Текст книги "Аромат розы (Буря в песках)"

– Друг мой, ты сегодня получил хороший урок. И запомни: любому мужчине придется горько пожалеть, если их с Энжел дороги пересекутся…

Глава 10

Энжи проснулась как от толчка и долго не могла сообразить, где находится. Некоторое время она неподвижно лежала на спине, рассматривая желтую кисею свешивавшегося над кроватью балдахина. Затем стала понемногу припоминать все, что с ней произошло за последние дни. Она снова закрыла глаза, желая подольше понежиться в этой мягкой постели, вслушаться в непривычную тишину и поскорее забыть все неприятности. В числе последних было поведение Пекоса. Энжи не на шутку боялась, что он расскажет Баррету, будто бы видел его юную невесту в сомнительном ночном клубе, где она вела себя очень даже похотливо.

Энжи в ужасе широко открыла глаза. Неужели Пекос наговорит на нее? Тогда не стоит ли опередить его и самой рассказать Баррету, что его сын принял ее за какую-то девицу легкого поведения схожей внешности? Может быть, после этого Макклейн не поверит Пекосу, если тот заведет подобный разговор? Кроме того, надо признаться и в том, что произошло прошлой ночью. Как его пьяный, одержимый какой-то непонятной злобой сын подстерег ее в темном коридоре и принялся самым бесцеремонным образом целовать. И это было ужасно… омерзительно!..

Да, она сейчас оденется, спустится вниз и обо всем честно расскажет этому доброму человеку, несомненно питающему к ней отцовские чувства!

Но было ли поведение Пекоса в коридоре действительно ужасным? И тем более омерзительным?

Энжи задумалась и тяжело вздохнула. Конечно, горячие лобзания Пекоса выглядели и впрямь омерзительными! Разве нет? Она машинально поднесла руку к губам, слегка дотронувшись до них. И снова вздохнула, вспомнив теплые губы молодого Макклейна, прикосновение которых ощущала до сих пор. Почувствовала, как при одном воспоминании все ее тело под простыней вытянулось и напряглось. Энжи вдруг поймала себя на том, что с удовольствием думает о той сцене в коридоре. Где-то чуть пониже живота в ней снова начал разгораться огонь. Дыхание стало прерывистым. А соски превратились в твердые кораллы. В воображении возникло стройное, сильное тело, к которому безумно хотелось прижаться. Из груди Энжи невольно вырвался сдавленный стон…

Впервые в жизни ее охватило желание, пока еще до конца не осознанное. Но, лежа сейчас в мягкой, теплой постели, она уже отчетливо понимала, что минувшей ночью молодой Макклейн открыл ей какой-то новый, удивительный мир. Снова и снова она вспоминала каждый его поцелуй, каждое прикосновение. И то, как сама провела ладонью по его теплому подтянутому животу. А в ушах беспрестанно звучал шепот Пекоса: «Не лучше ли нам обоим сейчас раздеться и лечь в кровать?»

Энжи еще шире открыла глаза и больно укусила себя изнутри за щеку. От этого ли или по какой другой причине, но пробудившееся было желание тут же исчезло, уступив место чувству вины и стыда. Спустив ноги с кровати, Энжи сунула их в мягкие шлепанцы и побежала в ванную. Сейчас она примет душ, причешется, оденется и спустится вниз к завтраку. Баррету о ночном приключении рассказывать не станет. Было бы нечестно ябедничать отцу на сына. Тем более по такому пикантному поводу. Остается только надеяться, что сам Пекос будет молчать. И никогда больше не станет к ней приставать…

Но если он все же снова начнет ее преследовать?..

Тут Энжи со вздохом призналась себе, что долго сопротивляться ему не сможет…

Выйдя во внутренний дворик, где все уже было готово к завтраку, Энжи облегченно вздохнула: Пекоса за столом не оказалось. Баррет Макклейн приподнялся со стула и приветливо улыбнулся:

– Дорогая, как вы отдохнули?

– Я… я хорошо спала… Спасибо…

Энжи также улыбнулась Баррету и кивнула Эмили. Та внимательно посмотрела на нее и с сомнением покачала головой:

– Судя по темным кругам вокруг ваших прекрасных изумрудных глаз, это не совсем так, милая. Хотя я понимаю: на новом месте всегда трудно заснуть. Тем более в чужом доме. Баррет сегодня хочет показать вам ранчо. Но после этого просто необходимо снова лечь в постель и постараться уснуть.

