Текст книги "Полёт в Чаромдракос"

5. Лучи пятой стороны света

Пч-и-их! Чихнула я от серебристой пыльцы, что продолжала сыпаться на нас с Луи с возмущенных акаций. И пока мы так чихали, рядом, как пушинка, приземлилась и Камилла.

– Merci, mon ami! Préviens tout le monde que nous sommes au spectacle. Ça va prendre du temps[33]33
  Спасибо, мой друг! Предупреди всех, что мы на спектакле. Это надолго (фр.).


[Закрыть], – сказала она, по всей вероятности, тому самому пеликану. Его я тоже не увидела. Слишком быстро летун Камиллы ускользнул в небо.

Я не знала, что и думать. В последние дни слово «думать» вообще утратило смысл! Всё, что происходило вокруг моей скромной персоны, не укладывалось ни в рамки логики, да… ни в какие рамки! Успокаивало одно – Луи и Камилла относились ко всем странностям нормально.

– Камилла, объясни наконец, где мы и зачем ты завязала мне глаза? – увидев приближающуюся ко мне бабулю, спросила я.

– Ну, не всё же сразу. Боюсь, если бы ты увидела своего «тайного летуна», то выпрыгнула бы из коляски раньше, чем мы сюда добрались. Ах, да! Мы в Булонском лесу! В одном из самых чудесных мест города.

– Но я думала, мы отправляемся на Елисейские Поля или, в крайнем случае, к Эйфелевой башне.

– Скучнейший туристический маршрут, – всплеснула руками Камилла. – Башня от нас точно никуда не убежит, а вот в театр мы можем опоздать! Луи, ты ведь не забыл билеты? – обратилась Камилла к моему чижику.

– О, что ты, Камилла! Вот они, три штуки, – отрапортовал Луи и деловито протянул ей три дубовых орешка.

Не успела она взять их, как мы услышали:

– Так-так-так! Кто-кто-кто у нас здесь?

Сказать, что я не поверила своим глазам? Но нет, не скажу! Уже… поверила. Из-за цветочных кустов, браво чеканя шаг, расправив радужным веером свой королевский хвост, к нам приближался огромный павлин. На голове он важно нес жандармскую фуражку цвета предгрозового неба, а в клюве сжимал длинный березовый прут.

Вид у павлина был угрожающим. Ещё чуть-чуть, и он бы набросился на нас и поколотил! Но, увидев Камиллу, этот суровый сторож мигом выплюнул прут. Птах был смущен – к его щекам подкрался румянец. Он приставил крыло к сбившейся набок фуражке и галантно обратился к моей бабуле:

– Прошу прощения, мадам Штейн! О, как я мог не узнать вас?! Думал, какие-то чужие люди расхаживают здесь в запретное для них время! Ещё раз глубочайший пав-пардон! Пав-пардон!

– Ничего, месье Паф-паф, – протянув ему руку для приветственного джентльменского поцелуя, сказала Камилла. – У вас такая тяжелая работа. А я так давно не заходила, немудрено, что вы позабыли меня.

– Ну что вы! Как забыть! – кокетливо захлопал крыльями местный страж порядка и легонько приклюнул изящную кисть её лебединой руки.

– Я правильно поняла: для людей лес уже закрыт? – шепотом уточнила Камилла.

– Да, да! Всё, как и прежде! Как и в те добрые времена, когда вы, непревзойденная мадам, давали нам свои концерты… – вздохнул Паф-паф и затараторил с нарастающей радостью: – Каждый день, когда две сумеречные восьмерки сходятся…

– Лесные ветры: Нордин, Сюдин, Еудин и Эстин – пускаются в пляс, намекая всем гостям рода человеческого и каждому из них лично, что пора покинуть лес Булонский, дабы освободить место чудесам мира звериного, – продолжила Камилла. – О, да, месье Паф-паф! Значит, мы вовремя. Ни одной человеческой души. Как же я по вам соскучилась.

