Текст книги "Грань веков. Заговор против императора"

В павловское царствование надзор за литературой усиливается.

Указ от 18 апреля 1800 года торжественно объявлял: «Так как чрез вывезенные из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданских законов и благонравия, то отныне впредь до указа повелеваем запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные ни были, без изъятия, в государство наше, равномерно и музыку» [74. С. 176–177].

Указ этот завершал серию более ранних запретительных мер: три цензуры учреждаются в Санкт-Петербурге, а кроме того, в Москве, Риге, Одессе и при главной таможне.

В 1797–1799 годах запрещено 639 изданий, в том числе «Путешествие Гулливера» (однако недосмотрен и пропущен… Руссо). Единственная иностранная книга, пропущенная в 1800–1801 годах, – «Тунгусское богослужение» из Китая. Цензуре подвергались и ноты Моцарта, Гайдна [29. С. 397].

Пятого июля 1800 года вдруг были опечатаны все типографии, кроме сенатской, академической и 1-го кадетского корпуса; через 4 дня, впрочем, последовало распечатывание с грозным предупреждением о необходимости строжайшего цензурного наблюдения.

Ошибки цензоров карались жестоко.

Для формирования общественного мнения в павловское царствование особую роль сыграло несколько историй, считавшихся эталоном, характерной приметой времени.

В этом отношении интересна вступительная часть к книге «Из записок графа Беннигсена», составленной в 1801 году. В ряде изданий этого важного документа вводная часть опущена как «тривиальная» [62. С. 112]; между тем тривиальность, расхожесть здесь особенно любопытны. Беннигсен явно писал то, что говорилось всеми, было у всех на слуху. В его обвинительном перечне, между прочим, и история пастора Зейдера: «Состоялось запрещение некоторых книг, чтение которых до того времени не считалось предосудительным. Пастор Зейдер в Ливонии имел несколько таких книг в своей маленькой библиотеке и думал дать доказательство своего уважения к закону, отослав их к органам правительства в Ригу. Но чиновники в своем рапорте императору придали поступку Зейдера характер преступления. Приказано было отправить пастора с фельдъегерем в Петербург. Здесь этот несчастный был посажен в тюрьму. Юстиц-коллегии дан был указ исследовать преступление пастора, судить его и наказать кнутом. Судьи, прочтя указ, переглянулись между собою, а президент суда сказал: „Что же, о расследовании думать нечего, постановим решение, которое нам уже предписано“. Спустя несколько дней несчастный пастор был наказан кнутом и сослан в Сибирь, где он оставался до восшествия на престол императора Александра» [65. 1917. V–VI. С. 547].

В этой ситуации литература все крепче «замерзала». За четыре последних года екатерининского правления печатная продукция составила 1116 названий (в 1793 году – 313, в 1794 году – 296, в 1795 году – 258, в 1796 году – 249). При Павле же происходит уменьшение объема печатных изданий почти на треть: 875 названий за четыре года (в 1797 году – 175, в 1798 году – 237, в 1799 году – 254, в 1800 году – 209); за весь 1801 год вышло всего 34 книги и брошюры, что, конечно, связано с политическими событиями того года[37]37
  Расчет произведен по изданию: «Сводный каталог русской книги XVIII века» [130].


[Закрыть].

Восемь альманахов и литературных сборников, вышедших за 4 года павловского правления, – также явное снижение по сравнению с 24 изданиями, появившимися за четыре последних екатерининских года, и 22 сборниками за такой же срок от начала правления Александра I [135. С. 48–64].

Подведем краткий итог. Лишь один пункт «Жалованной грамоты» остался в силе (дворянство отнимается только царем). «Благородное сословие», сочетавшее душевладение с элементами просвещения и несколько поколений пробивавшееся к «дарованным правам», к личной неприкосновенности, вдруг видит себя возвращенным ко времени Петра I и его первых преемников.

