Советов или отделений[431]431
  ОР РГБ. Ф. 26. К. 17. Д. 20. Л. 1 об. – 2, 5.


[Закрыть]. Одни преподаватели считали главной задачей сочинений адекватное изложение лекционного материала, другие – максимально широкое использование литературы, третьи – самостоятельную работу с источниками, четвертые – умение выстраивать логику работы. Тем не менее, баллы за сочинения ценились выше, чем за устные ответы. Совет МДА даже установил «точную математическую расценку»: балл, полученный за семестровое сочинение, считался в четыре раза выше балла за устный ответ на экзамене, а за кандидатское сочинение – даже в двенадцать раз[432]432
  См.: Соколов. Годы студенчества // БВ. 1916. № 3–4. С. 399.


[Закрыть].

О возможности каких-либо иных форм самостоятельных занятий студентов в Уставе не говорилось, но оговаривалось право академий «учреждать ученые общества», а к деятельности обществ в учебном заведении могли привлекаться и студенты. Указанные направления деятельности таких обществ – изучение и издание источников христианского вероучения, памятников и материалов, относящихся к истории и современному состоянию Церкви; обзор произведений отечественной и иностранной литературы открывал широкие перспективы для постепенного включения студентов всех курсов в научный процесс[433]433
  См.: Устав 1869 г. § 170–171.


[Закрыть]. Но использовались эти возможности не так часто. Ректор СПбДА протоиерей Иоанн Янышев попытался устроить в академии такое общество. По субботам после всенощной желающие студенты и преподаватели собирались в аудитории и читали рефераты «кто о чем хотел». Западное богословское образование – прежде всего немецкое – практиковало такую форму обучения. В Уставе теологического факультета Берлинского университета, который имелся в виду при составлении Устава 1869 г., оговаривалась деятельность «богословских обществ» из профессоров и студентов для катехизических, гомилетических, археологических упражнений, богословских сочинений и богословских состязаний[434]434
  См.: ХЧ. 1869. Ч. II. № 8. С. 345.


[Закрыть]. Выпускники СПбДА вспоминали общество протоиерея Иоанна с большой благодарностью, как нечто «новое и небывалое» в духовно-учебной системе[435]435
  См.: Бронзов А. А. Протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев. СПб., 1911 (далее: Бронзов. Протопресвитер И. Янышев). С. 69–70.


[Закрыть]. Но распространения это начинание при Уставе 1869 г. не получило.

На 3‑м курсе от студентов ждали первого самостоятельного исследования – кандидатского сочинения. Однако с этим сочинением был сопряжен ряд проблем. Одной из проблем была неготовность студентов к проведению самостоятельного исследования в научном отношении, другой – недостаточность времени, отведенного на само исследование и на написание квалификационной работы. Выход виделся в более раннем включении в научно-исследовательский процесс, чем официально предписывал Устав. Ректор СПбДА протоиерей Иоанн Янышев, ректор МДА протоиерей Александр Горский, многие преподаватели советовали студентам раньше определяться со своими богословскими интересами. Оптимальным режимом было такое распределение: выбор темы на 2‑м курсе, при использовании не только указаний базовых курсов, но и личного общения с преподавателями по семестровым сочинениям; серьезное написание работы на 3‑м курсе, построение надежной источниковой базы исследования, определение главных проблем, выработка методов; затем продолжение и углубление исследования на 4‑м курсе в виде магистерской диссертации[436]436
  См.: Там же. С. 85–88; Зеленецкий. Воспоминания о СПбДА. С. 27; Каптерев Н. Ф. Ректор МДА протоиерей А. В. Горский (из моих личных воспоминаний) (1868–1872) // У Троицы в Академии. С. 506–507.


[Закрыть].

Студентам предоставлялся выбор предмета и темы – насильственное распределение тем в условиях Устава 1869 г. трудно было даже представить. Но в результате самоопределения студентов одни члены преподавательской корпорации были «завалены» кандидатскими сочинениями и с большим трудом успевали их прочитывать, другие не имели ни одного. После ревизии архиепископа Макария в 1874–1875 гг. (см. 1.3), руководство академий строго следило за богословской направленностью тем выпускных сочинений, и небогословские кафедры официально тем не давали. Но еще в 1881 г. студент 3‑го курса СПбДА A. Зеленецкий писал кандидатскую диссертацию по русской литературе B. В. Никольскому об И. С. Тургеневе. Правда, как он вспоминал, это было «последнее сочинение на светскую тему»[437]437
  См.: Муретов. Из воспоминаний студента // БВ. 1915. Т. III. № 10–12. С. 743–744; Бронзов. Протопресвитер И. Янышев. С. 85; Зеленецкий. Воспоминания о СПбДА. С. 27.


[Закрыть]. Таким образом, систему научного руководства и правильного подхода к кандидатским работам наладить было непросто. Но серьезные студенты старались максимально использовать условия Устава 1869 г. и делали кандидатскую работу основой для магистерской.

