Текст книги "Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в."

Так, в записке профессора СПбДА М. И. Орлова, прочитанной на заседании Совета академии 15 декабря 1905 г., автор предлагал давать ученые степени по всем предметам, преподаваемым в академиях[258]258
  См.: Орлов М. И. Чего требует истинный смысл автономии в отношении наших академических наук? // ХЧ. 1906. № 1. С. 131–136. С М. И. Орловым отчасти был солидарен профессор МДА М. Д. Муретов, считавший нелогичным выделение из общей степени «доктора богословия» лишь докторских степеней по церковной истории и церковному праву. Но если уж это проведено и докторская степень дифференцируется по структуре научного богословия, то почему бы не присуждать и докторские степени по каждой из богословских наук: догматике, Священному Писанию Ветхого Завета и Нового, нравственному или пастырскому богословию и т. д. (см.: Свод проектов 1906 г. С. 35 (прим. 2 к § 144).


[Закрыть]. Представители той же академии настаивали на возрождении особого значения словесности в духовных академиях, проявляемого, в частности, в учреждении ученых степеней по словесности[259]259
  См.: ЖЗС СПбДА за 1905/06 уч. г. С. 78–79.


[Закрыть]. Однако и во всех проектах Советов было предложено усилить дифференциацию ученых степеней, причем распространить ее и на магистерский уровень. Так, Совет СПбДА предлагал давать степени магистра и доктора богословия, церковной истории, философских наук и словесных наук. Советы МДА и КДА предпочитали сохранить исторически выработанную специализацию – богословие, церковная история, церковное право, но дополнить философией и распространить на магистерскую степень. Совет КазДА оказался наиболее щедрым, считая, что в академиях необходима аттестация и докторов, и магистров богословия, церковной истории, церковного права, а также философии, гражданской истории, филологии, а в КазДА еще и востоковедения. В этом Советы, с одной стороны, видели обоснованную констатацию развития специальных областей богословской науки, с другой – подчеркивали важность гу манитарных исследований, проводимых лицами с богословским образованием[260]260
  См.: Свод проектов 1906 г. § 144.


[Закрыть].

Против разделения степеней выступал лишь строгий приверженец Устава 1869 г. – профессор МДА М. Д. Муретов. Он не был доволен даже существующим разграничением докторской степени: богословие обнимает целую группу академических наук (все, кроме церковной истории и канонического права), церковная история – только три, каноническое право – одну. Это неравномерное и неестественное для духовных академий нововведение, по мнению М. Д. Муретова, было сделано под влиянием университетов. А оно не совсем обоснованно для богословской науки, для которой единство имеет принципиальное значение, даже при развитии специальных исследований. Если идти по пути дифференциации, то логическим завершением было бы введение особой докторской степени для каждой области богословия: догматики, гомилетики, Священного Писания Ветхого Завета или Нового, нравственного или пастырского богословия. А затем и других наук, преподаваемых в академиях: доктора педагогики, иностранных литератур, истории философии, психологии, логики, гражданских историй, греческого и латинского языков или вообще философии, гражданской истории, филологии. Первое нарушает единство богословия, на второе академии не имеют должной компетенции[261]261
  М. Д. Муретов приводил в качестве отрицательного примера медицинские академии, где были введены без достаточной компетенции степени доктора биологии, судебного права, этики и Закона Божия.


[Закрыть].

На заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия разгорелась жаркая дискуссия по вопросу о специализации ученых степеней, присуждаемых духовными академиями. Профессор СПбДА по кафедре психологии В. С. Серебренников высказал настойчивое пожелание, чтобы академиям было даровано право присуждать ученые степени магистра и доктора философии. Его аргументация в какой-то мере повторяла таковую, приводимую при составлении проекта Устава духовных академий 1869 г.: 1) философия составляет исконную принадлежность курса духовной школы, «родная сестра богословия», изучающая естественное откровение Бога в человеческом разуме и мире; 2) полноценность философской составляющей в духовно-академической науке (три самостоятельные кафедры, полный курс философских наук); 3) исторически обусловленная связь философии с духовными академиями; 4) необходимость подтвердить плодотворность философских исследований в духовных академиях специальными учеными степенями[262]262
  См.: Журналы Предсоборного Присутствия. Т. IV. С. 186; отдельное мнение профессора А. И. Бриллиантова, протоиерея Алексия Мальцева, профессора М. А. Машанова, профессора И. С. Пальмова, профессора И. В. Попова, профессора священника Александра Рождественского и профессора В. С. Серебренникова о необходимости предоставления академии права присуждения ученых степени магистра и доктора философии (см. там же. С. 195–196); мнение доцента СПбДА А. П. Высокоостровского (см.: Высокоостровский А. П. О праве духовных академий присуждать ученые степени по философским наукам // ХЧ. 1906. № 5. С. 748–777).