Эмили подняла глаза на Макклейна, ожидая поддержки.

– Конечно, – тут же согласился он. – Кстати, я ни в коем случае не настаиваю, чтобы мы ехали на ранчо немедленно. Энжи, ведь вы действительно еще не совсем оправились после дороги. И выглядите не лучшим образом. Бледная, усталая… Так что оставайтесь-ка лучше дома. Отдохните, освойтесь… Потом мы вместе пообедаем и поужинаем. А ранчо от нас никуда не убежит. Если же вам что-то понадобится, то все мы всегда готовы помочь.

Голос Баррета звучал очень мягко, задушевно. Энжи благодарно посмотрела на него, подумав про себя, какой же это добрый, милый человек! В отличие от своего сына…

Старший Макклейн был одет совсем по-летнему: легкий костюм бежевого цвета, расстегнутая у воротничка белая сорочка со свободно и небрежно повязанным галстуком. Его седые волосы были безукоризненно причесаны, а усы – аккуратно подстрижены. Лицо, несмотря на нездоровый румянец и морщины, привлекало открытостью и доброжелательностью. Казалось, что этому человеку нельзя не доверять. Во всяком случае, у Энжи складывалось именно такое впечатление. В присутствии Баррета она чувствовала себя защищенной, а потому могла себе позволить расслабиться. Когда же он взял ее маленькую тарелку и принялся старательно раскладывать на ней фрукты, девушка нежно посмотрела на него и улыбнулась. Она уже была уверена, что этот человек всю жизнь будет о ней заботиться.

– Поскольку песчаная буря помешала вам подробнее рассмотреть ранчо, я хотел восполнить этот пробел сегодня утром. А для этого приказал оседлать нам пару отличных лошадей. Но раз планы наши изменились, то поездку можно и отложить. Или вы все-таки соблазнитесь возможностью отдохнуть в седле? Мы тогда могли бы…

– Извините, сэр, – мягко остановила его Энжи, – но я никогда не ездила верхом. Боюсь, сразу у меня это может не получиться.

– Ничего, дитя мое, – постарался успокоить девушку Баррет. – В таком случае мы просто можем воспользоваться экипажем. Конечно, повторяю, если вы не предпочтете отдохнуть дома. Так что подумайте. А пока отдайте должное завтраку. Смотрите, Делорес несет вам чудесную яичницу с ветчиной.

– Спасибо, сэр, – снова улыбнулась Энжи, беря в руки нож и вилку.

– Скажите, милая, как бы вы отнеслись вот к такому предложению: я выделю вам из моей конюшни самую смирную лошадь и приставлю прекрасного наездника, который мигом обучит вас искусству верховой езды. Ну, что вы на это скажете?

Энжи радостно закивала головой:

– Спасибо, мистер Макклейн! Но не могла бы эта лошадь быть коричневого цвета с белыми хвостом и гривой? Я как-то раз видела такую на одном из военных парадов в Новом Орлеане. И с тех пор о ней мечтаю!

Энжи замолчала, потупив взор, сама удивившись своей смелости. Баррет откинул назад свою белую голову и рассмеялся. Эмили улыбнулась.

– Любимая! – воскликнул Макклейн. – Вы можете выбрать любую лошадь! Самую красивую на свете! Причем на ней обязательно будет дамское седло, отделанное серебром. А мой опытный наездник научит вас в совершенстве владеть всеми приемами верховой езды. Кстати, вы будете великолепно выглядеть на лошади! Самой настоящей благородной дамой из высшего света! Да что там – дама из высшего света! Вы явитесь миру волшебной золотой девой на сказочной золотой лошади!

От удивления у Энжи глаза полезли на лоб. Этот добрый джентльмен даже не посчитал ее просьбу за грех! Или за проявление жадности! Наоборот, Баррету, видимо, так понравилось подобное простодушие, что он уже и сам загорелся желанием сделать ей такой необычный подарок! Боже, какой все-таки это очаровательный человек! Куда добрее ее покойного отца! Иеремия Уэбстер тут же обвинил бы дочь в пристрастии к земным благам!

