Текст книги "Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)"

Но здесь согласие Гуссерля с Бауманном (и опирающимся на его книгу Ф. Ланге) по существу и кончается. Оценка автором ФА целостной концепции Баумана снова же весьма сурова: концепция противоречива, а потому несостоятельна. Гуссерль недоумевает: если, с одной стороны, правильно говорится, что числа порождаются творческой деятельностью духа, то почему же Бауманн, с другой стороны, чуть ли не онтологизирует их, утверждая, будто мы можем найти числа непосредственно во внешнем мире? (ФА, 45_35–39). Мысль о том, что числа можно чуть ли не прямо «обнаружить» в пространстве, Гуссерль считает абсурдной. «Совместное нахождение предметов в пространстве – это отнюдь не то же самое, что коллективное объединение в нашем представлении, которое существенно для числа» (ФА. 46_17–19). (Кстати, везде, где Гуссерль говорит об акте «объединения», он называет его «психическим актом» – ФА, 46₂₂, что как будто бы оправдывает обвинения в «психологизме», нередко обращаемые в адрес ФА. На деле никакого крена в психологизм в понятии «психический акт» нет, и потому его охотно используют и философы, и психологи.)

Ещё один автор, с которым во II главе ФА идет полемика – это В. Брикс (W. Brix), на специальную работу которого «Математическое понятие числа и формы его развития» (помещенную в издаваемых В. Вундтом «Философских штудиях») ссылается Гуссерль. Брикс различает две «формы» чисел: число при созерцании пространства (Zahl der Raumanschauung) и число при созерцании времени (Zahl der Zeitanschauung). В обоих случаях число, согласно Бриксу, «ещё не является понятием… Оно скорее не что иное, как определенная схема восприятия, вид формы созерцания в кантовском смысле. Ибо оно ещё полностью в плену предметов восприятия, т. е. на этой ступени его образования счет осуществляют не в форме “один, два, три”, а считают так: “три дома”, “четыре лошади” и т. д. В этих случаях числа не требуют никакой абстракции; но, как выражается Дю Буа-Раймон, речь идет “в представлении об отделенности (друг от друга. – Н. М.) предметов восприятия”. Оно (число) почти что покрывается созерцанием пространства, т. к. пространство как раз и является нам как определенное через отдельные предметы, которые и объединяются в представлении числа» (Цит. по: ФА, 47_3–15).

Гуссерль снова же обрушивается на манеру как философов, так и психологов нового времени, включая XIX век, пользоваться «красивыми философскими терминами» – такими, как «схема восприятия», «форма созерцания», которые способствуют лишь тому, что ещё более затемняется и без того запутанный анализ. В конце концов Брикс приходит к заключению, что способность образовывать числовые представления – нечто органическое, вроде способности зрения и что уже и животные ею обладают. Следуют ссылки на математиков – Дю Буа Раймона, который полагает, что звери умеют считать, скажем, количество своих врагов, и на Хенкеля, который пишет, что утка считает своих утят. «Видно, – пишет Гуссерль, – что эти заслуженные математики здесь основательно смешивают представления об определенном множестве физических индивидуальных данностей и представления об их числе; удивительно только то, что Брикс следует за таким взглядом» (48_17–21).

Эту проблематику анализировали в XIX веке философы, психологи, логики. В заключительной части второй главы Гуссерль разбирает соответствующие идеи наиболее известных тогда авторов (В. Шуппе, Джевонса, Хр. Зигварта, которые в ФА даже названы выдающимися – hervorragende).