Многое из того, что делалось главой государства в конце 1790-х годов, показалось бы дворянству нормальным или исторически неизбежным на полвека ранее. Однако с тех пор выросло уже по меньшей мере два «непоротых» дворянских поколения, воспользовавшихся законом о вольности дворянства и «Жалованной грамотой». Целый слой, привыкший к своей вольности!

Автор этой книги несколько лет назад написал строки, которые считает уместным здесь повторить: «Без Муравьевых, которые просвещают, никогда бы не явились Муравьевы, „которых вешают“. Прямо из времен Бирона ‹…› никогда бы не явились Пушкин и декабристы. Василий Осипович Ключевский заметил о времени после Ивана Калиты: „В эти спокойные годы успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле“. Два поколения екатерининских дворян также избавляются от отцовских и дедовских страхов, хотя и не помышляют „на Мамая“. Два небитых дворянских поколения – без них и Пушкин был бы не Пушкин, и Лунин – не Лунин».

Говоря о личных правах дворянства, один из мемуаристов заметил, что, «если бы Павел в несправедливых войнах пожертвовал жизнью нескольких тысяч людей, его бы превозносили, между тем как запрещение носить круглые шляпы и отложные воротники на платье возбуждало против него всеобщую ненависть» [46. С. 295].

Это наблюдение весьма любопытно. За частностью тут хорошо видно общее. Во-первых, укрепившиеся привычки к известному уровню личного достоинства; запрещения же, подобные «шляпным», тем тяжелее, чем мельче: если уж такие права регламентируются, что мечтать о более существенных! Во-вторых, за «шляпным гонением», за битьем офицера, за «дураком», жалуемым губернатору, за многосторонним и постоянным унижением частного, личного в пользу государственного – за всем этим дворянство теряло представление о надежности, обеспеченности своего положения.

«Жалованная грамота» была известной гарантией дворянских вольностей. С ноября 1796 года гарантии резко ослаблены.

Казалось бы, самое незыблемое – владение душами. Ведь царь щедр на подарки: около 600 тысяч крепостных роздано помещикам. Однако уже летит в Лондон грозное для посла и влиятельного вельможи Воронцова сообщение, что на его имения наложен секвестр (хотя никакого преступления не совершено и есть только известное недовольство императора).

Потерять дворянство, неудачно взмахнув эспантоном на марше или неправильно поклонившись, ничего не стоило.

Шестьсот тысяч крестьян роздано, но ведь немало и отнято или подлежало изъятию у владельца с утратой дворянского достоинства.

Один из близких сотрудников генерал-прокурора сообщает, что Обольянинов по решению Сената отобрал земли у многих помещиков Саратовской и других губерний и добился больших пожалований «от тысячи до пяти тысяч десятин» чиновникам своего аппарата [1. С. 113]. Это свидетельство подтверждается и сохранившимися документальными данными о пожаловании 26 чиновникам из канцелярии генерал-прокурора и тайной экспедиции 83 тысяч десятин [107. А].

Известный в будущем деятель В. Н. Каразин (в ту пору молодой чиновник) пытался бежать за границу, «а когда был пойман, откровенно написал императору, что „желал укрыться от жестокости его правления, и хотя не знает за собой вины, но уже его свободный образ мысли мог быть преступлением“. Павел, не чуждый порывов великодушия, простил Каразина и дозволил ему поступить на службу» [121. 1876. VII. С. 567–568].

Ситуация дворянской неуверенности, негарантированности хорошо видна и из некоторых до сей поры почти не использованных исследователями материалов Военно-походной канцелярии Павла.

На всю жизнь запомнит юнкер Семеновского полка Михаил Леонтьев «протяжный и сиповатый крик Павла I: „Под арест его!“» [122. 1913. IX. С. 303]. Как и многие другие, он запомнит и ужас при одном наименовании Тайной экспедиции, где заседал «страшный по одной уже наружности тайный советник Николев» [122. 1913. IX. С. 303].