Энжи положила свою маленькую ладонь на руку Баррета и сказала проникновенным голосом:

– Мистер Макклейн, могу вам признаться, что еще никогда не встречала такого щедрого и доброго человека, как вы!

Лицо Баррета просияло. Он поднял руку, на которой лежала миниатюрная ручка Энжи, и поднес ладошку девушки к губам.

– Дорогая моя! – торжественно заявил Макклейн, воздев руки к небу. – Ваши слова обо мне как о добром человеке – высшая награда, на которую я даже не смел надеяться!

– Как это трогательно, отец! Вы, оказывается, добрый и щедрый человек! Знаете, на вашем месте я после таких похвал стал бы надеяться и на более прозаичную награду.

Баррет и Энжи одновременно обернулись. В дверях стоял Пекос. На лице его было написано такое ехидство, что у Энжи невольно задрожали руки. Глаза Баррета превратились в две узкие щелки.

Пекос поцеловал тетушку, сел рядом с ней и налил себе чашку кофе.

– Но в таком случае я мог бы тоже предложить свои услуги, – заявил он, отпив один глоток.

– Это какие еще? – сдвинув брови, спросил Баррет.

– Стану обучать Энжел верховой езде.

Он отпил еще глоток кофе, посмотрел на Энжи и улыбнулся:

– Конечно, бесплатно. По крайней мере для начала. Ну как, Энжел, вы согласны?

У Энжи язык прилип к гортани. Она не могла вымолвить ни слова, а только смотрела в насмешливые глаза Пекоса и ждала, заговорит ли он сейчас о ночном эпизоде. Если да, то Баррет будет настолько возмущен, что никаких чувств к ней, кроме омерзения, у него не останется. Скорее всего он посадит ее на ближайший поезд и отправит назад, в Новый Орлеан. И что тогда? На какие средства ей жить? Куда пойти? Чем заниматься?

– Нет, Пекос, так не получится! – дрожащим от гнева голосом сказал Баррет. – Инструктором Энжи будет Роберто Луна, мой лучший наездник.

Пекос театрально развел руками:

– Что ж, будь по-вашему. Я только предложил.

Эмили же, не обращая больше внимания ни на кого, кроме любимого племянника, тронула его за руку и сказала:

– Дорогой, я не знала, что ты уже встал. А то бы попросила Делорес напечь тебе пирожков.

– Да, Пекос, – процедил сквозь зубы Баррет, – ты нас и вправду удивил своим ранним появлением.

– Серьезно? – холодно ответил Пекос. – Разве вы не знали, что сегодня я поднялся еще до восхода солнца?

Пекос многозначительно посмотрел на отца, явно провоцируя его на новую вспышку ярости, во время которой Баррет мог бы кое о чем и проговориться. Но тот смолчал. Пекос перевел взгляд на Энжи, скользнув при этом искоса по ее высокой груди. Затем посмотрел на Эмили:

– Тетушка, этой ночью я никак не мог заснуть. Все время думал о…

Энжи мгновенно перебила его:

– Мистер Макклейн, я уже очень сыта и хочу поехать осматривать ранчо. Если, конечно, вы готовы.

Баррет встал из-за стола и предложил Энжи руку. Пекос снова внимательно посмотрел на отца и со значением сказал:

– Прежде чем вы отправитесь на прогулку, отец, я сообщаю тебе, что двое лучших работников ранчо решили отсюда уехать.

– Серьезно? – спросил Баррет, искусно разыгрывая удивление. – Кто же это?

– Старый Педро Родригес и его сын Хосе.

Пекос сжал челюсти и с напряжением ожидал реакции отца. Но вместо него откликнулась ничего не подозревавшая Энжи:

– Педро и Хосе? Это не те ли два премилых мексиканца, которые привезли меня сюда?

Глаза Пекоса метнули искры. Он посмотрел на белую шейку Энжи так, будто хотел на месте задушить девушку. Но взял себя в руки и ответил ледяным тоном:

– Да, Энжел, это те самые мексиканцы. Педро работал на ранчо с незапамятных времен. Он был одним из первых и лучших здешних пастухов. Здесь же, в маленьком домике, родились все его дети. – Пекос снова выразительно посмотрел на отца. – Педро и Хосе – прекрасные люди! Мне будет очень их не хватать. А тебе, отец?

