Текст книги "Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)"
Автор книги: Неля Мотрошилова
Жанр: Философия, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Источники
Работы, специально посвященные интересующей нас тематике, долгое время можно было пересчитать на пальцах одной руки. Из таких исследований, специально посвященных теме «Гуссерль в Галле» (и постоянно используемых мною), хочу особо выделить (здесь – для обобщенного предварительного обзора) ряд работ.
Это вышедшая в 1994 году, к 300-летнему юбилею Университета Галле, небольшая, но очень ценная книга «Гуссерль в Галле» (Husserl in Halle. Hans-Martin Gerlach, Hans Rainer Sepp, Hrsg. Frankfurt am Main; Berlin; Bern; New York; Paris; Wien, 1994). Я ссылалась на нее в своей книге 2003 года, посвященной «Идеям I». И в данной книге упомянутая публикация служит одним из источников, на которые я постоянно опиралась, обязательно обращая внимание на коррективы, предлагаемые в более поздних, особенно архивных исследованиях.
Уже упоминались в «Предисловии» имена историков из Галле Гюнтера Шенка и Регины Майер, их исследования, посвященные не только (и не столько) Гуссерлю, но и другим авторам. Их особая ценность – опора на источники из Архива Университета Галле, которые в книгах Г. Шенка и Р. Майер воспроизводятся полностью или цитируются. В случае Гуссерля (после ознакомления с их исследованиями) возникло предположение, что вряд ли удастся обнаружить в архивах что-то новое. Это предположение подтвердилось после моей работы в том же архиве, что констатирую с оттенком грусти, ибо самой обнаружить в архиве что-то, что до сих пор не было известно, разумеется, было бы соблазнительно. Увы, такового материала не оказалось (да ведь и официальные документы, касающиеся Гуссерля, весьма немногочисленны). Подтверждая точность воспроизведения касающихся Гуссерля исторических фактов – в основном, в работе «Beförderes der Logik», буду цитировать в соответствующих случаях это сочинение. Сказанное относится и к другой работе названных авторов – «Spirituskreis…», которая освещает весьма конкретные эпизоды жизни университетского круга Галле и помогает живо почувствовать духовную атмосферу, понять характер размежевания в университетской и, шире, интеллектуальной среде Германии конца XIX века (хотя названная книга охватывает более обширный исторический период). Материал о Spirituskreis читатель найдет в разделе «Приложения».
Далее скажу об исследованиях, которые оставляют в стороне специальный вопрос «Гуссерль в Галле», но так или иначе посвящены проблематике становления феноменологии и обращены к ранним работам, написанным в Галле, – а к ним, не будем этого забывать, принадлежат и знаменитые «Логические исследования». Но если данному произведению Гуссерля, как известно, посвящен очень большой массив литературы, то это целые десятилетия не относилось к осмыслению довольно длительного пути, приведшего к первому крупному, уже феноменологическому труду Гуссерля.
Вернер Иллеман, еще в 1932 году опубликовавший одну из первых важных для нашей темы книгу «Дофеноменологическая философия Гуссерля» и отмечавший уже достаточно прочное положение разросшегося феноменологического направления в философском мире его времени, сетовал, однако, на то, что при заметном количестве работ о феноменологии почти отсутствуют исследования, посвященные раннему Гуссерлю и что не выполняется существенная задача исследования возникновения феноменологии.[2]2
См.: Werner Illemann. Husserls vorphänomenologische Forschung. Leipzig 1932.
[Закрыть] С известными оговорками и уточнениями можно сказать это и применительно к длительному периоду истории вплоть до последних десятилетий XX века.
Бросался в глаза контраст между лавинообразным возрастанием – с середины XX века – литературы о Гуссерле, о феноменологии в целом и отсутствием должного внимания к становлению феноменологии в философском развитии ее основателя, совпавшему с его пребыванием в Галле. В. Иллеман в начале 30-х годов писал, что первые работы Гуссерля «О понятии числа» (1887) и «Философия арифметики» (1891) остаются неизвестными. И действительно, долгое время о произведениях раннего Гуссерля знали лишь совсем немногие философы. Правда, за более чем столетнюю историю феноменологического движения накопились книги и статьи, пусть тоже немногие, где о первом этапе философского развития Гуссерля так или иначе идет речь.