Гуссерль следующим образом суммирует и воспроизводит их аргументацию. О множественности можно говорить лишь в том случае, если в его составе – различные предметы. «Будь они идентичными, не существовало бы множественности, а был бы один предмет» (49_1–3). Но различия предметов должны быть замечены. В этом случае возникают представления о различиях, которые-де входят в представление о каждой совокупности. А когда мы отличаем один предмет от другого, то это означает, что одновременно мы представляем тождество каждого предмета с самим собой. И тогда, заключает Гуссерль, создается видимость того, будто полностью прояснена проблема «происхождения, возникновения всеобщего понятия множественности» (49_16–17). Конкретнее по Гуссерлю, утверждается: «Мы, следовательно, лишь тогда получаем всеобщее понятие множественности (Vielheitsbegriff), когда исходим из конкретной множественности и когда мы отличаем любое содержание от другого, но при этом полностью абстрагируемся от особых свойств конкретно данных содержаний, рассматривая каждое из них как нечто тождественное самому себе. Таким способом и возникает понятие множественности – в известной степени как пустая форма различенности» (49_22–29). Отсюда возникает-де и форма «единства» (Einheit). «Когда мы осуществляем счет в строгом смысле этого слова, т. е. осуществляем числовую абстракцию, то мы подводим сосчитываемые вещи под понятие единства; мы рассматриваем их как нечто Одно (Eins). А этим сказано лишь следующее: мы рассматриваем каждую вещь как нечто тождественное самой себе и отличное от других вещей» (49_32–37). Гуссерлю особенно не нравится в описываемой концепции псевдо-объяснение пути возникновения понятия числа: оно как бы «выскакивает» из само́й «пустой формы различенности» (50_4–7).

Гуссерль разъясняет далее, что типологически разбираемая им концепция развита в «логических (!) работах» Шуппе, Джевонса и Зигварта. У Шуппе отстаивается сам ранее описанный принцип различения-отождествления и приводятся некоторые примеры. Возьмем, говорит Шуппе, – высказывания: красный цвет – не зеленый и не синий; а – это не в и не с. И когда мы, далее, говорим, что красный, зеленый и синий – три цвета, то имеем в виду именно их различенность и тождественность каждого самому себе. «Можно сказать, – пишет Шуппе, – что это три различных цвета, но это уже будет излишним, ибо два суждения: “имеется три цвета” и “(имеется) три различных цвета” – выражают одно и то же. Там, где я не могу отличить одно от другого, я не могу и считать».[181]181
  Schuppe W. Enkenntnistheoretische Logik. Bonn, 1878. S. 405.


[Закрыть] Или – другое определение: «Число, соответственно, высказывание о множестве (Mehrheit) благодаря определенным или неопределенным числовым словам “только утверждает различенность (Verschiedenheit), не называя различий”[182]182
  Ibidem. S. 410.


[Закрыть]» (ФА, 50_24–26). Гуссерль приводит также соответствующие цитаты из Джевонса.

Концепция, придающая различениям и отождествлениям центральное значение в происхождении понятий множественности и числа, разбирается подробно и основательно. Опущу детали и приведу лишь главные контраргументы Гуссерля. Общее замечание Гуссерля: понятия «различия» (Unterschied) и «различенности» (Unterschiedheit) в разбираемых им теориях остаются смутными, плохо проясненными, из-за чего возникает немало ошибок.

Правда, некоторые центральные тезисы критикуемых теорий Гуссерль формулирует достаточно добросовестно, чтобы затем отделить то, что он в них считает правильным, от того, что, по его мнению, неправильно. Один из тезисов звучит так: «Различия между предметами некоторой множественности должны быть замечены как таковые; иначе мы в нашем представлении никогда не вышли бы за пределы непроанализированного единства, и о множественности не могла бы идти речь; следовательно, представления о различенности (Verschiedenheitsvorstellungen) должны эксплицитно содержаться в представлении множественности» (57_19–24). Гуссерль в данном случае согласен с тем, что множественности не было бы, если бы содержания не имели отличий друг от друга (57_24–25). Но он считает совершенно ошибочным допущение, согласно которому каждое содержание будто бы бывает эксплицитно, специально осознанно, подмечено в свете особенности своих свойств, их отличенности от других содержаний – в случаях, когда осуществляется употребление числовых понятий.

Между тем, по Гуссерлю, понятия различия, различенности и тождества (Identität) «возникают из рефлексии на деятельность по осуществлению суждений (Urteilstätigkeit) – такую деятельность, которая в практической жизни обладает широким значением и которая идет параллельно с процессами представления некоторого множества (Mehrheit)» (58_3–7). А вот в критикуемых Гуссерлем теориях такая логическая по природе (потому что относящаяся к суждениям) деятельность, осуществляемая на высоких этажах специальной рефлексии, как бы непосредственно выдается за нечто изначально (urspünglich) заключенное в содержаниях и их объединении (58_15–18).

Гуссерль как бы взывает к внутреннему опыту каждого из нас. «А последний со всей отчетливостью показывает, что ни представление конкретной множественности, ни представление соответствующего числа не включают с необходимостью эксплицитное представление о различиях между сосчитываемыми единичными содержаниями (Einzelinhalten)» (58₃₇–59_1–3).

