Текст книги "Аромат розы (Буря в песках)"

– Понравился! Черт побери, мой дорогой друг! Я ей тоже понравился! Ее огромные изумрудные глаза прошлись по всему залу и остановились не на ком другом, а именно на мне! Она запела песню о любви. И я понял, что эта песня звучит для меня! Для меня одного! Когда Энжел закончила выступление, то направилась прямо ко мне. Мы заняли отдельный столик в дальнем углу и стали ужинать. Пили шампанское, наслаждались вкусными блюдами. И тут эта девушка с ангельским именем подарила мне самый божественный, самый сладкий поцелуй, о котором только можно было мечтать! Но еще более заманчивыми были ее обещания. Когда же я предложил ей вместе пойти наверх, она тут же согласилась. Мы стали подниматься по лестнице, обнимая друг друга за талию, и уже были на промежуточной площадке, когда какой-то сумасшедший англичанин, растолкав всех, бросился за нами с револьвером. Этот человек кричал, что Энжел принадлежит ему, а потому он пристрелит каждого, кто только посмеет до нее дотронуться.

Я закрыл собой девушку и тоже вытащил из кобуры револьвер. Но этот мерзавец на долю секунду раньше нажал на курок, целясь мне прямо в промежность. Раздался выстрел…

– Боже, значит, теперь… – в ужасе воскликнул Рено.

Но Пекос прервал его:

– Нет! По счастью, я все же остался мужчиной. Пуля просвистела совсем рядом и попала в один из деревянных шариков, украшавших лестницу.

– Да, тебе действительно повезло! – облегченно вздохнул Рено.

– Не совсем. К несчастью, выстрел услышал проходивший мимо дверей клуба шериф. Он тут же ворвался в зал с двуствольным револьвером в руках и, разоружив нас обоих, отвел в тюрьму. Там начался долгий и крайне утомительный допрос, продолжавшийся чуть ли не до утра. Я был страшно зол, потому что лишился возможности провести ночь в мягкой теплой постели с божественной Энжел, а вместо этого должен сидеть в холодной тюремной камере и отвечать на дурацкие вопросы шерифа. Остаток ночи я пролежал на подстилке из гнилой соломы, брошенной тюремщиком прямо на пол сырой камеры. Наутро же мне пришлось предстать перед местным судьей и уплатить по его приговору штраф в двадцать пять долларов.

Пекос тяжело вздохнул и вытянул ноги чуть ли не на середину комнаты.

– Ты, вижу, совсем устал, – участливо заметил Рено.

– Правда. Надо пойти домой и хорошенько выспаться. К тебе я зашел прямо с дороги, чтобы поприветствовать. А вечером мы могли бы погулять.

– Вот и прекрасно! Сходим в город, посидим где-нибудь, выпьем под хорошую закуску… А потом навестим Хеорхину или Лупу. Идет?

– Что ж, может, ты и прав. Лупа – симпатичная девица. С ней можно приятно провести время. Но все же не Энжел. Видишь ли, Рено, та девушка… Ну, она просто божественна! И если бы не была явной шлюхой – а других девушек в ночных клубах просто не бывает, – то я бы, пожалуй, женился на ней!

– Выбрось эту чушь из головы, Пекос! Не забывай – ты носишь фамилию Макклейн.

– Я и не забываю.

Пекоc крепко сжал плечо друга и вдруг тяжело вздохнул.

– Ты о чем? – с тревогой спросил его Рено.

– О том, что моя фамилия действительно Макклейн. Ее носит и отец. Но это не мешает Баррету жениться на молоденькой девчонке, которая ему во внучки годится!

– Да, я слышал об этом… Понимаю, что для тебя это далеко не радостная новость. Ведь так?