Во главе карательного органа – Тайной экспедиции при Сенате (заменившей торжественно упраздненную в 1762 году Тайную канцелярию) стоял генерал-прокурор, однако главными вершителями политических дел были специальные чиновники Макаров, Николев. Николеву постоянно поручались дела, связанные с высокими персонами – Зубовыми, Зоричем, Куракиными, Разумовскими…

Именно Николев был главным мучителем Суворова в период его опалы [159. 1862. IV].

Приведем характерный пример, каких было немало.

«Помню, – писал Греч о начале царствования Павла, – какое сильное действие произведено было по всей публике арестованием двух офицеров за какую-то неисправность во фронте. Дотоле подвергались аресту только отъявленные негодяи и преступники закона. Арестованные были в отчаянии и хотели застрелиться со стыда. Для них арест был то же, как если б ныне раздели офицера перед фронтом и высекли» [28. С. 137].

«В царствование Екатерины арест, как мера наказания для офицера, применялся только в исключительных, серьезных случаях, так как он влек за собою военный суд, и офицер, который был арестован в наказание, обыкновенно должен был выходить из полка. Таков был point d’honeur[38]38
  Правило чести (фр.).


[Закрыть] в екатерининское время. Не то было теперь, когда Павел всюду ввел гатчинскую дисциплину. Он смотрел на арест как на пустяк и применял его ко всем слоям общества, не исключая даже женщин. Малейшее нарушение полицейских распоряжений вызывало арест при одной из военных гаупвахт, вследствие чего последние зачастую были совершенно переполнены» [56. С. 28].

Позже привыкнут.

В первые дни павловского царствования в основном, правда, шла амнистия, явно опровергавшая меры Екатерины II. Седьмого ноября 1796 года последовал именной указ об освобождении Н. И. Новикова и еще пятерых человек. Восьмого – одиннадцатого ноября освобожден белорусский дворянин Лаппо и снят запрет на выезд в столицы графа Апраксина, а также прежде обвиненных по «новиковско-масонским» делам Трубецкого, Тургенева, Лопухина. Девятнадцатого ноября освобождены Костюшко, Потоцкий, затем еще шесть поляков.

Освобождение продолжалось и позже: 23 ноября – Радищев, 13 декабря – «38 человек из разных мест». Однако постепенно амнистия прекращается и все заметнее новые аресты: 22 ноября – именной указ о заключении полковника Елагина «в крепость навсегда за дерзновенные разговоры» (4 января 1797 года его, впрочем, освободят). Пятнадцатого декабря приговорен к пожизненному заключению в крепости «за дерзкие разговоры» полковник Копьев. Двадцать четвертого декабря – один надворный советник, один капитан и один прапорщик отправляются «в каторжные работы навсегда» [152. Д. № 2043. Ч. 23].

Все это – важные приказы, позволяющие делать известные качественные оценки, однако не хватает количественных.

Сколько же человек подвергалось гонениям за павловское четырехлетие? Какова реальная основа десятков анекдотов, устрашающих историй о ссылке, тюрьме, разжаловании, экзекуции, лишении дворянства и тому подобного?

О числе пострадавших в литературе сохранились довольно разноречивые сведения.

Писали о тысячах, десятках тысяч невинно пострадавших, в частности о 12 тысячах амнистированных при восшествии Александра I. Отмечалось, что «подверглись гонениям 7 фельдмаршалов, 333 генерала и 2261 офицер», то есть 2601 человек [См.: 12. С. 255], что на гауптвахте Зимнего дворца сидело семь генералов [122. 1913. IX. С. 304].

Любой подобный рассказ, не устанем повторять, интересен как мнение современников, как интерпретация многих фактов. Тем важнее сосчитать то, что было в действительности.

Богатейшие материалы павловского военно-судебного ведомства, Генерал-аудиториатской экспедиции, сохранившиеся в Центральном государственном военно-историческом архиве, позволяют в известной степени представить мучения и заботы влиятельной части дворянства – офицеров и генералов (преимущественно служащих в столице).

Через Генерал-аудиториат проходили разнообразные офицерские дела (иногда вместе с солдатами и чиновниками, когда по самой сути обвинения их нельзя было передать другому ведомству).