Если иметь в виду книги, специально посвященные работам Гуссерля до «Логических исследований», то надо указать на работу молодого (в момент её публикации) философа Х. Пойкера «От психологии к феноменологии. Путь Гуссерля к феноменологии “Логических исследований”» (Henning Peucker: Von der Psychologie zur Phänomenologie. Husserls Weg in die Phänomenologie der «Logischen Untersuchungen». Hamburg, 2002). Часть этой работы посвящена именно первым произведениям Гуссерля. Книга Пойкера систематична, основательна, глубока. Она также представляет собой своеобразное обобщение исследовательской деятельности феноменологов над наследием раннего Гуссерля.[3]3
Впоследствии я буду не раз обращаться к этому ценному исследованию, ссылаться на него, а одновременно выскажу свои принципиальные возражения против некоторых идей, отстаиваемых в названной книге и воплотившихся в её заголовке – «От психологии к феноменологии», ибо полагаю, что было бы досадным упрощением маркировать раннюю концепцию Гуссерля лишь термином «психология».
[Закрыть]
Книга Х. Пойкера оправданно начинается с упоминания о том споре, который давно уже ведется в феноменологической литературе – о преемственности (Kontinuität) в длительном, более чем полувековом процессе развития мысли Гуссерля, начиная от первых работ до произведений самых последних лет жизни. Многие ученики Гуссерля, а одновременно и исследователи его философии (Э. Финк, О. Беккер, Л. Ландгребе) отстаивали ту идею, которую горячо поддерживает и Пойкер и которую так выразил Л. Ландгребе: «Творчество Гуссерля развивалось в полной преемственности, так что его в конце концов сложившаяся форма (не вполне зримая в опубликованных сочинениях) должна быть рассмотрена как последовательное развитие того основного мотива, который проявляет свое действие уже в самых ранних сочинениях».[4]4
Ludwig Landgrebe: Phänomenologie und Methaphysik. Hamburg 1949. S. 57.
[Закрыть]
Я тоже придерживаюсь мнения о существовании преемственности в развитии гуссерлевской философии. И в данной книге буду постоянно прочерчивать линии, ведущие от самых ранних, дофеноменологических сочинений Гуссерля к его более поздним, уже собственно феноменологическим разработкам – как и напоминать о ретроспективных оценках основателем феноменологии своих более ранних произведений и идей (с уточнением, что здесь много непредвиденных сложностей). При этом идею о преемственности исследовательских ориентаций Гуссерля считаю совершенно необходимым дополнить, уточнить, имея в виду справедливость суждений тех феноменологических авторов, которые обращают внимание и на определенные разрывы, перерывы преемственности (Diskontinuität) в развитии Гуссерля, на существование разнородных, даже относительно самостоятельных периодов, этапов, форм его развития. Это тем более относится к периоду, который, пусть и с некоторой долей телеологии, именуют «дофеноменологическим» и который, однако, завершается формированием первого варианта феноменологии. Недаром же его сравнивают с докритическим периодом в философском движении Канта. Ибо прорыв и переход были такими резкими, значительными, крутыми, что впору было в духе гегелевской диалектики подумать о перерыве постепенности, о скачке, о возникновении философии совершенно нового теоретического качества. И когда феноменология уже оформилась, отдельные ее этапы – при существовании общей преемственности – все же означали возникновение новых понятий, структур, типов феноменологической мысли. Достаточно напомнить о периоде перехода от «Логических исследований» к «Идеям…».