[Закрыть]. Стабильность этой аргументации заставляла задуматься о старой и многократно обсуждаемой теме: особых отношениях философии и богословия. Однако не только об этом, но и в целом о взаимосвязи богословия с другими областями науки, прежде всего гуманитарными. В. С. Серебренникова поддержали профессор МДА по кафедре патристики И. В. Попов и профессор КДА по кафедре церковной археологии и литургики А. А. Дмитриевский. Однако эта позиция вызвала активное противостояние. Профессор КДА по кафедре гомилетики В. Ф. Певницкий считал, что духовные академии, как специальные богословские школы, не могут давать ученых степеней по другим наукам. Его коллега по академии, профессор по кафедре патристики К. Д. Попов, ссылался на историческую традицию богословских школ, начиная с Климента Александрийского и продолжая святителем Филаретом (Дроздовым), и настаивал на вспомогательном значении философии, как и всех гуманитарных наук, для научного богословия. Профессор по кафедре церковного права Императорского Новороссийского университета и доктор церковного права КазДА А. И. Алмазов не видел в духовных академиях надежного основания для заявления себя философскими школами, подобно специальным философским факультетам университетов, ибо философия имеет в академиях «субсидиарное значение», необходимое для «более основательного богословского образования». К тому же если предоставить академиям право присуждать философские степени, почему же не предоставить такое же право прочим светским наукам: гражданской истории, словесности? Профессор по кафедре богословия Императорского Харьковского университета и доктор богословия МДА протоиерей Тимофей Буткевич не видел необходимости выходить в духовных академиях за пределы научно-богословской аттестации: если выпускник и член корпорации высшей богословской школы не мыслит научно по-богословски, его «замкнутость» просто опасна.

Профессор СПбДА Н. Н. Глубоковский, обобщая все высказанные мнения, заявил о вполне надежном и ничем не ущемленном положении светских наук в духовных академиях и без введения специальных ученых степеней. Последнее вело бы к позиционированию непрофессионализма высшей духовной школы, которая компетентна исключительно в богословских исследованиях и обязана их развивать с полной отдачей сил всех членов корпораций. С другой стороны, Н. Н. Глубоковский видел в исследованиях представителей гуманитарных кафедр, которые проводятся для представления на соискание богословских ученых степеней, не просто вынужденную необходимость, но перспективную возможность более ясно понять место и значение богословия в системе научного знания. Но для этого не следует «затушевывать» этот вопрос, «неуклюже» дополняя гуманитарную диссертацию «нищенскими богословскими заплатами». Интерес для науки представляет как раз честное и обстоятельное разъяснение, в чем состоит богословский интерес данного исследования. И тогда богословие будет только обогащаться от таких научных работ. Кроме того, Н. Н. Глубоковский считал, что магистерскую степень принципиально нельзя дробить по «маленьким группам богословских предметов». Магистерская степень – свидетельство того, что у ученого заложен добротный и целостный фундамент богословского научного знания, в котором будет укоренена его дальнейшая научная специализация. Любая дифференциация богословской степени возможна только на докторском уровне, ибо, с одной стороны, докторские исследования определенно заявляют специфическую проблематику и методологию той или иной области богословской науки, с другой стороны, общая научно-богословская зрелость уже засвидетельствована магистерством[263]263
  См.: Журналы Предсоборного Присутствия. Т. IV. С. 184–196.


[Закрыть].

И в проектах Советов 1905 г., и на заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия было высказано еще одно предложение: ввести для младшей – кандидатской – степени именование «кандидат академических наук» или «кандидат духовной академии», что подразумевало бы всю палитру изученных в академии предметов[264]264
  См.: Свод проектов 1906 г. § 144.


[Закрыть]. Однако это вызвало возражение, сформулированное профессором СПбДА Н. Н. Глубоковским: такое изменение означает «затушевывание самой существенной цели» духовных академий, а допустить этого невозможно, ибо этим затрагивается сама «природа духовного образования», средоточием которого является богословие – целостное, неделимое знание. Тем более и в уни верситетах кандидаты именуются по «свойству всех дисциплин своего факультета» (кандидат права, физико-математических наук и т. д.)[265]265
  См.: Журналы Предсоборного Присутствия. Т. IV. С. 184.


[Закрыть].

Но все эти дискуссии не привели к каким-либо реальным изменениям. Академии выходили из положения старыми способами. Замещение небогословских кафедр в академиях лицами, имеющими профильные ученые степени российских университетов, случалось, хотя и не очень часто[266]266
  См.: Устав 1910 г. § 68.


[Закрыть]. Причем практически всегда это были университетские выпускники. Так, преемником В. О. Ключевского на кафедре русской гражданской истории в МДА стал в 1908 г. выпускник историко-филологического факультета Московского университета М. М. Богословский[267]267
  М. М. Богословский закончил Императорский Московский университет по кафедре русской истории (1890), был профессорским стипендиатом (1891–1894), а с 1898 г. приват-доцентом по этой кафедре. С 1908 г., уже будучи магистром русской истории, стал доцентом МДА по кафедре русской гражданской истории. Магистерская диссертация М. М. Богословского (1902): Областная реформа Петра Великого. Провинции 1719–1727 гг. М., 1902; докторская диссертация (1909): Земское самоуправление на русском севере в XVII веке. М., 1909, 1912.