Хронологическая регулярность сохранявшихся аудиториатских дел показывает, что практически все материалы налицо. Несколько десятков разрозненных документов за 1789–1796 годы было присоединено к делопроизводству Аудиториата задним числом, последовательное же рассмотрение дел мы находим с 24 января 1797 года (дата основания Генерал-аудиториата) до конца павловского царствования. Вообще же в указанном фонде сохранились военно-судные дела до 1 октября 1805 года.

Итак, посмотрим, кого и как судил Генерал-аудиториат в 1797–1801 годах. Перед нами дела, в конце концов обязательно конфирмованные императором. Некоторые из них пришли из провинции, на других лежит печать молниеносного царского решения – легко вообразить, как на вахт-параде или в ином месте по царскому распоряжению производится быстрая расправа с виновным, которая тут же оформляется Генерал-аудиториатом. Разумеется, не все наказания идут через аудиториат, часть обходится и без судебного рассмотрения, но об этом еще будет сказано особо.

Пока же в распоряжении историка 64 аудиториатских дела за 1797 год, 144 дела за 1798 год, 108 дел за 1799 год, 148 дел за 1800 год, 31 дело с 1 января по 11 марта 1801 года [154. Б. Оп. 10/99. № 170–664].

Итак, 495 дел за 50 месяцев, около 10 дел в месяц.

Для сравнения заметим, что после воцарения Александра I: с 11 марта 1801 года по 1 января 1802 года было 56 дел, в 1802 года – 85 дел, в 1803 году – 75 дел, в 1804 году – 44 дела, в 1805 году (за 9 месяцев) – 29 дел [154. Б. Оп. 10/99. № 665–943]. Всего 289 дел за 54 месяца, чуть более 5 дел в месяц.

По хронологии приговоров мы можем угадать как дни особенно сильного императорского гнева, так и дни благорасположения: 2 декабря 1797 года 2 офицера и 2 вахмистра разжалованы в рядовые; 14 и 15 июня 1799 года лишены чинов и дворянства 5 человек; серия жестоких приговоров наблюдается в конце января и начале февраля 1800 года. Наоборот, 24 июля 1798 года прощено 15 кавалергардов, прежде разжалованных в рядовые.

Разумеется, это лишь первый слой статистики, из которого видно ослабление вдвое аудиториатской активности за первые александровские годы по сравнению с павловскими.

Эти цифры ничего не говорят нам о том, кого и за что судили, многих ли наказывали и миловали. Чтобы понять это, разделим обвиняемых на три категории: нижнюю (унтер-офицеры и рядовые из дворян, а также обер-офицеры, до капитанов включительно), среднюю (штаб-офицеры – от майора до полковника) и высшую – генералы (подключим в каждую из категорий соответственно чину и немногих попавших в аудиториат гражданских лиц).

Затем произведем расчет числа обвиненных и прощенных, окончательные же приговоры аудиториата разделим, в свою очередь, на 4 категории: прежде всего, тяжелые наказания – заключение в тюрьму, крепость, каторжные работы сроком более 6 месяцев; во-вторых, лишение чинов и дворянства; в-третьих, увольнение со службы или отставка; наконец, штраф, незначительное взыскание и временное заключение (до 6 месяцев) с последующим возвращением на службу.

Предлагаемая классификация, конечно, условна. Некоторое число приговоров представлено в делах неопределенно, отчего нельзя их отнести ни к одной из категорий. Отдельные приговоры позже отменялись, но сведения о том не попадали в аудиториатские дела; часть обвиненных по два и более раз попадала под суд – амнистировалась, снова наказывалась. Таким образом, абсолютно точные данные в наших расчетах невозможны, однако количество рассмотренных дел все же немалое, а число лиц, прошедших через аудиториат, много больше (часто по одному делу несколько обвиняемых). В целом материалы Генерал-аудиториата позволяют судить о репрессивной политике Павла по военной части.