Немаловажно и то, как сам Гуссерль переживал и оценивал эти крутые повороты в своем идейном развитии, а отчасти и в своей судьбе философа-исследователя. Наиболее ценные результаты и прорывы обретались благодаря чрезвычайному напряжению всех творческих сил, такой их концентрации, что верно говорить об актах настоящей драмы духа, которые развертывались в глубинах души и мысли (хотя находили и некоторые внешние проявления и иногда фиксировались Гуссерлем в письмах к родным, друзьям и коллегам). Методологически и теоретически говоря, предпочитаю здесь иметь в виду и анализировать как теоретическую, так и личностную антиномию преемственности и неожиданных прорывов к новому – антиномию глубоко творческую, переживаемую в высшей степени напряженно и драматично.
В следующих главах будет представлена (кратко, но и детально) история прибытия и пребывания Гуссерля в Галле, растянувшаяся на достаточно длительный – тринадцатилетний – период.
Но сначала – о городе Галле и его университете, причем в том единстве места и времени жизни философа Гуссерля и его собственной судьбы, которое предстоит реконструировать.
Часть I. Гуссерль в Галле
Глава 1. Город и университет: страницы истории и конец XIX века
Жизненный путь привёл двадцативосьмилетнего Гуссерля в Галле, что после габилитации уже было связано с намерением поселиться в этом городе и начать работать в Университете Галле–Виттенберг. В Галле Гуссерль задержался надолго: здесь прошли его молодые, а потом и более зрелые годы. Но обо всем этом – позже.
Теперь же предлагаю читателям совершить воображаемое путешествие: попробуем вообразить (разумеется, используя сегодня имеющиеся в нашем распоряжении довольно обширные и добротные материалы), в каком состоянии к 1887 году был этот некогда прославленный город, в XVIII столетии оправданно считавшийся одним из центров немецкого Просвещения. Каким увидел его Гуссерль, как город менялся в конце XIX века, как обживался в нем молодой ученый, чей жизненный путь начинался в тогдашней Австро-Венгрии, но в годы студенчества пролегал не только через австрийские, но и немецкие университетские города?
Это поможет понять реальную историческую среду жизни раннего Гуссерля и исторические же корни, на которых выросла феноменология. Замечу: обычно в историко-философских работах, посвященных крупным или великим философам (а таким мыслителем-новатором в итоге всей своей деятельности стал для XX века Эдмунд Гуссерль), о среде жизни если и говорят, то на ходу, второпях, не придавая этому как бы постороннему для философии фону сколько-нибудь существенного значения. В случае данного исследования дело обстоит иначе. И в других моих книгах и статьях, посвященных философам Запада и России разных эпох и направлений, социально-исторические корни их жизнедеятельности рассматриваются не как внешние и нейтральные, но как влияющие на целый ряд направлений философской работы – конечно, не прямо, а опосредованно, больше всего через формирование особых типов личности, мотиваций, ценностей и т. д. (методология такого исследования и способы её применения обосновываются в ряде моих работ).
Далее будет применен особый прием повествования на тему «Гуссерль в городе Галле»: предложу вообразить маршруты молодого ученого, а через них – исторические вехи развития города (особо – места жизнедеятельности Гуссерля), чтобы через этот материал представить, какие ориентации, ценности могли сложиться во внутреннем мире формирующегося философа как личности, сложиться внутренне и спонтанно, но все же и под влиянием города Галле, его среды, истории, духовной атмосферы и т. д.
Можно ли сегодня представить себе, как выглядел в 1887–1901 годах город Галле – чтобы с наибольшей точностью вообразить улицы, по которым каждый день проходил Гуссерль, дома, которыми он любовался, Университет, в который он направлялся и в котором он работал? Как все это выглядело в то время? Вполне возможно. И дело не только в том, что обычно от истории городов остаются гравюры, рисунки, а с определенного времени и фотографии, в XIX веке, правда, ещё довольно редкие. В случае Галле 80–90-х годов XIX века было дополнительное счастливое обстоятельство: в то время в Галле жил талантливый фотограф Фриц Мёллер (Möller, 1860–1923), тогда прославившийся своими прекрасными работами. Он-то и запечатлел город и его жителей в многочисленных фотографиях, в том числе (по технике тогдашнего времени) на стеклянных негативах. Часть их долгое время пребывала в неизвестности; а в 50-х годах XX века в одном из предназначенных к сносу домов их обнаружили – в удивительной сохранности, несмотря на войну и все турбулентности эпохи. В 1999 году была опубликована замечательная книга «Галле на рубеже веков. Фотографии Фрица Мёллера». Важно, что речь в книге идет о рубеже XIX и XX веков, предоставлены визуальные свидетельства, относящиеся как раз ко времени пребывания Гуссерля в Галле.