– А кто это с вами? – уставился на меня пернатый жандарм. – Чижа-то я приметил прошлой ночью. Он прилетал за билетами в театр. Белки-то его прежде не видели, поэтому и позвали меня. А он как немой. Не по-нашему это. Пришлось его немного разговорить прутиком.

– Вы что, побили Луи? – закричала я.

– Нет, он не бил! – встал на защиту жандарма сам Луи. – Пощекотал немного. А тут оказалось, что у меня и голос есть! Или с перепугу, может, заговорил я. В общем, раньше я и не знал, что могу с другими людьми на равных болтать! Волшебный прут какой-то!

– Не какой-то, а из молодой березы! Прошу уважать жандармский прут, – заважничал месье Паф-паф. – Но представьте же мне…

– Это Рози, моя внучка, – сказала Камилла.

– О, какая прелесть! Невероятное волшебство! Но как же непорядочно, что вы ни разу не приводили её сюда! И как же вы, милая Рози, всё это время жили без нас?! Ума не приложу, – запричитал жандарм, но, увидев, что мои щеки порозовели от смущения, прекратил, но спросил: – И куда вы направитесь? До спектакля ещё целый шестидесятиминутный поворот!

– Мне всё равно. Мне всё здесь ново, – начала было я, но тут наш жандарм с боевым криком схватил свой прут и поскакал к кустам. А я на всякий случай прижалась к Камилле.

Кусты шевелились! И, затаив дыхание, мы все уставились на их разбушевавшиеся листья. Вдруг оттуда показались две пушистенькие заячьи мордочки с бархатными черными носами. Правда, унюхав поблизости жандарма, они вновь скрылись в розовых цветах. Куст заходил из стороны в сторону, словно у самых его корней было землетрясение. Это так зайцы искали выход! Перспектива встречи с жандармом им, очевидно, не нравилась! Перебежками-перепрыжками они понеслись к плакучим ивам. Но ивы по обыкновению расплакались и затрясли своими ветками, обнажив спрятавшихся сорванцов, и те прямиком кинулись в траву, а оттуда перебрались на подушечки мокрого мха.

– Ну, вредители! Ну, бесстыжие! – в надежде добраться до зайцев, кричал павлин. И яростно размахивал прутом.

– Да за что вы их так? – смеялась Камилла.

– Это самые опасные преступники в нашем лесу! Дружки Хрум Топатунькин и Топ Хрумстен! Студенты лесной садоводческой академии «Буллолесии», – запыхавшись, объяснял павлин. – У них, как практика начинается, так все кусты в лесу превращаются то в страшных греческих чудовищ, то в барышень и птиц а-ля Миро. Однажды они даже Венеру Милосскую выстригли, а она совсем голая. Всё зависит от того, творчество какого художника они изучают. И только кусты обрастут, как они снова их стригут! И стригут! Вот и бегаю за ними с прутом! А то как-то раз слышал, как люди судачили, что в лесу «живет дух сумасшедшего цирюльника, который только и делает, что стрижет и стрижет…». А это зайцы! Глядите-глядите! Вон, снова орудуют! Разбойники! Опять какую-то дамочку выстригают, и снова голую! Да ещё и с тиграми, – выпучив глаза, ужаснулся месье Паф-паф и взволнованно побежал за двумя зайцами.

– Дали. Сегодня зайцы приходили Сальвадора Дали. Вот змей! Даже зайцев влюбил в свои картины, – тепло улыбнулась Камилла. – Рози, обязательно познакомься с работами мастера.

– Ты с ним знакома? – спросила я.

– Конечно! Сальвадор – гений. Сумасшедший, преданный музе…

– Сумасшедший звучит как-то обидно, – пожала плечами я.

– Разве? По-моему, это высшая похвала для художника, – усмехнулась Камилла.