В 1797 году Аудиториат нашел виновными 65 офицеров, оправдал же 10. В 1798 году число наказанных значительно возрастает: 178. В том же году 78 лиц было оправдано. В 1799 году осуждено 115, помиловано 35, в 1800 году – соответственно 136 и 31, в 1801 году (до 11 марта) – 38 и 13. Всего, таким образом, мы учитываем 699 человек, попавших в аудиториат, из которых 532 (76 %) осуждено и 167 (24 %) оправдано.

Понятно, большая часть обвинений пала на нижнюю группу (до капитанов включительно): здесь 395 человек, то есть более трех четвертей всех виновных. Штаб-офицеров – 83 человека (около 16 %), генералов – 44 (в том числе 19 в 1800 году и три в начале 1801 года).

Важной особенностью павловских военных наказаний является сравнительно большое число суровых приговоров (по нашей классификации – 1-го и 2-го типов).

В 1797 году 12 человек посажено в тюрьму, отправлено на каторгу или в ссылку, а 28 лишено чинов и дворянства. Это 40 из 65, то есть более 60 % всех приговоренных. В 1798 году таковых было 91 из 178 (более половины всех приговоров), в 1799 году – 55 из 115 (48 %), в 1800 году – 77 из 136 (57 %), в 1801 году – 12 из 38 (но к ним нужно еще присоединить группу из 15 нижних чинов, шедших по одному делу с офицерами).

Таким образом, число самых суровых, тяжелых наказаний составляет больше половины всех репрессий.

В этом-то заключается основное отличие павловских мер от приговоров 1801–1805 годов. Число лиц, прошедших через аудиториат первых александровских лет, было немалым (хотя количество дел, как отмечалось, снизилось почти вдвое), при этом возросло количество больших групповых дел, большей частью о хищениях и других злоупотреблениях. В 1802 году осуждено 115, оправдано 28; в 1803 году осуждено 170, оправдано 20. Как видим, число наказанных примерно такое же, как при Павле, и поэтому не следует представлять, будто после 1801 года вообще почти никого не наказывали и наступил «офицерский рай».

Не вникая подробно в статистику александровского аудиториата, отметим только почти полное отсутствие в 1801–1802 году наказаний, отнесенных нами к 1-й группе: ссылки офицеров в каторжные работы, лишения дворянства. Более 70 % приговоров – это арест на краткий срок, обхождение производством, разжалование на короткие сроки, вменение суда в наказание, арест на две недели.

Мы не будем на этом основании утверждать, что Павел наказывал зря: из формулы большинства его приговоров нельзя понять действительную степень вины офицера. Однако огромное количество дел о воровстве по комиссариатской части, о хищениях, недоставлении рекрут и других – это относится к характерным для павловского правления мерам против «развала и разврата» последних екатерининских лет.

И тем не менее около 300 дворян, военных, наказанных предельно, – это довольно жесткий уровень, если учесть, что общее число офицеров и генералов в павловское время составляло примерно 15 тысяч человек.

Сведения о наказаниях солдат будут приведены в следующей главе; пока же подчеркнем еще раз, что аудиториатские приговоры – лишь часть репрессий по армии; сюда совершенно не входят те, кто вынужден был уйти в отставку или изгнан с военной службы без специального аудиториатского дела. Таких было очень много, и, не располагая общими данными, сошлемся на гвардейского полковника того времени: «Из числа ста тридцати двух офицеров, бывших в конном полку в 1796 году, всего двое (я и еще один) остались в нем до кончины Павла Петровича. То же самое, если не хуже, было в других полках, где тирания Аракчеева и других гатчинцев менее сдерживалась, чем у нас» [56. С. 40][39]39
  Вероятно, Саблуков имеет в виду всех офицеров, а также унтер-офицеров из дворян; в 1798 году в конной гвардии было 67 офицеров, 10 вахмистров, 20 эстандарт-юнкеров, 10 квартирмейстеров, 100 унтер-офицеров, 20 трубачей и 1000 рядовых [3. С. 193].


[Закрыть].