Что касается специальных занятий 4‑го курса, то их потенциальные возможности научной подготовки использовались некоторыми студентами, хотя и в разной степени. Даже при стабильном действии Устава 1869 г. организовать системное «изучение науки по первым ее источникам» и «ознакомление с лучшими иностранными и отечественными сочинениями» не удалось. Но в отдельных случаях, при удачном сочетании «учитель – ученик», эффект был довольно заметный. Так, профессор СПбДА по кафедре догматического богословия А. Л. Катанский писал в воспоминаниях о специальных занятиях с единственным студентом, выбравшим на 4‑м курсе его группу предметов (богословие основное, догматическое и нравственное), – священником Георгием Титовым (выпуск 1873 г.). Занятия доставляли удовлетворение как профессору, так и студенту. Но это было скорее индивидуальное общение студента с научным руководителем, чем групповое занятие. При более широком составе специальных групп такие занятия чаще всего терпели фиаско[438]438
  См.: Катанский. Воспоминания старого профессора // ХЧ. 1916. № 3. С. 285; № 4. С. 404–408


[Закрыть].

Таким образом, Устав духовных академий 1869 г. – от его разработки и идей до реализации и ее последствий – сделал существенный вклад в решение всех трех задач научной подготовки студентов, выделенных накануне его разработки. Причем этот вклад определялся как успехами, так и неудачами. Были заявлены и проверены на практике важные идеи, уточнены задачи, стоящие перед научной составляющей в образовании студентов, замечены и осознаны опасности ее непродуманного усиления.

1884–1918 гг.

Недостатки, которые выявила практика в Уставе 1869 г., в том числе и в научной подготовке студентов академий, попытались скорректировать в новом Уставе 1884 г. Еще при его подготовке были сформулированы главные из них: ослабление общего богословского образования; отсутствие научной системы в общеобязательном богословском курсе; недостаточно продуманная специализация – как по составу предметов, так и по организации; наконец, бессистемность специально-практических занятий 4‑го курса и отсутствие четких критериев к студенческим научным работам разного уровня. Особо обсуждался более общий вопрос: соотнесение в высшей духовной школе учебного и научно-исследовательского элемента, надежных и отработанных упражнений и способов освоения знания и самостоятельных научных поисков студентов[439]439
  См.: Свод мнений 1881 г. С. 2–22, 38–90; Титов Ф., прот. Две справки по вопросу о преобразовании духовных академий в России в XIX веке // ХЧ. 1907. № 1. С. 32–35, 41–42, 44–46.


[Закрыть]. По последнему вопросу мнения были неоднозначные как в преподавательской среде, так и среди епископата, имевшего непосредственное отношение к академиям.

Но процесс составления нового Устава привел к более радикальным изменениям в учебном процессе, нежели предполагалось при его начале. Так, окончательный вариант Устава 1884 г. полностью отменял богословскую специализацию по отделениям – группы «предметов по выбору» больше напоминали «+небогословский выбор» Устава 1814 г. Была ликвидирована и особая постановка выпускного курса, а кандидатское сочинение вновь переносилось с 3‑го курса на 4‑й[440]440
  См.: Устав 1884 г. § 125, 135–140.


[Закрыть]. Главный акцент на этот раз делался на решении первой задачи, связанной с научным образованием студентов: изучение полноценной системы научного богословия. Она изучалась всеми студентами практически полностью, за исключением некоторых богословских предметов, попавших в группы «предметов по выбору»: история и разбор западных исповеданий; история и обличение русского раскола, библейская археология[441]441
  Общеобязательными, согласно Уставу 1884 г., стали: 1) введение в круг богословских наук; 2) Священное Писание и библейская история; 3) догматическое богословие; 4) нравственное богословие; 5) гомилетика и история проповедничества; 6) пастырское богословие и педагогика; 7) церковное право; 8) история Вселенской Церкви до разделения Церквей, история Православной Церкви и история Русской Церкви; 9) патристика; 10) церковная археология и литургика; 11) логика и психология; 12) метафизика и история философии (§ 100).
  Первую – словесную – группу предметов по выбору составляли: 1) теория словесности и история иностранных литератур; 2) русский и церковно-славянский языки с палеографией и история русской литературы; 3) древнееврейский язык и библейская археология; 4) один древний и один новый языки.
  Вторую – историческую – группу составляли: 1) история и разбор западных исповеданий; 2) история и обличение русского раскола; 3) гражданская история всеобщая; 4) русская гражданская история; 5) один древний и один новый языки (§ 101).


[Закрыть].

В комментариях к Уставу подчеркивалось принципиальное значение восстановления полноценного общеобязательного курса, причем не только в учебном, но и в научном отношении, как отражение единства богословской науки. Академия с точки зрения Устава 1884 г. являлась не университетом, имеющим несколько факультетов по различным областям знаний, но специальным учебным заведением, дающим высшее образование в одной только области ведения – богословии[442]442
  Записка К. П. Победоносцева при представлении Устава 1884 г.: РГИА. Ф. 1604. Оп. 1. Д. 159. Л. 4. См. также: Обзор деятельности. 1901. С. 484–485.


[Закрыть].