– Но почему они вдруг решили уехать отсюда? – спросила Энжи, которая сохранила о мексиканцах самые теплые воспоминания.

Вопрос был обращен к Пекосу. Тот помедлил несколько мгновений, после чего коротко ответил:

– Понятия не имею!

Он поднялся из-за стола и зевнул.

– Я сегодня не выспался. А вы, Энжел? Мне кажется, вы тоже не против еще немного поспать. – Пекос бросил быстрый взгляд сначала на Энжи, потом – на отца. – Кстати, перед тем как покупать для Энжел лошадь с белым хвостом, вы бы позаботились о новой юбке, в которой она могла бы заниматься домашним хозяйством. Посмотрите, та, что на ней, стала уже совсем мала.

Кровь бросилась в лицо Энжи, вновь почувствовавшей себя глубоко униженной. Она и сама знала, что давно выросла из всей одежды, которую носила до сих пор. Так, порой Энжи казалось, что ее полная грудь вот-вот выскочит из корсета. Наверное, это замечали и окружающие. Но говорить на подобную тему, видимо, считали неприличным. И только такой грубиян, лишенный элементарного чувства такта, как Пекос, позволил себе это!

Негодованию Энжи, казалось, не было предела. Почему этот ехидный, невоспитанный человек считает себя вправе над всеми издеваться и хамить?! Глаза ее загорелись откровенным бешенством. Но Пекос, видимо, как раз и рассчитывал на подобную реакцию. А поняв, что попал в точку, даже не скрывал удовлетворения.

– У меня есть хороший кусок шелковой материи, – вмешалась в разговор Эмили. – Тереза, одна из наших служанок, – очень искусная портниха. Думаю, она сможет быстро сшить вам прекрасную новую юбку для работы. Вы не против, Энжи?

– Я… Спасибо… Наверное, это будет хорошо… – сгорая от стыда и возмущения, пролепетала Энжи.

Она смотрела вслед уходившему Пекосу и от ярости так сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.

– Пойдемте, дорогая, – спокойно обронил Баррет, взяв невесту под руку. – Я хотел бы многое вам сегодня показать. А потому не будем зря тратить время. К тому же лучше было бы выехать, пока солнце не начало слишком припекать.

Позаимствовав у Эмили летний зонтик, дабы уберечь от солнечных лучей свою белую кожу, Энжи вместе с Барретом вышла из внутреннего дворика через маленькую калитку. Там их уже дожидался экипаж. Полуобняв Энжи одной рукой за талию, Баррет помог ей подняться по откидным ступенькам, усадив на обитое дорогой кожей сиденье. Пока она устраивалась поудобнее, расправляла длинную, чуть тесноватую в талии юбку и приглаживала волосы, Макклейн не сводил с нее глаз – так изящны, естественны и совершенны были все ее движения.

Но в целом Баррет Макклейн вел себя по отношению к очаровательной юной блондинке крайне осторожно, стараясь не внушить ей никаких тревожных подозрений. Сейчас главной целью для него было завоевать полное доверие Энжи, а потому Баррет тщательно контролировал каждый свой жест. И всегда пытался сохранять в глазах теплоту и нежность, что для него было отнюдь не легким делом. Ибо с того момента, когда во время песчаной бури Баррет увидел свою невесту, сидящую в экипаже в обнимку с Хосе Родригесом, он не переставал чувствовать себя беспомощным и потерянным.

Макклейн никогда еще не видел девушки столь очаровательной, красивой и в то же время, несомненно, чувственной. Но при этом Баррета поражала ее откровенная неопытность и слепая доверчивость…

Он сел рядом с Энжи, глаза которой от любопытства разбегались во все стороны.

– Мистер Макклейн, – тотчас же спросила она, – а что это там, с правой стороны дороги? Вон в том сарае?

И показала рукой. Баррет посмотрел в том направлении и улыбнулся:

– Военный блокгауз.

– Военный блокгауз?

Энжи принялась внимательно рассматривать странное низкое здание под красной черепичной крышей, в стенах которого на равном расстоянии друг от друга зияли бойницы.

– А зачем он здесь нужен?

– На всякий случай. Если придется обороняться.

– От кого?

– Ну, скажем, от индейцев.

– От индейцев?