Качество (черно-белых, конечно) фотографий – даже в сравнении с изощренной фотографической техникой наших дней – просто-таки поражает. Неслучайно Ф. Мёллер получил золотую медаль в Париже за свою изумительную серию так называемых «мимических фотографий», которые представляли собой не строгие парадные фотопортреты (таковые он тоже делал), а веселые изображения гримасничающих или застигнутых врасплох людей; среди них и прекрасная серия автопортретов, показывающих, что фотограф не был лишен артистического дара.
Благодаря снимкам Мёллера мы располагаем материалом, позволяющим с большой достоверностью проиллюстрировать рассказы об обычных путях Гуссерля – скажем, из дома в Университет, а также «увидеть» то, что на этом своем пути действительно мог видеть тогда новый житель этого города. Причем увидеть не только парадную красоту зданий, и сохранявшихся веками, и совсем еще новых, построенных в эпоху промышленно-экономического бума, которая ведь пришлась именно на это время. Мёллер фотографировал, в чем можно убедиться, город в его повседневной неприкрашенной жизни. Но ведь Галле именно тогда стал красивым, оживленным, динамично развивающимся городом. Впрочем, Мёллер запечатлел не только город: он сфотографировал – среди других университетских педагогов – и самого Гуссерля! Это было сделано в серии изготовленных в 1894 году для Университета Галле – Виттенберг (к 200-летнему его юбилею) портретов преподавателей университета. На большом плакате под названием «Философский факультет”» среди 34 фотопортретов есть и портрет Эдмунда Гуссерля – в центре предпоследнего нижнего ряда. Портрет этот вряд ли узнаваемый: здесь запечатлен молодой Гуссерль – с окладистой бородой, хорошо ухоженной; это привлекательный тридцатипятилетний человек; лицо удлиненное, выразительные глаза; высокий лоб; приятный строгий костюм. (На этом же фотографическом плакате есть и портреты ряда ученых, ставших героями моей книги.)
Но прежде чем мы попадем в историческую ситуацию конца XIX века, имеет смысл совершить короткий экскурс в предысторию города и его Университета, с которой (можно не сомневаться) так или иначе знакомился и Эдмунд Гуссерль. Отправившись в Галле и поселившись в нем, Гуссерль наверняка знал, что это город с очень давними корнями. Как пишут в исторических книгах, город прошел многовековой путь от укрепленного за́мка времен Каролингов к соляному городу на рубеже Средневековья, а затем к промышленному, университетскому центру нового времени.[5]5
Geschichte der Stadt Halle. Bd. 1. Halle im Mittelalter und in der frühen Neuzeit. Halle, 2006. S. 15 (далее при цитировании: Ibidem, с указанием страниц).
[Закрыть] Первые сохранившиеся упоминания в хрониках относятся к 806 году. То место, на котором впоследствии вырос город, называлось «Halla» – название, собственно, относилось к упомянутом замку, который в последующие два с половиной века пришел в полный упадок. Во времена короля Отто III (XI век) было разработано «торговое право», которое предоставляло права и привилегии торговым, рыночным поселениям. Соответственно ему, как предполагают историки, торговое поселение – «de merkato Halla», впервые возникшее на месте будущего города Галле, как бы заявило о своем существовании. С XII века начинается постепенное выстраивание в этой местности поначалу небольшого, а в последующие столетия растущего поселения.