Оборотная сторона этой богословской целостности проявилась в первый же год введения Устава 1884 г. Студентам выпускного курса (1884/85) Святейшим Синодом было указано «вследствие изменения характера и значения последнего курса» прослушать лекции по всем общеобязательным предметам, которых они не изучали на предыдущих трех курсах в своих отделениях[443]443
  Указ Святейшего Синода от 29 апреля 1884 г.: РГИА. Ф. 796. Оп. 162 (отд. 1, ст. 3). Д. 734. Л. 165–168 об. Таким образом, студенты, обучавшиеся по Уставу 1869 г. на богословском отделении, должны были прослушать: 1) библейскую историю, 2) гомилетику и историю проповедничества, 3) церковное право, 4) пастырское богословие, 5) церковную археологию и литургику, 6) церковную историю – общую и русскую. Соответственно, студенты, доселе обучавшиеся на церковно-историческом отделении, должны были за этот год прослушать: 1) догматическое богословие, 2) нравственное богословие, 3) гомилетику и историю проповедничества, 4) пастырское богословие, 5) церковное право, 6) патристику, 7) церковную археологию и литургику; а обучавшиеся на церковно-практическом отделении: 1) догматическое богословие, 2) нравственное богословие, 3) патристику, 4) библейскую историю, 5) церковную историю общую и русскую.


[Закрыть]. Было проведено чтение сокращенных курсов со сдачей экзаменов. Сокращенные и неизбежно поверхностные курсы дискредитировали и идею преподавательской специализации, и идею полноты богословского образования, а старые проблемы – многопредметность и неосуществимый универсализм – встали перед академиями с еще большей остротой, чем в 1860‑е гг. Научное развитие учебных дисциплин, 15-летние настойчивые призывы к развитию наук, общий настрой студентов на научные занятия обусловили тяжелое переживание этой ситуации и негативное восприятие Устава 1884 г.[444]444
  ОР РНБ. Ф. 608. Оп. 1. Д. 987. Л. 35 об.; Беляев А. Д. Дневник за 1884 г. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 1. Д. 12. Л. 294–295, 329, 385; Авксентий Стадницкий. Дневник за 1884 г. // ГА РФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 510. Л. 14 об. – 17 об.


[Закрыть] Для многих студентов этого курса была потеряна возможность сделать свой вклад в богословскую науку и настроиться на тему, которой в дальнейшем можно было бы посвятить свои труды. Пропали труды 3‑го курса, на котором лучшие студенты пытались наметить перспективы для магистерской диссертации. Многие разочаровались в учебном процессе и оставили научные занятия. В МДА преподавательская корпорация постаралась смягчить для студентов-выпускников тяжесть павшей на них нагрузки. Это имело определенный успех: из 97 выпускников 1885 г. (из них 17 магистрантов) шестеро смогли продолжить свои научные работы и впоследствии защитить магистерские диссертации[445]445
  В 1886 г. – Н. П. Добронравов; в 1887 г. – священник С. И. Остроумов; в 1890 г. – А. П. Шостьин; в 1891 г. – А. Я. Дородницын; в 1898 г. – С. Д. Маргаритов; в 1904 г. – протоиерей Н. П. Малиновский.


[Закрыть]. В СПбДА из выпуска 1885 г. защитили магистерские диссертации двое[446]446
  Магистры курса: в 1887 г. – иеромонах Антоний (Храповицкий); в 1888 г. – И. А. Орлов. О кандидатских работах 1885 г. (ЦГИА СПб. Ф. 277. Оп. 1. Д. 3086. Л. 1–4 об.).


[Закрыть]. Для КДА была очень показательна научная судьба выпускника 1884 г. Авксентия Стадницкого – будущего митрополита Арсения. Оставив, как и прочие его однокурсники, научные занятия на выпускном курсе, он в дальнейшем, уже служа преподавателем в Кишиневской ДС, занялся церковно-историческими исследованиями. Результатом была магистерская диссертация, посвященная митрополиту Кишиневскому Гавриилу Банулеско-Бодони и защищенная через 9 лет после выпуска, в 1894 г., а в дальнейшем – и докторская диссертация по историографии Молдавской Церкви, защищенная еще через 10 лет, когда диссертант был уже епископом Псковским и Порховским[447]447
  Магистерская диссертация: Стадницкий А. Г. Гавриил Банулеско-Бодони, экзарх Молдо-Влахийский и митрополит Кишиневский. Кишинев, 1894; докторская: Арсений (Стадницкий), еп. Исследования и монографии по истории Молдавской Церкви. СПб., 1904 (доктор церковной истории).


[Закрыть]. В КазДА из выпуска 1885 г. лишь один студент в дальнейшем – через 9 лет после выпуска – защитил магистерскую диссертацию[448]448
  В 1894 г. – А. Н. Потехин. При этом следует иметь в виду, что А. Н. Потехин был оставлен профессорским стипендиатом при академии на 1885/86 уч. г., а с 1889 г. состоял и. д. доцента кафедры логики и психологии КазДА. Тема его магистерской диссертации отвечала его специализации в стипендиатский год: при кафедре истории и разбора западных исповеданий под руководством профессора Н. Я. Беляева.


[Закрыть].