– Но быть или не быть?! Вот в чем вопрос, – понизив голос, артистично вклинился в нашу беседу Луи и добавил: – На «Гамлета», значит, идем?!

– Надеюсь, Рози не против? – спросила Камилла.

– Даже боюсь представить, кто в роли принца Датского, – протянула я. – Неужели белка или какая-нибудь муха.

Камилла и Луи расхохотались.

– В роли Гамлета, кажется, месье Гранд Эль. Он – ворон, – вытирая слёзы смеха, ответила Камилла. – Так ты с нами?

– Ну, выхода-то у меня нет! Ворон так ворон, – усмехнулась я. С каждым новым чудом я замечала, что строить из себя недовольную юную особу мне удаётся всё сложнее. Да и нужно ли сопротивляться сумасшествию? К тому же, если быть сумасшедшим, по словам Камиллы, это – комплимент. – Значит, сюда ты и отправляла Луи прошлой ночью, за билетами? – догадалась я.

– Их очень быстро разбирают местные зрители. Здесь всё в традициях античного театра, – отметила Камилла. – Куда бы ни сел, отовсюду всё видно и слышно. Но я обычно сижу в третьем ряду. Лесные артисты играют блестяще. В сто крат лучше Лоуренса Оливье! – заявила Камилла. – Однако месье Паф-паф правильно заметил – перед спектаклем у нас ещё есть время, и я предлагаю познакомиться с лесом… Откуда начнём, Рози? – Камилла по-лисьему взглянула на меня. Она же точно знала, что я и понятия не имею, куда бы пойти.

– Боюсь, мне будет не просто преодолеть такие расстояния: лес-то наверняка большой. Можно посмотреть хотя бы часть, Северное там или Западное крыло, – поразмышляла я.

– А сколько, по-твоему, здесь частей? – спросила Камилла и мигом приложила указательный палец к клюву Луи, который так рвался помочь мне с ответом.

– Как и везде, – уверенно сказала я. – Четыре. Как во всём мире, так и во всех парках.

– А вот и пять, – неожиданно вымолвила Камилла. – И во всём мире, и во всех парках. Пять частей света. Сейчас мы отправимся с тобой в самое сердце леса. Там мы с Луи тебе всё и расскажем. Ну, вперед, – скомандовала Камилла.

Ощутив себя пришпоренной лошадкой, я поудобнее уселась в кресле и последовала за своими проводниками.

Мы остановились ровно там, куда Луна уронила своё праздничное отражение. Освещённая небесной лампадой трава играла каплями росы, то смешивая, то разделяя их. Вокруг распушились кусты белых роз. Расправив свою черную атласную юбку, Камилла уселась в гущу лунных лучей и попросила меня следовать за ней. Я не хотела вылезать из своего двухколесного убежища, но Камилла и Луи всё-таки стянули меня вниз. Я приземлилась на мягкий зелёный холм, как на пушистое облако.

– Мы сейчас находимся там, где вершины всех частей света образуют волшебный треугольник. Луи, пожалуйста, дай мне вон ту веточку, – попросила Камилла и продолжила рассказ.

И вот что получалось: если смотреть на Булонский лес с высоты птичьего полета, он выглядит как обыкновенный зеленый парк с дорожками для прогулок и скамеечками для влюбленных. Но, как объясняла Камилла, смотреть на него нужно с точки зрения геометрии, философии и легкого заблуждения. То, что там была геометрия, означало, что в теории был хоть какой-то здравый смысл.

– Природа и человек разделили лес условно: на север и юг, на запад и восток. Все эти части света люди по привычке изображают в виде креста, – продолжала Камилла.

Я представила себе этот крест. Теперь нужно было мысленно соединить все его лучи в созвездии Дракона, чтобы получить идеальную пирамиду – некий треугольник, как символ Вселенной и всевидящего ока. И конечно же лучи соединялись. Но строение Булонского леса таково, что его западная часть во много раз превышает три остальные. А значит, когда четыре стороны света сойдутся в созвездии, западная часть окажется значительно длиннее и выйдет за пределы верхушки треугольника, образовав новую точку – искрящийся пятый луч. Он и устремится выше всех, до самой бесконечности.