[Закрыть]. В 1909 г. МДА приняла на кафедру греческого языка и его словесности выпускника и доктора греческой словесности того же университета С. И. Соболевского[268]268
  С. И. Соболевский закончил классическое отделение Историко-Филологического факультета Императорского Московского университета (1887), был профессорским стипендиатом (1887–1890), с 1890 г. приват-доцентом, а с 1899 г. ординарным профессором по кафедре греческой филологии. С 1909 г., уже будучи доктором греческой словесности, стал доцентом МДА по кафедре греческого языка и его словесности. Магистерская диссертация С. И. Соболевского (1890): De praepositionum usu Aristophaneo. М., 1890; докторская диссертация (1892): Syntaxis Aristophaneae. Capita Selecta. М., 1891.


[Закрыть].

Следующий Устав 1910–1911 гг. сохранял палитру ученых степеней в варианте Устава 1884 г. и повторял положение о получении гуманитарных ученых степеней в университетах. Но преподаватели небогословских кафедр из духовно-академических кандидатов очень редко пользовались этой возможностью – защищать диссертации в университетах – и представляли диссертации на соискание богословских степеней. Идеи 1905–1906 гг. об особом значении богословских исследований в небогословских науках и, напротив, применении в богословии методов гуманитарных наук, видимо, не были осознаны во всей полноте. Об этом свидетельствует то, что при каждом обсуждении этой про блемы вновь вставал вопрос о расширении «степенной специализации» академий и на гуманитарную область.

В 1917–1918 гг. было предложено предоставить академиям право давать ученые степени магистра церковной истории и церковного права, «по отличительному характеру… ученых трудов или представленной диссертации»[269]269
  ГА РФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 380. Л. 98–99.


[Закрыть]. Это предложение без особых дискуссий и споров было включено в проект нового Устава, представленного Отделом о духовных академиях Высшему Церковному Управлению[270]270
  См.: Проект Устава православных духовных академий. § 163 (ГА РФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 381. Л. 192–215).


[Закрыть].

Таким образом, оба вопроса, связанные с номенклатурой ученых степеней, присуждаемых духовными академиями – включение в нее небогословских наук и внутренняя дифференциация богословских степеней, – представляли немалую сложность. Официальный состав степеней изменился незначительно: степени остались исключительно богословскими, а дифференцирована была только старшая – докторская – степень. Но интерес представляют те обсуждения этих вопросов, которые велись на протяжении всего времени деятельности системы научно-богословской аттестации. При этом оба вопроса затрагивали не только и не столько организационные и финансовые проблемы, хотя и они в духовно-учебной системе определяли многое. Каждый из этих вопросов подразумевал глубокие коллизии, связанные с особенностями богословия как науки. Вопрос о даровании духовным академиям права присуждать небогословские ученые степени затрагивал вопрос о соотношении богословия с другими областями науки, прежде всего гуманитарными, о месте и значении богословия в системе научного знания. Вопрос о выделении в богословской области специальностей затрагивал проблему соотнесения специальных исследований с неразрывным единством богословия, о принципах адекватного выделения в богословии этих специальностей.

1.4. Должностной и табельно-правовой статус ученых богословских степеней

С учеными богословскими степенями, полученными в академиях, были связаны определенные должностные права и денежные пособия. Главным поприщем служения для выпускников духовных академий являлось преподавание в духовной школе, поэтому прежде всего следует обратить внимание на связь с учеными степенями определенных должностей и окладов в духовно-учебной системе. Еще одним важным направлением служения кандидатов, магистров и докторов богословия было преподавание богословских наук в российских университетах и законоучительство в других высших и средних учебных заведениях. Для части выпускников академий главной сферой деятельности становилось приходское служение, и просветительская деятельность связывалась именно с ним. Иная деятельность, выходящая за рамки духовно-учебной, законоучительской и духовной, была возможна, но не рассматривалась как непосредственная для выпускников академий. Поэтому права и преимущества на этих местах следовали из того положения в бюрократической структуре, которое определялось образованием и ученой степенью. Кроме того, выпускники духовных академий, служившие в духовно-учебной системе, но не имевшие священного сана, относились к гражданскому ведомству и входили в общую структуру чиновников Российской империи. Ученые богословские степени, присуждаемые академиями и утверждаемые Святейшим Синодом, давали определенное место в табельной иерархии и права, связанные с этим местом. Для того чтобы оценить значение системы научно-богословской аттестации в Церкви и государстве, следует рассмотреть и эту сторону ее деятельности.