Среди выписок А. И. Михайловского-Данилевского из царских приказов по армии находим между прочими: «9 сентября [1797 года] уволены в один день 3 полных генерала, 3 генерал-лейтенанта и 9 генерал-майоров; 16 сентября вышло в один же день в отставку 68 обери унтер-офицеров гвардейских полков, 26-го числа 90 гвардейских унтер-офицеров, а 17 октября 120 унтер-офицеров Преображенского полка» [66. Кн. II. С. 15; Кн. III. С. 100].

Постепенно мы действительно приближаемся к порядку чисел, близкому к данным о 2600 офицерах и генералах, «подвергавшихся гонениям».

Рядом с аудиториатскими репрессиями действовала упомянутая Тайная экспедиция. Часть дел, начатых по военной части, мы находим и здесь, например известный процесс важных особ – генералов князя Сибирского, Турчанинова и других, обвиненных и отправленных в Сибирь за злоупотребления.

Некоторые подробности этого дела в высшей степени характерны. Уже после отправления генералов в ссылку, 29 апреля 1800 года, Павел I приказывает надворному советнику Крюкову догнать осужденных и, «буде они не скованы, сковать их». Посланный вскоре доносил, что Турчанинов и Сибирский следуют «в оковах нарочитой толщины с глухими заклепками» и «крайне изнурены». Последнее замечание вызвало, очевидно, перемену настроения монарха, и 11 мая уж послан вдогонку приказ: оковы снять и в дороге отдыхать. Шестнадцатого февраля 1801 года Павел велел освободить князя Сибирского и вернуть его в Москву, после же воцарения Александра I последовала его немедленная реабилитация [108. Б. № 2499]. Кроме того, в Тайную экспедицию доставлялись представители всех сословий, подозреваемые в преступлениях не только военных, но и политических. Подсчет дел этого ведомства особенно интересен тем, что дает редкую возможность сопоставить репрессии при Екатерине II и Павле I (Тайная экспедиция, созданная на четвертом месяце правления императрицы, была уничтожена сразу же по воцарении Александра I).

Всего за 35 лет екатерининского правления, с 1762 по 1796 год, через Тайную экспедицию прошло 862 дела, в среднем 25 дел в год [152. Д. Оп. 2]. Все 46 дел 1796 года условно отнесены к царствованию Екатерины II. Больше всего – в 1763 году (52 дела), в 1775 году (44), меньше всего – в 1770 году (10), в 1792 году (11), в 1787 году (12 дел). При Павле I, считая с 1 января 1797 года, мы находим 721 дело Тайной экспедиции: в 1797 году – 154, в 1798 году – 205, в 1799 году – 118, в 1800 году – 177, в 1801 году – 57 (до указа об уничтожении Тайной экспедиции 2 апреля 1801 года). В среднем 180 в год, то есть в 7 раз больше, чем в предшествующее царствование.

Кого же и за что доставляли в страшное заведение Макарова и Николева?

Нами было выборочно просмотрено около 100 дел и составлена «тематическая роспись» остальных (благо заглавие каждого дела в основном достаточно подробно изъясняет, кого и за что допрашивают).

Исключив из расчета лиц с неясной или неопределенной социальной принадлежностью, представим оценки примерно для четырех пятых секретных дел (566 из 721); понятно, в одном деле могло быть замешано несколько человек.

В Тайную экспедицию было взято:

Таким образом, по 566 делам Тайной экспедиции проходит в 1797-1801 годах 727 человек. (На самом деле больше, так как в ряде случаев привлекалось неопределенное число сообщников или родственников подследственного.) Дворяне явно преобладают, составляя 44 % всех обвиняемых. Примерно одинаково представлены три группы (купеческо-мещанская, крестьянско-казацкая вместе с городскими низами, иностранцы); каждая примерно по 13 % подследственных, но в общей совокупности меньше дворянства! Наконец, духовенство и солдаты дают менее 9 % общей численности обвиняемых.