– Так рождается пятая часть света, – договорила Камилла.

– Судя по этой теории треугольника, пятая часть света есть везде? – схватившись за голову, распухшую от сложного урока, спросила я.

– Нет, только там, где какая-то из сторон света длиннее географически. Здесь длиннее западная. И это хорошо, – осмотрелась вокруг Камилла, – потому что западная часть по теории большой Вселенной окрашена в белый цвет, что дает нам надежду на чудеса и волшебство. Если бы в таком треугольнике большей была его черная сторона, то есть сторона севера, то чудеса были бы не очень приятными.

– С ума сойти. Откуда ты всё это знаешь? – недоумевала я, а сама не могла оторвать взгляда от прекрасного неба. Я всё пыталась найти верхушку того треугольника.

– У меня были хорошие учителя, – ответила Камилла и вновь прикоснулась к своему странному зубу-амулету.

– Хорошо…допустим, мы находимся под пятым лучом света, – соображала я. – Что из этого? Где те самые обещанные чудеса?

Камилла тоже взглянула на небо и указала точно на восходящую Луну.

– Смотри в самое сердце Луны, не отрываясь. И подпевай мне, если сумеешь. А когда увидишь что-то не обычное – не кричи. Вообще никогда не кричи. Так можно спугнуть чудеса.

Я кивнула и уставилась в сердце Луны.

А Камилла запела:

 
– Выше звезд, выше Луны,
Землю кружат другие миры,
Гивр у ног, Лун у чела…
Тайны отрой нам, сестрица – Луна…
Лун-ла-ла-ла. Лун-лу-лу-ла…
 

– Тайны открой нам, – подпевал Луи.

– Сестрица Луна… – проскулила и я.

– Лун-ла-ла-ла… Лун-лу-лу-ла… – продолжала Камилла, прикрыв ресницами свои черничные глаза.

Я старалась подпевать, раскачиваясь из стороны в сторону, будто часовой маятник. Внезапно свет из того самого сердца Луны стал невероятно ярким. Изо всех сил я впилась газами в сверкающие лучи и наконец-то разглядела в этом световороте вспышки, похожие на грозовые, и какие-то небесные тела. Я видела, как высоко за пределами сияющего треугольника, в центре которого мы и оказались, мгновенно распахнулись громадные ворота и тут же рассыпались зелёной пыльцой. Из них по лунной дорожке, прочерченной с неба до земли пятой частью света, спускалась пара неземных существ. Я таких даже в книгах не видела. Бесшумно, как кошки. Стремительно. И красиво, как дельфины. Так они приближались к земле, издавая бурлящие утробные звуки, будто бы сама Вселенная отправила их на Землю.

Я замерла. Глупо раскрыв рот, как дитя наблюдает за раскачивающимися над кроваткой погремушками, я смотрела, как небесные пришельцы становятся всё ближе и ближе. И вот, коснувшись своими копытцами травы, летающие гости по-королевски затрясли длиннющими гривами, что формой своей напомнили мне рыбьи хвосты золотых гирошим[34]34
  Одна из декоративных пород аквариумной золотой рыбки. Имеет удлинённые плавники. Цвет рыбы может быть ярко-алым, оранжевым, жёлтым.


[Закрыть], искрящиеся и шелковистые.

Небесные гости были похожи на лошадей. Нет, скорее на пони. Длиннющие усы, сплетенные в косы, обрамляли их огромные морды. Усы тянулись от самых ноздрей и мягко ложились на крепкие спины животных. Их бока покрывали мелкие карповые чешуйки, и в каждой из них можно разглядеть своё отражение. Отражение Камиллы, и Луи тоже!