Совершенно ясно, признает автор ФА, что мы можем специально обратиться к теме различий и тождества, сделать её фундаментом какого-либо анализа. Но не менее ясно и то, что «в случае счета она не является положенной, “имеемой в виду” (das Gemeinte)» (58_17–18). Здесь Гуссерль, кстати, делает любопытный выпад против неких не называемых по имени «друзей бессознательной психической деятельности» (Freunde unbewuβter psychischer Tätigkeit), которые могли бы перенести такие различающе-отождествляющие процедуры в «туманную сферу бессознательного» (58_25–26)… Гуссерлю такое решение не подходит принципиально, ибо он уверен: «Такие бессознательные психические механизмы не вносят какой-либо вклад в формирование содержаний наших сознательных представлений о числе, и они не обладают ни малейшей способностью что-то объяснить относительно возникновения этих представлений» (59_28–31).

Считаю необходимым отнести к материалу II главы ФА то резюме предшествующей критики, с которого Гуссерль начинает следующую, III главу своей книги. Здесь автор четко говорит о своих главных устремлениях, резюмирует суть ряда теорий, выделяет правильные, с его точки зрения, утверждения, но в основном формулирует пункты своего решающего несогласия с теориями, которые защищали, не забудем этого, философы, логики с достаточно известными, если не с громкими именами. (Попутно замечу, что собственно психологов в этом ряду почти не было.)

Приведем гуссерлевское резюме почти полностью.

«Наша цель состояла в том, чтобы раскрыть происхождение понятий множественности и числа. Для этого замысла было необходимо точно проанализировать конкретные феномены, от которых эти понятия абстрагированы. Таковые феномены ясно выступают в качестве конкретных множественностей или совокупностей. Между тем, по-видимому, особые трудности встречаются на пути перехода от них к всеобщим понятиям. С самого начала стало ясно, что особые свойства отдельных объектов, которые объединяются в форму некоторого множества, не могут внести ничего [в такое понимание]. Единственное, что могло быть принято во внимание при образовании понятий – это объединение (Verbindung) объектов в единое представление о данной совокупности. И речь шла о точной характеристике такого объединения. Но это оказалось не таким уж легким делом. Действительно, мы познакомились с рядом теорий о происхождении и содержании понятий множественности и числа (Anzahl), – и все они потерпели неудачу из-за ошибок, недоразумений в том, что касалось данного синтеза. Первая из них характеризовала коллективное соединение как простую принадлежность к одному сознанию. Она оказалась очевидно несостоятельной, однако обратила наше внимание на важное психологическое предварительное условие: всякое коллигируемое (объединяемое) содержание должно быть особо (für sich) замечено. Нам уже стало ясно, что объединение содержаний надо рассматривать как опосредуемое особыми актами сознания. Нас ещё больше укрепила в этой мысли критика трех следующих теорий, согласно которым предполагалось, что к нашим понятиям можно прийти благодаря “формам созерцания” времени и пространства. Мы тем самым познакомились со временем как предварительным психологическим условием числа. Последняя теория, которую мы рассматривали – и единственная, в которой есть подлинная научность, – была теория различий» (64_6–30 – 65_1–6).

Теперь, когда хотя бы частично прояснились позиции – и самого Гуссерля, и критикуемых им авторов – и мы можем вынести, конечно, лишь предварительно, конкретные суждения и оценки относительно исследования, предпринимаемого в первых двух главах ФА.

1. О предмете исследования в ФА. В целом понятно, что речь (пока) идет по преимуществу о таких понятиях, как (натуральное) число (Anzahl), множественность (Vielheit), совокупность (Inbegriff), причем ставится задача максимально конкретного и точного исследования происхождения (Ursprung) этих (и других) «числовых» понятий (Zahlbegriffe), взятых, на чем настаивает Гуссерль, в качестве всеобщих понятий. Нам необходимо тоже конкретно и точно определить, что все это означает для ФА Гуссерля.