– Да. Видите ли, местное воинственное племя апачей несколько раз вторгалось на эту территорию, а потому…

– Неужели эти индейцы до сих пор опасны? – перебила Энжи.

Ее глаза расширились от страха, и она безотчетным движением схватила Макклейна за рукав. Тот громко рассмеялся.

– Милое мое дитя! – постарался он успокоить девушку. – Поверьте, никакой опасности сейчас уже не существует.

Баррет положил свою широкую ладонь на дрожащую миниатюрную ручку своей невесты. И почувствовал, как учащенно забилось его сердце.

– Вот уже шесть лет, как этих дикарей выгнали отсюда. Их кровожадного вождя Викторио расстреляли в Новом Орлеане. Это произошло после сокрушительного поражения племени в битве с федеральными войсками под Трес-Кастильос. А оставшиеся в живых индейцы настолько малочисленны, что вряд ли представляют серьезную опасность. Блокгауз же существует больше для вида. И как напоминание о былых временах.

– О, простите меня, мистер Макклейн, за невежество! – смутилась Энжи.

Почувствовав, как задрожали его руки, Баррет взял вожжи и тронул лошадей. Экипаж покатился по довольно ровной проселочной дороге.

– Это вы простите меня, милая, – сказал он после продолжительной паузы. – За то, что я начал рассказывать всякие ужасы о кровожадных индейцах. Давайте лучше я покажу вам тот Техас, который люблю и в котором вырос. Надеюсь, настанет время, когда вы тоже его полюбите.

– Я уверена, что полюблю его, – ответила Энжи, только чтобы сделать Баррету приятное. – И буду любить так же преданно, как и вы!

Экипаж тем временем приближался к воротам, через которые несколько дней назад Энжи в сопровождении двух мексиканцев въехала на ранчо.

– У меня есть к вам одна просьба, – сказал Макклейн. – Зовите меня просто Барретом. Вы можете сделать мне такое одолжение?

– Что ж… да… пожалуйста… если вы так хотите…

– Хочу. Прошу вас, Энжи, зовите меня по имени.

Энжи вдруг покраснела и принялась рассматривать темные спины запряженных в экипаж лошадей…

– Да… Баррет, – тихо сказала она.

Глаза Энжи все еще были прикованы к упряжке. Но Баррет Макклейн в душе торжествовал. Он стал смотреть в сторону, стараясь не выдать Энжи этого чувства. Пока ему было достаточно слышать ее нежный голосок, произносящий имя «Баррет»… Но в мечтах он представлял себе нечто большее. Перед его мысленным взором вставала манящая картина будущей супружеской спальни. Энжи – совсем нагая… Она лежит в постели, вздрагивая от страсти… И повторяет его имя… Зовет к себе… Он подходит к кровати… Чуть медлит… А затем со стоном бросается к ней в объятия… Чувствует это прекрасное молодое тело, которое теперь принадлежит ему… Ему одному…

Но это все – в будущем. Пусть и не в очень отдаленном. А сейчас…

– Спасибо вам, дорогая, – спокойно отозвался Баррет.

Он кивнул молодому мексиканцу, охранявшему ворота ранчо. Юноша, подобострастно улыбнувшись сидевшей в роскошном экипаже паре, широко распахнул створки ворот.

– Спасибо, Паскуаль, – сказал Баррет, когда экипаж выезжал за границы ранчо.

Кругом простиралась выжженная неумолимым солнцем пустыня. Энжи вертела головой во все стороны, поражаясь раскрывшимся перед ней необъятным просторам. Тогда, во тьме бесновавшейся песчаной бури, она ничего этого не видела. Сейчас Энжи радовалась яркому утреннему солнцу, чистому, свежему воздуху, бесконечной глубине и ширине неба и желтой от песка земле с поднимавшимися здесь и там пологими холмами.

Молодой женщине, прожившей всю жизнь в Новом Орлеане, пустыня казалась совсем дикой и бесплодной. Горячие лучи палящего солнца отражались от светло-желтого песка пустыни, делая ее словно бесконечной, а потому – пугающей. Энжи тщетно старалась увидеть хоть одно дерево или даже зеленый куст. Но до самого горизонта тянулись пески и голые холмы.

От досады Энжи прикусила губу. Как можно любить этот край? – думала она, опасливо косясь на Баррета, как будто он мог прочесть ее мысли.