Ученые степени и звания, полученные выпускниками духовных академий, во многом определяли их дальнейшую судьбу, по крайней мере на первом этапе деятельности. Академия проводила аттестацию, определяя степень «учености» того или иного выпускника, и представляла церковной и государственной власти для наиболее адекватного определения на служение. Такая схема была предложена еще в Духовном регламенте 1721 г.: человек, «ученый во Академии и от Академии свидетельствованный», должен «презентоваться» царской – государственной – власти. Церковная же власть («Духовное Коллегиум»[271]271
  В Духовном регламенте именно так называется учреждаемый орган церковного управления: collegium, n (лат., ср. р.)


[Закрыть]) должна была свидетельствовать степень учености академического начальства – ректора и префекта, учителей, а также ход и уровень всего процесса, го товящего ученых людей[272]272
  См.: Духовный регламент. Ч. 2: Домы училищные и в них учители и ученики, тако ж и церковные проповедники. § 11, 12, 15, 16, 21.


[Закрыть]. Эту схему, которая предоставляла церковной и государственной власти возможность находить наиболее удачное замещение вакантных мест и которую духовные школы XVIII в. лишь имели в виду, постарались реализовать разработчики реформы 1808–1814 гг.

«Начертание правил» 1808 г. предусматривало для выпускников академий 1‑го разряда, удостаиваемых от академии ученой степени магистра, четыре возможных применения: 1) бакалаврами духовных академий, 2) профессорами семинарий, 3) священниками к первоклассным церквам, 4) увольнение в гражданскую службу[273]273
  См.: Начертание правил. § 93.


[Закрыть]. Выпускники академий 2‑го разряда, имеющие право на степень кандидата богословия, согласно «Начертанию правил», должны были определяться: 1) «в священники» к церквам первоклассным и второклассным, 2) в случае недостатка выпускников 1‑го разряда – в «присвоенные» им звания, но оставаясь в степени студентов[274]274
  См.: Там же. § 96. Выше говорилось, что в «Начертании правил» 1808 г. оговаривается присуждение ученой степени кандидата богословия только для выпускников академий 2‑го разряда, «остающихся в духовенстве» (§ 97) (см. 1.3).


[Закрыть]. Важен порядок перечисления: духовно-учебное служение для лучших выпускников академий было преимущественным правом и обязанностью, и в дальнейшем это предназначение неоднократно подтверждалось.

Насущная задача – подготовка преподавательских кадров для академий и семинарий – являлась главной для первого набора преобразованной СПбДА. Действительно, магистры первых выпусков преобразованных духовных академий – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской – составили основы самих духовно-академических корпораций[275]275
  О службе, научном росте и проблемах преподавателей-магистров первых лет после реформы 1808–1814 гг. см. 2.3.


[Закрыть]. При заполнении вакансий в академиях привлекались иногда и кандидаты: так, в преобразованную МДА были определены выпускники I курса СПбДА (1814) старший кандидат М. Ф. Божанов и кандидат Г. К. Огиевский – правда, не на богословский класс, а первый – бакалавром словесности, второй – греческого языка[276]276
  Ср.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. I. С. 300; Родосский. Списки первых курсов СПбДА. С. XXXIII. В этом случае КДУ воспользовалась дозволением § 96 «Начертания правил» 1808 г.: использования в случае надобности студентов 2‑го разряда по назначению студентов 1‑го разряда.


[Закрыть]. Особая ситуация – необходимость быстрого составления полноценных учеб ных корпораций – обусловила быстрый служебный рост выпускников этих лет: некоторые из них через год или два после окончания академии становились ординарными профессорами в академиях. Тем не менее требования Устава старались соблюдать, то есть назначать магистров непосредственно после выпуска бакалаврами и лишь по прошествии нескольких лет – профессорами. Устав 1814 г. не требовал для занятия ординарной профессорской кафедры докторской степени, таким образом, ученая степень практически не была связана с преподавательской должностью, и никаких «служебных» побудительных причин к усиленной научно-литературной деятельности не было. Зато оговаривалось, что степень доктора богословия подразумевает не только ученость, но и право быть «учителем христианским», которое должно было быть засвидетельствовано «чистым и неукоризненным образом жизни»[277]277
  См.: Устав 1814 г. § 419.


[Закрыть]. На практике степень доктора богословия до 1869 г. давалась лишь лицам священного сана с учетом их деятельности на благо Церкви и духовного просвещения. Таким образом, докторство было лишь особым поощрением «духовной учености», но никак не критерием научной компетентности, необходимой для той или иной духовно-учебной должности.

Особые требования в уставных документах – «Начертании правил» 1808 г. и Уставе 1814 г. – предъявлялись лишь к ректорам академий. В «Начертании правил» и Уставе 1814 г. докторская степень требовалась от кандидатов на должность ректора академии в обязательном порядке. При этом докторская степень давала преимущественное право быть ректором перед всеми любыми званиями и должностями[278]278
  См.: Начертание правил. § 124; Устав 1814 г. § 12–13.