1а). К теме «происхождения» – Ursprung. Сначала резюмируем сказанное о тех аспектах, которых Гуссерль в ФА очень бегло касается, но которыми он не собирается заниматься и не занимается сколько-нибудь специально и обстоятельно. Во-первых, не исследуются те стороны возникновения, происхождения и т. д. числовых понятий, которые могут уясняться из изучения истории человечества, так или иначе связанной с общеисторическим генезисом интересующих автора ФА числовых понятий, с особенностями исторического опыта отдельных народов, с наблюдениями за сохранившимися анклавами исторических реликтов на более поздних этапах истории, – с их исключительно интересными свидетельствами истории языка и т. д. Ибо внимание Гуссерля перенесено на индивидуальное сознание, на его процессы и акты. Но сразу же необходимо подчеркнуть, что «Ursrung» в смысле становления индивидуального сознания начиная от периодов детства до формирования «зрелого» опыта тоже не входит в кадр гуссерлевского исследования.

Другие вообще-то существующие, но не привлекающие внимания Гуссерля в ФА аспекты темы «Ursprung» (тоже применительно к возникновению числовых понятий) для нашей темы ещё интереснее. Здесь можно, скажем, заниматься психологией в прямом экспериментальном смысле, наблюдая за тем, как люди реально считают, производят арифметические операции, как они усваивают и понимают числовые понятия и т. д. Но и этот аспект, в сущности, не присутствует в ФА (за исключением беглых ссылок на работы, подобные «Психологии звука» К. Штумпфа, где такие исследования порой обобщаются; но и в этих случаях Гуссерль, как мы увидим, обращает внимание скорее не на экспериментальные детали, а на теоретические идеи и различения).

Теперь, когда показано, какие аспекты темы «Ursprung» не исследуются Гуссерлем, постараемся – опираясь на уже разобранный материал – максимально точно определить, что именно и конкретно подразумевается автором ФА, когда он употребляет, применительно к числовым понятиям, слова «Ursprung» (происхождение), «Entstehung» (возникновение) и т. д.

Аспект происхождения исследуется прежде всего вот в какой связи: отправной точкой становятся уже приобретшие всеобщее содержание и значение числовые понятия (и соответствующие операции – счет, исчисления, измерения), а от них предполагается как бы опустить перпендикуляры на плоскости индивидуального опыта. Но какого именно? В этом – суть вопроса. Имеется в виду рассмотреть: а) всеобщий, неэмпирический (то есть ни к какому отдельному человеку непосредственно не относимый) опыт индивида, взятый в качестве б) «внутреннего опыта», «духовной деятельности», “«рефлексии», функционирования сознания (эти традиционные понятия философии постоянно употребляются) и проанализированный в) с точки зрения доступных фиксированию, описанию, наблюдению актов (прежде всего представлений, Vorstellungen), которые г) необходимы и достаточны для возникновения именно числовых понятий.

Надо понять, что найти в чистом виде подобный комплексный «объект» исследования – где-то в окружающем мире, в повседневной деятельности, даже в «идеальном мире» культуры, научных дисциплин – совершенно невозможно. Ибо Гуссерль такой объект, вернее сферы, измерения исследования свободно, произвольно конструирует, синтезирует. Подобная процедура, впрочем, типична для процессов разработки научных теорий.

2. Если мы поймем и учтем это, станет ясен характер отбора Гуссерлем материала, в частности, теорий, которые он изучает, учитывает – как и то, почему он так решительно и сурово подвергает критике некоторые концепции весьма почтенных авторов. Его интересуют те, и только те теории, которые могут пролить свет на выявление генезиса числовых понятий – но генезиса только в избранных ранним Гуссерлем смысле и значении, с исключением всех других аспектов и оттенков генетического подхода.

И тогда любые возражения Гуссерлю, которые вообще-то были бы правомерны, но не укладывались бы в избранные им совершенно специфические рамки исследования, били бы мимо цели. Ведь Гуссерль не возражает, что обращение ко времени и пространству на каких-то этапах становления числовых понятий играли свою роль. Однако он не согласен с тем, что на этапе, когда и человечество в целом, и отдельные люди обладают, по крайней мере, в науках всеобщими понятиями числа, множества и т. д., факторы времени и пространства (вообще-то достаточно важные) необходимо, непосредственно, эксплицитно «включены» в содержание понятия числа (Anzahl) и других числовых понятий. Полагаю, в утверждениях этого рода Гуссерль в принципе прав. Когда перед (взрослым) современным человеком и человечеством простирается мир уже «обретенных», т. е. всеобщих чисел, числовых понятий, операций, – тогда людям (опять-таки в принципе) не важно, когда и как индивиды очень далеких эпох только учились считать, обращаясь к материальным, пространственным предметам, как и когда они стали делать это применительно к «идеальным» предметам. Столь же не важно практически, какую роль в этих процессах уже сыграли обращения к «факторам» времени и его исчисления. Аналогичным образом можно признать оправданными примеры и доводы Гуссерля, связанные с темами различения и отождествления. И эти процедуры, видимо, играли и играют свою роль на каких-то этапах генезиса числовых понятий – но не на тех, которые интересуют Гуссерля в ФА.