Она с сомнением покачала своей белокурой головкой, и этот жест тут же был замечен Барретом.

– Дорогая, вы почему-то хмуритесь. Может быть, плохо себя чувствуете? Если так, то мы сейчас же вернемся домой!

Хотя у Энжи вдруг схватило живот, она все-таки нашла в себе силы улыбнуться и не совсем твердым голосом ответить:

– Нет… Я… мне… мне очень хорошо…

– Кажется, я догадываюсь, в чем дело, Энжи, – бросил Баррет и, натянув поводья, остановил лошадей. Он повернулся к Энжи и ласково ей улыбнулся. – Это сухая, открытая местность. В ней вы чувствуете себя ужасно одинокой. Но со временем, несомненно, оцените ее уникальную, дикую красоту. Пустыня имеет обыкновение окутывать человека сладостной ленью, которая создает в нем чувство благополучия. Жар пустыни убаюкивает и ласкает, заставляет расслабиться. Я бы очень хотел, чтобы вы полюбили этот край. Разделили бы мое чувство к нему.

Баррет взял руку Энжи и нежно погладил. Потом задумчиво сказал:

– Я намеревался показать вам ранчо, Энжи. Но не только. Мне также хотелось с вами кое о чем поговорить. Причем со всей откровенностью. Разрешите?

Энжи посмотрела в добрые глаза Макклейна и вновь почувствовала себя спокойной, а главное – защищенной.

– Говорите, сэр, – утвердительно кивнула она.

– Баррет, – мягко поправил он.

– Извините, Баррет, – улыбнулась Энжи.

– Дорогая, как вам известно, мы были близкими друзьями с вашим покойным отцом Иеремией Уэбстером. Это был прекрасный человек. Я знаю, что вам его очень не хватает.

– Да, вы правы.

– Никто не сможет заменить вам отца. Но я постараюсь это сделать. И хотя бы частично восполнить страшную потерю. Уверен, что он говорил с вами о нашем возможном браке.

Баррет на мгновение замолчал и перевел дыхание.

– Да, Баррет, папа сказал мне, что я должна приехать в Техас и выйти за вас замуж. Но если вы не хотите быть со мной, то…

– Да что вы, милая! Конечно, хочу! Но я также хочу, чтобы вы сами желали выйти за меня замуж.

Энжи опустила глаза. Затем и голову.

– Я… я… согласна… но…

– Милая, я доподлинно знаю, что вас тревожит!

– Знаете?

Энжи медленно подняла голову, не отрывая взгляда от своих коленок.

– Да, знаю! – повторил Баррет. – Вы думаете, что, выйдя за меня замуж, будете вынуждены исполнять то, что принято называть супружеским долгом. Ну так вот. Ради Бога, успокойтесь! Я хочу стать вашим отцом. И никем больше! Наш брак в этом смысле будет пустой формальностью. Мы поженимся только для того, чтобы избежать всяких сплетен и кривотолков. И вы дадите клятву супружеской верности только для того, чтобы официально стать полноправным членом семьи Макклейн.

Энжи медленно подняла на него глаза:

– Вы серьезно это говорите?

– Энжи, дорогая! Разрешите мне кое-что вам рассказать. Нечто глубоко личное, выстраданное… Можно?

Энжи молча кивнула.

– Спасибо. Итак, слушайте. Как вам известно, у меня есть всего лишь один сын. Его зовут Пекос. Чуть ли не с самого своего рождения он превратился для меня в головную боль. Его мать безнадежно испортила мальчика своим неправильным воспитанием. После ее смерти за дело взялась тетка – уже известная вам Эмили, – которая и довершила начатое моей покойной женой. Вы уже сами, несомненно, заметили: сегодня Пекос – это своенравный скандалист, который никого не уважает и не хочет слушать. Именно поэтому мы никогда не были с ним близки. Никогда! Впрочем, иногда случалось, что я…

Баррет замолчал и театрально вздохнул.

– Мне так жаль вас, Баррет, – прошептала Энжи.