– Так. Но я ничего не могу поделать. Ты ведь знаешь, как скуп мой папаша. Для того чтобы обольстить его, женщина должна быть красавицей. Хотя бы отдаленно похожей на мою Энжел из клуба. Только тогда старый хрен Баррет, возможно, на какое-то время забудет о деньгах. Но на смертном одре он еще вспомнит о них. И будь уверен, сделает молодую женушку своей единственной наследницей…

Глава 5

Вконец измученная заточением в сырой и темной каюте, Энжи разделась, легла на жесткую койку и натянула на себя грубую простыню. У нее очень болела шея. Все эти часы Энжи только и делала, что вертела головой направо и налево, стараясь получше рассмотреть через мутное стекло иллюминатора другие суда, тоже переплывавшие залив. Наконец, поняв, что ничего интересного ей все равно увидеть не удастся, она оставила это занятие. Энжи принялась успокаивать себя тем, что это – единственная ночь, которую она проведет в каморке под палубой. Уже завтра утром пароход придет в техасский морской порт Галвестон. И тогда, наверное, ей все же будет разрешено присоединиться к остальным пассажирам, наслаждавшимся сейчас приятной морской прогулкой. Во всяком случае, она сможет полюбоваться видом бухты, пока корабль будет подходить к причалу и швартоваться.

Немного успокоившись, Энжи улыбнулась самой себе, закрыла глаза и быстро заснула. Ей приснился очень приятный сон. Одним из его героев был все тот же любовник, который являлся ей в сновидениях уже несколько раз. Он снова присел на край кровати и осторожно снял с Энжи простыню. Как и в прошлый раз, она лежала перед ним совсем обнаженной, зная о том, что должно произойти в следующее мгновение, и даже не думая сопротивляться. Кончики его пальцев касались ее шеи, сосков, постепенно спускались к бедрам, низу живота, промежности и… Энжи почувствовала, как все ее тело наполняет блаженная истома. Она со стоном выгнула спину навстречу этим добрым, мягким ладоням. Дыхание ее стало прерывистым, частым… Сейчас… Сейчас эта желанная мужская плоть проникнет в нее… Вот она уже чувствует ее…

– Мисс Уэбстер! – раздался за дверью каюты чей-то нервный голос, сопровождающийся громким стуком.

Все еще не в силах очнуться от сладкого видения, Энжи продолжала во сне разговаривать с фантастическим любовником:

– Нет… Зови меня просто Энжи… Энжи.

– Мисс Уэбстер! – уже громче и настойчивее донесся голос из коридора. – Мисс Уэбстер! Вашему отцу плохо! Очень плохо! Скорее идите к нему!

Энжи открыла глаза и тут же спрыгнула на пол. Сердце ее, казалось, готово было выскочить из груди.

– Входите, сэр! – отозвалась наконец она на голос из-за двери. Но тут же, сообразив, что лежит совсем голая, спохватилась: – Подождите секундочку!

Стараясь не поддаваться панике, Энжи быстро надела лежавшую на стуле одежду, натянула носки и сунула ноги в мягкие домашние туфли.

– Теперь входите!

Дверь открылась, и на пороге вырос высокий мрачный мужчина с ночным фонариком в руках.

– Идите за мной, – сказал он тоном приказа.

И, поддерживая Энжи за локоть, провел ее по темному коридору, освещая фонариком дорогу. У дверей каюты Иеремии они на несколько мгновений задержались.

– У него сейчас доктор, – тихо предупредил Энжи ее спутник. – Постучите и входите. А я должен вернуться на вахту.

Понимая, что сейчас необходимо выглядеть перед отцом сильной и уверенной в себе, Энжи глубоко вздохнула, пригладила ладонью сбившиеся во сне волосы и энергично постучала в дверь.

Ей открыл врач – седой, небольшого роста. Он сделал Энжи знак, что хочет говорить с ней с глазу на глаз.

Они остались в холодной темной прихожей. Врач плотно закрыл дверь в комнату, где лежал Иеремия, посмотрел на Энжи ясными голубыми глазами и тихо сказал:

– Простите, мисс, мне очень тяжело вам это говорить, но ваш отец умирает. Боюсь, что даже не доживет до прихода корабля в порт. Он звал вас. Так что войдите и посидите возле кровати. Если понадобится моя помощь, позовите. Я буду ждать в коридоре у двери каюты.

Энжи была ошеломлена подобным известием, хотя давно знала, что последний час отца недалек. Слезы покатились из ее глаз.

– Извините, доктор, можете ли вы что-нибудь сделать для моего отца?

– Дитя мое! Я уже сделал все, что мог. Остальное просто не в моих силах! Поймите…

– Я все понимаю… Все это… То, что он…

Слезы душили Энжи и не давали говорить. Но она все же взяла себя в руки и грустно сказала, пытаясь улыбнуться:

– Огромное спасибо за помощь, доктор. Пойду к нему.