2а. Отсюда отчасти проясняется то, какое отношение поиск Гуссерля реально имеет к таким наукам, как психология, философия, логика. Полагаю, непредубежденный читатель согласится с тем, что в ФА имеет место характерный парадокс. С одной стороны, Гуссерль неоднократно говорит о том, что осуществляет психологический и логический анализ происхождения числа. В каком смысле и почему речь идет о логике, вполне ясно, если принять в расчет «точку отправления» – всеобщие, «готовые» понятия числа (и числового ряда), уже оставившие позади процессы своего исторического становления. Что касается многочисленных упоминаний о «психологии», о «психических актах», то это требует критического рассмотрения. Ибо, с другой стороны, реального – в собственном, более узком смысле – психологического материала в проанализированных разделах весьма мало. Мы видели: авторы, идеи которых разбирает здесь Гуссерль – это по преимуществу философы и логики. А их произведения, которые цитируются, – это «Опыт о человеческом разуме» Локка, «Система дедуктивной и индуктивной логики» Дж. Ст. Милля. «Критика чистого разума» Канта, «Логика» А. Бена и «Логика» Хр. Зигварта, «История материализма» Ф. Ланге, «Теоретико-познавательная логика» В. Шуппе, «Принципы науки» Джевонса. Собственно, из «психологов» в более специальном значении слова упоминаются Брентано и Штумпф. Но хорошо известно, что и они – ярко выраженные философствующие психологи.

Уже это заставляет по крайней мере задуматься над тем, действительно ли осуществляемое в ФА исследование было психологическим в прямом, специальном смысле этого слова или речь уже шла о каком-то ином “сплаве” подходов.

2б. Сначала, опираясь на конкретные тексты ФА, поразмыслим над тем, что именно заставляет Гуссерля, по существу использующего философский, логический и (очень редко) психологический материал, все же отдавать предпочтение психологической его маркировке. Главных причин, как я думаю, было три. Во-первых, отчетливо видно недовольство Гуссерля слишком общими философскими соображениями и рассуждениями в случае весьма специальных вопросов (о числе, множествах) и оперированием очень красивыми, но туманными понятиями. Во-вторых, пусть автор ФА, как отмечалось, опускает перпендикуляр своего генетического поиска на плоскость, где именно философия издавна расположила исследования сознания, его структур, процедур, а главное, его актов и куда совсем недавно устремила свое внимание новая, молодая психология. Но стремясь исследовать ту часть упомянутой плоскости (или среза) сознания, где издавна обретались представления (у Локка это были «presentation», у Канта – «Vorstellungen»), Гуссерль, по-видимому, надеялся если не отыскать, то сочинить нечто новое, более конкретное, конструктивное, чем то, что было сделано и в доставшемся философском наследии, и у непосредственных последователей философских классиков в его веке. Вот почему оценка, скажем, теории Канта (и кантианцев) столь строга. В сочинениях логиков Гуссерль тоже не обнаруживает ответа на многие интересующие его достаточно конкретные вопросы. (Работы по математике именно в связи разбираемых исследований упоминаются очень мало и притом оцениваются совсем невысоко.)

В-третьих, на деле – и во многом незаметно для самого Гуссерля – в исследовании сознания уже возникал новый синтез, в том числе междисциплинарный. Автор ФА предпочитал называть его «психологическим». Но просто поразительным фактом (его, увы, мало замечают и исследуют феноменологические авторы) считаю следующее: этот новый синтез всего сильнее пробивает себе дорогу там, где уже употребляется понятие «феномен». Конечно, во время написания ФА Гуссерль не мог не возводить это понятие к работам Брентано. Однако ясно видно, что Гуссерлю трудно сдержать недовольство (пока всё-таки сдерживаемое и вежливое) по поводу того, как Брентано осмысливает «феномены». А вот фактически в ФА начинают работать новые стимулы и даже приемы синтезирования традиционного философского, логического, психологического материала. (Не случайно же и понятие «синтеза» даже у Канта не удовлетворяет Гуссерля.)