Хвосты у чудо-существ были парадно закудрявлены и собраны тугой веревкой в причудливые пучки. Но что завораживало больше всего, так это глаза небесных пони! Будто белоснежные жемчужины, играющие своим блеском в морской раковине, они выглядывали из-под голубых бровей, а брови были густыми и вьющимися.

Камилла громко захлопала в ладоши и, мягко улыбнувшись, обратилась к пришельцам:

– Чарум, Сейшин. Чарум, Миги. Я очень скучала. – И она обняла зверя покрупнее, а потом маленького.

«Чарум»… что за словечко знакомое? Будто бы я слышала его раньше, но уж точно не в школе, не в кафе и не от родителей. Красиво как – «чарум»!

– Чарум, Ками, – ласково ответил златозубый Сейшин. И, по-лошадиному фыркнув, опустил свою тяжелую морду на плече Камиллы. Его длинные усы в этот миг ухватились за струйки теплого вечернего воздуха и повисли на нем, словно ленивые пловцы на соленом матраце морских волн.

– А это ещё кто? – получив и свою порцию ласки (Камилла почесала ему за ушком), спросил Миги и, выпустив пар из ноздрей, взглянул на меня.

– Возможно, это – будущая балерина Розали Штейн, – гордо вздернув нос, произнесла Камилла и улыбнулась.

– Неудачная шутка, бабушка! – надулась я, как рыба-ёж.

– Не называй меня бабушкой, мне нет и тысячи лет, милая! Ты забыла?

– Кажется, это ты забыла, что я… Я – инвалид! – Мне было жутко неудобно за свой гнев перед новыми знакомыми, но я не могла сдержаться. Бабушкины шуточки казались мне неуместными.

– Какие высокие чувства! Сразу видно, Ками, девочка вся в тебя, – расхохотался Сейшин.

– Ещё чего, – пробурчала я, но тут же добавила: – Простите, просто она постоянно издевается.

– Что ж, очень жаль. Раз ты не будущая великая балерина, значит, нам нечем будет похвастать там, за облаками, перед нашими братьями. Даже автограф у тебя не попросить, – вздохнул Миги, хитро сверкнув жемчужинкой правого глаза.

– Да, Ками, не стыдно тебе издеваться над малюткой? Может, она устала? Может, отвезти её домой? – вздернул брови Сейшин.

– А как же спектакль? – осторожно спросила я, понимая, что чудо-создания разочарованы моим поведением.

– А, этот «Гамлет»? Ничего страшного. Посмотришь как-нибудь в человеческом исполнении, – гаденько улыбаясь, съязвил Миги.

Меня переполняли гнев, обида, раскаяние и куча всяких разных чувств. Мне страсть как хотелось остаться. И, набравшись мужества, я заявила:

– Нет уж! Раз притащили меня в этот лес, так, будьте любезны, покажите всё. Мне, между прочим, очень интересно. – Вот я и прокололась. Что ж, зато выдала всю правду. Даже как-то легче на душе стало.

– Она сказала «будьте любезны»? – зафыркал Сейшин.

– Она сказала «будьте! любезны!» – повторил Миги.

– Она сказала «будьте любезны…» – кокетливо пропела Камилла.

– Она сказала, – только начал Луи.

– Да перестаньте, – крикнула я и толкнула коляску, чтобы приблизиться к Сейшину. – Давайте уже познакомимся! Как там, это…Чарум?

– Чарум – это всё равно что «здравствуйте», – кивнула Камилла.

– Ну-ну, – цокнул языком Миги.

– Чарум, Розали, – ответил Сейшин и замер в кавалерском поклоне. А его усики незаметно подкрались ко мне и защекотали мои щеки.

Миги тоже поклонился и даже разрешил себя погладить. От прикосновения к нему моя ладошка стала серебристо-молочного цвета, как небесный пепел. Я понюхала её и чихнула. Пепел поднялся в воздух и осыпался на мои туфли искрящимися узорами.