– Идите. Я буду ждать у двери.

Энжи на цыпочках вошла в маленькую комнату. Иеремия лежал с закрытыми глазами. Жизнь едва теплилась в его изможденном теле. Лицо сделалось совершенно серым. Очертания высохшей фигуры четко обрисовывались под грубой простыней.

При виде отца, такого слабого, больного, беспомощного, вся душа Энжи переполнилась нежностью и глубокой скорбью. Проглотив слезы, она пододвинула стул к изголовью умирающего и села.

– Папа… – чуть слышно прошептала Энжи. – Папа… Это я… Энжи… Твоя любящая дочь…

Усталые веки Иеремии медленно поднялись. Он сделал над собой усилие и слегка повернул голову. В глазах мелькнула еле заметная искра, по которой все же можно было понять: он узнал дочь. Его тонкая, дрожащая рука чуть приподнялась. Энжи заключила ее в свои ладони. И снова поток слез хлынул из ее глаз.

– Не надо плакать, Энжи, – прошептал Иеремия. – Сейчас не время для слез. Ты должна внимательно выслушать все, что я скажу.

– Да, папа! Я здесь и слушаю тебя!

Иеремия еле заметно пожал руку дочери.

– Энжи, я должен сказать тебе нечто очень важное…

– Слушаю тебя, папа.

– Я хочу сказать, что… что очень люблю тебя, дитя мое… Люблю… Ты такая красивая, добрая, юная девочка… Я всегда гордился тобой. Твоей чистотой… умом…

Большие зеленые глаза девушки не отрывались от бледного лица умирающего. Она жадно вслушивалась в слова, которые бормотал отец. Слова, которые она мечтала услышать от него всю свою жизнь. Сердце ее разрывалось от благодарности и горя.

– Папа, – прошептала Энжи, не в силах сдержать рыдания. – Это правда? Ты действительно считаешь меня красивой?

– Да, дитя мое. И если не говорил этого раньше, то только потому, что боялся… Есть вещи, которых ты не знаешь… и о которых я не мог…

– Скажи теперь! Скажи, папа! Умоляю тебя!

– У тебя… – начал Иеремия, но тут его охватил приступ глубокого, болезненного кашля. – Нет, Энжи… Сейчас для этого очень мало времени…

Энжи осторожно похлопала его ладонью по спине. Иеремия перестал кашлять и слабым голосом сказал:

– Сейчас ты должна очень внимательно выслушать меня и поступить именно так, как я тебе скажу.

– Я все свято исполню, папа.

– Ты должна дать мне торжественное обещание, что выйдешь замуж за моего лучшего друга Баррета Макклейна. Ты сделаешь это, Энжи?

– Да, да, папа! Я сделаю это! И выйду замуж за Баррета Макклейна, если такова твоя воля. Клянусь тебе!

– Да, я так хочу… Только зная, что ты выполнишь мою волю, я смогу спокойно уйти из этого мира. Потому что тогда я буду уверен в твоем обеспеченном и счастливом будущем. У меня нет никаких сомнений, что Баррет окружит тебя нежной заботой и защитит от всех жизненных бурь.

– Я уверена в этом, папа. Этот брак будет счастливым. Потому что ты благословил его.

– Да, я действительно благословляю вас. И если до этого дня сам старался оградить тебя от жестокости нашего мира, то теперь это будет делать Баррет Макклейн. А сейчас, Энжи, скажи еще раз, что непременно выйдешь за него замуж. Скажи!

– Я выйду замуж за Баррета, папа! И стану миссис Макклейн. Буду ему послушной женой. Клянусь тебе!

…Иеремия Уэбстер скончался на рассвете. Энжи до его последнего вздоха сидела у изголовья кровати. Потом вернулся доктор, констатировал смерть и закрыл лицо умершего простыней. Энжи не выходила из отцовской каюты, пока пароход не начал замедлять ход, приближаясь к берегам Техаса. Через час он уже пришвартовался в Галвестоне.

С верхней палубы доносились веселые голоса проснувшихся пассажиров, слышался топот ног. Должно быть, большинство временных обитателей корабля толпилось у сходней, ожидая сигнала, чтобы спуститься на пирс и сразу же попасть в объятия родственников и друзей.