3. На пути этого поиска приобретают новый (и скажу так: перспективный) смысл такие понятия, которые могут быть сочтены чисто психологическими и даже стать основаниями для упреков в психологизме, пронизывающим-де ФА. Это понятия вроде «поворота внимания» или рассуждения о необходимости для содержаний сознания «быть замеченными», или термин «интерес» в применении к какому-либо аспекту или представлению сознания. Тот, кто знаком со зрелой феноменологией Гуссерля, хорошо знает, что это коренные феноменологические понятия и что нет никакого психологизма в их особом употреблении в феноменологическом контексте.

Аналогичным образом не является ни однозначно-психологическим (тем более психологистическим) по своей природе само обращение к актам или феноменам, которые по привычке именуют «психическими» – к таким, например, как отыскание действий, процедур сознания, которые всего более ответственны за те или иные духовные результаты. И если автор ФА, в чем мы неоднократно убеждались, основной акцент своей книги делает на понятии «Verbindung» (здесь: тесное, прочное объединение, причем объединение именно представлений) и если на этом пути он ищет происхождение числовых понятий, то я лично не вижу в самом замысле Гуссерля ничего предосудительного (а так полагают некоторые его критики). Ибо для того, чтобы образовались числовые понятия, в самом деле нужно было (и нужно в случае каждого индивида), чтобы какие-то представления были тесно, органично объединены и чтобы это произошло всеобщим образом, благодаря чему возникли бы устойчивые общечеловеческие понятия.

4. Особый вопрос: оправдана ли гуссерлевская апелляция к представлениям? Или, быть может, с позиции любой логики (гегелевской ли, фрегевской) следует отвергнуть даже посягательства на то, чтобы «чистые» логические понятия (категории), подобные «тождеству» и «различию», возводить к представлениям? Думается шаг к представлениям – в случае генетического интереса – в целом оправдан. Но вот в чем проблема и беда: в конкретном анализе Гуссерль скорее освещает вопрос о возможности апеллировать, лучше сказать, двигаться «вверх» – ко всеобщим (логически «чисто» взятым) понятиям и взаимосвязям, чем двигаться «вниз», т. е. особо выделять и изучать мир представлений и их соединений. «Исходя из какого-либо конкретного множества, мы обретаем, следовательно, всеобщее понятие множества, – тогда, когда мы любое содержание относим к любому другому, отличая его, но при этом полностью абстрагируясь от особых свойств конкретно данных содержаний, просто рассматривая некое нечто как идентичное с собой. Таким способом возникает понятие множества – в известной степени как пустая форма различенности» (49_23–29).

Логик, возражая Гуссерлю, мог бы заметить, что включение в разговор о тождестве и различиях (вполне релевантный анализу множеств и их общему понятию) именно психологических форм (здесь – представлений) мало что дает для обогащения и углубления нашего понимания проблемы. Но ведь нельзя не заметить, что во всех случаях, когда как будто вводятся «психологические» составляющие, Гуссерль по большей части говорит скорее не о них, а как раз о «логически чистых» («пустых») формах. И в его отсылках к литературе упоминаются не психологические, а логические сочинения (ссылки на работы Джевонса, Зигварта, Шуппе. См. S. 50, 60).

Это тоже вносит в слово «психологический» – оно часто встречается в этой и последующих главах ФА – отнюдь не только, даже не столько в узком смысле слова психологическое измерение, а поясненное ранее комплексное содержание, которое несомненно содержит в себе и логические элементы, причем они напоминают о разных «логиках», в том числе гегелевской. Но о Гегеле «гегелененавистник» Гуссерль мало что знал (и потому ему и в данном контексте не приходило в голову актуализировать реальные пересечения своего анализа с гегелевской логикой). А вот что касается соотнесения с логическими размышлениями современников, то от постоянного, в сущности, прочерчивания линий совпадения с ними или противостояний им он устраниться никак не мог.