Она по-настоящему сочувствовала этому хорошему и, видимо, глубоко страдающему человеку. Потому что уже достаточно хорошо успела узнать Пекоса с его, как ей казалось, безграничным эгоизмом и бессердечием и была убеждена, что не что иное, как холодность сына, заставляет сильно страдать отца…

Баррет глотнул воздух, вытер платком лицо и продолжил свой монолог:

– Именно из-за разрыва с сыном ваше появление здесь так много для меня значит. Наконец-то у меня будет добрый, отзывчивый ребенок, о котором я мечтал всю жизнь! Я вижу его в вас, Энжи! Я хочу, чтобы вы стали моей дочерью. Хочу заботиться о вас, покупать вам красивые и дорогие наряды, с любовью наблюдать за тем, как вы становитесь взрослой женщиной. Понимаете меня?

Энжи почувствовала, как с ее хрупких плеч медленно сваливается тяжелейшая ноша. Она почти машинально обняла Баррета за шею.

– Да, понимаю, Баррет! Я очень вам благодарна. Я действительно так боялась, что вы… что я… – Она густо покраснела и на мгновение замолкла. Но тут же прошептала: – Я очень боялась, что вы заставите меня… заставите лечь вместе в постель и…

Баррет замахал на нее руками:

– Призываю небо в свидетели, что никогда такого в отношении вас не сделаю! Выкиньте это из головы! И послушайте меня внимательно, Энжи. Мы подождем со свадьбой еще шесть месяцев. За это время узнаем друг друга. После свадьбы вы переберетесь из комнаты, в которой сейчас живете, на второй этаж. И как молодая хозяйка дома поселитесь в комнате, смежной с моей. Там вы будете спокойно спать каждую ночь в полнейшей безопасности и неприкосновенности. Я сам останусь в соседней комнате, где всегда жил. Энжи, дорогая, поверьте мне! Я уже достаточно стар, чтобы искать плотских наслаждений!

Баррет отодвинулся от Энжи и снова взял в руки вожжи. Экипаж тронулся с места. Несколько минут Макклейн молчал, погоняя лошадей. Потом искоса посмотрел на Энжи:

– У вас есть вопросы ко мне, дорогая?

– Нет, Баррет, я услышала все, что хотела знать.

Некоторое время оба не говорили ни слова. Каждый был погружен в свои мысли…

Баррет первым нарушил молчание:

– Эта земля не совсем бесплодна, как сейчас кажется, Энжи. Просто у нас здесь с февраля не было дождей. Естественно, все высохло. Но скоро они должны начаться.

– А это очень важно?

– Очень, дорогая. Без дождей скот лишается естественного корма. Нам самим приходится его кормить. Это очень дорого и поглощает все прибыли, которые мы могли бы получить. Но теперь я уже перестал беспокоиться. Потому что уверен: очень скоро будут ливни.

Когда они вернулись домой, всегда безукоризненно белая кожа Энжи порозовела. Не помог ни полотняный тент над экипажем, ни взятый у Эмили зонтик. Солнце все-таки сумело добиться своего!

Энжи чувствовала себя ужасно усталой и изнывала от жары. Единственное, чего она сейчас хотела, – так это поскорее очутиться в своей большой прохладной комнате. Но Баррет настоял на короткой экскурсии по дому.

Здание было построено в форме буквы «U». Внутри львиную долю помещений занимали просторная гостиная, музыкальный салон, библиотека, кабинет хозяина, его офис, внушительных размеров столовая и кухня. Баррет с гордостью провел Энжи через старую половину дома. При этом терпеливо выслушивал и пространно отвечал на ее вопросы о разных мелочах, главным образом касающихся развешанных по стенам картин и мебели.

В библиотеке Энжи задержалась около большого портрета красивой черноволосой женщины, на лице которой играла приветливая улыбка.

– Это мать Пекоса? – спросила она.

Глаза Баррета вдруг стали узкими и колючими. Он чуть помедлил с ответом. Потом со вздохом сказал:

– Да. Это Кэтрин Йорк Макклейн. Такой она была в тридцать шесть лет.

Энжи подошла вплотную к стене и, глядя на портрет, тихо сказала:

– Она была очень красивой, Баррет.

Ее глаза соскользнули с лица Кэтрин на висевший на шее золотой медальон. По форме он показался Энжи необычным.

– Какой интересный медальон! – воскликнула она. – Право, я никогда таких не видела!