С чего начиналось их строительство в средневековой Германии? Конечно же, с церковных и административных зданий, как правило, воздвигаемых в самом сердце города, на Площади рынка (Marktplatz), что повелось ещё с греческих полисов – это была старейшая традиция Европы, традиция создания агоры. Так было и в Галле.
В исторических документах упоминается, что с XIV по XVIII век возводились, достраивались, перестраивались те строения, которые как-то удержали свой общий облик еще и в то время, о котором у нас идет речь. Поэтому Гуссерль, проходя через Площадь рынка (Marktplatz), обязательно видел на восточной стороне площади близко друг от друга построенные или просто примыкающие друг к другу здания ратуши, «Капеллы в честь Святого креста» и так называемое «Waagegebäude», которое было своеобразной городской палатой мер и весов: тут ведали всем, что касалось веса, размера, объемов товаров, которые долгое время продавались совсем рядом, на самой рыночной площади или вблизи её. (Отметим: вообще-то такие социально-исторические предпосылки, залегая в глубинах ещё более ранней истории, способствовали постепенному выделению «счетно-измерительной» деятельности – и её объективной увязанности с последующей математической и философской проблемой числа.) В доме мер и весов, кстати, помещались и университетские аудитории, о чем ещё будет идти речь. Этому старинному ансамблю, возникшему к 60-м годам XV века, во время Второй мировой войны был нанесен сильный урон, так что сегодня мы можем увидеть его только на предвоенных фотографиях. А Гуссерль видел его, конечно, после вековых достроек и перестроек, но в достаточно хорошей сохранности. Столь же сохранными были к концу XIX века ещё более старинные постройки на Площади рынка.
Сказанное относилось прежде всего к так называемой Красной башне (Der Rote Turm), которая и по сию пору служит своего рода символом и опознавательным знаком города Галле. (Правда, в тот момент, когда пишутся эти строки, т. е. в конце 2007 года, она завернута в пластик, потому что находится в процессе реставрации.) Гуссерль видел её, как показывают (черно-белые) фотографии Ф. Мёллера, в довольно хорошем состоянии. В некотором отдалении слева от Красной башни расположилось внушительное здание Marktkirche, т. е. церкви на площади рынка.
История Красной башни примечательна и интересна. Её строили в XV – начале XVI века (1418–1506), сначала в знак траура по жертвам голода; потом она, действительно, стала главным символом города Галле. В практическом отношении её применение на протяжении истории оставалось неясным: здание толковали то как колокольню, то как сторожевую башню, то как башню с главными городскими часами (Geschichte der Stadt Halle, Bd. 1, S. 236).
Какими бы ни были споры о предназначении этого грандиозного, впечатляющего сооружения, в основном пункте есть согласие: «Можно уверенно говорить, – пишет современный исследователь Долгнер (D. Dolgner), – что Красная башня – с её высотой, далеко превосходящей все вокруг, с её хорошо дифференцированным, отвечающим высоким эстетическим претензиям, впечатляющим обликом и благодаря тому, что со всех примыкавших улиц её можно было видеть и по ней ориентироваться, – была всем чем угодно, но только не скромной колокольней» (Ibidem. S. 236). Вот её и воспринимали также и как символ власти, единства городской общины, всегда претендовавшей на автономию. Динамически воспаряющую вертикальность башни трактовали как обращенность к Богу. «…Так башня стала вместе и сакральным зданием, и знаком городского, гражданского представительства» (Ibidem. S. 237). Подобным образом, видимо, и понимали её двойную функцию те, кто создавал и осуществлял грандиозный для Средневековья проект. Согласно документам, хранящимся в городском архиве Галле, сразу после окончания строительства башни возвестили о том, что это сделано «во славу всемогущего Бога, непорочной девы Марии, всех небесных обитателей, как и во имя украшения высокославного города Галле, для всей его общины и даже всего региона» (Ibidem. S. 237).