Еще больше возрастает «вес дворянства», если соотнести эти данные с общей численностью каждого сословия, хотя нужно принять к сведению, что сравнительно малое число дел солдатских и крестьянских еще не говорит о «легкой жизни» этих категорий населения: ведь их судьбы решались чаще всего «без протокола» – быстрым военным судом или экзекуцией без всякого суда, но об этом ниже.

Тематика дел Тайной экспедиции тоже дает немало для понимания событий 1796-1801 годов. Нами рассмотрено основное содержание 573 следственных дел[40]40
  Разница числа дел, изученных тематически, и числа, полученного при подсчете количества подследственных, объясняется тем, что некоторые дела при неясной социальной принадлежности обвиняемого могут быть легко классифицированы по теме обвинения; наоборот, есть дела с ясной личностью приговоренного и с крайне неопределенным содержанием.


[Закрыть]. Большая часть дел легко классифицируется и может быть представлена в 10 группах.

Легко заметить, что три самые острые, политически опасные категории (политический сыск, измена, оскорбление величества) составляют без малого половину всех дел – 258.

Нетрудно понять, как строго исследовались такие дела и какое значение придавал царь малейшему проступку против своей особы. Унтер-офицера Мишкова, подозреваемого в авторстве злой карикатуры на царя (появившейся в Харькове), Павел приказывает в начале 1801 года, «не производя над ним никакого следствия, наказав кнутом и вырвав ноздри, сослать в Нерчинск на каторгу». Экзекуция была, по-видимому, умышленно затянута, и новый царь Александр I велел «оставить без исполнения».

Приведем еще несколько типичных «сюжетов»:

«Об арестовании погарских купцов ‹…› по доносу в дерзких между собою толках о строгостях императора Павла, кротости великого князя Александра и суровости великого князя Константина» [152. Д. № 3013. 1797 г.];

«О шихтмейстере Никите Шангине, лишенном всех чинов и достоинств и отданном в Нерчинских заводах в работу за произнесение слов „Важное дело ваш государь!“» [152. Д. № 3315. 1799 г.];

«О крестьянине Онуфрии Карпове, называвшем императора Павла царишком» [152. Д. № 3409. 1800 г.];

«О наказании кнутом и ссылкой в Сибирь священника Степана Иванова, сказавшего на литургии после высочайшего титула „сей род да будет проклят“, членов духовного правления Василия Григорьева и Никифора Матвеева, промедливших дать ход доносу о том, и о награждении архиепископа Вениамина» [152. Д. № 3574. 1800 г.].

В заметной группе дел «о нелепых прошениях, толках, ложных доносах» находим следствие «О подпоручике Иване Биретове, желавшем быть при государе для говорения всегда правды» [152. Д. № 3262. 1798 г.]; «О толках между раскольниками, будто император Павел есть значащийся в их книгах царь Развей» [152. Д. № 3519. 1800 г.]. Больше всего подобных дел в начале царствования; в 1799–1800 годах – значительно меньше. Павловский режим, с одной стороны, поощрял доносы, с другой – пугал и доносчиков возможным поворотом дела не в их пользу.

Прямые антикрепостнические выступления крестьян хотя и подавлялись обычно без участия Тайной экспедиции, но все же заняли свое место в ее делах. К тому же здесь по одному делу часто проходит много обвиняемых. Наиболее частый сюжет, встречающийся среди этой группы документов, – надежды крестьян на освобождение. Таковы дела о крестьянах Иване и Николае Чисовских, подавших прошение его величеству об освобождении их из крепостного состояния; «О солдате Иване Молотцове, сочинившем возмутительное письмо солдату Григорию Петрову и родным сего последнего о предоставленных будто бы крестьянам льготах». В 1798 году статский советник Николев командируется в Ярославскую губернию «для разведания о намерении крестьян произвести смятение» [152. Д. № 3064, 3010, 1797 г.; № 3134, 1798 г.].

Таким образом, по делам главного сыскного ведомства империи (так же как по военно-судным) заметно обилие самых суровых наказаний, а также сильное политическое наступление государства на дворянское сословие.