Энжи, уже выплакав все слезы, продолжала сидеть в темной каюте рядом с умершим Иеремией. В ее ушах звучали последние слова отца: «Ты такая красивая, добрая, юная… Я всегда гордился твоей чистотой… умом…»

И тут она вдруг почувствовала, как вместе с глубоким горем в душе начинает нарастать досада. Всю свою жизнь она заботилась об отце и старалась во всем ему угождать. Но постоянно ждала этих слов. А Иеремия сказал их только на смертном одре…

Энжи посмотрела на укрытое белой простыней тело и беззвучно прошептала:

– Почему, почему ты ждал так долго, папа? Почему ни разу не сказал, что любишь меня? Ты должен был сказать мне эти слова. Сказать очень давно… Я так ждала их! Но услышала лишь в твою последнюю минуту на этой земле… Ты был не прав, папа!

Досада росла, неумолимо превращаясь в глухое раздражение. Энжи не старалась подавить это чувство. Она была уверена в своей правоте. В том, что ее негодование, вызванное поведением покойного отца, было здоровым, справедливым чувством. Она не находила в нем ничего греховного или наносящего вред ее бессмертной душе. Энжи думала о том, что не одна она, как оказалось, совершала серьезные ошибки в жизни. Что не была такой плохой девушкой, как постоянно твердил отец. Более того, имела полное право разочароваться в своем покойном родителе.

Наконец Энжи устало поднялась со стула и, бросив последний взгляд на умершего, сказала:

– Прости, папа. Но мне сейчас надо подняться наверх и хоть немного подышать свежим воздухом, чтобы не упасть в обморок. Это ненадолго. Я скоро вернусь. А когда мы высадимся на берег, то похороню тебя по всем обычаям. Город Галвестон станет твоим последним пристанищем. Пойми, что я не могу везти тебя через весь огромный Техас в дом Баррета Макклейна.

Энжи подошла к двери и повернула ручку. Но прежде чем выйти в коридор, еще раз обернулась и громко сказала:

– Я обещала тебе, папа, выйти замуж за Баррета Макклейна. И свято сдержу свое слово!

* * *

В купе было душно. Тучный, бородатый и пахнувший ромом мужчина, сидевший напротив Энжи, услужливо предложил ей веер. Она не отказалась, взяла опахало, сделанное из каких-то пушистых перьев, и принялась обмахивать лицо. Толку от этого было мало: горячий воздух просто не мог освежать. Однако Энжи благодарно улыбнулась своему соседу, у которого был до такой степени огромный живот, что легкий летний пиджак застегивался только на одну верхнюю пуговицу.

– Вы очень добры, сэр, – сказала она. – Я просто представить себе не могла, что в такое время года здесь может быть так жарко.

Изумрудные глаза Энжи остановились на открытом окне, за которым мелькали деревья, небольшие селения и полустанки бесконечного Техаса. Поезд несся с неимоверной скоростью по извивавшимся, подобно змее, рельсам дороги.

– Даже не верится, что мы все еще едем по Техасу! – вздохнула Энжи.

Уже прошло почти два дня с того момента, как она села в этот вагон. Пейзаж за окном постоянно менялся. Если в первые часы все напоминало влажный климат родного для Энжи Нового Орлеана, то постепенно зеленые луга, широко раскинувшиеся от берега океана до самого горизонта, стали сменяться сначала небольшими рощами, а затем густыми лесами. Потом потянулись холмы, которые становились все выше и выше. Поезд тоже заметно поднимался в гору. В вагоне стало жарко, душно и пыльно…

– Уверяю вас, мисс, что мы все еще едем по Техасу, – рассмеялся тучный спутник Энжи. – А до крайней его западной точки пока очень далеко!

Энжи посмотрела на улыбающееся красное лицо этого человека, севшего в поезд на последней остановке, в городе Комсток.

– Ну, надеюсь, что до самой крайней точки штата я все-таки не доеду. Кстати, сэр, не могли бы вы сказать, долго ли нам еще тащиться до Марфы? Я направляюсь именно туда.

– Недолго, мисс. Еще каких-нибудь две сотни миль. Вы и опомниться не успеете, как приедете.

– Две сотни миль? – вздохнула Энжи. – Боже мой, сколько еще мучиться! У меня ощущение, будто мы уже проехали не меньше тысячи!