Конечно, Площадь рынка в конце XIX века не выглядела такой, какой она была при строительстве её главных, ещё и сегодня так или иначе сохраненных достопримечательностей. Но не было никаких сомнений в давнем историческом происхождении, красоте, архитектурной значительности, сакральном и гражданском смысле сооружений этой площади. Основное, пожалуй, состояло в том, что коренной житель Галле, или приезжий, выходя на эту «святую» площадь, одновременно был свидетелем неприглаженной, пестрой, бурной повседневной жизни города. В этом нетрудно убедиться, взглянув на упомянутые снимки Ф. Мёллера.
Вступая на Площадь рынка, Гуссерль, как и всякий другой житель Галле этого времени, не мог не погружаться в атмосферу бойкой торговли – причем очень простой, повседневной. Товары (а они были самые разные – от продовольствия, утвари до крупных предметов, инструментов и т. д.) выкладывались на лотках и помостах. Люди из окрестных деревень, городские ремесленники, торговцы, мелкие и крупные, продавали плоды своего труда – они прямо, лицо в лицо общались с покупателями, своими согражданами.
Но эта же площадь к вечеру преображалась. Торговцы увозили или уносили непроданные товары. Граждане гуляли по главной площади и примыкавшим улицам, встречались, общались друг с другом, заходили в уютные Kneipe – немецкие пивные. Кто побогаче, встречались в ресторанах, ресторанчиках, клубах, в театрах, на концертах, в частных домах.
Раз уж мы в нашем воображаемом путешествии, “вместе с Гуссерлем”, по городу Галле 80–90-х годов XIX века задержались на центральной Площади рынка, вспомним ещё об одном важном обстоятельстве. В соответствии с тысячелетними традициями европейских полисов и она была для жителей Галле своего рода агорой, где концентрировалась гражданская жизнь и где незримо хранились передаваемые из поколения в поколение ценности свободы, гражданственности, прав человека, которые завоевывались, утрачивались и снова отвоевывались в многовековой борьбе. Здания на восточной стороне Площади рынка, о которых мы уже упоминали – Ратуша, Капелла Святого креста, Waagegebäude, которые так или иначе восходили еще к Средневековью (XIV век) – как раз и символизировали собой ценности свободы, гражданственности, управления и самоуправления города Галле, значение которых неизмеримо возросло и наполнилось новым содержанием именно в описываемую эпоху. Историки подробно и доказательно реконструировали строительно-архитектурную историю Ратуши, Капеллы и примыкающих зданий, доказав, сколь тесно с этой историей были связаны самые различные направления вековой хозяйственной, торговой, ремесленной, но также и политической, гражданственной деятельности города Галле.[6]6
Dieter Dolgner. Rathaus und Markt–Orte städlischer Öffentlichkeit / Geschichte der Stadt Halle. Bd. 1. Halle 2006. S. 227–238.
[Закрыть]
Эта история во многих отношениях важна и показательна. Она демонстрирует, что ещё с XIII века в городской Совет, заседавший в Ратуше, наряду с двумя бургомистрами входили граждане, которые производили нужные городу продукты: как продукты питания, так и все необходимое для повседневной жизни. Поэтому на Площади рынка предоставлялись места для торговли жизненно необходимыми тогда товарами: на северной стороне торговали предметами из меди, в то время широко применявшимися в обиходе; там же продавали зерно и овес. В западном крыле площади находился небольшой рыбный рынок. Конечно, мелкие торговцы (insitores) – в отличие от крупных (mercatores) – не были собственниками тех «торговых точек», которые находились на площади. Сначала владельцем считался архиепископ, глава города, которому торговцы за использование площадей должны были платить ренту. Он мог сдавать их – при условии выплаты ренты – монастырям, церквям, рыцарям. «Но начиная со второй половины XIII века в возрастающей степени уже семьи бюргеров получали в свое распоряжение собираемые с торговцев выплаты» (Ibidem. S. 234).