[Закрыть]. Но на практике это преимущество учитывалось крайне редко. Даже в столичной академии после трех ректоров-докторов – архимандрита Филарета (Дроздова) (ректор 1812–1819 гг., доктор богословия с 1814 г., епископ с 1817 г.), архимандрита Григория (Постникова) (ректор 1819–1926 гг., доктор богословия с 1817 г., епископ с 1822 г.), архимандрита Иоанна (Доброзракова) (ректор 1826–1830 гг., доктор богословия с 1825 г.) – последовал ряд ректоров уже без высшей богословской степени. Можно усмотреть попытку изменить эту ситуацию и ответить пожеланию Устава 1814 г. в кампании 1822 г. по присуждению докторских степеней ректорам академий: КДА – архимандриту Моисею (Богданову-Антипову-Платонову) и МДА – архимандриту Кириллу (Богословскому-Платонову). Непродолжительное время – до конца 1823 г. – все три преобразованные академии имели ректоров-докторов. Но в дальнейшем степень никак не определяла преимущества в выборе академического ректора. К моменту введения нового Устава духовных академий 1869 г. из четырех академий лишь две имели ректора с докторской степенью: МДА – протоиерея Александра Горского и КазДА – архимандрита Никанора (Бровковича), причем последний стал ректором в 1868 г., а докторскую степень получил в 1869 г., накануне введения Устава. Ректоры двух других академий – протоиерей Иоанн Янышев и архимандрит Филарет (Филаретов) – были магистрами богословия.

Однако магистерская степень была все же обязательным условием для ректоров академий. Так, например, в октябре 1841 г., когда ректор МДА архимандрит Филарет (Гумилевский) был назначен на кафедру викария Псковской епархии, епископа Рижского, встал вопрос о кандидатуре нового ректора академии. В качестве таковой обычно рассматривались прежде всего ректоры семинарий Московской епархии – Московской и Вифанской. В данном случае митрополит Московский Филарет (Дроздов) в письме обер-прокурору Святейшего Синода Н. А. Протасову с сожалением отмечал, что ректор Московской ДС Иосиф (Богословский), удовлетворявший по прочим качествам, имеет лишь кандидатскую степень, что исключает его из числа возможных претендентов на должность ректора академии[279]279
  См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Доп. т. С. 81–82.


[Закрыть].

Однако духовно-учебная деятельность не препятствовала и духовному служению: те выпускники, которые выбирали для себя монашество или служение приходского священника, могли совмещать его с преподаванием в академии или семинарии. В «Начертании правил» прямо говорилось о дозволении «соединять» должность профессора с монашеством и приходским служением[280]280
  См.: Устав 1814 г. § 87.


[Закрыть]. Напротив, по некоторым положениям «Начертания правил» 1808 г. и Устава 1814 г. можно понять, что духовно-учебная деятельность и духовное служение, монастырское или приходское, в представлении разработчиков реформы как раз тесно связывались друг с другом. Бакалавры-иеромонахи включались, хотя и не сразу после пострига и рукоположения, в число соборных иеромонахов, чаще всего Александро-Невской и Киево-Печерской лавр, Московского Донского ставропигиального монастыря. Причем принадлежность к соборным иеромонахам вовсе не подразумевала служение при своей обители, поэтому преподавателей-иеромонахов включали в соборы монастырей других городов: так, иеромонахи МДА были нередко соборными иеромонахами Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге, иеромонахи КазДА – соборными иеромонахами Московского Донского ставропигиального монастыря. Наиболее патриотичен в этом отношении был Киев: иеромонахи, принадлежащие к корпорации КДА, либо были штатными насельниками Братского монастыря, в котором помещалась академия, либо включались в собор Киево-Печерской лавры[281]281
  Заключение делается на основании значительного числа послужных списков, изученных автором монографии в ф. 277 ЦГИА СПб, ф. 229 ЦИАМ, ф. 711 ЦГИАУК и ф. 10 НА РТ, поэтому конкретных указаний не приводится.


[Закрыть]. Преподаватели из белого духовенства занимали места священников и протоиереев при церквах академического города.

Должность ректора духовной школы – академии или семинарии – подразумевала сан архимандрита или протоиерея. Первый сан в свою очередь был связан с управлением одним из монастырей[282]282
  См.: Устав 1814 г. § 71, 124.