– Красиво, правда? – спросила Камилла, разглядев среди узоров бабочек и птиц.

– Невероятно! – воскликнула я. – Вы – волшебники!

– Мы – лунмы. Полулошади-полудраконы, правда, от ящеров у нас больше чешуи, чем способностей. Да, мы не волшебники, но дети волшебства, – стряхнув Луи со своей гривы, сказал Сейшин. – Появляемся там, где видны лучи пятой части света. Где не всё научно точно и не всё идеально распланировано рукой человека. Пятый луч света – единственный, что природа создала для нас. И вообще-то мы редко спускаемся к простым смертным, почти никогда.

– Но если зовет Ками, мы приходим, – добавил Миги.

– Мое почтение, – смутилась Камилла.

– А чем вы занимаетесь там, на небе? – спросила я, гладя Миги по спине.

– Следим за тем, чтобы Луна вовремя сменяла Солнце. А ещё стелим к Земле солнечные лучи и лунные дорожки, а по утрам бросаем в окна ваших спален, украшаем ими улицы и города, – сказал Сейшин.

– Была когда-нибудь в парке аттракционов? – спросил меня Миги. Я кивнула. Однажды пришлось побывать. Только покататься ни на чем не вышло. – Так вот, – продолжил Миги. – Обычно в таких парках есть карусель с лошадками, которые весело следуют друг за другом по бесконечному кругу под детскую песенку. Мы живем в такой же карусели, только крутится она между Солнцем и Луной. Когда мы бежим по часовой стрелке – заправляет Солнце, когда против – выходит Луна.

– Так и закрутиться можно! Вы как белки в колесе? – недопонимала я.

– Нет, что ты! – тряхнул головой Сейшин. – Мы лишь раскручиваем колесо и наблюдаем, чтобы смена суток проходила гладко. У каждого из нас есть, как ты уже знаешь, и другие дела. Вот сегодня мы с Миги спустились к вам.

– Ничего себе, – задумалась я. – И много вас? Кто сейчас следит за Луной?

– У неба нас девять, с древности это число постоянства, знаешь ли, – гордо сказал Миги. – И мы всё успеваем.

– Тик-так, тик-так! – пропел мой чижик. – В роли будильника месье Луи! Позвольте напомнить, что у нас мало времени.

– Совсем заговорились! – спохватился Сейшин.

– Лунмы мудры и красноречивы. Жаль было вас прерывать, – сказала Камилла. – Ну что? В путь?

– Это куда? – удивилась я.

– Посмотрим лес! И прямиком в театр! – ответила мадам Штейн. – Только не забудь отблагодарить лунм.

– Но как? – заикнулась я, но не успела ахнуть, как Сейшин ударил своими копытами о воздух.

Воздушные пылинки взвизгнули, засуетились. Наполнившись светом Луны, они выстроились в блестящую дорожку, что шелковым шарфом улеглась над травой, над кустами и мхами Булонского леса.

Сейшин вскочил на светящуюся ленту. Верхом на нем, держа лунму за крепкие усы, уже сидела Камилла.

– Чего смотришь?! Хватайся за мои усы, – скомандовал Миги.

И тут к моим рукам прильнули его мурлыкающие усища. Я осторожно взялась за них, как за поводья. Казалось, что такое сцепление уже никому не разорвать.

Ручки моей коляски обвил длинный хвост Миги. Наверное, для полной надежности.

– Лун-ла-ла-лу! – пропела Камилла.

– Ну, с ветерком! – кивнул Сейшин, и мы понеслись!

Бесшумный наш бег по лунной дорожке больше напоминал мне легкое уверенное скольжение фигуристов на льду. Мы резво пронеслись мимо вековых дубов. Белки, наряженные по последнему пику лесной моды, радостно махали нам крошечными шапочками.