– Да что вы! – рассмеялся толстяк. – Всего-то между Галвестоном и Марфой не больше шестисот миль.

Чувствовалось, что попутчик Энжи был уроженцем Техаса и очень гордился размерами своего штата. Но, заметив, что Энжи расстроилась, он тут же постарался успокоить девушку:

– Я понимаю: вы очень устали и чувствуете себя неважно. Но потерпите немного. Завтра утром станет легче. Наш поезд уже пересек высшую точку перевала, и скоро жара кончится. Поверьте мне!

Энжи попыталась улыбнуться:

– Простите мне это нытье, сэр.

Но тут она заметила, что по лицу толстяка градом катится пот, а шея стала совсем багровой.

– Сэр, возьмите, пожалуйста, свой веер, – поспешно сказала она. – Сейчас вам он куда нужнее, чем мне!

– Нет, мисс! Вам тоже очень жарко. Разве я не вижу? Кроме того, мне не так долго осталось ехать.

– О! Вы сходите еще до Марфы?

– На следующей станции. Я не люблю уезжать слишком далеко от дома.

И его огромный живот затрясся от хохота.

– Гм-м… – устало промычала Энжи.

Ее ресницы вдруг как-то сразу отяжелели, глаза закрылись, белокурая головка откинулась на спинку сиденья, и Энжи погрузилась в глубокий сон. Когда же она проснулась, то поезд стоял, а соседа по купе уже не было. Энжи посмотрела в окно и увидела толстого джентльмена, стоявшего на деревянной платформе и пожимавшего руки двум ковбоям. Увидев через окно Энжи, он широко улыбнулся и приветливо помахал ей рукой. Та высунулась из окна чуть ли не по пояс и спросила, как ей быть с веером, который по-прежнему держала в руках. Толстый джентльмен подбежал к окну вагона уже тронувшегося поезда и, схватив Энжи за руку, крепко пожал ее.

– Оставьте веер себе, мисс! И желаю вам счастья в Марфе. А если когда-нибудь окажетесь в этом небольшом городке, где я только что сошел, то прошу ко мне в гости. Вы слышите меня?

– Слышу. И обязательно при случае воспользуюсь вашим приглашением. Большое спасибо! Но кого мне спросить?

– Бина, мисс. Судью Роя Бина.

Он весело рассмеялся и еще раз махнул Энжи на прощание рукой. Очевидно, ее попутчик не знал, что столь известное в этих краях имя Роя Бина ничего не говорило девушке, безвыездно жившей до этого в Новом Орлеане…

Когда поезд наконец подошел к небольшому вокзалу уже спавшей Марфы, настроение Энжи безнадежно испортилось. Сам город практически состоял из огромного и внушительного здания суда, построенного в викторианском стиле, нескольких разбросанных здесь и там деревянных строений, в которых разместились местные трактиры и пивные, большой конюшни, складских сараев и кузнечной лавки.

Для девушки, выросшей в доме на старой улице огромного Нового Орлеана, утопавшей в зелени деревьев и тянувшейся вдоль берега величественной Миссисипи, попасть в такое захолустье было немалым испытанием. Ей сразу же стало горько и обидно. Впрочем, немалую роль в этом сыграла и ночная мгла, в которой реально оценить достоинства глухого провинциального техасского городка было непросто.

Энжи постояла на небольшой деревянной платформе, пока вдали не исчезли огни уходящего поезда. Потом тоскливо посмотрела на выступавшие из темноты очертания каких-то небольших строений. И подумала: зачем надо было основывать такой маленький городишко именно здесь, среди бескрайних просторов Техаса? Судя по тому, что она видела днем из окна, в этой части штата были одни голые холмы.

– Сеньорита Уэбстер? – раздался за спиной Энжи мужской голос. Она обернулась и увидела высокого, очень стройного молодого человека, приветливо ей улыбавшегося.

– Да, это я, – ответила Энжи.

Она осмотрела незнакомца с ног до головы, стараясь угадать, кто это.

– Меня зовут Хосе Родригес, – отрекомендовался молодой человек, словно угадав ее мысли. – А вот мой отец Педро.

И он взглядом показал на худого, тоже улыбавшегося шатена с огромным сомбреро на голове.

– Мы приехали, чтобы встретить вас и препроводить на ранчо сеньора Баррета Макклейна.