[Закрыть]. При этом если для ректоров семинарий подбирался всегда монастырь своей епархии, то в случае академий епархиальная привязка не была значимой, хотя и преимущественной. Так, ректоры МДА были часто настоятелями московских монастырей: ставропигиального Новоспасского, Богоявленского, Высокопетровского[283]283
  Настоятелями Новоспасского монастыря были ректоры МДА архимандриты Кирилл (Богословский-Платонов) (1819–1824), Поликарп (Гойтанников) (1824–1835), Евсевий (Орлинский) (1841–1847, настоятель с 1842 г., в 1845‑м перемещен на настоятельство Высокопетровского монастыря) и в дальнейшем некоторые другие; настоятелем Богоявленского монастыря – ректор архимандрит Филарет (Гумилевский) (1835–1841, настоятель монастыря с 1837 г.); настоятелями Высокопетровского монастыря ректоры архимандриты Евсевий (Орлинский) (с 1845 г.), Евгений (Сахаров-Платонов) (1853–1857, настоятель 1849–1857), Сергий (Ляпидевский) (1857–1861, настоятель с 1858‑го, в 1859 г. перемещен на настоятельство Заиконоспасского монастыря).


[Закрыть]. У ректоров СПбДА палитра монастырей, в которых они были настоятелями, более разнообразна, причем среди них чаще встречались монастыри не столичной епархии, а других[284]284
  Ректор СПбДА (1812–1819) архимандрит Филарет (Дроздов) (с 1817 г. епископ) был сперва настоятелем Новгородского Юрьева монастыря (1812–1816), а затем – Московского Новоспасского ставропигиального монастыря (1816–1819). Ректор СПбДА архимандрит Григорий (Постников) (1819–1825) был настоятелем Иосифо-Волоколамского монастыря, но он стал таковым еще в должности инспектора в 1817 г., поэтому, видимо, перемещение сочли неуместным. Сменивший его на посту ректора архимандрит Иоанн (Доброзраков) (1826–1830) был назначен настоятелем Можайского Лужецкого монастыря еще в 1824 г., будучи ректором столичной семинарии, таковым и оставался до 1829 г., когда был назначен настоятелем Пинского Богоявленского монастыря. Настоятелем этого же монастыря был его преемник по должности ректора СПбДА архимандрит Смарагд (Крыжановский) (1830–1831). Два следующих ректора академии – архимандриты Венедикт (Григорович) (1831–1833) и Виталий (Щепетев) (1833–1837) – были настоятелями Пафнутьева Боровского монастыря, их преемники архимандриты Николай (Доброхотов) (1837–1841) и Афанасий (Дроздов) (1841–1847, архимандрит и настоятель монастыря до 1842 г.) – настоятелями Ростовского Богоявленского [Авраамиева] монастыря, пока последний в августе 1842 г. не был хиротонисан в епископа Винницкого, викария Подольской епархии.


[Закрыть]. Не было определенных монастырей и для архимандритов – ректоров КазДА[285]285
  Ректор КазДА архимандрит Григорий (Митькевич) (1844–1851) был настоятелем Угличского Алексеевского монастыря; его преемник архимандрит Порфирий (Попов) (1852–1854) два года ректорства оставался настоятелем Одесского Успенского монастыря, на который был поставлен еще в 1848 г., будучи ректором Херсонской ДС. Архимандрит Агафангел (Соловьев) (1854–1857) был назначен ректором КазДА с присвоением ему звания настоятеля первоклассного монастыря, но без самой обители.


[Закрыть]. Лишь должность ректора КДА была неразрывно соединена с настоятельством Киево-Братского монастыря.

Иногда монашествующие инспекторы академий возводились в сан архимандрита, соединенный с настоятельством монастырем, пребывая на инспекторской должности, за особые заслуги в научной и духовно-учебной деятельности или по каким-то иным соображениям. Но для инспекторов сан архимандрита не был обязателен. Так, например, инспектор СПбДА иеромонах Григорий (Постников) (с 1816 г.; с 1819 г. ректор той же академии) 18 июля 1817 г. был удостоен степени доктора богословия, а 29 июля того же года возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Иосифо-Волоколамского монастыря[286]286
  См.: Родосский. Списки первых курсов СПбДА. С. XII, XIII, XV, XX; 118–121; Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии от древнейших времен до настоящего времени: Краткие биографические очерки. Новгород, 1897. С. 205–212; ПБЭ. Т. IV. С. 690; Т. VII. С. 718–719; Т. VIII. С. 111–112.


[Закрыть]. Сменивший его инспектор иеромонах Нафанаил (Павловский) пробыл два года на этой должности в сане иеромонаха (1819–1821), затем, назначенный на должность ректора Ярославской семинарии, был возведен в сан архимандрита с настоятельством в Ростовском Богоявленском монастыре[287]287
  См.: Родосский. Списки первых курсов СПбДА. С. XX; 291–292.


[Закрыть]. Однако следующий инспектор СПбДА иеромонах Иоанн (Доброзраков), назначенный на эту должность 26 июля 1821 г., уже 16 августа того же года был возведен в сан архимандрита Архангельского Юрьево-Польского монастыря Владимирской епархии[288]288
  См.: Там же. С. XV, XX; 184–185; Макарий (Миролюбов), архим. История нижегородской иерархии, содержащая в себе сказания о нижегородских иерархах с 1672 по 1850 год. СПб., 1857. С. 245, 246; ПБЭ. Т. V. С. 3.