В тишине старого пруда целовались белые лебеди, а меж розовых кустов с криком и писком носились уже знакомые мне Хрум Топатунькин и Том Хрумстен. За ними, сжимая в клюве отобранный у зайцев цирюльничий набор, с прутом всё ещё гонялся жандарм Паф-паф. Но, увидев нас, вся компания оторопела. И Топатунькин в этот миг успел выхватить у Паф-Пафа свои ножницы.

Я заметила, что зайцы уже превратили в настоящие лиственные шедевры все кусты в лесу! Зря Паф-паф на них бранился.

А мы подъезжали к зеркальному водопаду, и, подобно высококлассному гиду, Миги продолжал рассказывать мне о каждой достопримечательности. У водопада мы вдруг притормозили. Я умылась его чистой холодной водой и тут же увидела в ней своё отражение. И что удивительно, мой зеркальный двойник стояла на пуантах – уверенная и очень красивая.

– Это что, аттракцион такой? – спросила я.

– Это природа. Вода – это чистые мысли. Чем чаще смотришь на неё, тем больше узнаешь самого себя, – сказал Миги.

И пока я задумалась, он, тряхнув гривой, игриво окатил меня холодными каплями. Я рассмеялась, и мы продолжили путь.

От цветочных ароматов, витавших в воздухе, и рассказов о Булонском лесе времен Марии-Антуанетты у меня слегка закружилась голова. Внезапно я увидела желтогрудых оленей, наряженных в клетчатые пиджачки и шляпки-котелки. Собравшись у золотых кустов, они играли джаз. Такой концерт, безусловно, привлек местных олених. Разодетые в атласные юбки, они весело танцевали под праздничные вечерние ритмы.

И вот наша экспресс-экскурсия подошла к концу. Лунная дорожка рассеялась в теплом ночном воздухе, и лун-мы, отбив копытцами что-то вроде чечетки, высвободили свои усики-поводья из наших с Камиллой рук.

– Это было необыкновенно! – заключила я и крепкокрепко обняла Миги за его толстую шею.

– Поблагодари же их, – шепотом сказала Камилла.

– Я хотела бы… – начала я выражать благодарность, как Сейшин продолжил за меня:

– Дать нам свой автограф!

Он конечно же пошутил, но я с радостью поддержала его:

– Где же и что я должна написать?

Сейшин и Миги подошли ко мне ближе, и Миги попросил:

– Вырви самый длинный волосок на своём затылке и привяжи его к любому волосу из моей гривы. И не забудь нашептать, чей это волос. Со временем он срастется с моей гривой, и так ты останешься со мной навсегда.

– Два волоска вырви, – напомнив о себе, сказал Сейшин.

– Хорошо. – Я зажмурилась и выщипнула два самых, как мне казалось, длинных волоска с моей макушки. Соединяя первый волосок с роскошной гривой Сейшина, я приговаривала: – Великому Сейшину от великой балерины Розали Штейн. С благодарностью и надеждой на новую встречу. – То же я сказала и Миги.

Камилла одобряюще кивнула и, поцеловав обоих лунм в лоб, с грустью сказала:

– Спасибо вам, братья. Но и вам, и нам пора.

– Да. Земля похищает время, – вздохнул Сейшин. – Кстати, Ками, а вот и твой волос, – добавил он, обращая к лунному свету свою гриву.

Среди его золотых, белых и огненных волос виднелся и крепкий черный.

– Ты привязала его сюда почти полвека назад, – сказал Сейшин.

– Полвека? – удивилась я.

– Да, Рози, – устало улыбнувшись, вымолвила Камилла. – Благодаря ему, лунмы слышат мой голос. А теперь услышат и твой.

– Пусть я пока ничего не понимаю, но спасибо вам, дорогие лунмы! Я вас никогда не забуду, – расплакалась я и принялась обнимать то Сейшина, то Миги.