Третьим возможным источником для статистического изучения этих процессов являются документы об амнистии, реабилитации, составленные в начале царствования Александра I.

Н. К. Шильдер, ссылаясь на бумаги государственного секретаря Трощинского, сообщал о том, что на 11 марта 1801 года «арестантов, сосланных в крепости и монастыри, в Сибирь, по разным городам и живущих по деревням под наблюдением, всего 700 человек. Из этого числа по 21-е марта, то есть до погребения императора Павла, всемилостивейше прощено и освобождено 482 человека; затем отбирались справки по поведению и неизвестности преступлений о 54 лицах, и не освобожденными оставались еще 164 человека» [160. С. 15].

Ознакомившись с теми же бумагами, на которые ссылается Шильдер [152. В. № 206. Л. 104–145], попытаемся определить сословную принадлежность арестантов.

Список заключенных соединил разные пути, по которым Павел наказал неугодных подданных: часть прошла через Тайную экспедицию, другая – сквозь Генерал-аудиториат, третья – прямыми именными указами и другими видами самодержавного волеизъявления.

Кто же был лишен свободы к концу павловского правления? Приводим данные о 554 репрессированных[41]41
  Некоторое расхождение с расчетами Шильдера связано с повторением в разных списках одних и тех же имен.


[Закрыть].

К 11 марта 1801 года находилось в заключении и в ссылке: генералов – 14; чиновников первых четырех классов – 6; военных V–VIII классов – 44; чиновников V–VIII классов – 17; обер-офицеров (вместе с унтер-офицерами из дворян) – 78; прочих дворян, шляхтичей – 26; женщин дворянского происхождения – 10; чиновников ниже VIII класса и канцеляристов – 28; купцов – 23; духовенства – православных, лютеран, католиков – 23 (в том числе 1 митрополит и 1 епископ); упоминаемых в списках как «поляки, лифляндцы, малороссияне» – 13; иностранцев – 14; нижних чинов – 20; крестьян, казаков, однодворцев, мастеровых – 31 (в том числе 3 женщины); «духоборцев из Слободской Украины» – 204; прочих – 3.

И снова мы видим впечатляющую статистику столкновения царя со своим дворянством; в этом списке «благородное сословие» представлено по меньшей мере 195 персонами (35 %), в числе которых 20 военных и статских генералов (к тому же среди женщин одна «жена генерала»); 18 человек имели княжеский, графский, баронский титулы.

На самом же деле число дворян, лишенных свободы, было значительно больше: в нескольких случаях число изъятых лиц указано неопределенно, например «дети князя Голицына». Кроме того, в наших расчетах не рассматривались как дворяне чиновники IX–XIV классов, в то время как реально многие из них принадлежали к «благородному сословию».

Таким образом, дворяне составляют около половины амнистированных и реабилитированных в начале правления Александра I.

Этот специфический тип репрессий как бы исторически предвосхищает следующее крупное столкновение верховной власти с дворянством, которое уже пройдет под знаменем декабризма.

Из крупных социальных категорий, как видим, мало затронуты репрессиями городские сословия, тогда политически не активные и не попадавшиеся на дороге павловских преобразований. Двести пятьдесят пять амнистированных из пятисот пятидесяти четырех (46 %) – из крестьян, казаков, солдат, однако, как видим, большую часть здесь составляли гонимые правительством духоборы.

Подведем краткие итоги.

Изучая по разным источникам и спискам количественное выражение «павловского гнева», мы использовали около 500 аудиториатских дел, более 500 – по Тайной экспедиции, более 500 – по материалам амнистий 1801 года.

Известная часть этих документов, проходя по разным ведомствам, относится к одним и тем же людям; в то же время ни в одном из списков не найти еще тех сотен опал, отставок, понижений и оскорблений, которым подверглось множество людей (между прочим, 13 марта 1801 года все «выключенные» со службы объявлены просто отставленными). Наконец, ряд лиц не попал в список освобожденных потому, что весной 1801 года они были на воле, а в ссылке, крепости, опале побывали (порой и не раз!) несколько раньше.