[Закрыть]. Иногда среди инспек торов были так называемые «титулярные» архимандриты, то есть имевшие сан, но без монастыря[289]289
  Так, например, «титулярным» архимандритом с 1850 по 1858 г. был инспектор МДА Сергий (Ляпидевский). Полгода – с октября 1857 по апрель 1858 г. – он оставался таковым даже в должности ректора академии, но это не было нормой, просто ждали, пока освободится место настоятеля одного из московских монастырей.


[Закрыть].

Ревностная духовно-учебная служба поощрялась особыми наградами от Синода и от императора, в том числе и повышением церковного статуса. Особенно заметно это было на начальном этапе, когда преподаватели и первые выпускники преобразуемых школ принимали на свои плечи все сложные проблемы. Так, в 1811 г. бакалавры СПбДА, преобразованной по новым правилам, иеромонахи Филарет (Дроздов), Леонид (Зарецкий) и Мефодий (Пишнячевский) были награждены за ревностную духовно-учебную службу внеочередным возведением в сан архимандрита со степенью 3‑го класса, в исключение из «общего порядка»[290]290
  См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. I. С. 37–38.


[Закрыть]. Причем исключителен был случай и по высоте награды, которой удостоились молодые бакалавры, и возведение в сан архимандрита без настоятельства монастырем. Впрочем, это «безместное» – титулярное – архимандритство для двух из награжденных было временным. Архимандрит Филарет (Дроздов), став в марте 1812 г. ректором и профессором богословских наук СПбДА, был определен на настоятельскую вакансию в настоятеля первоклассного Юрьева монастыря Новгородской епархии[291]291
  См.: Там же.


[Закрыть]. Архимандрит Мефодий в том же году стал ректором Санкт-Петербургской ДС и настоятелем Сергиевой пустыни, а через год был хиротонисан в епископа Старорусского, викария Новгородской епархии[292]292
  См.: ПБЭ. Т. II. С. 107.


[Закрыть]. Архимандрит Леонид в 1812 г. стал настоятелем Иосифова Волоцкого монастыря[293]293
  См.: Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской Церкви. СПб., 1877. С. 184.


[Закрыть]. Случались такие ситуации и в дальнейшем: так, например, иеромонах Евгений (Сахаров-Платонов), назначенный в сентябре 1842 г. инспектором МДА, в феврале 1843 г. был возведен в сан архимандрита с присвоением ему лично степени настоятеля третьеклассного монастыря. Архимандрит Евгений пребывал в статусе «титулярного» четыре года, пока не был назначен в феврале 1847 г. ректором и профессором богословских наук Вифанской ДС и в мае того же года определен настоятелем Московского Златоустовского монастыря[294]294
  ЦИАМ. Ф. 229. Оп. 4. Д. 5063: Личное дело преподавателя иеромонаха (архимандрита Евгения (Сахарова-Платонова).


[Закрыть].

В академиях оставлялись обычно первые по разрядному списку магистры. Остальных магистров и кандидатов, не попавших в состав духовно-академических корпораций, распределяли на духовно-учебные места в семинарии. Впрочем, должность ректора семинарии была гораздо более ответственной и высокой в духовно-учебной служебной лестнице, чем должность профессора академии. В «Начертании правил» оговаривалась степень доктора богословия и для ректора семинарии, в примечании давалось такое же указание: степень доктора дает преимущественное перед всякими другими званиями и должностями право быть ректором[295]295
  См.: Начертание правил. § 71.


[Закрыть]. При этом для магистров – по крайней мере, лучших, имевших в разрядном списке высокие места, – старались подобрать лучшие семинарии, то есть находящиеся в академических или университетских городах, или в городах с высоким уровнем просвещенности. Это было связано в том числе с наличием научных библиотек и возможностью для лучших выпускников академий продолжать в той или иной степени научно-богословскую или хотя бы церковно-литературную деятельность. Служебную иерархию, установленную Уставом 1814 г., старались соблюдать и в семинариях, присваивая звание профессора магистрам, а прочим, то есть кандидатам, – именование учителей[296]296
  О необходимости соблюдать эту установку Устава – соответствие учебных должностей ученым степеням – неоднократно напоминал член КДУ архимандрит (с 1817 г. епископ, с 1819 г. архиепископ, с 1826 г. митрополит) Филарет (Дроздов). См., например: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. II. С. 65–67.


[Закрыть].

«Начертание правил» 1808 г. оговаривало полную свободу студентов академий в выборе служения, лишь с преимущественным правом выпускников 1‑го разряда перед выпускниками 2‑го разряда, а кандидатов богословия – перед студентами[297]297
  См.: Начертание правил. § 95, 97.