Но тут лунные лучи затрещали, как фитилек свечи, и я вновь увидела небесные ворота. Сейшин и Миги ударили о воздух копытами и, фыркая и пуская голубой пар из ноздрей, унеслись на свою небесную карусель…

Я вытерла слезы и посмотрела на Камиллу и Луи. Те тоже смотрели на меня.

– Камилла, у меня к тебе столько вопросов! – восторженно протараторила я.

– Сначала искусство. Потом вопросы, – усмехнулась она и величественно направилась к зеленой арке. Луи сидел на её плече.

Я бросилась за ними. Так мы пришли в театр!

Шекспира я, конечно, уважала. Но пойму ли я хоть слово на зверином языке? Хотя глупость сказала. Уже сутки Луи говорит со мной на языке человеческом, и ничего! А может, всё это сон? Может, наутро я проснусь и не будет ничего: ни Парижа, ни говорящего Луи, ни чудных воспоминаний о лунмах? Отец настойчиво внушал мне – волшебства нет, поэтому, встретив чудо, я просто могла не узнать его в лицо.

– Рози! Я хочу познакомить тебя с месье и мадам Карпесье, – отвлекла меня от дурных мыслей Камилла.

Передо мной стояли модно наряженные карпы. Да, самая настоящая рыбья семья. Её глава – месье Карпесье – приветливо поклонился, а раскормленная рыбка-мадам Карпесье замерла в реверансе. Ну и я поклонилась.

– Любите Шекспира? – поинтересовался месье.

– В общем, да! – наблюдая за тем, как карп поочередно выпучивает свои пузыристые глаза, ответила я.

– Это, милая, пока вы не замужем! – заметила мадам Карпесье. – Потом шекспировские штучки покажутся вам детскими выдумками!

– Это она мне припоминает тот вечер, когда я застукал её в компании одного молоденького рака. Я ей тогда такого «Отелло» показал, – шепнул месье Карпесье на ушко Камилле, да так громко шепнул, что мадам Карпесье огрела его по голове увесистой сумочкой из синих водорослей.

– Да уж, занятная семейка, – рассмеялась я вслед месье и мадам, которые, усаживаясь на свои места, все продолжали ругаться. – Камилла! Но рыбы-то почему говорят? – всё-таки спросила я. – Они же – рыбы.

– У всех на свете есть голос. Просто надо его услышать, – спокойно ответила она.

Мы нашли свои театральные места согласно купленным орешкам. Кстати, ценой одного орешка оказалось любое доброе слово. Впервые слышу, чтобы в наше время за что-то расплачивались словами. А у Камиллы в этом театре ещё и скидка. Ей три билета по цене одного доброго слова продали. И слово это – «дружба», что и произнес Луи, но прежде месье Паф-Паф защекотал его своим прутом разговорчивости.

По первому звону молодого ландыша наши орешки-билеты собрали белочки-контролеры и пообещали после спектакля угостить всех гостей ореховой пастой (её готовили из этих же орешков во время спектакля). Так уж было заведено, поэтому «билеты» никто и не выбрасывал.

А пока на уличной сцене блистал месье Гранд Эль и его шекспировско-вороний монолог:

 
– Быть иль не быть – таков вопрос; что лучше,
Что благородней для души: сносить ли
Удары стрел враждующей фортуны
Или восстать противу моря бедствий
И их окончить…
 

«Или восстать против моря бедствий…» – повторяла я про себя. А главное-то: «Быть или не быть?..» Хорошенько примерив на себя эти слова, я задумалась: да, балериной мне, может, и не быть, но верить в чудеса, пусть и в эти три дня, никто не запрещал. Мне вдруг сильно захотелось поблагодарить Камиллу за чудесный вечер, но спектакль, казалось, поглотил бабулю полностью, будто её саму волновал тот злополучный вопрос, быть или не быть, и я решила, лучше не мешать ей со своими глупостями. Ведь она так красиво думала.

…Месье Гранд Элю мы аплодировали стоя. Признаюсь, это был лучший «Гамлет», которого я видела в своей жизни!