В XIX веке – вместе с ускоренными процессами индустриализации, урбанизации – менялась социальная структура города; возникали новые социальные группы, они предъявляли свои гражданские права. Впрочем, эти преобразования осуществлялись и раньше, почему относительно однородный по своим процессам исторический период с конца XVIII века до Первой мировой войны называли «долгим столетием».[7]7
Ute Trevert, Heinz–Gerhard Haupt(Hg). Der Mensch des 19. Jahrhunderts. Frankfurt a/M., 1999. S. 9.
[Закрыть] Подобные преобразования, кстати, осуществлялись почти в пятидесяти немецких городах, причем по их объему и динамике город Галле стоял в середине списка. И вот в этих-то сложных процессах в городе начинала разворачиваться гражданская жизнь. То, что немцы называли «Bürgertum», гражданственность, гражданская жизнь (от слова «Bürger», которое означало: гражданин, житель города), всегда имело место в немецких компактных поселениях. Но теперь, когда население стремительно увеличивалось, само оно требовало, чтобы город был более благоустроенным, зеленым, красивым. Между тем традиции повседневного городского быта были скорее скверными. В конце XVIII века Галле был совсем маленьким городком с 15000 жителей. Современники свидетельствовали, сколь он запущен. «Дома почти все глинобитные, внутри и снаружи они выглядят очень плохо; совсем немногие из них или из кирпича, или из скальной породы, заимствованной на развалинах замка Гибихенштайн. Улицы кривые, с ухабами, вымощены самой плохой брусчаткой… Ко всему тому улицы очень узкие, грязные, особенно после дождливой погоды. Все это – наряду с отоплением углем и всяческими отбросами, которые жители позволяют себе безнаказанно выбрасывать на улицу, да еще и выбрасывается содержимое ночных горшков – подчас создает невыносимое зловоние».[8]8
Die Geschichte der Stadt Halle. Bd. 1. S. 406.
[Закрыть] Если относящееся к концу XVIII века описание достоверно (в чем вряд ли приходится сомневаться), то отсюда можно заключить, какой прогресс городской жизни произошел всего за одно столетие. Сказанное, впрочем, относится не только к Галле, а ко многим европейским, в частности, немецким городам. XIX век знаменовал настоящий переворот в городском благоустройстве, затронувший повседневную жизнь достаточно широких (конечно, не всех) слоев городского населения. Но это не могло произойти само собой. Изменение были результатом очень существенных сдвигов в сознании и деятельности многих граждан немецких городов. Должны были слиться воедино несколько процессов деятельности и сознания.
Нужно было, чтобы в сознании и поведении высших слоев общества – королевского двора, дворян, церковных чинов – начали пробивать себе дорогу ценности гражданской ответственности, солидарности, сострадания к бедным, обездоленным гражданам. Такие примеры имелись, и только краткость повествования не позволяет нам остановиться на них подробно.
И всё же город трудно было назвать «цивилизованным», если воспользоваться современной терминологией. Но он постепенно и неуклонно цивилизовался. В 20– годах XIX века бургомистр Меллин даже создал Verschönerungskomission, т. е. комиссию по украшению города. Правда, в целях «украшения» и расширения, улиц увы, подчас сносили старинные крепостные ворота и башни… Появилось немало новых скверов с просторными аллеями (Promenade), красивыми деревьями и высаживаемыми цветами. Это давало, кстати, новые возможности общения и высоко оценивалось жителями.[9]9
Geschichte der Stadt Halle. Bd. 2. S. 29.
[Закрыть] И вот в 1892 году возникла и реализовалась идея соединения так называемых Старого и Нового Променада в одну линию улиц, как бы окольцовывающих старый город и позволявших, как того решительно требовал в своем письме один из жителей, «нашим согражданам совершать чудеснейшие, удобнейшие круговые прогулки через город».[10]10
Geschichte der Stadt Halle. Bd. 2. S. 30.