– Верно, – согласился Баррет. Голос его почему-то прозвучал глухо и напряженно. – Это подарок ее отца. Медальон сделан руками одного здешнего ювелира в виде солнца, лучи которого, подобно пальцам, тянутся к окружающему миру.

– Даже так?! Она, наверное, особенно дорожила им?

– Думаю, что да. Видите ли, Кэтрин потеряла один подобный медальон. Мы так его и не нашли.

Баррет сделал паузу, глубоко вздохнул и вновь взял Энжи за локоть:

– Ну что ж, пойдемте дальше.

Они вышли в коридор.

– Вы, я думаю, уже поняли, что правое крыло дома предназначено для гостей. Там есть несколько больших и маленьких комнат. Среди них – та, в которой пока будете жить вы. Она самая большая и светлая.

– И она уже поразила меня роскошью обстановки! – заметила Энжи.

Баррет, казалось, пропустил ее слова мимо ушей.

– А в левом крыле, на первом этаже, живут слуги, – сказал он. – Там же комната Пекоса. На втором этаже размещаемся мы. Две большие смежные комнаты принадлежат мне и будущей хозяйке дома. Прямо через холл – апартаменты Эмили. Впрочем, наверх мы поднимемся в другой раз. А пока выйдем ненадолго во двор.

Они прошли в заднюю часть дома, миновали несколько двойных дверей и вышли на улицу. Двор занимал всю обширную территорию между двумя флигелями. Посредине был устроен большой бассейн с высоко бившим фонтаном. Вдоль стен дома тянулись клумбы экзотических кактусов.

– Посмотрите направо, – сказал Баррет. – Видите вон ту двойную дверь?

– Вижу.

– Она ведет в комнату, где вы спали сегодня ночью. И будете там жить, пока… ну, вы понимаете! Ночью эту дверь лучше открывать настежь. Тогда в комнату со стороны пустыни будет залетать прохладный ветерок и станет не так душно.

– Да, вы правы. Я так и сделаю.

– А теперь пойдемте дальше. Я покажу вам оранжерею Эмили.

Баррет повел Энжи через двор. Оранжерея находилась сразу же за бассейном. Это было довольно большое, остекленное со всех сторон сооружение. Пройдя через заставленный стульями, легкими столиками и шезлонгами холл, они углубились внутрь. Под одной из тропических пальм, откинувшись на спинку кресла-качалки, дремал мужчина. Он был без рубашки. Смуглая кожа казалась позолоченной в лучах проникавшего через стеклянную крышу солнца. И только на груди, спускаясь почти до пояса, белел широкий шрам. Лицо спящего было прикрыто шелковым платком.

Энжи долго не могла отвести взгляда от спящего Пекоса Макклейна. Потом нервно глотнула воздух и, стараясь не смотреть на Баррета, произнесла:

– Боже мой, как только он может спать в такой духоте!

Голос Энжи прозвучал резко и фальшиво. Макклейн удивленно посмотрел на нее и, слегка сжав длинными пальцами локоть девушки, усмехнулся, кивнув в сторону сына:

– Пекос подобен ящерице, которая в духоте чувствует себя гораздо лучше, чем на открытом воздухе.

Темная рука молодого Макклейна поднялась с живота, на котором мирно покоилась до этой минуты, и лениво сдернула с лица шелковый платок. Заспанные, отливавшие серебром глаза открылись, и на красивом смуглом лице появилась обычная насмешливая улыбка. У Энжи перехватило дыхание. Она снова подумала, что никогда еще не встречала в своей жизни такого неотразимого мужчины…

– Пойдемте, Энжи, – сразу заторопил ее Баррет. – Здесь очень душно. Вам может сделаться дурно.

Он слегка подтолкнул девушку. Энжи вздрогнула от неожиданности и утвердительно кивнула.

Она чувствовала, что вся горит. Но не от жарких солнечных лучей, падавших через стекло на ее белокурую голову. У Энжи почему-то вдруг возник и стал разгораться жар в коленях. И еще в одном месте тела – немного повыше…

Энжи круто повернулась и пошла к выходу, поддерживаемая под руку Барретом. Но еще долго ощущала на своей спине взгляд Пекоса. Она не сомневалась, что младший Макклейн продолжает насмешливо улыбаться. И почти наверняка знала, о чем он в этот момент думает… О том, что отнюдь не жаркое техасское солнце сейчас опалило Энжи.