В силу указанного здесь (и всегда специально отмечаемого нами в других случаях) комплексного, в том числе логического содержания, реально вместившегося в слово «психологический», как его в ФА употребляет Гуссерль – нас не должно удивлять то, что в конце II главы ФА нас ожидает так называемое «критическое добавление» (Kritischer Zusatz), где Гуссерль достаточно подробно разбирает, например «Логику» Зигварта*[183]183
  Здесь и далее знак * означает, что краткий экскурс об этом философе имеется в Приложении.


[Закрыть] (т. 2) как пример «теории различий» (Unterschiedstheorie). Здесь он находит то, что искал и что фактически уже означает «отход» от логической «чистоты», от логического пуризма. Зигварт (вспомним: логик и психолог в одном лице) прямо говорит, что работает в поле сознания, занимаясь «объектами в сознании» (Objekte im Bewuβtsein), исследует результаты исполнения функций сознания (Funktion zum Bewuβtsein). И это ранний Гуссерль вполне одобряет, ибо сам в ФА работает – хотя и с иными методами и результатами – в том же целостном поле, что и Зигварт, а также и некоторые другие разбираемые авторы. Это, кстати, в общем виде служит ему поддержкой в самом обращении к сфере представлений, обращении к иному психологическому, т. е. здесь – отнесенному именно к науке психологии, материалу. Главная мысль в анализе Гуссерля: Зигварт и другие логики (они же – психологи) уже говорят не на чистом логическом языке, но вплетают сюда идею деятельности, и не просто деятельности как таковой (что, можно сказать, есть уже у Гегеля, хотя Гуссерль о нем, разумеется, не упоминает), но деятельности сознания и через сознание. Гуссерль вполне одобряет такой поворот, (пока) не находя для его спецификации другого слова, кроме прилагательного «психологический».

В чем он не согласен и с Зигвартом, и с другими авторами, так это в определении у них характера этой деятельности. Для разъяснения приведу выдержки из зигвартовской «Логики», фигурирующие в качестве цитат в гуссерлевской ФА. Зигварт, по Гуссерлю, имеет в виду судящую деятельность (Urteilstӓtigkeit), т. е. имеющую место при вынесении суждений.

И здесь Гуссерль все же критикует концепцию философа, логика и психолога Зигварта. Почему же? Во-первых, он думает, что деятельность сознания, которая функциональна для возникновения общих и всеобщих понятий (здесь: математически-всеобщих) – шире, чем «судящая», т. е. связанная с суждениями, деятельность, на которой все-таки сосредоточился Зигварт. Ибо интересующие Гуссерля «представления», сама деятельность «анализирования» (des Analysieren) не входят у Зигварта в кадр рассмотрения (in Betracht–63₁). Во-вторых, Зигварт, хоть и зная о типичных для соответствующей литературы тонких и специальных (одновременно психологических, логических, философских – это NB) дифференциациях,[184]184
  «Различают между психическим происходящим (Geschehen) и психическим актом. Психические акты – это представливание (das Vorstellen), утверждение, отрицание, любовь, ненависть и т. д., знание о которых нам дает внутреннее восприятие (рефлексия у Локка)» (63_4–8).


[Закрыть] – не вдается специально в более конкретное исследование той деятельности, которая прежде всего интересует Гуссерля. Да и другие психологи, логики, философы, по Гуссерлю, ею не интересовались.

Речь идет специально о той работе сознания, которая причастна к столь интересующим Гуссерля процессам «анализирования». А ведь он полагает: именно двигаясь вдоль такой (условно выделенной) деятельности, можно с одной стороны, опереться на тот несомненный факт, что мы получаем сведения, знания об анализе и уже что-то знаем, благодаря представлениям-воспоминаниям о еще непроанализированном целом, о различиях между этой прежней и вновь достигнутой стадиями осознания. На деле, заключает Гуссерль после тщательной критической проработки зигвартовой «Логики», здесь имеет место противоречие: её автор не имеет в виду иную психическую деятельность (andere psychische Tätigkeit), нежели специально сопряженную с суждениями. Например, не прорабатывается, не исследуется деятельность самого анализирования (das Analysieren). «Если всё это верно, – заключает Гуссерль II главу ФА, – тогда делается лишним, теряет всякую почву под ногами такое понимание, в соответствии с которым хотят, чтобы понятие различия, большинства и числа возникало бы из рефлексии на деятельность различения в смысле анализирования» (63_20–24).