[Закрыть]
Несомненно, такие прогулки совершал и Гуссерль со своей семьей. Было ли это во время прогулок или по дороге в Университет, но Гуссерль должен был проходить через лучшие улицы Галле, примыкавшие к Площади рынка или находившиеся недалеко от нее. Это были, например, Большая Ульрихштрассе, Малая Ульрихштрассе, Вайзенхаусринг, Барфусштрассе, Бергштрассе, улица «Кляйнер Берлин» – «Маленький Берлин» (и многие другие), на которых именно в годы пребывания Гуссерля в Галле были построены красивейшие, подчас ещё и сегодня сохранившиеся дома.
Таковы, например, очаровательные дома на Groβe Ulrichstraβe (сейчас дом 33/34), где ныне помещается Dresdner Bank (уже Jugendstil, построен в 1897/98 годах); на ней же – угловой дом (сейчас № 52, построен в 1890 году) или дом на Waisenhausring (построен в 1893 году); дом на улице Kleiner Berlin (1880/90 годы постройки); Bergstraβe 1 (построен в 1890/91 годах). Заметьте: дома эти воздвигались как бы на глазах Гуссерля и его семьи. (И вспомните простой факт: красивые новые дома на улицах наших городов и на пути обычных движений по ним – влияют на нашу повседневную жизнь.) Угловые, сравнительно невысокие дома вообще красиво и уютно обыгрывают свое положение на стыке трех улиц: они подобны маленьким кораблям на реках городских улиц; угловые контуры их позволяли пристроить интересные башни, эркеры, обрамить их колоннами и орнаментами. Такие архитектурные приемы, кстати, подсказывали очень старые дома: на углу Kleine Ulrichstraβe находится прелестный дом в стиле Fachwerk, построенный в 1591 году, как бы связующий две лучами сходящиеся улицы. Словом, всего и не перечислишь…
…Придирчивый читатель может спросить: а какое отношение все это имело к формированию личности и идей Гуссерля? Отвечу: в том числе и достаточно прямое. Что каждый из мыслящих абстрактно философов может проверить на самом себе. От того, живем ли мы, работаем, отдыхаем в цивилизованных, человеческих условиях – или, напротив, в окружающей нас «мерзости запустения», наши умонастроения, ценности, наконец, жизненные планы существенно зависят, причем подчас довольно прямо и непосредственно. Пожалуй, не менее, если не более такие факторы влияют (опосредованно, через комплекс причин и факторов) на духовные ценности, на положение учреждений и людей духа, работающих в науке, культуре, сферах образования, на их статус и оценку, признание со стороны сограждан. Что касается описываемых объективных социально-исторических тенденций, то решающее значение имеет следующее: процессы цивилизования, динамичного развития городов, особенно университетских городов в XIX веке (и не только в Германии) заключали в себе и имели своим следствием мощный запрос на научные знания, на усовершенствование сфер образования.
Надо вспомнить нечто из собственного опыта каждого из нас: ведь всякий город, всякое поселение на что-то настраивает своих жителей. Конечно, их ориентации и умонастроения всегда индивидуальны. Но ведь не случайно говорят о специфическом менталитете, психологии берлинцев или парижан, петербуржцев или москвичей. Не берусь судить о том, что́ типично сегодня для жителей Галле, Hallenser (одно слово на русском образовывать нецелесообразно, ибо это будет сливаться с уже занятыми словами «галлы», «галльский», которые история связала совсем с другими народами и событиями). А над тем, к чему морально, психологически, эстетически, творчески подталкивал своих граждан город Галле в последние десятилетия XIX и самом начале XX века, можно и нужно поразмыслить.
И вот о чем следует сказать перво-наперво: это был трудовой город. Жизненное благополучие всегда давалось здесь упорным трудом – исторически на соляных копях, а к интересующему нас времени на разнообразных относительно небольших предприятиях. Это не был «модный» город из тех, которые облюбовывала феодальная знать, а потом избирал крупный капитал. Здесь гнездилось среднее и мелкое по размерам производство; многие жители были ремесленниками или обслуживали других своих земляков. Возник также особый слой предпринимателей, озабоченных не только и даже не столько получением прибыли, сколько нуждами производства, благополучием работников и общими нуждами города.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?