Энжи поняла, что сам Макклейн не приехал встретить свою невесту, наверное, потому, что еще не знал о скоропостижной смерти ее отца. Она поспешила все объяснить:

– Мистер Уэбстер, мой отец, умер по пути в Галвестон. Я очень благодарна вам обоим за то, что встретили меня!

Хосе, оказавшийся гораздо сильнее, чем выглядел внешне, легко поднял оба ее чемодана и погрузил на крышу дожидавшегося у станции экипажа. Педро тем временем помог Энжи подняться по ступенькам и устроиться на заднем сиденье.

Через несколько минут низенькие строения Марфы остались позади. Энжи удивленно посмотрела по сторонам и спросила:

– Педро, а далеко отсюда до ранчо мистера Макклейна?

– Нет, сеньорита. Нам предстоит проехать еще около двенадцати миль на север.

– Двенадцать миль? – переспросила Энжи, с трудом скрывая раздражение. – Но ведь это действительно неблизко!

– Что вы, сеньорита! – возразил Педро. – Это же совсем рядом!

Молодой Хосе с улыбкой взглянул на Энжи:

– Боюсь, что мой отец плохо говорит по-английски. Но он действительно считает, что двенадцать миль – это совсем мало. Так думают жители Техаса. А вы не привыкли к таким переездам, поэтому вам это расстояние может действительно показаться огромным.

– Что ж, Хосе, – смирилась Энжи, поправляя шляпку, – видимо, мне придется еще много нового узнать о Техасе. И конечно, в первую очередь я обращусь за помощью именно к вам!

Хосе гордо выпрямился и утвердительно кивнул:

– Сеньорита, я вам, безусловно, помогу, не сомневайтесь! Мы давно не видели девушку такой удивительной красоты.

Хосе сам смутился от своего откровения. Сквозь смуглую кожу его лица пробился легкий румянец.

Несколько шокированная чуть нагловатым тоном молодого человека, Энжи тем не менее по достоинству оценила его бесхитростный комплимент и тоже покраснела.

– Что ж, Хосе, мне очень лестно это слышать.

Она подумала, что Баррет Макклейн, наверное, был бы не совсем доволен, услышав, какие речи ведет с его невестой юноша, посланный только для ее встречи.

При этой мысли улыбка сползла с лица Энжи – она вспомнила, зачем сюда приехала. Да, ей предстоит выйти замуж за человека, который старше ее покойного отца. И к тому же она никогда его не видела! А теперь проведет вместе с ним в этой глухомани всю оставшуюся жизнь! Что-то больно кольнуло ее в самое сердце. Энжи сокрушенно вздохнула и стала безучастно смотреть на бежавшую навстречу дорогу.

Пейзаж вокруг был суровым. На небе – ни облачка. Далеко впереди возвышались казавшиеся призрачными холмы, желтые от выгоревшей под лучами знойного техасского солнца травы. А где-то за горизонтом ее ожидала будущая жизнь, такая же непредсказуемая и пугающая, как вся эта далекая от гостеприимства природа. Но одновременно этот необъятный суровый пейзаж дышал какой-то непокорностью, скрытой тягой к свободе.

Итак, заточение или свобода? Этот странный и новый для Энжи край, казалось, обещал и то и другое. Какая же из двух дорог ей здесь уготована? Останется ли она навсегда пленницей в этой тюрьме без стен и решеток? Будет ли покорно существовать рядом со старым и, безусловно, ревнивым мужем? В ревности Баррета Энжи не сомневалась: удел немощных стариков, женившихся на молоденьких девицах, везде одинаков и хорошо известен!

Но может быть, ее ждет нечто совсем неожиданное? Почему бы не предположить, что на этой непокорной земле она наконец почувствует опьяняющий запах свободы, узнает счастье новой и полной приключений жизни?

Сердце в груди девушки неожиданно громко забилось. Ведь в конце концов многое зависит и от нее самой. Здесь будет ее дом. И надо сделать все, чтобы жить в нем радостно. Да, она будет счастлива! И никогда не оглянется назад, в прошлое! Будет смотреть только в будущее! Наполнит свою жизнь безбрежной свободой. И никаких мыслей о темнице и заточении!

Энжи гордо подняла голову. Да, она решила, что непременно станет счастливой. И не свернет с этого пути!