[Закрыть]. В окончательной редакции Устава 1814 г. появился параграф о беспрекословной – «неотказной» – четырехлетней отработке лучших выпускников академии на духовно-учебной службе, то есть право постепенно стало превращаться в обязанность[298]298
  См.: Устав 1814 г. § 41.


[Закрыть]. Хотя и в «Начертании правил» 1808 г., и в Уставе 1814 г. оговаривалась определенная автономность духовно-учебных округов, реализация Устава потребовала большей централизации в деле распределения выпускников и частичного преодоления этой автономности. Это было понятно в первые годы преобразования академий, когда кадровые проблемы решались по единому плану, однако имело место и в дальнейшем. Так, в 1820 г. при выпуске II курса преобразованной МДА уже восьмому по разрядному списку магистру Федору Платонову не нашлось места профессора в семинариях Московского и Казанского духовно-учебных округов. Это побудило члена КДУ, ревизовавшего академию в этом выпускном году, архиепископа Тверского Филарета (Дроздова) предложить более четкую систему заполнения духовно-учебных вакансий. Главным принципом этой системы было использование выпускников академий с оптимальным учетом их способностей («с пользою места и с достоинством лиц»). При выпуске Конференция каждой академии должна была рекомендовать выпускников на учительские вакансии своего округа. Но так как соответствие внутри округа не всегда достигалось, святитель Филарет предлагал сохранить принцип централизации первых лет реформы. КДУ, получая от академий сведения о вакантных учительских должностях в их округах и характеристики нераспределенных выпускников, должна довершать процесс «правильного занятия вакансий». Остающиеся и после этого без назначения выпускники академий могли увольняться в епархиальное ведомство и использоваться по усмотрению епархиального архиерея. При этом КДУ должна была и дальше следить за соответствием учености и усердия преподавателей их должностям: обязать ревизоров давать полные сведения об учебной деятельности ревизуемых школ и их корпораций, составленных конспектах, результативности используемых методов. На основании этих сведений КДУ должна была, по плану преосвященного Филарета, в случае надобности перемещать преподавателей на другие места, а нерадивых, мало способных и не соответствующих полученной степени «учености» даже увольнять. Святитель Филарет предложил составлять сводную таблицу духовно-учебных вакансий по всем округам и регулярно обновлять ее с учетом всех передвижений и распределения новых выпусков[299]299
  См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. II. С. 59–67.


[Закрыть]. В 1826 г., уже будучи митрополитом Московским, святитель Филарет предложил утвердить систему обязательной шестилетней службы «в пользу духовного звания» всех казеннокоштных выпускников академий и семинарий. При этом он делал акцент на пользе этого правила не только для духовно-учебной системы, но и для самих выпускников: нерешительные за это время либо утвердятся в выборе духовного служения, либо оставят его, но уже приобретя опыт практической деятельности[300]300
  См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. II. С. 170.


[Закрыть]. Таким образом, постепенно подготовка к духовно-учебной службе в семинариях закрепилась в качестве непосредственной задачи академий.

Но уже к началу 1830‑х гг. духовно-учебная система в целом была насыщена кадрами: некоторые магистры «за недостатком учительских вакансий» были причислены к епархиальному ведомству, что лишало их профессорства и возможности заниматься богословским образованием[301]301
  По такой причине были, например, определены в епархиальное ведомство магистры IX курса СПбДА (1831 г. выпуска) Г. Михайлов и П. Тяжелов, окончившие пятым и девятым номерами по разрядному списку (см.: Родосский. Списки первых курсов СПбДА. С. XLIV).


[Закрыть]. Впрочем, отток выпускников духовных академий из духовно-учебного ведомства, начавшийся в 1850‑е гг. и ставший болезненно заметным к началу 1860‑х гг., вновь освободил преподавательские места и повысил ценность магистров и кандидатов, желавших подвизаться на духовно-учебном поприще.

Еще одним «преимуществом» и поприщем деятельности выпускников высших духовных школ и обладателей ученых богословских степеней было преподавание богословских дисциплин в светских школах. Выпускники академий служили и преподавателями Закона Божия в гимназиях и училищах разного уровня и направления («законоучительство»), и преподавателями богословия в высших учебных заведениях – российских университетах и специализированных институтах (юридических, историко-филологических, лесных и пр.) Преподавание лиц, аттестованных духовными академиями, в светских учебных заведениях, как и преподавание лиц с университетскими степенями в академиях, было показательным примером сочетания этих систем научной аттестации. Преподаватель богословия в светском учебном заведении должен был обязательно иметь священный сан – это требование было понятно, ибо на преподавателя богословия возлагались и духовно-нравственные задачи. Для средних учебных заведений достаточно было выпускной степени кандидата богословия, как и для прочих учителей гимназий – выпускной университетской степени[302]302
  См.: Устав университетов 1804 г. Гл. XII. См. также: Петров. Формирование системы университетского образования. С. 287–294.


[Закрыть].